— Ну что ты! — заверил ее я. — Я теперь питаюсь исключительно свежеприготовленной пищей.
— Небось какую-нибудь девку привел к себе сожительствовать?
— Но-но! — еще шутливо, но уже начиная раздражаться, вопреки своему новому статусу, предостерег я сестра. — Руки прочь от чужой интимной жизни!.. Лучше говори, чего хотела.
С такими бесцеремонными особами, как моя сестричка, надо вести себя адекватно. Иначе не успеешь оглянуться — сядут на шею и будут погонять тобой, как им вздумается. И так она мне многое в жизни подпортила, стерва, поэтому не будем вновь наступать на одни и те же грабли.
— Короче, так, Алька, — несколько убавив тон, сказала мне в ухо трубка. — Тебе сегодня на работу?
Я помедлил. Говорить или не говорить?.. С одной стороны, рано или поздно мое дезертирство из метрополитена станет Алке известно, но с другой стороны, мое признание вызовет сейчас вой и причитания, а спагетти-то, между прочим, все больше разбухают в горячей воде и скоро станут совсем неупотребимыми...
— Нет, — наконец решил ограничиться я минимумом информации. — А что?
— Тогда быстренько собирайся, и через час встречаемся у последнего вагона на конечной станции. То есть — как обычно...
— Что — как обычно? Какой станции? — не понял я.
— Дурень, ты что — забыл? Какое сегодня число, помнишь?
— Какое? — тупо переспросил я.
Когда много времени проводишь в четырех стенах, то постепенно теряешь всякое представление о календарных и временных ориентирах. Сутки делятся только на день и ночь. А все остальное — дни недели, числа, месяцы — не имеет никакого значения.
— Двадцать пятое июня!!! — взвизгнули в трубке. — Если, конечно, тебе эта дата о чем-то говорит, дорогой братец!
Я стиснул зубы и прикрыл глаза.
Действительно, двадцать пятое, потому что вчера в уголке экрана моего компа маячило 24. 06 — а сегодня я комп еще не включал, поэтому и забыл...
Сестра зря издевалась — я прекрасно помнил, что означает сегодняшняя дата. И всегда буду помнить. Вот только, честно говоря, не хотелось мне переться на кладбище вместе с ней. И вообще — пофигист я или нет?!
— Давай-давай, одевайся, — тем временем бурчала трубка. — И по дороге цветы купи, да не какие-нибудь жалкие гвоздики, как в прошлый раз, а что-нибудь поприличнее... Если тебе денег жалко, то не бойся — я тебе отдам при встрече!.. И захвати какие-нибудь инструменты — оградку надо подправить, а то скоро сочтут нашу могилку заброшенной и перепашут бульдозером!.. Ну что ты замолк, Алька?
— Я сегодня никак не могу, — наконец выдавил я. — Ты, Ал, это... съезди одна сегодня, ладно? А я как-нибудь на днях наведаюсь. И тогда все, что надо, сделаю. Обещаю!
Секунду в трубке царило ошарашенное молчание.
Потом сестра спросила:
— Ты с ума сошел? Как это — ты не можешь? Родных отца с матерью навестить не можешь? Ты что несешь-то, урод?
— Не могу, — упрямо сказал я. — Не беспокойся, я их и дома помяну...
После этого на другом конце провода разразилась буря. Типично женская истерика. С воплями, какой я бессовестный и испорченный тип. С оскорбительными намеками относительно моего нравственного разложения и деградировавшего до полной бесчеловечности морального облика. С угрозами приехать и разобраться со мной по праву старшей сестры, которая вырастила меня, подлеца, выкормила и поставила на ноги. И так далее...
В результате я тоже слегка остервенел и был вынужден выложить своей критикерше всю правду-матку о своем решении порвать с миром всякие отношения. А заодно и предупредить ее, чтобы не пыталась обращаться в милицию, скорую психиатрическую помощь и чтобы, тем более, не вздумала заявиться ко мне собственной персоной. Все равно я никому не открою дверь, а дверь у меня — стальная, крепкая, пулями и осколками не пробиваемая, с десятилетней гарантией фирмы-изготовителя...
Сестра неожиданно смолкла.
— Алька, негодяй ты этакий! — сказала она плачущим голосом. — Ну почему ты никак не хочешь стать нормальным человеком, а? Почему в твоей башке вечно возникают какие-то заскоки? Скажи: чего тебе в жизни не хватает, чего? Да, когда мамы с папой не стало, тебе пришлось труднее, чем мне, потому что я была уже почти взрослой, а ты еще — совсем маленьким. Но ведь ты ж не круглым сиротой рос — с тобой была я! Да если бы даже и сиротой! Разве мало в мире бывает детей, которые вообще не имеют родственников и растут в детдоме? Но они же как-то справляются и живут!.. А у тебя есть и деньги, и отдельная квартира. Учиться ты не захотел в колледже — ну, ладно, бог с ним. Но почему ты не можешь по-человечески жить и работать? Тебе же о семье пора задуматься, а ты все мечешься, никак успокоиться не можешь, чего-то ищешь... Чего ты ищешь, Алька?
Зря она упомянула про семью. Потому что перед внутренним взором моим тут же возникла Люба. И уж кому-кому, а не сестре было упрекать меня в том, что я остался один в этой проклятой жизни!..
— Да пошла ты со своими нравоучениями, дура! — в сердцах бросил я и, не слушая больше крики, которые возобновились с прежней силой, швырнул трубку на аппарат.
Потом выдернул телефонный шнур из розетки.
Ничего, перебьюсь и без телефона.
В принципе, он мне нужен с одной-единственной целью — чтобы подключаться к Сети. Когда это потребуется, тогда и буду включать телефон.
А пока — гуд бай, этот гнусный мир. Только что я своими руками порвал единственную нить, которая меня еще связывала с тобой.
Глава 4
Кому-то может показаться абсолютно неестественным то положение, в которое я сам себя загнал. Действительно, большинство людей не понимает, как можно жить вот так, в одиночку, заперев себя в стандартной однокомнатной клетке, и никуда не ходить, не ездить, не общаться с людьми.
А ведь это вполне осуществимо и очень просто.
Достаточно иметь несколько кубических метров отдельного жилья (желательно — приватизированного, чтобы никакому чиновнику не пришло в голову покуситься на твою жилплощадь); минимальный денежный резерв; компьютер, подключенный к Интернету (на худой конец, сойдет и телефон); а самое главное — здравый смысл, с точки зрения которого ничто в мире, включая и твою собственную жизнь, не имеет смысла.
А еще надо настроить себя на осознание того, что нет в мире ни радости, ни горя, ни добра, ни зла, ни высших ценностей, ни трагедий, ни хорошего, ни плохого, ни красоты, ни ужасов... Что все это и плюс много чего еще — не более чем предрассудки, обусловленные общественным бытием человека, и стоит выйти из рамок этого бытия — как они окажутся всего лишь иллюзиями, дурманом, наивными попытками управления тем, чем человек управлять не в силах, да и скорее всего не вправе...
И тогда можно будет сделать однозначный вывод о том, что человеку, в сущности, ничего не нужно.
Нет-нет, я далек от того, чтобы призывать братьев по разуму отчаяться и покончить с собой. Только неврастеники и истеричные натуры, впавшие в депрессию, решают, что если их существование никому не нужно, то и нечего тянуть резину до глубокой старости, а надо прямо сейчас наглотаться яда или прыгнуть с крыши на асфальт.
Отчаяние ведь тоже не имеет смысла.
Если бы я был верующим, то ссылался бы на то, что мы для чего-то нужны Господу. Но и этой спасительной соломинки я не могу бросить утопающим, потому как не верю и не верую. Несмотря на то что именно религия должна была стать моей специальностью в случае успешною окончания Теологического колледжа. В принципе, для этого не требовалось верить в бога. Как специалист в сфере научно-исследовательской, учебно-воспитательной и экспертно-консультативной деятельности, теолог призван разбираться в тонкостях многочисленных религий, досконально знать Библию, быть докой в философии, психологии и прочих гуманитарных науках. Но он — отнюдь не священник, хотя лично я не верю в то, что такие образованные и умные люди, какими, в большинстве своем являются современные святые отцы, сами веруют во Всевышнего. Скорее они отдают неизбежную дань традициям и считают веру своеобразной издержкой своей профессии. Ведь конфессия — это прежде всего профессия, такой вот каламбур получается.
Собственно, выгнали меня из колледжа вовсе не за то, что я сомневался в существовании бога. Элементарное разгильдяйство в виде двух заваленных зачетов по основным предметам (конфессиональное вероучение и сакральные тексты) на первом же курсе, плюс многочисленные пропуски занятий, нарушения дисциплины, опоздания, препирательство с уважаемым профессорско-преподавательским составом («Профессор, за что вы мне ставите два балла?» — «Ну, один балл — за то, что вы пришли, а еще один — за то, что попытались ответить». — «Профессор, а за то, что я уйду и сэкономлю вам время и нервы, вы мне не могли бы добавить третий балл?») и еще куча мелких и не совсем мелких прегрешений создали мне имидж разболтанного типа, которого ни в коем случае нельзя допускать ни в храмы, ни к Господу, ни к верующим...
Поэтому вот вам еще один постулат: нет ни бога, ни дьявола, ни грехов, ни жизни после смерти, ни чудес.
И все-таки обождите вешаться и травиться, господа мудрейшие.
Уясните одну простую мысль — добиваться собственной смерти тоже бессмысленно и глупо. Гораздо логичнее и умнее пустить это дело на самотек, предоставить мирозданию возможность уничтожить тебя тогда, когда оно посчитает это нужным.
И вообще, следует уподобиться Богу — вернее, нашему представлению о том, каким он должен быть. А на основании традиционных представлений человечества о Всевышнем он должен быть наблюдателем чистой пробы. Абсолютным наблюдателем. Потому что смешно предполагать, что при его-то суперкачествах ему была бы присуща какая-то воля и какие-то интересы. В сущности, что такое интересы и воля? Это стремление объекта изменить окружающий мир. А теперь скажите мне, на кой ляд Господу менять мир, если он, Господь, от него не зависит?
Вот и остается ему, этому виртуальному существу, лишь пассивно наблюдать за тем, что творится вокруг. Тем более что наблюдать гораздо интереснее, чем вмешиваться. Да согласятся со мной миллионы футбольных болельщиков — истинных любителей этой зрелищной игры, а не оголтелых фанатов, — что наибольшее удовлетворение приносит созерцание того, на что ты не можешь непосредственно повлиять. И бесконечно правы были те древние римляне, которые требовали от своих правителей две вещи, которые нужны любому человеку: хлеба и зрелищ.
Так что все, что мы можем себе позволить и что может обосновать наше существование, — это наблюдение.
И если бы я все-таки допускал возможность существования Бога, то представлял бы себе его Наблюдателем, бесстрастно созерцающим весь людской муравейник сразу и каждого муравья с его беготней, суетой и переживаниями в отдельности. Гротескно это можно было бы изобразить как огромное немигающее око, следящее одновременно за миллиардами экранов, на каждом из которых протекает чья-то жизнь. Неутомимый телеман, возлежащий на диване перед гигантским телевизором, который транслирует бесконечное множество каналов.
И если поступить так же (что я и делаю каждый день, только вот каналы приходится переключать вручную, и количество их ограничено), то этим можно заполнить пустоту, зияющую в нашей жизни.
Весь фокус в том, чтобы научиться не сопереживать увиденному на голубом экране. А люди часто допускают эту ошибку.
Помнится, когда я работал в одной конторе, со мной в одном кабинете сидела женщина, по возрасту годящаяся мне в матери. Первая половина дня у нее проходила в обсуждении с коллегами (кроме меня, потому что я всем своим видом показывал, что не разделяю ее мнения) разных телепередач, фильмов, концертов и ток-шоу. Разумеется, среди сотрудников обязательно находился оппонент, который вступал в спор с моей соседкой относительно художественных ценностей или морально-нравственных проблем, и спор этот, разгораясь, непременно переходил на личностные качества спорящих, а в итоге кончался выкриками: «Вот из-за таких, как вы, у нас в стране и нет порядка!», «Да вы сами-то на себя поглядите, чучело!», хлопанием дверьми, принятием успокоительного или сердечных капель и гадким осадком на душе у всех присутствовавших...
А ведь требуется-то от нас только одно: смотреть — и все! Не осуждать, не завидовать, не клеймить позором, но и не восхвалять, не защищать, не оправдывать...
Принимать персонажей зрелища надо такими, какие они есть. Без ярлыков и самодельных бейджей типа «этот — подлец», «а этот — дурак», «а вот эта особа — невесть что возомнившая о себе уродина».
Терпеть не могу оценок по образцу «нравится — не нравится»: «Тебе понравилась эта книга?» — «Безумно!» — «А как тебе такой-то фильм?» — «Неужели такое дерьмо может понравиться?!».
Если уж на то пошло, весь окружающий мир можно сделать предметом нашей оценки. Только от того, нравится он нам или нет, в нем ничего не изменится.
Почему-то в служебных характеристиках отсутствие у человека эмоционального отношения к тем или иным явлениям окружающей действительности полагается страшным пороком в виде «отсутствия собственного мнения».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66