К тому времени, как я подъехал к маленькому селению,
где жила Линни, я изголодался как по еде, так и по общению. Несколько
орехов и ягод (по крайней мере, это я умел найти в лесу) и ленивый конь не
могли как следует утолить ни ту, ни другую жажду.
Я подъехал прямо к Залу Плача, который за время моего отсутствия не
стал лучше, и оставил коня у входа. Я снова поразился тому, как такое
жалкое воплощение банальности, как этот городок, могло породить такую
поразительную девушку.
Изнутри слышались обычные стенания и причитания и две-три музыкальных
фразы, настолько потрясающе неинтересных, что я боюсь, зевнул, пока искал
ее в зале. Это был, конечно, зевок, вызванный потерей сил во время ночевок
в лесу. Я прикрыл рот рукой и оглянулся. Принц не должен забывать о
манерах.
Как каждый из королевской семьи, я был на голову выше, чем люди
Земель. Вы, чужеземцы, - вы даже выше, чем мы - должны это заметить.
Поэтому один взгляд на Зал убедил меня, что Линни там нет.
Я протиснулся к столу под мельничным жерновом.
- Девушка, - сказал я. - Лина-Лания. Где она?
Парень я одутловатым лицом и голубыми глазами, темные волосы которого
закрывали, как занавеской, его лоб, уставился на меня. Он туго соображал и
не понимал, чего я хочу.
- Твоя кузина, Лина-Лания.
- Линни?
Этот идиот знал свою родню только по кличкам, и эта кличка так не
подходила к ней, что боюсь, я фыркнул на него. Он отскочил. Что еще можно
делать с таким умником, если не понукать им?
- Линни, это та, высокая.
Он медленно закивал головой, пока в голове у него рождался ответ.
- Вам нужна Ножки-Палочки? Она на мельнице.
Не говоря больше ни слова - он лучшего не заслуживал - я повернулся.
Я не доставил ему удовольствия даже малейшим прикосновением и позаботился,
чтобы толпа заметила его. Теперь над ним долго будут насмехаться. Я
направился к двери.
Так как мельницы всегда располагаются к востоку от деревни и рядом с
водой, поиски не составляли труда. Мельница возвышалась, как каменный
зверь, над потоком, а колесо, с шумом вращаясь, показывалось из воды и
исчезало в ней. Этот звук все время сопровождал мое пребывание там и
позднее я вставил его в свои песни о Седой Страннице.
- Я СЛЫШАЛ ИХ.
- Ты должен был сказать: "Они бы мне понравились".
- ТЫ БЫ ОТВЕТИЛ: "ОНИ БЫ ВЫРОСЛИ ОТ НАШЕЙ ДРУЖБЫ".
- Ты хорошо изучил наши обычаи, звездный путешественник.
- МНЕ ПРИШЛОСЬ ДОЛГО ИЗУЧАТЬ ИХ.
- Ты не сказал, понравились ли тебе мои песни.
- РАЗВЕ МОГУТ КОМУ-НИБУДЬ НЕ НРАВИТЬСЯ ПЕСНИ КОРОЛЯ?
- Я был музыкантом задолго до того, как стал Королем. Я хочу слышать
правду.
- ТВОИ ПЕСНИ ВЕРНУЛИ ДЛЯ МЕНЯ ЛИНУ-ЛАНИЮ К ЖИЗНИ.
- Вы так выражаете...
- Я ЛЮБИЛ ЕЕ? ДА.
- Нет, нет, ты должен сказать "Она бы мне понравилась", а не "Я любил
ее". В нашем языке нет слова "любить". Нравиться можно по-разному:
нравится друг, ребенок. Королева, ночная возня. "Мне бы понравилось" - это
начало ритуала и общения. Произнеси это.
- И ЭТО ТОЖЕ.
- Тогда мои печальные песни имели успех. Ты заметил, как звучат
басовые струны плекты? Это был голос мельницы. За исключением самой первой
песни, этот цикл - моя попытка стать бессмертным. Пока его исполняют, ее -
и меня - будут помнить.
- Я, БЕЗУСЛОВНО, БУДУ ПОМНИТЬ.
- Хорошо... Тогда я расскажу тебе остальное, потому что тебе еще
многое нужно запомнить. Твое понимание того, что произошло, неполно до
огорчения. Мы здесь в Эль-Лалдоме говорим, что в каждом событии есть тот,
кто его переживает, и тот, кто о нем рассказывает.
- ЭТУ ОСТРОТУ Я УЖЕ СЛЫШАЛ РАНЬШЕ.
- Хорошо, тогда ты готов слушать.
- МОЙ КОРОЛЬ, ИМЕННО ЭТОМУ МЕНЯ УЧИЛИ ДОБРУЮ ПОЛОВИНУ МОЕЙ ЖИЗНИ - И
ВСЮ ТВОЮ ЖИЗНЬ.
- Я продолжу.
Дом при мельнице был низенький и набитый тяжелой мебелью из темного
дерева. Столы и стулья соперничали друг с другом, стараясь занять середину
единственной главной комнаты. В алькове под лестницей, ведущей на чердак,
стояло несколько широких шкафов, украшенных резьбой: черепами и плачущими
женщинами. Вдоль стен находились кровати под пологами. Уединение здесь
могло быть только плодом воображения. Дом был похож на большинство
сельских домов, которые я посещал на своем пути. Даже в доме Лины-Лании я
тосковал по светлому Эль-Лалдому.
На мой стук отворила сама Линни. Она посмотрела прямо на меня, ее
глаза были вровень с моими, но не улыбнулась. Она, должно быть, удивились,
увидев меня, но не подала виду, не захихикала, не зажеманилась, не
прикоснулась ко мне, как это делали все ее землячки в каждом маленьком
городке, которые я посещал в своем путешествии. От этого она понравилась
мне еще больше.
Она слегка кивнула головой и шагнула в сторону. Я вошел. Ее мать и
мать ее матери, обе приземистые, невысокого роста, с землистой кожей,
сидели у стола, готовя еду для обеда и споря. Увидев меня, они встали,
прося извинения одновременно глазами и словами.
Я выбрал стул почище, тот, что стоял дальше всех от сырых продуктов.
Боюсь, что я поморщился, когда они сгребали очистки в горшок с помоями.
Иногда даже принц отказывается от хороших манер. Но, в конце концов, я
кивнул им.
Они не ошиблись насчет причины моего прихода.
- Мы долго ждали этого открытия, - начала ее мать.
- Ты не ждала. Ты не признавала ее гениальности. Это я первая
заметила, - перебила ее бабушка.
- Долгие годы сделали тебя взбалмошной, - ответила ей дочь.
Лина молчала, стоя между ними.
- В семье нет никого, похожего на нее, - сказала бабушка. Она быстро
назвала свои двадцать одно колено, а мать трижды перебивала ее. - И не
было ни одной, которая выглядела бы и пела, как наша Линни.
Линни только чуть шевельнулась и уставилась в пол. Она всегда знала о
своем таланте плакальщицы, но ее длинное тело было для нее мукой.
Ножки-Палочки, действительно. Дети бывают жестокими. Ее плечи могли бы
согнуться под тяжестью их оскорблений, она могла бы попытаться как-то
принизиться, чтобы войти в их круг, но она была слишком горда, чтобы
склонить голову перед их языками.
Я подошел к ней, взял рукой за подбородок и поднял ее лицо вверх. Мне
показалось, что она выплыла ко мне с большой глубины, в глазах у нее
стояли слезы, а дрожащий рот складывался не то в гримасу, не то в улыбку.
Я почувствовал, что моя собственная рука дрожит от прикосновения и
отодвинулся от нее.
- Седовласая, - прошептал я, хотя я не уверен, что кто-нибудь из них
обратил внимание на значение этого имени.
- Ее зовут Лина-Лания, - сказала ее мать.
- Линни, - настаивала бабушка.
- Она будет известна под именем Седой Странницы, - сказал я.
Седовласая медленно улыбнулся мне. И, действительно, с этих пор она
была известна мне и моим близким только под этим именем.

Мы отправились на следующий день. Я оскорбил их всех, кроме Линни,
настояв на отдельной постели для меня, в одной из плотно занавешенных
кроватей. Женщины шептались об этом до поздней ночи - наверное, и о других
вещах тоже - но я не мог заставить себя лечь с кем-нибудь из братьев или с
матерью, которая все равно давно потеряла возможность рожать. А
прикоснуться к Седовласой здесь, во мраке, исполняя свой долг - было за
пределами моего воображения. Ее нужно доставить в Эль-Лалдом, к яркому
свету, и там, в уединении моих комнат, я одену ее в шелковые одежды и
доставлю ей удовольствие, как женщине королевского рода.
Для нашего путешествия она выбрала самое глубокое платье Земель:
серое, с грубейшей вышивкой. При всей красоте ее языка она была несчастьем
с пятью пальцами. Кромка платья была покрыта детской вышивкой: красное,
черное, зеленое, нитки небрежно покрашены соком ягод. Работа была
незамысловатой, в ней не было очарования. Но на ней платье сидело так, как
будто это кожа, которую она готова скинуть. Я с нетерпением ждал
метаморфозы. Под моей опекой эта девчушка Земель превратиться в
королевскую красавицу.
Лошадь не вынесла бы двоих, поэтому я оставил ее у мельничихи. Это не
было, как кое-кто потом намекал, платой. Скорее я надеялся растянуть
путешествие. Предвкушение - лучшая часть удовольствия. Мысль о вине часто
более приятна, чем первый горький глоток. Вот почему большую часть пути я
шел впереди нее, только изредка оглядываясь. Каждый раз, когда я
поворачивался, я смаковал мимолетное впечатление, проворачивал его в своем
мозгу снова и снова.
Всю дорогу она почти не разговаривала. По правде говоря, она была
самой молчаливой девушкой из всех тех, кого я знал. Наверное, она была
такой из-за того, что жила рядом с двумя сварливыми женщинами, ил,
возможно, в этом было что-то более глубокое. Я слышал, что ночью она
что-то шептала, но я ни разу не спросил, что она говорит. Каким-то образом
ее присутствие, хоть и очень приятное для меня, невыносимо меня смущало, я
тоже молчал. А, не имея под рукой инструмента, петь я не мог.
Лишь один раз поделилась она со мной законченной мыслью. Это было на
второе утро. Она купалась в пробегающем по камням ручье, не ощущая на себе
моего взгляда. Я из-за скалы поглядывал, как она плещет холодную воду на
свои маленькие груди. Она распустила косы, густые волосы закрывали всю
спину. Их вьющиеся кончики, как темные пальцы, ласкали ее кожу. Даже после
того, как она оделась, я все еще дрожал от одного ее вида, а тыльная
сторона рук и ляжки болели. И все же я не мог заговорить.
При этом колени у меня подкосились и я внезапно сел, думая, что вот
сейчас, сейчас она подойдет ко мне, и мы соприкоснемся, здесь, на лужайке,
покрытой ковылем, и его шелковые усики будут колыхаться над нами под
легким ветерком. Но она прошла мимо меня, и я был рад, что не заговорил с
ней тогда, потому что понял, что она, собственно говоря, разговаривает
вовсе не со мной. Она трудилась над стихами, она готовилась предстать
перед Королевой.
Я поразмыслил над ее словами более хладнокровно. Они были
перегружены, звучали по-детски, неискренне. Они были так же смешны, как ее
платье.
- Нам надо спешить, - резко сказал я, вставая и отряхивая пыль со
своей одежды.
Она кивнула, хотя в глазах на мгновенье мелькнуло удивление. Затем
она быстро заплела косы и на ходу связала их концы.
- ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАК ХОРОШО ВСЕ ПОМНИШЬ?
- Мы гордимся тем, что умеем хранить во рту и в голове.
- О!
- Кроме того, друг мой, не путай действительность с правдой.
- Я НЕ УВЕРЕН...
- То, что я говорю сейчас - правда. Что произошло в действительности
- не так важно, как то, что я говорю. Понимаешь? Важно, чтобы ты понял.
- ДА.
- Тогда я расскажу тебе, что произошло, когда мы прибыли в
Эль-Лалдом.
По мере приближения к городу тропинки превращались в дороги, дороги -
в улицы, а грязь сменилась булыжной мостовой. Она, казалось, еще больше
ушла в себя. Молчание, которое раньше казалось дружеским, даже
чувственным, стало непреодолимой пропастью между нами.
Я попытался привлечь ее внимание маячившим вдали башням-близнецам.
Видела ли она их, значили ли они что-нибудь для нее, она не сказала. Она
была уже далеко от меня, сосредоточив на Королеве. На миг меня пронзила
такая ревность, которую едва можно вынести. Но вышколенность взяла верх.
Прищурясь, я смог увидеть ее тем, чем она была: высокая девушка Земель, с
золотыми глазами, с умением рифмовать, не более того. В этом Д'оремос был
прав.
Итак, мы добрались до моего жилья, связанные между собой молчанием.
Там нас с большим почетом приветствовал Мар-Кешан и другие мои слуги, но
именно Мар-Кешан по-настоящему понял ее.
Он видел в ней, как он мне рассказывал много лет спустя перед самой
смертью, образ испуганной дочери своей сестры. Та была очень
незначительной плакальщицей, выше всех в семье и с зелено-золотыми
глазами. Поэтому ее подобрал один из принцев и привел в Эль-Лалдом.
Признание Мар-Кешана удивило меня. О, меня и раньше выбирали Исповедником
и слышал много странных историй, которые камнем лежат на сердце человека и
перекрывают ему доступ к Свету. Но Мар-Кешана я знал всю свою жизнь и ни
разу не слыхал от него упоминаний о семье. Я думал, что у него есть только
я. Дочь своей сестры он так и не нашел. Ее выгнали и дали выпить Чашу за
год до того, как он отправился искать ее. Поэтому он принял Линию под свое
крыло, молчаливый, упрямый покровитель.
Песня, которую я написал в его честь, была медленным гимном о службе,
я не упомянул в ней ничего из того, что он рассказал мне. Собственно
говоря, ты единственный знаешь об этом. Я думаю, он не хотел, чтобы об
этом судачили те, кто будет стоять в рядах плакальщиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24