он такой же
человек, как и я; он так же, как и я, боится крови и смерти; у него тоже
есть родители, жена, дети, которые будут оплакивать его, если он погибнет
от моей руки... Подобные вещи можно перечислять бесконечно, но душа
работает мгновенно и не требует лишних слов.
Одним словом, я промедлил тогда, и мой соперник распорол кинжалом мне
правый бок. За меня его убил Витька Агеев, выстрелив в упор разрывной
пулей...
Поэтому и теперь я не стал вглядываться в лица нападавших на меня
солдат (к тому же, было темно), а прошел сквозь их толпу, как через воду,
и позади меня оставались неподвижные тела.
"По ногам! Стреляйте только по ногам!", вопил кто-то в стороне от
схватки, но до выстрелов дело не дошло.
В рукопашном бою, как известно, побеждают не числом и не силой, а
быстротой. Пока караульные успели опомниться, я в несколько прыжков
очутился за ближайшим блиндером, а оттуда рукой было подать (во всяком
случае, для меня) до входа в центральный капонир.
Из дверного проема передо мной возник офицер. Размахивая пистолетом,
он что-то пытался мне втолковать - и напрасно. Схватив за волосы, я ударил
его лицом о стену, и он сполз вниз, оставляя на сером бетоне кровавую
полосу.
В тамбуре капонира обнаружилась еще одна, массивная внутренняя дверь
из сваренных бронелистов, которая была предусмотрительно задраена изнутри.
Пробить ее можно было, наверное, только выстрелом в упор из реактивной
противотанковой пушки. Но я не пришел в отчаяние, а произнес формулу
аутотренинга, позволявшую многократно увеличить силу мышц.
Спустя несколько секунд дверь слетела с петель, и я пролез в
образовавшуюся щель внутрь капонира.
Самое удивительное было то, что по мне никто не стал стрелять. За
свою аппаратуру они так дрожали, что ли? Или все еще рассчитывают взять
меня живым?..
В коридоре было так светло от ламп, что я невольно зажмурился. Серый
бетонный пандус уходил спиралью вниз, и я двинулся по нему.
Из первой же попавшейся мне двери навстречу мне выбирался милитар с
сержантскими лычками на погонах и с ганом в руке. Пользуясь тем, что он
еще не успел преодолеть дверной проем, я резко толкнул дверь, прищемив
сержанту голову. Явственно хрустнул череп, и бедолага упал, обливаясь
кровью.
И не раз еще во время моего продвижения вглубь пункта управления (в
том, что это был именно он, я уже не сомневался) мне попадались
однообразные двери, за которыми функционировала сложная аппаратура
управления смертоносными штучками. Мне неоднократно пытались помешать
достигнуть цели, но это было все равно, что пытаться голыми руками
остановить снежную лавину... Мне что-то кричали, но я не вслушивался в
крики. Я просто шел к своей цели. Видит бог, все-таки я не хотел никого
убивать - особенно тех, кто был без оружия, но тело мне уже не
подчинялось...
Пандус завершился ступенями, ведущими в центральный зал пункта
управления. Здесь, за длинными пультами с вереницами светящихся экранов и
множеством разноцветных кнопок колдовали на предмет массового убийства
офицеры-операторы. Из селектора раздавались отрывистые команды и доклады,
а во всю переднюю стену красовался огромный компьютерный экран-карта с
кружочками, стрелками и различными условными значками.
Когда я стал спускаться по ступеням, в зале началась и быстро
достигла апогея паника. Операторы, забыв про свои непосредственные
функциональные обязанности, повскакали с мест и схватились за оружие.
Подполковник с синей повязкой на рукаве, сидевший за отдельным столом с
табличкой "ОПЕРАТИВНЫЙ ДЕЖУРНЫЙ", что-то закричал, захлебываясь и
проглатывая слоги и целые слова, в мегафон, чтобы перекрыть шум в зале, но
от этого неразбериха только усилилась.
Среди суматохи только двое сохраняли спокойствие - разумеется, не
считая меня самого. Посередине зала, широко расставив ноги, заложив руки
за спину и сурово набычившись, глядел на меня бригад-генерал. Я шел
прямиком к нему. Справа и слева раздавались вопли: "Он же с ума сошел, вы
что, не видите?", "Не стрелять, ни в коем случае не стрелять!" и тому
подобное.
Наконец, генерал вытянул перед собой руку с "макаровым", целясь мне в
лоб.
- Стойте, кто бы вы ни были! Стойте! Иначе стреляю! - прохрипел он.
Пришлось отправить его в нокаут.
В зале сразу стало тихо. И в этой тишине кто-то негромко проговорил:
- Похвально, милитар, похвально... Только все это бесполезно. За
последние десять минут вас убили раз десять.
Это был тот, второй, кого не испугало мое вторжение: подполковник с
волевым лицом. Отутюженная форма. До блеска начищенные ботинки. И белая
повязка на левом рукаве.
- Вы убиты, милитар, - повторил он, бесстрастно разглядывая мое
перекошенное лицо.
Состояние, внушенное самому себе с помощью аутотренинга, постепенно
проходило. Тело - это потенциальная стальная пружина, но нельзя сжимать
пружину до бесконечности...
- Нет уж, - возразил я, ощутив, что ко мне вернулся дар речи. - Вовсе
я не убит, с чего вы взяли? Не так-то просто убить меня, понятно? Не для
того погибло столько людей, чтобы я позволил вам убить меня!..
Рука моя нырнула в карман вещмешка, а когда я показал ее этому
щеголю, в ней уже виднелась пластмассовая коробочка радиовзрывателя с
одной-единственной красной кнопкой.
- Надеюсь, вам известно, господин подполковник, - сказал я, - что
одно легкое нажатие на кнопку - и от вашей конторы останется груда
развалин: ведь мой вещмешок битком набит первоклассной взрывчаткой.
Он не изменился в лице.
- Не морочьте мне голову, милитар, - сказал он. - Вводную о том, что
вы были убиты, я все равно не отменю.
Только теперь смысл сказанного им дошел до моего сознания.
Пользуясь моим замешательством, подполковник повернулся и помог
подняться с пола пришедшему в себя генералу. Судя по выражению лица, тот
был вне себя от ярости.
- Вы... ты... да как ты посмел?.. Меня?.. - нечленораздельно сипел
генерал.
- Мне кажется, мы имеем дело с сумасшедшим, мой генерал, -
предположил подполковник, поддерживая генерала под руку. - Представляете,
он заявил, что собирается взорвать всех нас к чертовой матери!.. Да-а, в
общем-то, мне многое рассказывали о наших "коммандос", но о том, что они
научились пускать на воздух объекты с помощью учебной взрывчатки, я слышу
впервые!..
- Не вижу повода для шуток, господин Посредник, - буркнул генерал. -
Вот что... Доложите об этой возмутительной... э-э... профанации по команде
руководству учений, а мы этого молодчика возьмем под стражу, пока он еще
чего-нибудь не сотворил!..
Генерал еще что-то гневно булькал, но я его уже не слышал.
ПОСРЕДНИК! УЧЕНИЯ!
Нет! Не может быть!.. Как же так?! Ничего не понимаю!
Я лихорадочно скинул с плеч вещмешок (бригад-генерал и подполковник
шарахнулись в сторону), и вытряхнул его содержимое прямо на бетонный пол.
И остолбенел. Вместо желтых брикетов ВВ там были красные взрывпакеты,
безобидные, в сущности, хлопушки, обозначающие взрывы во время учений...
Словно вспышка сверкнула мне в лицо, и я на некоторое время потерял
всякий контроль над собой.
Откуда ни возьмись, появились четыре здоровенных милитара с
автоматами наизготовку. Они с некоторой опаской окружили меня и повели из
зала. Мне в тот момент было все равно, куда они меня ведут. Хоть на
расстрел!..
Они вели меня по тому самому пандусу, где я несколько минут назад
расправлялся с людьми, приняв их за врагов. Чувствовал я себя совсем
скверно. Тело болело и ныло, словно меня долго пинали, лежащего, в уличной
драке... Голове было не легче. Разламывалась моя голова от напора горьких
мыслей, нахлынувших подобно лавине.
Убийца, с горечью осознавал я. Ты не удержался от того, чтобы не
стать убийцей!..
Навстречу двигалась группа людей, и я едва не сошел с ума, увидев,
кто это был.
Как ни в чем не бывало, вышагивал филд-лейтенант Евгений Бикофф -
живой и невредимый, если не считать нескольких синяков и ссадин на
бугристом лице. Он был сердит и не скрывал этого. Из-за его спины
виднелись лица Канцевича и Флажелу - тоже в полном здравии и тоже мрачные.
Их сопровождали автоматчики во главе с тем лейтенантом, которого я
размазал по стене у входа в ЦУОРБ.
"И шо ты такой довольный, военный? - говорил Одессит одному из своих
конвоиров, с лица которого действительно не сходила ухмылка. - Как
чемодан... Дал бы лучше закурить, а?" - "Хэвнт гот сигэрэт", осклабясь,
почему-то по-английски отвечал автоматчик.
Наверное, именно в такие моменты люди, по крайней мере, седеют.
Не веря своим глазам, я преградил путь Бикоффу.
- А, и тебя они нашли, писатель, - безрадостно констатировал он. -
Видишь, какая петрушка получилась? Хотел ты написать про победу, а
придется - про побежденных... Или будешь из пальца высасывать, как смелые
и тупые спецназовцы с блеском выполнили ответственное задание. Тебе ведь
не впервой врать, писатель?
- Но ведь... послушай, Евгений, - сказал я пересохшими губами, - я же
выполнил это задание!.. За вас - выполнил! А вы... вы что, совсем ничего
не помните?
- А что мы должны, по-твоему, помнить? - осведомился лейтенант.
- Как же так? - Я окончательно растерялся. - Шла война... И вас
всех... до одного... Я же своими глазами видел!..
- Ты что - рехнулся? - грубовато спросил Бык и, не дожидаясь моего
ответа, сказал: - Да брось ты сочинять свои фантазии!.. Пошли, парни!
И они, обтекая меня, проследовали дальше. Канцевич с сожалением
оглядел меня с ног до головы и что-то шепнул на ухо португальцу.
Меня заперли в тесном, полутемном помещении без окон. Хорошо еще,
догадались поставить туда стул, чтобы не жестко было сидеть на бетонном
полу.
Через час, а, может, и через два дверь моей "темницы" отворилась, и
ко мне в гости пожаловал не кто иной, как субкоммандант Ченстохович
собственной персоной. К этому времени я уже успел оправиться от
психологического ступора и даже пришел кое к каким выводам.
- Ого, - сказал я вместо приветствия. - Сам господин субкоммандант
ради моей скромной персоны бросает все свои важные дела и посреди ночи
прилетает, так сказать, в тыл врага!
- Перестаньте иронизировать, Рамиров, - ответствовал он.
Солдат внес мягкое кресло (и где только они умудрились раздобыть его
в полевых условиях?), каким-то образом сделал ярче освещение и удалился.
Ченстохович опустился в кресло и не спеша, с наслаждением закурил
необычайно ароматную сигарету.
- Верите ли, с утра на ногах, - пожаловался он. - Присесть было
некогда... Разве при такой жизни наживешь брюшко, которое по штату
положено генеральским чинам?
Я молчал, и он не стал больше ерничать.
- Ну, что стряслось? Рассказывайте.
- О чем? - удивился я.
Глаза моего собеседника сделались непроницаемо черными.
- Хотя бы о том, что побудило вас, мирно - я бы даже сказал,
пацифистски - настроенного журналиста, вмешаться в выполнение группой
десантников учебного задания, при этом покалечить нескольких милитаров
"южных", оскорбить... гм... действием заместителя командира ракетного
полка и, вдобавок, полностью игнорировать указания всех посредников,
которые были свидетелями ваших разнузданных действий... Что произошло с
вами? Неужели вы до такой степени ненавидите армию и всех, кто в ней
служит?!
- Вот вы говорите, что я ненавижу армию, - сказал я. - Я ненавижу
войну, господин субкоммандант, а между этими понятиями - большая
разница... И у меня есть свои причины ненавидеть войны.
Я снял с шеи и протянул субкомманданту свой старенький солдатский
медальон.
- "Девятнадцатый особый отряд", - прочитал вслух Ченстохович,
вглядываясь в полустертые буквы. - "Рядовой Ян Рамиров... контузия третьей
степени... ранение четвертой категории... ожоги"...
Он не стал читать до конца все, что там было написано - а написано
там было многое. Он сжал медальон в кулаке и, не глядя на меня, глухо
обронил:
- Что ж вы мне сразу не сказали тогда, у штаба?..
Я скромно потупился.
- Где вас контузило? - спросил субкоммандант, будто это было для него
очень важно.
- Под Рембоем, в июне двадцать первого... При попытке прорваться из
окружения...
- Я помню, - прервал меня он и закурил уже третью по счету сигарету с
момента своего появления. - И часто с вами бывает... такое?
- Да нет, - честно признался я. - Поэтому я ничего и не сказал вам
раньше. Зачем зря ворошить прошлое?
Он молчал.
- Скажите, господин субкоммандант, много ли бед я натворил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
человек, как и я; он так же, как и я, боится крови и смерти; у него тоже
есть родители, жена, дети, которые будут оплакивать его, если он погибнет
от моей руки... Подобные вещи можно перечислять бесконечно, но душа
работает мгновенно и не требует лишних слов.
Одним словом, я промедлил тогда, и мой соперник распорол кинжалом мне
правый бок. За меня его убил Витька Агеев, выстрелив в упор разрывной
пулей...
Поэтому и теперь я не стал вглядываться в лица нападавших на меня
солдат (к тому же, было темно), а прошел сквозь их толпу, как через воду,
и позади меня оставались неподвижные тела.
"По ногам! Стреляйте только по ногам!", вопил кто-то в стороне от
схватки, но до выстрелов дело не дошло.
В рукопашном бою, как известно, побеждают не числом и не силой, а
быстротой. Пока караульные успели опомниться, я в несколько прыжков
очутился за ближайшим блиндером, а оттуда рукой было подать (во всяком
случае, для меня) до входа в центральный капонир.
Из дверного проема передо мной возник офицер. Размахивая пистолетом,
он что-то пытался мне втолковать - и напрасно. Схватив за волосы, я ударил
его лицом о стену, и он сполз вниз, оставляя на сером бетоне кровавую
полосу.
В тамбуре капонира обнаружилась еще одна, массивная внутренняя дверь
из сваренных бронелистов, которая была предусмотрительно задраена изнутри.
Пробить ее можно было, наверное, только выстрелом в упор из реактивной
противотанковой пушки. Но я не пришел в отчаяние, а произнес формулу
аутотренинга, позволявшую многократно увеличить силу мышц.
Спустя несколько секунд дверь слетела с петель, и я пролез в
образовавшуюся щель внутрь капонира.
Самое удивительное было то, что по мне никто не стал стрелять. За
свою аппаратуру они так дрожали, что ли? Или все еще рассчитывают взять
меня живым?..
В коридоре было так светло от ламп, что я невольно зажмурился. Серый
бетонный пандус уходил спиралью вниз, и я двинулся по нему.
Из первой же попавшейся мне двери навстречу мне выбирался милитар с
сержантскими лычками на погонах и с ганом в руке. Пользуясь тем, что он
еще не успел преодолеть дверной проем, я резко толкнул дверь, прищемив
сержанту голову. Явственно хрустнул череп, и бедолага упал, обливаясь
кровью.
И не раз еще во время моего продвижения вглубь пункта управления (в
том, что это был именно он, я уже не сомневался) мне попадались
однообразные двери, за которыми функционировала сложная аппаратура
управления смертоносными штучками. Мне неоднократно пытались помешать
достигнуть цели, но это было все равно, что пытаться голыми руками
остановить снежную лавину... Мне что-то кричали, но я не вслушивался в
крики. Я просто шел к своей цели. Видит бог, все-таки я не хотел никого
убивать - особенно тех, кто был без оружия, но тело мне уже не
подчинялось...
Пандус завершился ступенями, ведущими в центральный зал пункта
управления. Здесь, за длинными пультами с вереницами светящихся экранов и
множеством разноцветных кнопок колдовали на предмет массового убийства
офицеры-операторы. Из селектора раздавались отрывистые команды и доклады,
а во всю переднюю стену красовался огромный компьютерный экран-карта с
кружочками, стрелками и различными условными значками.
Когда я стал спускаться по ступеням, в зале началась и быстро
достигла апогея паника. Операторы, забыв про свои непосредственные
функциональные обязанности, повскакали с мест и схватились за оружие.
Подполковник с синей повязкой на рукаве, сидевший за отдельным столом с
табличкой "ОПЕРАТИВНЫЙ ДЕЖУРНЫЙ", что-то закричал, захлебываясь и
проглатывая слоги и целые слова, в мегафон, чтобы перекрыть шум в зале, но
от этого неразбериха только усилилась.
Среди суматохи только двое сохраняли спокойствие - разумеется, не
считая меня самого. Посередине зала, широко расставив ноги, заложив руки
за спину и сурово набычившись, глядел на меня бригад-генерал. Я шел
прямиком к нему. Справа и слева раздавались вопли: "Он же с ума сошел, вы
что, не видите?", "Не стрелять, ни в коем случае не стрелять!" и тому
подобное.
Наконец, генерал вытянул перед собой руку с "макаровым", целясь мне в
лоб.
- Стойте, кто бы вы ни были! Стойте! Иначе стреляю! - прохрипел он.
Пришлось отправить его в нокаут.
В зале сразу стало тихо. И в этой тишине кто-то негромко проговорил:
- Похвально, милитар, похвально... Только все это бесполезно. За
последние десять минут вас убили раз десять.
Это был тот, второй, кого не испугало мое вторжение: подполковник с
волевым лицом. Отутюженная форма. До блеска начищенные ботинки. И белая
повязка на левом рукаве.
- Вы убиты, милитар, - повторил он, бесстрастно разглядывая мое
перекошенное лицо.
Состояние, внушенное самому себе с помощью аутотренинга, постепенно
проходило. Тело - это потенциальная стальная пружина, но нельзя сжимать
пружину до бесконечности...
- Нет уж, - возразил я, ощутив, что ко мне вернулся дар речи. - Вовсе
я не убит, с чего вы взяли? Не так-то просто убить меня, понятно? Не для
того погибло столько людей, чтобы я позволил вам убить меня!..
Рука моя нырнула в карман вещмешка, а когда я показал ее этому
щеголю, в ней уже виднелась пластмассовая коробочка радиовзрывателя с
одной-единственной красной кнопкой.
- Надеюсь, вам известно, господин подполковник, - сказал я, - что
одно легкое нажатие на кнопку - и от вашей конторы останется груда
развалин: ведь мой вещмешок битком набит первоклассной взрывчаткой.
Он не изменился в лице.
- Не морочьте мне голову, милитар, - сказал он. - Вводную о том, что
вы были убиты, я все равно не отменю.
Только теперь смысл сказанного им дошел до моего сознания.
Пользуясь моим замешательством, подполковник повернулся и помог
подняться с пола пришедшему в себя генералу. Судя по выражению лица, тот
был вне себя от ярости.
- Вы... ты... да как ты посмел?.. Меня?.. - нечленораздельно сипел
генерал.
- Мне кажется, мы имеем дело с сумасшедшим, мой генерал, -
предположил подполковник, поддерживая генерала под руку. - Представляете,
он заявил, что собирается взорвать всех нас к чертовой матери!.. Да-а, в
общем-то, мне многое рассказывали о наших "коммандос", но о том, что они
научились пускать на воздух объекты с помощью учебной взрывчатки, я слышу
впервые!..
- Не вижу повода для шуток, господин Посредник, - буркнул генерал. -
Вот что... Доложите об этой возмутительной... э-э... профанации по команде
руководству учений, а мы этого молодчика возьмем под стражу, пока он еще
чего-нибудь не сотворил!..
Генерал еще что-то гневно булькал, но я его уже не слышал.
ПОСРЕДНИК! УЧЕНИЯ!
Нет! Не может быть!.. Как же так?! Ничего не понимаю!
Я лихорадочно скинул с плеч вещмешок (бригад-генерал и подполковник
шарахнулись в сторону), и вытряхнул его содержимое прямо на бетонный пол.
И остолбенел. Вместо желтых брикетов ВВ там были красные взрывпакеты,
безобидные, в сущности, хлопушки, обозначающие взрывы во время учений...
Словно вспышка сверкнула мне в лицо, и я на некоторое время потерял
всякий контроль над собой.
Откуда ни возьмись, появились четыре здоровенных милитара с
автоматами наизготовку. Они с некоторой опаской окружили меня и повели из
зала. Мне в тот момент было все равно, куда они меня ведут. Хоть на
расстрел!..
Они вели меня по тому самому пандусу, где я несколько минут назад
расправлялся с людьми, приняв их за врагов. Чувствовал я себя совсем
скверно. Тело болело и ныло, словно меня долго пинали, лежащего, в уличной
драке... Голове было не легче. Разламывалась моя голова от напора горьких
мыслей, нахлынувших подобно лавине.
Убийца, с горечью осознавал я. Ты не удержался от того, чтобы не
стать убийцей!..
Навстречу двигалась группа людей, и я едва не сошел с ума, увидев,
кто это был.
Как ни в чем не бывало, вышагивал филд-лейтенант Евгений Бикофф -
живой и невредимый, если не считать нескольких синяков и ссадин на
бугристом лице. Он был сердит и не скрывал этого. Из-за его спины
виднелись лица Канцевича и Флажелу - тоже в полном здравии и тоже мрачные.
Их сопровождали автоматчики во главе с тем лейтенантом, которого я
размазал по стене у входа в ЦУОРБ.
"И шо ты такой довольный, военный? - говорил Одессит одному из своих
конвоиров, с лица которого действительно не сходила ухмылка. - Как
чемодан... Дал бы лучше закурить, а?" - "Хэвнт гот сигэрэт", осклабясь,
почему-то по-английски отвечал автоматчик.
Наверное, именно в такие моменты люди, по крайней мере, седеют.
Не веря своим глазам, я преградил путь Бикоффу.
- А, и тебя они нашли, писатель, - безрадостно констатировал он. -
Видишь, какая петрушка получилась? Хотел ты написать про победу, а
придется - про побежденных... Или будешь из пальца высасывать, как смелые
и тупые спецназовцы с блеском выполнили ответственное задание. Тебе ведь
не впервой врать, писатель?
- Но ведь... послушай, Евгений, - сказал я пересохшими губами, - я же
выполнил это задание!.. За вас - выполнил! А вы... вы что, совсем ничего
не помните?
- А что мы должны, по-твоему, помнить? - осведомился лейтенант.
- Как же так? - Я окончательно растерялся. - Шла война... И вас
всех... до одного... Я же своими глазами видел!..
- Ты что - рехнулся? - грубовато спросил Бык и, не дожидаясь моего
ответа, сказал: - Да брось ты сочинять свои фантазии!.. Пошли, парни!
И они, обтекая меня, проследовали дальше. Канцевич с сожалением
оглядел меня с ног до головы и что-то шепнул на ухо португальцу.
Меня заперли в тесном, полутемном помещении без окон. Хорошо еще,
догадались поставить туда стул, чтобы не жестко было сидеть на бетонном
полу.
Через час, а, может, и через два дверь моей "темницы" отворилась, и
ко мне в гости пожаловал не кто иной, как субкоммандант Ченстохович
собственной персоной. К этому времени я уже успел оправиться от
психологического ступора и даже пришел кое к каким выводам.
- Ого, - сказал я вместо приветствия. - Сам господин субкоммандант
ради моей скромной персоны бросает все свои важные дела и посреди ночи
прилетает, так сказать, в тыл врага!
- Перестаньте иронизировать, Рамиров, - ответствовал он.
Солдат внес мягкое кресло (и где только они умудрились раздобыть его
в полевых условиях?), каким-то образом сделал ярче освещение и удалился.
Ченстохович опустился в кресло и не спеша, с наслаждением закурил
необычайно ароматную сигарету.
- Верите ли, с утра на ногах, - пожаловался он. - Присесть было
некогда... Разве при такой жизни наживешь брюшко, которое по штату
положено генеральским чинам?
Я молчал, и он не стал больше ерничать.
- Ну, что стряслось? Рассказывайте.
- О чем? - удивился я.
Глаза моего собеседника сделались непроницаемо черными.
- Хотя бы о том, что побудило вас, мирно - я бы даже сказал,
пацифистски - настроенного журналиста, вмешаться в выполнение группой
десантников учебного задания, при этом покалечить нескольких милитаров
"южных", оскорбить... гм... действием заместителя командира ракетного
полка и, вдобавок, полностью игнорировать указания всех посредников,
которые были свидетелями ваших разнузданных действий... Что произошло с
вами? Неужели вы до такой степени ненавидите армию и всех, кто в ней
служит?!
- Вот вы говорите, что я ненавижу армию, - сказал я. - Я ненавижу
войну, господин субкоммандант, а между этими понятиями - большая
разница... И у меня есть свои причины ненавидеть войны.
Я снял с шеи и протянул субкомманданту свой старенький солдатский
медальон.
- "Девятнадцатый особый отряд", - прочитал вслух Ченстохович,
вглядываясь в полустертые буквы. - "Рядовой Ян Рамиров... контузия третьей
степени... ранение четвертой категории... ожоги"...
Он не стал читать до конца все, что там было написано - а написано
там было многое. Он сжал медальон в кулаке и, не глядя на меня, глухо
обронил:
- Что ж вы мне сразу не сказали тогда, у штаба?..
Я скромно потупился.
- Где вас контузило? - спросил субкоммандант, будто это было для него
очень важно.
- Под Рембоем, в июне двадцать первого... При попытке прорваться из
окружения...
- Я помню, - прервал меня он и закурил уже третью по счету сигарету с
момента своего появления. - И часто с вами бывает... такое?
- Да нет, - честно признался я. - Поэтому я ничего и не сказал вам
раньше. Зачем зря ворошить прошлое?
Он молчал.
- Скажите, господин субкоммандант, много ли бед я натворил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39