Как сказал тот тип в телевизоре? «Если бы Бог существовал...»
А может быть, Он и вправду существует? Может быть, именно Он и организовал для меня эту прогулку по вариантам судьбы? Но чего Он хочет, чего?
Ясно одно — добро Ему почему-то от меня не нужно.
Другое Ему нужно, совсем другое.
Видимо, Ему нужно, чтобы я творил зло, как можно больше зла. Иначе чем объяснить, что в последнее время Он то и дело подсовывал мне такие варианты, где я должен был убить кого-то — то узкоглазого охотника на одиноких водителей, то охранника-садиста, то бродячего пса. А сегодня Он пошел ва-банк и подстроил все так, чтобы мне некуда было деться.
И я сделал это. Я выполнил то, чего Он хотел.
Так пусть же Он исполнит мое желание.
А какое у меня осталось заветное желание? И разве у меня еще есть желания?
Да, сказал я, с трудом фокусируя зрение на расплывающейся в странном тумане комнате.
Я хочу вернуться в тот мир, откуда я пришел. Пусть там все было скверно и я погибал там от одиночества. Но я хочу жить там, только там и нигде иначе, так перенеси же меня туда и оставь там навсегда. Ты слышишь меня, Господи?..
* * *
— ...следующая остановка — улица Подъемных Кранов, дом двадцать один.
Голос ворвался в сознание, возвращая меня к жизни, и я открыл глаза.
Автобус. Я сижу у забрызганного ископаемой грязью окна, за которым мелькают фонари на вечерней улице. Рядом со мной стоит женщина. Она по меньшей мере на восьмом месяце, если судить по размерам ее живота.
Есть еще два обстоятельства, которые мигом сгоняют с меня сон. Даже три, если быть исчерпывающим.
Во-первых, на мне — голубая рубашка и темно-синие брюки. Точно такие же, какие я носил, работая в метро.
Во-вторых, за окном — лето, хотя в предыдущем варианте дело происходило в декабре, если не ошибаюсь. Такого временного сбоя Круговерть никогда еще не допускала.
И, наконец, в-третьих, автоинформатор только что объявил ту автобусную остановку, на которой я обычно сходил в своей первой жизни, когда возвращался домой.
Я принялся лихорадочно оглядываться. Позади меня сидел мужчина в полосатой кепке, изучавший «Вечерку». На титульном листе газеты значилась дата — третье июня. а год был тем самым, когда я сбежал из метрополитена!..
Неужели один круг замкнулся, и теперь все начинается сначала? Неужели все события последних трех лет привиделись мне во сне?!
Однако раздумывать над этим было некогда — автобус сбавлял ход, и, значит, мне пора было выходить.
— Садитесь, пожалуйста, — вскочив с насиженного места, буркнул я беременной.
Она приняла это как должное и даже не поблагодарила. Осторожно опустилась на сиденье и сразу отвернулась, утратив ко мне интерес.
Ах да, если это был тот самый автобус, то, помнится, перед тем как провалиться в дрему, я выдержал ожесточенное давление со стороны попутчиков, поскольку не желал уступать место ни старушкам, ни этой будущей мамаше.
Интересно, а тело мое осталось тем же, трехлетней давности? Я придирчиво оглядел себя, но никаких особых изменений не обнаружил. Хотя, наверное, только в старости разница была бы заметной, а когда ты молод, то не имеет особого значения, двадцать пять тебе или двадцать восемь...
А вот и отличный шанс окончательно удостовериться, где я нахожусь. Насколько мне помнится, в этом подземном переходе сейчас должны будут грабить слепого старика-певца...
Есть! Уже отсюда слышна музыка. «Лаванда, горная лава-анда... наших встреч с тобой белые цветы»...
А вот и обалдуи, которые околачиваются около музыканта, чтобы стащить из коробки-дароносицы крупные купюры. Все, стащили... теперь уходят к противоположному выходу.
А когда он их окликнет, они вернутся и всадят ему под рёбра нож.
Может быть, это твой второй шанс начать жить так, как подобает нормальному человеку? И неужели ты рискнёшь его не использовать?
— Эй, орлы! А ну, стойте! Стоять, я сказал!..
Это не старик сказал. Это, кажется, мой голос.
Троица на ходу оглянулась. Нет, останавливаться на окрик какого-то субъекта, причем явно не крутой внешности, они не собирались.
Я перешел на бег, чтобы догнать их. Теперь-то они были вынуждены остановиться. Бежать втроем от одного видимо, показалось им нелепым.
— Ну, чего тебе надо? — спросил один из них, с прыщавой толстой мордой.
— Верните деньги, которые вы стащили у старика, — приказал я.
— Какие деньги? — с деланым удивлением протянул второй. — Ты че, кореш, бредишь?
— Второй раз я повторять не буду, — упрямо сказал я.
Третий, плюгавый, вдруг сунул руку в карман джинсов, и в воздухе что-то звонко щелкнуло. Ага, это и есть тот самый ножик с выкидным лезвием, которым они тогда убили старика. Только теперь испытать его остроту выпало мне.
В следующий момент они бросились на меня. Все втроем. Под несмолкаемую мелодию «Лаванды».
Страшно мне не было. За время Круговерти я отучился бояться смерти.
Но и покорно подставлять грудь под нож я не собирался. Тем более что опыт множества жизней-однодневок оказался в этом плане полезным. Сколько раз мне приходилось драться во время скитаний по вариантам своей судьбы! Не всегда, правда, удачно, но кое-какие навыки все же приобрел.
Естественно, первым я постарался обезвредить того придурка, что был с ножом. Я пнул его в пах и, кажется, удачно, потому что он, взвыв, согнулся в три погибели, а нож со звоном выпал из его руки на бетонный пол. Однако развить успех мне не дали двое остальных. От сильного удара в лицо потемнело в глазах, второй удар (почему-то по затылку) выбил искры из глаз. Превозмогая боль в разбитом носу и расплющенных губах и стараясь не обращать внимания на кровь, льющуюся по лицу, я переместился вбок и наугад ударил с правой туда, где должны были находиться мои противники. Кулак мой угодил в чью-то физиономию — судя по твердости поверхности, в скулу. Кто-то по-заячьи вскрикнул, и я воспользовался короткой паузой, чтобы вытереть кровь с лица и осмотреться. Музыка играть уже перестала, старик, подняв лицо, настороженно вслушивался, видимо, не в силах понять, что происходи г, а в переходе обнаружилась еще стайка женщин, которые возмущенно орали в том смысле, чтобы мы прекратили безобразничать. Тот, что был с ножом, успел прийти в себя и опять готовился вступить в драку, а его двое дружков кружили вокруг меня, прикидывая, как лучше вырубить, чтобы затоптать ногами.
Мордастый, видимо, грешил восточными единоборствами, потому что наступал на меня, задирая свои конечности на уровень моего подбородка. Увернувшись пару раз от его каблука, я решил, что мне это надоело, и, схватив ногу мордастого, потянул на себя. Он чувствительно приложился спиной о бетонный пол и принялся грязно материться. Женщины вдруг закричали пуще обычного, и, развернувшись, я увидел, что плюгавый поднял нож и целит мне в спину. Все приемы вылетели из моей головы, и я просто успел подставить левую руку под лезвие. Предплечье обожгло болью, но я все же сумел уцелевшей рукой с силой врезать плюгавому под дых, и он, издав булькающий звук, переломился пополам. В этот момент тот, кому я успел поставить фингал под глаз, схватил меня сзади за руки, я принялся отбрыкиваться и лягаться без особого успеха, а он крикнул своим дружкам: «Бей его, Леха, я держу его!» Мордастый мгновенно оказался на ногах и с остервенением принялся дубасить меня по физиономии, стараясь непременно сломать мне переносицу.
Ну, вот и все, подумал я. Супермена из меня не вышло, и сейчас они меня зарежут.
А потом отключился.
* * *
Кто-то похлопывал меня по щекам — не сильно, но достаточно, чтобы привести в чувство.
Я судорожно вздохнул, чуть не захлебнувшись кровью, которой успел наполниться рот, и открыл глаза.
Я сидел, привалившись спиной к бетонной стене, и это был явно тот же самый подземный переход, в котором я выключился. Это не могло не радовать — значит, Круговерть не намеревалась повторяться.
Смотреть мне что-то мешало, и я догадался, что оба моих глаза заплыли и превратились в узкие щелки. Тем не менее, я сумел разглядеть человека, который хлопал меня по щекам.
Он был средних лет. Высокий красавец с роскошной фактурой, нечто среднее между Дольфом Лундгреном и Стивеном Сигалом. У него были умные глаза и аккуратная бородка. И где-то я его уже видел раньше, но где и когда — начисто вылетело из памяти.
— С добрым утром, герой, — сказал он. — Знаю, что чувствуешь ты себя погано, но стоять-то ты хоть в состоянии?
Я попытался подняться на ноги, и, если бы не сильное головокружение, это мне бы удалось. Бородач поддержал меня за локоть. Руки у него были сильные.
Я сплюнул кровавый сгусток и поморщился от боли в разбитых губах. По ощущениям лицо похоже было на подушечку для иголок, которую раздули до размеров пуховой перины.
Вокруг нас собралась небольшая толпа.
— А где... где эти гады? — с трудом спросил я бородатого.
— А вон, — небрежно мотнул головой он, и я увидел, что вся троица моих недавних противников лежит неподалеку, уткнувшись лицом в грязный пол, с руками, скованными за спиной наручниками, а над ними стоит профилакт с дубинкой, покрикивая: «Не шевелиться! Ноги, ноги шире, я сказал!.. »
— Сейчас за ними приедет патрульный экипаж, — сообщил бородатый. — За что они на тебя набросились?
Я рассказал ему про слепца.
Он покрутил головой:
— А ты молодец, парень, что не испугался один на троих... Другой бы на твоем месте сделал вид, что ничего не заметил.
«Так оно и было однажды», — подумал я. Боже, каким же ничтожеством я тогда был!
— Зовут-то тебя как? — спросил бородатый. — Для протокола потребуется.
Я сказал. Он достал карманный комп и что-то быстро записал в него.
— Где работаешь?
Я замешкался с ответом. В самом деле, если уж браться за ум, то завтра надо возвращаться в метро. Но я опять представил, как сижу в стеклянной клетке по несколько часов подряд и пялюсь на толпы людей, и мне стало тошно.
— Теперь уже нигде, — сказал я.
Бородач присвистнул:
— Вот это да! Неужели не можешь никуда устроиться?
Я тактично промолчал.
— Если хочешь, я мог бы взять тебя к себе, — предложил неожиданно он. — Такие отважные ребята, как ты, нам нужны... Большую зарплату не обещаю, но работа у нас очень важная и, по-моему, интересная. Во всяком случае, я отработал там уже десять лет, и еще не пожалел...
— А вы кто? — равнодушно поинтересовался я, все ещё полагая, что бородач трудится в кино.
— Меня зовут Борис, — сказал он. — Но вообще-то ребята окрестили меня Старшиной. Фамилия-то у меня — Старшинов.
— Случайно, не крестным отцом в мафии работаете? — не удержался от иронии я.
Он охотно засмеялся:
— Случайно, нет. Наша контора называется Профилактикой.
— Вот уж не знал, что вы выезжаете разнимать драки в подземных переходах.
Борис покачал головой:
— Нет, не выезжаем. Вообще-то, я здесь оказался случайно. Как древнегреческий «бог из машины». Хотя, если бы эти молодчики успели произвести тебе вскрытие на живую, не исключено, что нас бы тоже задействовали... Мы ведь должны быть там, где погибают люди. Потому что всегда есть надежда спасти их...
Где-то снаружи на поверхности послышался вой сирен, люди стоявшие вокруг нас, сразу куда-то заспешили, а мой собеседник сказал:
— Ну, ладно, Альмакор. Сейчас тебе будет не до меня, потому что с тебя будут снимать показания. Как с потерпевшего, разумеется... Вот мои координаты, — он достал из нагрудного кармана визитную карточку со зловещей эмблемой Профилактики — черепом, перечеркнутым крест-накрест в виде буквы «X» красными линиями — и протянул ее мне. — Если надумаешь принять мое предложение, звони в любое время.
— Я подумаю, — пообещал я.
Часть II
ПРОФИЛАКТИКА
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно спасти.
Иосиф Бродский
Глава 1
В инструкциях Профилактики, которые мне пришлось выучить от корки до корки перед прохождением аттестации на звание спасателя-стажера, все чрезвычайные ситуации четко классифицированы, описаны и проанализированы по разным параметрам. Однако там не упомянут самый гнусный признак ЧС — как правило, они имеют обыкновение возникать глубокой ночью. Словно кто-то специально организует их тогда, когда все нормальные люди давно спят, с одной-единственной целью — максимально затруднить нашу работу. Ведь одно дело — ковыряться в завалах или тушить пожар при свете дня, и совсем другое — в кромешной тьме, которую тщетно пытаются разорвать прожекторы, установленные на крышах аварийно-спасательных машин.
Вот и на этот раз сигнал тревоги от оперативного дежурного поступил тогда, когда наша смена боролась с дремотой согласно личным наклонностям каждого. Большинство — с помощью домино, причем стучать костяшками по столу надо было обязательно подобно грому в ясном небе. Кто-то, как Лебабин, — путем безостановочного вливания в свое нутро горячего крепкого чая. Кто-то, как Мангул, — отжиманием от пола. Полышев повышал свои снайперские навыки по метанию дартов в плакат «Спасатель — это не профессия, а состояние души» (когда он промахивался, то стрелка с металлической иглой на конце вонзалась с глухим стуком в дверь, на котором висел плакат, и он огорченно крякал, потому что Старшина уже неоднократно предупреждал его, что еще немного — и он заставит его покупать новую дверь).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66