Рамиров настолько был поражен предательством его,
несомненно, омраченного белой горячкой, сознания, что немедленно вырубился
и очнулся лишь на следующие сутки. Оказалось, однако, что фея и не думала
исчезать. Напротив, за это время она успела трансформировать дикий хаос
холостяцкого быта, при котором грязные носки почему-то хранятся в поддоне
холодильника, а стопы раскрытых книг соседствуют с импровизированной
пепельницей в виде наполовину опорожненной пивной банки, в почти идеальный
порядок. Воздух был чист и свеж, от стола доносился аппетитный запах, все
обозримые предметы одежды были выстираны и выглажены...
В ходе последующей беседы девушка призналась Рамирову, что является
его родной дочерью, что зовут ее Джулией, но можно и называть просто
Джилькой, кратко пересказала свою биографию и попросила разрешения время
от времени наведываться "к папхену в гости".
Рамиров был так потрясен происходящим, что не посмел сформулировать
вслух два мучивших его вопроса: во-первых, зачем он ей нужен, человек,
которого она никогда в жизни до этого не видела, который, если судить
только по рассказам Юлии, бывшей жены, был грубым негодяем, убивавшим
других людей и не совершившим в жизни ничего путного? А во-вторых, как она
сумела найти его спустя столько лет?!.
С тех пор Джилька приходила к Рамирову так часто, что постепенно он
привык к ней и полюбил запоздалой отцовской любовью. Именно из-за нее он
окончательно бросил пить. Джилька заканчивала колледж по какой-то там
лингводидактике, и Рамиров намеревался принять самое активное участие в ее
дальнейшей судьбе.
В этот визит Джилька была задумчива. Они поужинали вместе принесенной
ею пиццей с грибами, запили пиццу чаем и сидели, не зажигая света, в
наступивших сумерках.
- Что-нибудь случилось, дочка? - спросил немного погодя Рамиров. -
Какая-то ты сегодня не такая...
Вместо ответа она протянула Рамирову пачку плотных листов, так что
ему все-таки пришлось встать и зажечь тусклую люстру с абажуром
обывательской расцветки.
Это были фотографии, с которых на Яна глянуло в разных ракурсах еще
совсем не старое, сохранившее миловидность, но уже нажившее горькие
морщинки невзгод женское лицо. Юлия...
- Почему ты никогда не расспрашиваешь меня о маме, па? - тихо
спросила Джилька.
- Эта тема для меня закрылась еще "дцать" лет назад, - сам не зная
почему, резко ответил Рамиров.
- Но почему? У тебя что - есть другая женщина? Или... или ты тогда
разлюбил маму?
- Послушай, - сказал Рамиров, - а ты... одним словом, она знает?..
Ну, что ты бываешь у меня?
Джилька долго молчала, потом проронила глухо:
- Знаешь, па, последнее время она слишком часто плачет. Ночью, в
подушку, так, чтобы я не слышала... Она ведь все-все знает про тебя. И все
еще любит... Честное слово, она любит тебя! Может быть, ты как-нибудь
придешь к нам... в гости?
Рамиров подошел к окну и долго наблюдал, как мрак снаружи разрывают
вспышки световой рекламы изобилующих поблизости баров, публичных домов и
казино.
В голове его стучали неизвестно где и когда услышанные строчки
стихов: "Разломается все, что изношено... разобьется, рассыплется в
прах... Но останется тяжкою ношею чье-то счастье в моих руках".
Однако дочь, видимо, расценила его молчание категорически-однозначно.
За спиной Рамирова выстрелом хлопнула дверь, и он услышал удаляющийся по
коридору топот каблучков.
Идиот, обругал себя Ян и рванулся вслед за Джилькой, вопя на весь
пансион:
- Джилька, постой! Вернись, я прошу тебя!..
Но ее уже и след простыл, только колыхались, встревоженные
стремительным ее порывом, кружевные занавески на окне коридора - гордость
мадам Лэст, считавшей, что именно они могут превратить любой бордель в
пансион.
Из номера в конце коридора, где уже несколько дней проживали весьма
подозрительные люди, показалась чья-то синяя, пьяная, опухшая физиономия и
что-то невразумительно просипела вслед Рамирову.
Ян выскочил на "парадное" крыльцо пансиона и огляделся, однако
фигурки дочери не было видно. Он уже собирался вернуться восвояси, как
вдруг услышал из-за угла соседствующей с пансионом аптеки сдавленный
возглас, и тревожное предчувствие заставило его вздрогнуть.
Не разбирая дороги, он ринулся туда, и, свернув за угол, увидел, что
предчувствие не обмануло его.
Пансион находился в районе, славившимся исключительно дурной
репутацией. Кого здесь только не было! Но, как это ни парадоксально, если
бы Джилька стала объектом нападения со стороны каких-нибудь
профессиональных "урок", Рамиров испытал бы некоторое облегчение: те хотя
бы соблюдают кое-какие правила, пусть даже на уровне уличных
взаимоотношений.
Но дочь нарвалась на так называемых стив-уолкеров, а это было гораздо
хуже. Стив-уолкеры представляли собой маргинальную молодежь, праздно
шатающуюся по ночным улицам и пристающим из садистских побуждений ко всем
прохожим без исключения. На все правила и этические нормы, в том числе и
гангстерские, они плевали с высокой колокольни. В данном случае, поймав
одинокую, беззащитную девушку, они преследовали сразу две шкурных цели -
это явствовало из их действий. Двое, прижав Джильку к стене, тискали ее
своими ручищами, возбужденно сопя и посмеиваясь. Двое других, видно,
предпочитали материальную выгоду, потому что исследовали содержимое
сумочки своей жертвы.
Первым побуждением Рамирова было разогнать шайку негодяев, как стаю
шакалов. Однако, в руке одного из подонков сверкнул луч лазерного ножа, и
лезть в драку сразу означало рисковать жизнью дочери. Поэтому Ян,
изображая подпившего, а потому занудного и туповатого, простака, выписывая
ногами кренделя, двинулся по тротуару, бурча на ходу:
- Че эт вы здесь делаете, ребята, а?
Один из стив-уолкеров бросил через плечо:
- Хотим послушать, как крик девушки переходит в крик женщины!
- Чего-чего? - "тупо" удивился Рамиров.
Он был вынужден остановиться, потому что двое парней загородили ему
дорогу.
- Что-то мне твой фейс знаком, падаль, - сказал один из них, изучая
лицо Рамирова в свете, падавшем из витрины аптеки. - Ты что, тоже
претендуешь на участие в "групешнике"?
Больше всего Рамиров сейчас боялся, что дочь крикнет "Папа!", но один
из парней, тискавших Джильку, предусмотрительно зажимал ей рот.
- Так вы... это... трахать ее собрались, что ли? - невинно
поинтересовался Рамиров, покачиваясь из стороны в сторону.
- Фу, как грубо, - ответствовал стив-уолкер, который, судя по всему,
был главарем этой мерзкой компании. - Мы просто хотим подружиться с
"найсовой" девчонкой...
- Уперев ее головой в стену, - добавил другой. Парни дружно, как по
команде, загоготали.
Рамиров стиснул зубы. Шутники паршивые, подумал он. С завтрашнего дня
за два квартала будете обходить эту улицу!..
- А нож-то зачем? - продолжал он играть роль дурака. - Вы же ее...
это... порезать можете. По неосторожности...
- Порезать не порежем, - задумчиво отозвался главарь. - Но того
здоровья у нее уже не будет!
Среди своих он, видимо, пользовался репутацией заслуженного юмориста.
- Ну, тогда я пошел, - словно только что осознав смысл происходящего,
сказал Рамиров и сделал вид, будто собирается двинуться дальше по
тротуару.
Стив-уолкеры опять зашлись противным смехом.
- Ну нет уж, - сказал главарь шайки, хватая Рамирова за шиворот и
швыряя его к стене рядом с Джилькой. - Ты нам еще понадобишься, жаба,
поэтому тебе придется подождать, пока мы с "герлой" закончим...
Владеющему искусством рукопашного боя, как музыканту или шахматисту,
следует постоянно поддерживать свою форму. Рамиров же дрался последний раз
бог знает когда, да и то по причине нетрезвого состояния. Однако, тело его
еще, оказывается, не забыло кое-каких навыков. Во всяком случае, одного из
любителей глубокого "петтинга" - того, что был с ножом, - он выключил
безукоризненно и надежно. Ударом ребром ладони по горлу. Второму он
целился в солнечное сплетение, но угодил кулаком под ребра, отбивая
противнику печень. Помня о том, что в уличных драках, как и в воздушных
боях, очень любят заходить в спину, он на всякий случай выбросил ногу
резким движением назад и не прогадал: ступня угодила в мягкое - судя по
вскрику и нецензурной брани за спиной, в чей-то пах...
С остальными, когда они кинулись на него, пришлось повозиться, тем
более, что большинство стив-уолкеров, видно, занималось не то
кикбоксингом, не то кетчем. Первое время Рамиров еще контролировал себя и
старался не калечить нападавших, а просто выводить их из строя. Но когда
сзади его огрели чем-то вроде кастета по затылку, и в голове вспыхнуло на
мгновение миниатюрное солнце, а потом еще удар тяжелым ботинком вскользь,
но очень больно пришелся по челюсти, Ян стал драться уже по-настоящему.
Как двадцать с лишним лет назад приходилось драться в Пандухе...
Он опомнился только тогда, когда стив-уолкеры вдруг прыснули наутек,
оставляя на тротуаре неподвижные тела своих сотоварищей и на бегу вопя:
"Мы еще встретимся с тобой, падаль!"...
Рамиров, скривившись от боли, ощупал пострадавшие места своей головы
и повернулся к Джильке, испуганно жавшейся к стене.
Машинально оправляя порванное платье, она как-то странно смотрела на
отца.
- С тобой все в порядке? - спросил Ян и шагнул к девушке, чтобы
обнять ее, но она молча попятилась - вернее, попыталась попятиться от
него, хотя стена не давала ей сделать это.
В этот момент Рамиров с горечью и отчаянием вспомнил, как когда-то
вот так же вела себя жена Юля, когда он защитил ее от хулиганов. История
повторяется, подумал он. И вовсе не обязательно в виде фарса, какой уж тут
фарс... Видно, так мне суждено: спасать дорогих мне женщин и натыкаться на
стену из их отчужденного презрения...
- Джилька, - сказал он и все-таки обнял скованные мелкой дрожью плечи
дочери. - Теперь ты поняла, почему я не могу, не имею права любить твою
маму? До тех пор, пока во мне сидит... _э_т_о_... я недостоин вас обеих...
Джилька уткнулась лицом в его грудь и наконец-то заплакала.
- Какой же ты у меня дурачок, па, - выдавила она сквозь слезы.
И стена, начавшая было вырастать между ними в этот вечер, сразу
рухнула.

РЕТРОСПЕКТИВА-2. ВСТРЕЧА В БАНКЕ
Очередь к стойке двигалась с такой скоростью, что Рамиров успел
досконально изучить все рекламные щиты на стенах. Он уже в тысячный раз
проклял себя за то, что тащился в банк по жаре через весь город. Но
добывать деньги надо было обязательно, во избежание трений с хозяйкой
пансиона.
Наконец, подошел его черед сунуть в заветное окошечко стойки голову.
- Слушаю вас, сэр, - заученно улыбнулся приторно-вежливый клерк,
сидевший за толстым - видимо, пуленепробиваемым - стеклом.
- Посмотрите, пожалуйста, - Рамиров протянул клерку свою книжку
ветерана Пандуха. Ян всегда терялся в подобных ситуациях, потому что, с
его точки зрения, попытки получить от властей какие-либо - пусть даже
законно причитающиеся - деньги, здорово смахивали на попрошайничество. -
Понимаете... там должны были перевести... ежеквартальное пособие...
Но клерк уже не внимал, пощелкивая клавиатурой мощного банковского
турбо-компьютера. Потом, все так же бесстрастно улыбаясь в пространство,
осведомился:
- Вы имеете в виду пособие ветерану войны, сэр?
- Да, да, - торопливо согласился Рамиров. - Вот именно...
Молодой человек за окошечком вежливо проговорил:
- Извините, сэр, но с этого месяца выплата данного пособия
прекращена. Весьма сожалею.
- То есть как?.. - не понял Рамиров. - Но почему?
Клерк был галантен до конца. Он явно подражал безупречно корректным,
холеным героям телерекламы.
- Наш банк только исполняет решения правительства, сэр, а именно
такое решение было принято в прошлом месяце. Если оно вас не устраивает -
советую обратиться в Министерство социального обеспечения, сэр... Слушаю
вас, мадам? - этот вопрос был предназначен женщине, стоявшей за Рамировым,
и явно не допускал возможности дальнейшего продолжения диалога.
"Ровно десять секунд на обслуживание каждого клиента - такова
оперативность обслуживания в Центральном Банке Евронаций!", вспомнил
Рамиров голос за кадром рекламной заставки... Лучше бы он грязно обругал
меня и напрямую посоветовал убираться к такой-то матери со своей вонючей
ветеранской книжкой, чем вот так вежливо, с непременным обращением как к
"сэру", как и положено в солидном учреждении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39