То и дело нам попадались люди с карманными компами, с папками для бумаг или с рулонами компьютерных распечаток. На дверях висели таблички, и я с любопытством косился на них. Там были «Зал мониторинга», «Департамент научных исследований», «Кастинг», «Каскадерская», «Средства массовой информации», «Компьютерный зал», «Диспетчерская»... Словно мы находились в каком-то гибриде киностудии и научно-исследовательского института.
Наконец мы добрались до комнаты с табличкой «Директор Центра „Антидеус“.
В приемной сидела хорошенькая секретарша азиатской наружности, которая заставила Старшину повторить кодовое слово (на этот раз я расслышал его — «меритократия», хотя значение его оставалось загадкой), а затем разрешила нам «доступ к телу», как в таких случаях выражаются чиновники.
Директорский кабинет смахивал на офис какого-то малого и не очень процветающего предприятия. Стол, кресла, кожаный диван, пара шкафов из хорошего дерева, компьютерный столик в углу, ковровый пол. И большой экран на стене. По-моему, такой же я видел в спальне у жены Стрекозыча.
За столом сидел человек очень маленького роста. Не то переросший карлик, не то недовыросший взрослый. У него была крупная седая голова и внимательные серые глаза. На вид ему можно было дать лет семьдесят. Стол был завален множеством книг, папок, каких-то бумаг, и карлик был углублен в их изучение.
Когда мы вошли, он встал, поздоровался с нами за руку и указал на кресла.
Однако сам остался сидеть за столом, словно подчеркнуто держась на дистанции.
— Ну, что, Альмакор Павлович, — сказал он неожиданно приятным звучным голосом, — позвольте представиться. Меня зовут Марк Захарович Пилютин. Вас я уже заочно немного знаю. Но хотел бы познакомиться поближе. Рассказывайте.
— Что именно? — спросил я, покосившись на Старшину, который сделал каменное лицо — типа, не я здесь главный, поэтому делай что тебе говорят.
— Ну, для начала, о себе.
Охо-хо, подумал я.
— А зачем? — довольно дерзко осведомился я.
— Так положено, — пожал плечами директор. — Любой кандидат на зачисление в наш Центр должен изложить основные вехи своей жизни.
— Кандидат на зачисление? — удивился я. — С какой это стати я должен претендовать на работу у вас?
— Борис Александрович, — недоуменно поднял седые брови Пилютин, — кого вы мне привели?
— Все нормально, Марк Захарович, — успокоительно взмахнул рукой Старшина. — Парень, конечно, с закидонами, но, уверяю вас, очень полезный.
— Послушайте, граждане, — возмутился я. — Мне не очень нравится, когда меня пытаются сватать без моего ведома. Объясните, что происходит!
— Да ничего особенного не происходит, — терпеливо сказал Пилютин. — Вам просто предлагается перейти на работу к нам, Альмакор Павлович. Разумеется, если вы не согласны, то можете отказаться. Но я бы не советовал вам этого делать.
— Почему? Меня что — убьют, если я откажусь? Ах да, я и забыл, что теперь никого нельзя убить... Значит, посадите за решетку? Или прикуете наручниками к креслу и будете морить меня голодом, пока я не соглашусь работать на вас?
— М-да, — сказал директор Старшине. — Интересные молодые люди работают у вас в отряде...
— Алька, — сказал мне Старшина, — перестань валять дурака. Пойми, наконец, что ты не вправе отказываться от работы у Марка Захаровича. Мы не деспоты и не собираемся распоряжаться тобой, как вещью. Но сейчас почти военное время, и каждый из нас, профилактов, должен сделать все возможное, чтобы внести свой вклад в эту борьбу.
— Борьбу с чем? — тупо спросил я. — Или с кем?
— Знаете, почему наша Контора называется Профилактикой? — спросил Пилютин. — Не потому, что мы пытаемся предотвратить стихийные бедствия и катастрофы. Совсем не поэтому. Наша деятельность направлена на предотвращение гораздо более серьезной катастрофы для человечества. И имя этой катастрофы — Бог. К сожалению, в последнее время ситуация вышла из-под контроля. Теперь Бог есть, и он уже принялся менять наш мир. Как это ни странно звучит, но сейчас наша задача сводится к тому, чтобы ликвидировать его и восстановить статус-кво. Как следует из материалов вашего личного дела, любезно предоставленного нам вашим непосредственным начальником, — Пилютин покосился в какую-то раскрытую папку на столе, — вы — человек неверующий, хотя собирались стать специалистом по религии. Уже по этой причине, а также с учетом ваших личных качеств и способностей, вы нам подходите. Вопрос только в том, согласны ли вы работать у нас. Если нет — прощайте, не будем тратить напрасно время. Если же вас это в какой-то мере интересует, то мы постараемся ответить на все ваши вопросы. Что скажете?
Я поерзал в кресле.
Черт, ловко это они со Старшиной провернули... Зацепили меня на крючок, как крупную рыбу, и потихоньку подтаскивают к себе, чтобы вытянуть на берег.
Действительно, интересно узнать, что и как тут творится, и почему они считают, что борются с самим Всевышним, и с чего решили, что он существует, и как можно бороться с тем, кто способен одним движением пальца превратить всю Землю в труху?
К тому же, я отдавал себе отчет в том, что не смогу больше работать в отряде. Пора признаться самому себе: не мое это призвание — спасать людей. Тем более если смерть им не угрожает.
В то же время, если я соглашусь, то обратного хода, видимо, уже не будет никогда. Вряд ли мне позволят уволиться отсюда, если я буду знать все об этих богоборцах. Не представляю, как это у них здесь поставлено, но наверняка такие варианты хорошо продуманы и проработаны. Подпиской о неразглашении не отделаешься, слишком это слабый тормоз. Может, сотрут у тебя память, прежде чем отпустить на все четыре стороны. Ты же не хочешь этого, верно?
— А нельзя ли, — наконец сказал я, — предварительно узнать, как вы меня планируете использовать? Дадите в руки огнемет с адским огнем и пошлете охотиться на ангелов? Или церкви минировать? Или читать верующим лекции об агрессивной сущности Всевышнего?
Пилютин хохотнул, причем искренне. А вот от Старшины я получил довольно чувствительный удар локтем в область печени.
— Нет-нет, — сказал, отсмеявшись, хозяин кабинета. — Поверьте, ваши функции будут намного проще — или сложнее, это уж как посмотреть — и гораздо менее экстремальными. Например, Борис Александрович рекомендует использовать вас на аналитической работе... — Он взмахнул каким-то листком, испещренным каракулями Старшины. — Но я не гарантирую, что вы будете проводить время исключительно в кабинетной тиши, за компьютером. У нас имеется специальный оперативный отдел, но, к сожалению, его сотрудников порой катастрофически не хватает для выполнения особых миссий. Впрочем, я, кажется, опять забегаю вперед, потому что вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал я. — Я, пожалуй, соглашусь, Марк Захарович.
— Вот и отлично, — откликнулся Пилютин. По-моему, он едва удерживался от того, чтобы не потереть с удовлетворением ладони. — Когда сможете приступить к работе?
— Да хоть сейчас, — пожал плечами я.
— Правильное решение, — одобрил директор.
После этого он выпроводил Старшину, позвонил кому-то и пригласил его в свой кабинет, вызвал секретаршу и распорядился принести все необходимые бланки для оформления договора о сотрудничестве.
Наконец он повернулся ко мне:
— Ну-с, приступим к обряду вашей инициации, так сказать... С чего желаете начать?
— С рождества Христова, — неуклюже пошутил я. — То есть с самого начала.
— Хорошо, — не моргнув глазом, сказал Пилютин. — Сейчас подойдет наш главный научный консультант академик Гаршин, он ответит вам на любые теоретические вопросы. А практикой у нас ведает Петр Леонидович Ивлиев, начальник оперативного отдела. Я же как администратор возьму на себя смелость просветить вас относительно штатной структуры нашего Центра и основных организационных моментов...
Я подавил тоскливый вздох и всем своим видом выразил предельное внимание.
* * *
— А вот еще одна интересная запись, — сказал Гаршин, колдуя с пультом дистанционного управления. — Сделана она была в Штатах в самом начале Вмешательства, когда ученые в разных странах пытались получить экспериментальное подтверждение феномена.
Экран мигнул, и на нем возникло изображение помещения с голыми бетонными стенами без окон. Посередине помещения было закреплено кресло зубоврачебного типа, с той разницей, что человек, сидевший в нем, был зафиксирован с помощью специальных захватов за запястья, лодыжки и шею. К креслу из-за границы кадра тянулись толстые кабели и гофрированные шланги. Человек был одет в темно-серую робу, голова его была наголо выбрита. У него было неприятное лицо, и он взахлеб что-то вопил по-английски, выкатив водянистые глаза и оскалив кривые желтые зубы, похожие на звериные клыки.
— Этого типа зовут Ридли, — пояснил Гаршин. — Приговорен к смертной казни за три убийства, совершенные извращенным способом из садистских побуждений. A знаешь, что он кричит? Чтобы его не вздумали помиловать и казнили как можно быстрее. Иначе он, мол, обязательно сбежит из камеры смертников и опять будет убивать и издеваться над своими жертвами. В общем, редкая сволочь — другого слова не подберешь...
В кадр вошел человек в белом халате и сделал человеку укол в предплечье. Тот сразу обмяк и откинул голову на спинку кресла.
— Ему ввели успокоительное, — прокомментировал Гаршин. — А сейчас палач повернет рубильник, чтобы подать на кресло напряжение в несколько тысяч вольт.
Крупным планом возник вид электропульта с кнопками и красным рычагом рубильника с надписью «TENSION» и рисунком в виде черепа и двух скрещенных костей. Чья-то рука с обгрызенными ногтями легла на рубильник и рванула его вниз.
Экран разделился надвое. В левой его части было кресло, в правой — группка людей в полицейской форме, столпившихся у пульта.
Человек в кресле пошевелил головой и посмотрел в камеру.
В правой части экрана на пульте появилась мигающая надпись: «NO TENSION». Люди в форме засуетились, откуда-то прибежали люди в спецовках и стали проверять кабели.
Гаршин перемотал запись вперед.
— Они пытались включить ток еще трижды, — сказал он мне. — И всякий раз электрическая цепь необъяснимым образом размыкалась. Потом они решили казнить Ридли через повешение.
На экране появилась виселица, под которой стоял все тот же тип в серой робе. Двое в полицейской форме держали его за руки, сцепленные наручниками. На этот раз приговоренный не орал и не дергался — просто стоял и ждал с гнусной ухмылочкой на физиономии. На шею ему надели петлю из грубого каната. Люк под ногами Ридли раздвинулся, а веревка натянулась, поднимая его вверх. Он отчаянно задрыгал ногами, извиваясь, как червяк. Крышка люка вновь закрылась. Вдруг канат лопнул, и заключенный грянулся на пол камеры. Полицейские подняли его. Из разбитого при падении носа Ридли текла кровь, но сквозь гримасу боли на его лице проступала злорадная улыбка...
— Дальше будет показано, как его пытались отравить цианистым калием, расстрелять и даже вырезать у него сердце — под наркозом, конечно... Ради экономии времени скажу, что казнь так и не состоялась.
— Что — ампутировать сердце тоже не получилось? — спросил недоверчиво я. — У хирурга сломался скальпель, что ли?
— Да нет, — сказал Гаршин. — Сердце ему все-таки вырезали, и врачи зафиксировали смерть. Но через час Ридли ожил в морге, и сердце у него оказалось целым и невредимым. Зрелище это не очень приятное, поэтому я тебе не буду его показывать, ладно?
Он выключил видеомагнитофон и отложил в сторону пульт.
— Вот так, — сказал он. — То же самое происходило по всей планете, так что Ридли вовсе не был исключением.
Мы сидели у Гаршина в кабинете.
Был уже третий день моего пребывания на новом месте работы. И все это время меня посвящали в тайны Профилактики.
Гаршина звали Виталий Андреевич, но, поскольку он был не намного старше меня — ему было тридцать пять, не больше — то мы с ним быстро перешли на «ты». И вообще, Виталий смахивал больше на бодигарда какого-нибудь мафиози, чем на ученого: бритоголовый здоровяк в полуспортивном костюме и кроссовках. Однако речь шла о докторе физических наук, кандидате психологических наук, академике Нью-Йоркской академии, почетном члене полусотни университетов разных стран.
— Ну, что тебе ещё показать, Алик? — задумчиво спросил Виталий. — Как доброволец-испытатель прыгает с Эйфелевой башни, а его невесть откуда взявшимся ветром сносит в Сену и опускает бережно в воду, как будто он весит не под сотню кило, а как пушинка? Или как оживает утопленник, пробывший под водой больше часа?
— Не надо, — сказал я. — Верю на слово. Лучше вот что скажи: почему вы решили, что данное явление свидетельствует о существовании Бога? Ведь есть же масса других, более реалистических объяснений...
— Ну, во-первых, Бог — чисто условное название, — усмехнулся Гаршин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Наконец мы добрались до комнаты с табличкой «Директор Центра „Антидеус“.
В приемной сидела хорошенькая секретарша азиатской наружности, которая заставила Старшину повторить кодовое слово (на этот раз я расслышал его — «меритократия», хотя значение его оставалось загадкой), а затем разрешила нам «доступ к телу», как в таких случаях выражаются чиновники.
Директорский кабинет смахивал на офис какого-то малого и не очень процветающего предприятия. Стол, кресла, кожаный диван, пара шкафов из хорошего дерева, компьютерный столик в углу, ковровый пол. И большой экран на стене. По-моему, такой же я видел в спальне у жены Стрекозыча.
За столом сидел человек очень маленького роста. Не то переросший карлик, не то недовыросший взрослый. У него была крупная седая голова и внимательные серые глаза. На вид ему можно было дать лет семьдесят. Стол был завален множеством книг, папок, каких-то бумаг, и карлик был углублен в их изучение.
Когда мы вошли, он встал, поздоровался с нами за руку и указал на кресла.
Однако сам остался сидеть за столом, словно подчеркнуто держась на дистанции.
— Ну, что, Альмакор Павлович, — сказал он неожиданно приятным звучным голосом, — позвольте представиться. Меня зовут Марк Захарович Пилютин. Вас я уже заочно немного знаю. Но хотел бы познакомиться поближе. Рассказывайте.
— Что именно? — спросил я, покосившись на Старшину, который сделал каменное лицо — типа, не я здесь главный, поэтому делай что тебе говорят.
— Ну, для начала, о себе.
Охо-хо, подумал я.
— А зачем? — довольно дерзко осведомился я.
— Так положено, — пожал плечами директор. — Любой кандидат на зачисление в наш Центр должен изложить основные вехи своей жизни.
— Кандидат на зачисление? — удивился я. — С какой это стати я должен претендовать на работу у вас?
— Борис Александрович, — недоуменно поднял седые брови Пилютин, — кого вы мне привели?
— Все нормально, Марк Захарович, — успокоительно взмахнул рукой Старшина. — Парень, конечно, с закидонами, но, уверяю вас, очень полезный.
— Послушайте, граждане, — возмутился я. — Мне не очень нравится, когда меня пытаются сватать без моего ведома. Объясните, что происходит!
— Да ничего особенного не происходит, — терпеливо сказал Пилютин. — Вам просто предлагается перейти на работу к нам, Альмакор Павлович. Разумеется, если вы не согласны, то можете отказаться. Но я бы не советовал вам этого делать.
— Почему? Меня что — убьют, если я откажусь? Ах да, я и забыл, что теперь никого нельзя убить... Значит, посадите за решетку? Или прикуете наручниками к креслу и будете морить меня голодом, пока я не соглашусь работать на вас?
— М-да, — сказал директор Старшине. — Интересные молодые люди работают у вас в отряде...
— Алька, — сказал мне Старшина, — перестань валять дурака. Пойми, наконец, что ты не вправе отказываться от работы у Марка Захаровича. Мы не деспоты и не собираемся распоряжаться тобой, как вещью. Но сейчас почти военное время, и каждый из нас, профилактов, должен сделать все возможное, чтобы внести свой вклад в эту борьбу.
— Борьбу с чем? — тупо спросил я. — Или с кем?
— Знаете, почему наша Контора называется Профилактикой? — спросил Пилютин. — Не потому, что мы пытаемся предотвратить стихийные бедствия и катастрофы. Совсем не поэтому. Наша деятельность направлена на предотвращение гораздо более серьезной катастрофы для человечества. И имя этой катастрофы — Бог. К сожалению, в последнее время ситуация вышла из-под контроля. Теперь Бог есть, и он уже принялся менять наш мир. Как это ни странно звучит, но сейчас наша задача сводится к тому, чтобы ликвидировать его и восстановить статус-кво. Как следует из материалов вашего личного дела, любезно предоставленного нам вашим непосредственным начальником, — Пилютин покосился в какую-то раскрытую папку на столе, — вы — человек неверующий, хотя собирались стать специалистом по религии. Уже по этой причине, а также с учетом ваших личных качеств и способностей, вы нам подходите. Вопрос только в том, согласны ли вы работать у нас. Если нет — прощайте, не будем тратить напрасно время. Если же вас это в какой-то мере интересует, то мы постараемся ответить на все ваши вопросы. Что скажете?
Я поерзал в кресле.
Черт, ловко это они со Старшиной провернули... Зацепили меня на крючок, как крупную рыбу, и потихоньку подтаскивают к себе, чтобы вытянуть на берег.
Действительно, интересно узнать, что и как тут творится, и почему они считают, что борются с самим Всевышним, и с чего решили, что он существует, и как можно бороться с тем, кто способен одним движением пальца превратить всю Землю в труху?
К тому же, я отдавал себе отчет в том, что не смогу больше работать в отряде. Пора признаться самому себе: не мое это призвание — спасать людей. Тем более если смерть им не угрожает.
В то же время, если я соглашусь, то обратного хода, видимо, уже не будет никогда. Вряд ли мне позволят уволиться отсюда, если я буду знать все об этих богоборцах. Не представляю, как это у них здесь поставлено, но наверняка такие варианты хорошо продуманы и проработаны. Подпиской о неразглашении не отделаешься, слишком это слабый тормоз. Может, сотрут у тебя память, прежде чем отпустить на все четыре стороны. Ты же не хочешь этого, верно?
— А нельзя ли, — наконец сказал я, — предварительно узнать, как вы меня планируете использовать? Дадите в руки огнемет с адским огнем и пошлете охотиться на ангелов? Или церкви минировать? Или читать верующим лекции об агрессивной сущности Всевышнего?
Пилютин хохотнул, причем искренне. А вот от Старшины я получил довольно чувствительный удар локтем в область печени.
— Нет-нет, — сказал, отсмеявшись, хозяин кабинета. — Поверьте, ваши функции будут намного проще — или сложнее, это уж как посмотреть — и гораздо менее экстремальными. Например, Борис Александрович рекомендует использовать вас на аналитической работе... — Он взмахнул каким-то листком, испещренным каракулями Старшины. — Но я не гарантирую, что вы будете проводить время исключительно в кабинетной тиши, за компьютером. У нас имеется специальный оперативный отдел, но, к сожалению, его сотрудников порой катастрофически не хватает для выполнения особых миссий. Впрочем, я, кажется, опять забегаю вперед, потому что вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал я. — Я, пожалуй, соглашусь, Марк Захарович.
— Вот и отлично, — откликнулся Пилютин. По-моему, он едва удерживался от того, чтобы не потереть с удовлетворением ладони. — Когда сможете приступить к работе?
— Да хоть сейчас, — пожал плечами я.
— Правильное решение, — одобрил директор.
После этого он выпроводил Старшину, позвонил кому-то и пригласил его в свой кабинет, вызвал секретаршу и распорядился принести все необходимые бланки для оформления договора о сотрудничестве.
Наконец он повернулся ко мне:
— Ну-с, приступим к обряду вашей инициации, так сказать... С чего желаете начать?
— С рождества Христова, — неуклюже пошутил я. — То есть с самого начала.
— Хорошо, — не моргнув глазом, сказал Пилютин. — Сейчас подойдет наш главный научный консультант академик Гаршин, он ответит вам на любые теоретические вопросы. А практикой у нас ведает Петр Леонидович Ивлиев, начальник оперативного отдела. Я же как администратор возьму на себя смелость просветить вас относительно штатной структуры нашего Центра и основных организационных моментов...
Я подавил тоскливый вздох и всем своим видом выразил предельное внимание.
* * *
— А вот еще одна интересная запись, — сказал Гаршин, колдуя с пультом дистанционного управления. — Сделана она была в Штатах в самом начале Вмешательства, когда ученые в разных странах пытались получить экспериментальное подтверждение феномена.
Экран мигнул, и на нем возникло изображение помещения с голыми бетонными стенами без окон. Посередине помещения было закреплено кресло зубоврачебного типа, с той разницей, что человек, сидевший в нем, был зафиксирован с помощью специальных захватов за запястья, лодыжки и шею. К креслу из-за границы кадра тянулись толстые кабели и гофрированные шланги. Человек был одет в темно-серую робу, голова его была наголо выбрита. У него было неприятное лицо, и он взахлеб что-то вопил по-английски, выкатив водянистые глаза и оскалив кривые желтые зубы, похожие на звериные клыки.
— Этого типа зовут Ридли, — пояснил Гаршин. — Приговорен к смертной казни за три убийства, совершенные извращенным способом из садистских побуждений. A знаешь, что он кричит? Чтобы его не вздумали помиловать и казнили как можно быстрее. Иначе он, мол, обязательно сбежит из камеры смертников и опять будет убивать и издеваться над своими жертвами. В общем, редкая сволочь — другого слова не подберешь...
В кадр вошел человек в белом халате и сделал человеку укол в предплечье. Тот сразу обмяк и откинул голову на спинку кресла.
— Ему ввели успокоительное, — прокомментировал Гаршин. — А сейчас палач повернет рубильник, чтобы подать на кресло напряжение в несколько тысяч вольт.
Крупным планом возник вид электропульта с кнопками и красным рычагом рубильника с надписью «TENSION» и рисунком в виде черепа и двух скрещенных костей. Чья-то рука с обгрызенными ногтями легла на рубильник и рванула его вниз.
Экран разделился надвое. В левой его части было кресло, в правой — группка людей в полицейской форме, столпившихся у пульта.
Человек в кресле пошевелил головой и посмотрел в камеру.
В правой части экрана на пульте появилась мигающая надпись: «NO TENSION». Люди в форме засуетились, откуда-то прибежали люди в спецовках и стали проверять кабели.
Гаршин перемотал запись вперед.
— Они пытались включить ток еще трижды, — сказал он мне. — И всякий раз электрическая цепь необъяснимым образом размыкалась. Потом они решили казнить Ридли через повешение.
На экране появилась виселица, под которой стоял все тот же тип в серой робе. Двое в полицейской форме держали его за руки, сцепленные наручниками. На этот раз приговоренный не орал и не дергался — просто стоял и ждал с гнусной ухмылочкой на физиономии. На шею ему надели петлю из грубого каната. Люк под ногами Ридли раздвинулся, а веревка натянулась, поднимая его вверх. Он отчаянно задрыгал ногами, извиваясь, как червяк. Крышка люка вновь закрылась. Вдруг канат лопнул, и заключенный грянулся на пол камеры. Полицейские подняли его. Из разбитого при падении носа Ридли текла кровь, но сквозь гримасу боли на его лице проступала злорадная улыбка...
— Дальше будет показано, как его пытались отравить цианистым калием, расстрелять и даже вырезать у него сердце — под наркозом, конечно... Ради экономии времени скажу, что казнь так и не состоялась.
— Что — ампутировать сердце тоже не получилось? — спросил недоверчиво я. — У хирурга сломался скальпель, что ли?
— Да нет, — сказал Гаршин. — Сердце ему все-таки вырезали, и врачи зафиксировали смерть. Но через час Ридли ожил в морге, и сердце у него оказалось целым и невредимым. Зрелище это не очень приятное, поэтому я тебе не буду его показывать, ладно?
Он выключил видеомагнитофон и отложил в сторону пульт.
— Вот так, — сказал он. — То же самое происходило по всей планете, так что Ридли вовсе не был исключением.
Мы сидели у Гаршина в кабинете.
Был уже третий день моего пребывания на новом месте работы. И все это время меня посвящали в тайны Профилактики.
Гаршина звали Виталий Андреевич, но, поскольку он был не намного старше меня — ему было тридцать пять, не больше — то мы с ним быстро перешли на «ты». И вообще, Виталий смахивал больше на бодигарда какого-нибудь мафиози, чем на ученого: бритоголовый здоровяк в полуспортивном костюме и кроссовках. Однако речь шла о докторе физических наук, кандидате психологических наук, академике Нью-Йоркской академии, почетном члене полусотни университетов разных стран.
— Ну, что тебе ещё показать, Алик? — задумчиво спросил Виталий. — Как доброволец-испытатель прыгает с Эйфелевой башни, а его невесть откуда взявшимся ветром сносит в Сену и опускает бережно в воду, как будто он весит не под сотню кило, а как пушинка? Или как оживает утопленник, пробывший под водой больше часа?
— Не надо, — сказал я. — Верю на слово. Лучше вот что скажи: почему вы решили, что данное явление свидетельствует о существовании Бога? Ведь есть же масса других, более реалистических объяснений...
— Ну, во-первых, Бог — чисто условное название, — усмехнулся Гаршин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66