Очень нежно она положила ладонь
на руку Сэма Рида и сделала шаг к нему. На его толстой руке, поросшей
рыжими волосами, где переплетались тугие мускулы, ее рука казалась
восковой и нереальной. Она почувствовала, как при ее прикосновении
напряглись его мышцы, и улыбка ее стала еще снисходительнее.
Сэм сказал:
- Когда я в последний раз видел вас на карнавале, ваши волосы не были
черными.
Она искоса взглянула на него, не потрудившись заговорить. Сэм, не
улыбаясь, смотрел на нее, рассматривая черту за чертой, как будто это был
портрет, а не живая женщина, оказавшаяся здесь лишь по капризу случая.
- Они были желтыми, - наконец решительно сказал он. Теперь
воспоминание прояснилось, вырванное из прошлого в мельчайших деталях, и
поэтому он понял, как сильно был поражен в детстве. - Это было... тридцать
лет назад. В тот день вы были тоже в голубом. Я хорошо это помню.
Женщина без всякого интереса сказала, повернув голову так, будто
разговаривала с кем-то другим:
- Вероятно, это была дочь моей дочери.
Это потрясло Сэма. Конечно, он хорошо знал о долгоживущей
аристократии. Но ни с кем из них раньше не разговаривал непосредственно.
Для человека, который считает свою жизнь и жизнь всех своих друзей
десятилетиями, встреча с тем, кто считает жизнь столетиями, производит
ошеломляющее впечатление.
Он рассмеялся - редким, коротким смешком. Женщина повернула голову и
взглянула на него со слабым интересом: она никогда раньше не слышала у
представителей низшего класса такого смеха - смеха самоуверенного,
равнодушного человека, довольного собой и не заботящегося о своих манерах.
Многие до Кедры Уолтон находили Сэма очаровательным, но мало кто понимал,
почему. Кедра Уолтон поняла. Это было то самое качество, в поисках
которого она и ее современники навешивали варварские украшения, протыкали
уши и распевали воющие кровожадные баллады, которые для них были лишь
словами, - пока. Это была жизнеспособность, жизнестойкость, мужество,
утраченные людьми в этом мире.
Она презрительно взглянула на него, слегка повернула голову, так что
каскад черных локонов скользнул по плечам, и холодно спросила:
- Ваше имя?
Его рыжие брови сошлись над носом.
- Незачем вам знать, - ответил он с намеренной грубостью.
На мгновение она застыла. Потом как будто горячая волна прокатилась
по ее телу, по мышцам, нервам, расслабляя тело, разгоняя холодок
отчужденности. Она глубоко вздохнула, ее украшенные кольцами пальцы
скользнули по рыжим волосам на его руке.
Не глядя на него, она сказала:
- Можете рассказать мне о себе - пока не наскучите.
- Вам легко наскучить?
- Очень.
Он оглядел ее сверху вниз. То, что он видел, ему нравилось, и он
подумал, что понимает ее. За 40 лет жизни Сэм Рид накопил немалые знания о
жизни башен - не только об обычной жизни, которая видна всем, но и о тех
скрытых, темных методах, которые использует раса, чтобы подхлестнуть
гаснущий интерес к жизни. Он решил, что сможет удержать ее интерес.
- Идемте, - сказал он.
Это был первый день карнавала. На третий и последний день она впервые
намекнула Сэму, что эта случайная связь может не прерваться с концом
карнавала. Он был удивлен, но не обрадован. Во-первых, существовала
Розата. А во-вторых... Сэм Рид был заключен в тюрьму, из которой никогда
не сможет вырваться, но он не согласен на кандалы в своей тюремной камере.
Повиснув в невесомости пустой тьмы, они следили за трехмерным
изображением. Это удовольствие было чрезвычайно дорого. Оно требовало
искусных операторов и по крайней мере один управляемый роботом самолет,
снабженный специальными длиннофокусными объективами и телевизором. Где-то
далеко над континентом Венеры висел самолет, сфокусировав внимание на
происходящей внизу сцене.
Зверь боролся с растением.
Он был огромен, этот зверь, и великолепно вооружен для борьбы. Но его
огромное влажное тело было покрыто кровью, струившейся из ран, нанесенных
ветвями с саблеобразными шипами. Ветви хлестали с рассчитанной точностью,
разбрызгивая капли яда, который блестел во влажном сыром воздухе. Звучала
музыка, импровизируемая таким образом, чтобы соответствовать ритму
схватки.
Кедра коснулась клавиши. Музыка стихла. Самолет парил где-то далеко
над битвой, импровизатор неслышно перебирал кнопки. Кедра в темноте со
слабым шелковым шелестом волос повернула голову и сказала:
- Я ошиблась.
Сэм хотел досмотреть конец схватки. Он нетерпеливо и резко спросил:
- В чем?
- В вас. - В темноте его щеки слегка коснулся палец. - Я вас
недооценила, Сэм. Или переоценила. Или и то и другое.
Он покачал головой, чтобы избежать прикосновения пальца. Протянул в
темноте руку, провел по гладкой закругленной щеке и углубился в черные
волосы. Ухватился за золотое кольцо, сжимавшее волосы, и грубо потряс из
стороны в сторону. Волосы мягко касались его руки.
- Довольно с вас, - сказал он. - Я не ваш любимый щенок. Что вы имели
в виду?
Она рассмеялась.
- Если бы вы не были так молоды, - с оскорбительным выражением
сказала она.
Он так резко отпустил ее, что она покачнулась и, чтобы восстановить
равновесие, ухватилась за его плечо. Он молчал. Потом негромко спросил:
- Сколько же вам лет?
- Двести двадцать.
- И я вам наскучил. Я ребенок.
Смех ее был равнодушным.
- Не ребенок, Сэм, - вовсе не ребенок! Но наши взгляды так различны.
Нет, вы не наскучили мне. Это-то и беспокоит меня. Я хотела бы, чтобы вы
наскучили. Тогда я могла бы оставить вас сегодня и забыть обо всем
случившемся. Но что-то в вас есть, Сэм... не знаю. - Голос ее стал
задумчив. За ней музыка поднялась в кричащем крещендо, но очень тихо.
Далеко в болотах один из соперников торжествовал победу.
- Если бы вы только были таким человеком, каким кажетесь, - говорила
Кедра Уолтон. - У вас отличный мозг. Как жаль, что вы так недолго сможете
использовать его. Я хотела бы, чтобы вы не были одним из этих многих. Я
вышла бы за вас замуж - на время.
- Каково чувствовать себя богом? - угрюмо спросил ее Сэм.
- Простите. Звучит покровительственно? А вы заслуживаете большего.
Каково чувствовать? Ну, мы бессмертные... С этим ничего нельзя сделать.
Это хорошо... и пугающе. Это ответственность. Первые сто лет я училась,
путешествовала, изучала людей и мир. Потом сто лет увлекалась интригами.
Училась, как дергать за ниточки, чтобы Совет принял нужное мне решение,
например. Нечто вроде джиу-джитсу для мозга. Затронуть самолюбие человека
и заставить его реагировать на это так, как мне нужно. Я думаю, вы сами
хорошо знаете эти штуки - только вы никогда не сможете овладеть этим
искусством так, как я. Жаль. Что-то в вас есть и я... ну, неважно.
- Не говорите о браке. Я не женюсь на вас.
- О, женитесь. Я могу попытаться даже и сейчас. Я могу...
Сэм перегнулся через ее колени и нажал выключатель. Послышался
щелчок, и в маленькой комнате со множеством подушек вспыхнул свет. Кедра
замигала своими прекрасными, лишенными возраста глазами и засмеялась,
наполовину протестуя, наполовину удивляясь.
- Сэм! Я ослепла. Не нужно. - Она потянулась, чтобы выключить свет.
Сэм схватил ее руку и сжал пальцы с тяжелыми золотыми кольцами.
- Нет. Слушайте. Я оставлю вас немедленно и никогда не захочу увидеть
снова. Поняли? У вас нет ничего, что бы я захотел. - Он резко встал.
Что-то змеиное было в том, как она ровным, быстрым движением
поднялась на ноги, слегка звеня многочисленными золотыми блестками на
платье.
- Подождите. Нет, подождите! Забудьте обо всем, Сэм. Я хочу кое-что
показать вам. Это были только слова. Сэм, я хочу, чтобы вы отправились со
мной на Небо. У меня есть для вас проблема.
Он холодно смотрел на нее, глаза его были стальными щелками над
рыжими ресницами и грубыми кустистыми бровями. Он назвал сумму, в которую
ей это обойдется. Она улыбнулась и ответила, что заплатит, слабая
египетская улыбка задержалась в углах ее рта.
Он пошел вслед за ней из комнаты.
Небо почти соответствовало полузабытому месту рождения человечества.
Это была земля, но земля, окруженная романтическим ореолом. Небо
представляло собой гигантский полукупол, стены которого были усеяны
множеством небольших комнаток, нависавших над гигантским помещением внизу.
Каждая комната могла быть изолирована от остальных; особое устройство из
перекрещивающихся лучей могло создать впечатление пребывания в гуще толпы.
Можно было также в соответствии с оригинальным замыслом архитектора
наслаждаться иллюзией земного окружения.
Правда, пальмы и сосны росли из одного и того же суррогата почвы,
виноград, розы и цветущие деревья заслоняли друг друга, но это никого не
смущало. Только ученый понял бы, в чем дело. Времена года давно стали
экзотической частью истории.
Это было странное и великолепное зрелище - цвет земной поверхности
менялся от зеленого к коричневому, а потом к сверкающему
голубовато-белому, потом снова появлялись бледные зеленые лезвия, набухали
почки и все это естественно, так непохоже на контролируемый рост
гидропоники.
Кедра Уолтон и Сэм Рид пришли на Небо. От входа они видели огромную
сияющую полусферу, усеянную сверкающими ячейками, как обрывками яркого
разорванного сна, двигающимися и плывущими, поднимающимися и опускающимися
в сложном переплетении лучей. Далеко внизу, очень далеко, виднелся бар -
змеевидная черная лента; ноги многочисленных мужчин и женщин делали его
похожим на многоножку.
Кедра заговорила в микрофон. Одна из кружащихся ячеек сошла со своей
орбиты и мягко опустилась перед ними. Они вошли, и ощущение падения
подсказало Сэму, что они снова плывут в воздухе.
У низкого столика на подушечках сидели мужчина и женщина. Сэм сразу
узнал мужчину. Это был Захария Харкер, глава самой большой семьи
бессмертных. Высокий человек с красивым лицом, носившем на себе отпечаток
- нет, не возраста - опыта, зрелости, и этот отпечаток контрастировал с
юными, лишенными возраста свежими чертами. Его ровное спокойствие исходило
изнутри, спокойная уверенность, спокойная вежливость, спокойная мудрость.
Женщина...
- Сари, моя дорогая, - сказала Кедра, - я привела гостя. Сари - моя
внучка. Захария, это... я не знаю его фамилии. Он не говорил мне.
У Сари Уолтон было деликатное презрительное лицо - очевидно, семейная
черта. Волосы ее невероятного зелено-золотого цвета в тщательно
организованном беспорядке падали на обнаженные плечи. На ней было
прекрасное платье из шерсти животного с поверхности, украшенное полосками,
как тигровая шкура. Тонкое и гибкое, оно опускалось до колен и широкими
складками развертывалось вокруг лодыжек.
Двое бессмертных подняли головы, на их лицах отразилось удивление.
Сэм почувствовал, что они подавили внезапный порыв негодования. Он
почувствовал себя неуклюжим, сознающим свою грубость и непривлекательность
для этих аристократов. И свою незрелость. Как ребенок, восстающий против
взрослых, Сэм восставал против высшего знания, светившегося на этих
прекрасных спокойных лицах.
- Садитесь, - Кедра указала на подушки. Сэм неуклюже опустился,
принял напиток и посмотрел на хозяев с горячим неприятием, которое и не
пытался скрыть. Да и зачем ему скрывать?
Кедра сказала:
- Я думала о вольном товарище, когда привела его сюда. Он... как ваша
фамилия?
Сэм угрюмо назвался. Она откинулась на подушки, золотые кольца мягко
сверкнули на пальцах руки, принявших напиток. Она казалась абсолютно
безмятежной, но Сэм ощущал в ней скрытое напряжение. Он подумал, чувствуют
ли это другие.
- Мне лучше объяснить вам сначала, Сэм Рид, - сказала она, - что
предыдущие двадцать лет я провела в созерцании.
Он знал, что это значит - нечто вроде интеллектуального женского
монастыря, высшая религия разума, там слушатели отрекались от мира в
стремлении найти - как можно описать это состояние? Нирвана? Нет, стасис,
может быть, мир, равновесие.
Он знал о бессмертных больше, чем они, вероятно, подозревали. Он
сознавал, насколько может знать короткоживущее существо, как совершенна
жизнь, которая будет продолжаться тысячу лет. Их жизнь становилась частью
огромной, но единой мозаики, создаваемой, впрочем, из тех же элементов,
что и обычная жизнь. Вы можете прожить тысячу лет, но секунда всегда
остается секундой. И периоды созерцания необходимы, чтобы сохранить
душевное равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29