— Кати дальше. — Лоцман махнул рукой в сторону границы мира.
— Куда катить? В стену?
Таи забрал у Бики руль и повел мотоцикл в иномирье.
— Посторонитесь, пожалуйста, — сказал он Марии и Томасу. — Извините. Ох!..
«Дракон» с лязгом грянулся на пол. Кис повисла у Ловца на шее.
— Куда он делся? — обескураженно спросил Бики, щупая границу мира, — она казалась ему обыкновенной стеной.
— Ушел в Большой мир, — объяснил Лоцман. — Я тоже двинулся. Милт, остаешься здесь, Стэнли, давай домой.
— Мария нам ужин обещала, — напомнил младший брат, всё еще бывший в доме Богини.
— Придется обойтись. Я не оставлю границу открытой, раз тут Инго.
Стэнли с сожалением подчинился.
— Привет, — сказал он врачу, появившись в комнате. — Рад тебя снова видеть.
Лио-Кэй глянул на землянина с недоумением, затем его лицо прояснилось. То ли он вспомнил что-то из прежней жизни, то ли уловил роящиеся в голове у Богини воспоминания и свежие задумки.
— Пока, ребята. — Лоцман ушел вслед за Таи и «драконом». — Кис, пора домой.
Актриса высвободилась из объятий Ловца.
— Ухожу. Мария, — она порывисто обернулась к Богине, — лучше б вы возвратили моего мужа, а не Инго-Лао! — Возмущенно тряхнув волосами, она вернулась на Дархан.
Лоцман закрыл границу, поставил на колеса мотоцикл.
— Таи, нам с тобой тащить «дракон» наружу. Не своротить бы косяки.
Мария кинулась открывать двери. Ловец оглядел себя, поморщился.
— Томас, разрешите, я пойду в душ. И если можно — не найдется ли у вас какой-нибудь одежки? Рубашки, свитера.
— О чем речь? — Бог поглядел на мелькнувшее в дверях заднее крыло «дракона». — Куда Лоцман собрался ехать на этом ужасе? На первом же перекрестке его остановит дорожная полиция.
— Полагаю, мы с ним едем программировать. По адресам — ко всем, кто продался Ителю,
— Удачи вам. — Бог коснулся плеча Ловца, провел пальцами по измазанной кровью коже. — Черт возьми… кто бы подумал, что кровь в этих книгах льется по-настоящему.
Глава 23
Светлые глаза смотрели из прорезей полумаски печально и строго. Лоцман со вкусом живописал Хозяйке все подробности — и как они с Таи отделывались от привлеченной необычным видом «дракона» дорожной полиции; и как гонялись от писателя к писателю по всему побережью и в глубь страны, и даже за рубеж; и то, как замечательно Таи программировал; и как в конце концов на Ителя обрушился шквал звонков и телеграмм: авторы отказывались от подписанных с ним контрактов и готовы были платить неустойку. Лоцман изображал всё это в красках и лицах, однако Хозяйка ни разу не улыбнулась.
Они сидели на Львиной галерее, за столиком, который Лоцман сотворил вместе с угощением: вино, фрукты и сласти. За всё время, что он развлекал Хозяйку рассказами, она лишь раз пригубила вино и больше ни к чему не притронулась.
— Итель был в шоке, — повествовал Лоцман. — Поначалу злился, ругался, потом визжал и крушил мебель — и вдруг стал тихий, вежливый. «Спасибо вам» да «Будьте добры», да «Не сочтете ли возможным позвонить»… Я, конечно, понимаю: издатель — существо непотопляемое. Не романы, так справочники — но издавать он будет, и будет грести свои деньги.. Поэтому мы с Таи прикинули… короче, Таи запрограммировал Ителя так, чтобы вызвать отвращение к издательской деятельности. Пусть теперь поскачет и покрутится, найдет себя в ином деле.
— Он-то найдет, — задумчиво промолвила Хозяйка. — А Анну вы не программировали.
— После всех потрясений она и так чувствует свою вину и испытывает угрызения совести. Но ты-то отчего грустишь?
— Анна примется писать своих «Пленников», а Мария засядет за «Дарханца».
— Правильно. Я взял с них слово, что Анна станет работать по утрам, а Мария — вечерами. Чтобы мне туда-сюда поспеть.
В глазах у Хозяйки неожиданно блеснули слезы.
— Ты как был наивным мальчишкой, так и остался. Несмотря на все свои подвиги. — Красавица вымученно улыбнулась и накрыла ладошками его пальцы. — Мой Лоцман… мой бывший Лоцман.
— Что такое? Опять «бывший»?
Она резко поднялась, опрокинув легкий стул:
— Представь себе. — Он тоже вскочил:
— Хозяйка!
Она исчезла. Вот только что стояла здесь — и уже нет ее, лежат одни каменные львы, приподняв встревоженные морды. Лоцман обвел взглядом свой мир. Замок бодро пел, переливал веселые трели; солнце светило из ореола новорожденных облачков, каких раньше здесь и не видывали; горы стояли далеко на горизонте, сливались с небом. Да что Хозяйка — умом тронулась? Отчего это он — «бывший»?
Лоцман сотворил два полотняных мешка и сложил туда фрукты и сласти — не пропадать же добру, пусть Эстелла с Лусией порадуются. Затем он убрал с галереи столик и стулья. Получилось необыкновенно легко: всего лишь прищурился, и их не стало. С мешками в руках Лоцман двинулся в столовую. Наверняка у актеров уже брюхо от голода подвело, пока они дожидаются охранителя мира к завтраку.
— С добрым утром. — Он вошел в столовую. Привычного золотисто-розового света витражей не было. Высокие окна были распахнуты настежь, в них с любопытством заглядывала белая башня. Стол был накрыт не по обычаю скромно, на простой льняной скатерти сиротливо ютились стоящие перед актерами тарелки и два блюда с не слишком аппетитной едой. В кувшине прозрачного стекла содержалось нечто розовое, видом своим говорившее, что оно не благородное вино, а какой-нибудь клюквенный морс. Ингмар, Эстелла, Рафаэль и Лусия жевали в гробовом молчании, не подымая глаз. А во главе стола, на месте охранителя мира, сидела какая-то новая актриса с высокомерным и колючим лицом. Нахалка, однако.
— Доброе утро, — повторил Лоцман и положил на стол свои мешки. — Кого хороним?
Ответом было молчание и неловкие, убегающие взгляды. Только новая актриса смотрела на него прямо, и он не мог понять выражения ее лица. Затем понял.
— Не больно-то вы сегодня приветливы. — Лоцман постарался, чтобы голос не выдал внутреннюю дрожь. — Угощайтесь. — Он сотворил фруктовую вазу, в которую переложил персики и янтарный виноград, и золоченое блюдо, куда пересыпал сласти. Фрукты поставил перед Эстеллой — она соблюдает фигуру, а сладкое подвинул к Лусии — она известная сластена.
— Вы опоздали, — сказала незнакомка.
«К завтраку или вообще?» — хотел спросить Лоцман, но смолчал.
— Свое угощение можете есть сами, — добавила она. Охранитель мира уселся в торце стола напротив нее.
Сотворил графин с рубиново-красным вином, бросившим на скатерть кровавые блики, и шесть хрустальных бокалов.
— Ну что ж. Давайте выпьем за перемены в мире. — Он налил вино в первый бокал. Остальные внезапно исчезли, и он едва не плеснул вино на скатерть.
— Нечего спаивать моих актеров, — непререкаемо объявила девица, похожая — теперь он ее рассмотрел — на Анну. — Я не позволю пить с утра всякую дрянь.
— Не груби Лоцману. — Ингмар поднял свои льдистые глаза
Девица обидно расхохоталась.
— Может, этот господин и Лоцман — но только не в Поющем Замке.
Он подавил желание сотворить что-нибудь такое, от чего обвалится потолок, рухнут стены или провалится пол под этой хамкой. Пригубил вино — оно было кисло-сладким и нежным. Сейчас бы хлебнуть чего покрепче…
— Мне очень жаль, — охранитель мира в упор посмотрел на девицу, — что вы начинаете свою жизнь здесь… так. Прощайте, Лоцман Поющего Замка. — Он поднялся, оглядел потупившихся актеров. — Право же, мне очень жаль. Прощайте.
Северянин встал, с грохотом отодвинув стул.
— Я провожу тебя… мой Лоцман, — выговорил он отчетливо.
Сорвался с места Рафаэль, и вскочила Эстелла. Одна Лусия осталась сидеть, взяла с блюда и задумчиво положила в рот горстку засахаренного миндаля.
— Лу, — окликнул виконт. Актриса как будто не слышала.
За дверью Эстелла потянулась к Лоцману, положила руки ему на грудь.
— Спасибо за всё. — Ее свежие губы побледнели и вздрагивали. — Ты был… ты самый лучший Лоцман… о каком могут мечтать актеры.
Он поцеловал ее в волосы, улыбнулся:
— Вашу новую Лоцманку надо воспитывать. Спуску ей не давай.
— Прости нас, — горько вымолвил Рафаэль. — За всё.
Охранитель мира снова через силу улыбнулся:
— Кто прошлое помянет — тому глаз вон. Инг, — он повернулся к другу, — честное слово, я не ожидал, что так выйдет.
— Могло быть и хуже. Ах, Великий Змей… — Северянин притиснул Лоцмана к груди. — Скверно, что Лоцман забывает свои прежние миры.
— Ну, вас-то я не забуду. — Ингмар выпустил его из объятий:
— Беги. Мария заберет тебя к себе. Беги скорей.
Охранитель мира пустился бежать. По коридорам дворца, мимо скульптур и бронзовых канделябров, которые, наверно, так никогда и не зажгутся к ночи, сквозь резные двустворчатые двери, которые захлопывались за спиной и словно отсекали прежнюю жизнь. Страшно оставлять свой мир в чужих руках. Как-то актеры здесь будут без него?..
Он выбежал на главную лестницу дворца, остановился на террасе. А теперь куда? Было обещано, что Мария востребует его в мир Последнего Дарханца. И когда это будет, позвольте спросить?
Из солнца вынырнул вертолет, скрылся в пушистом, словно из раздерганной ваты, облаке, снова появился, ближе. Снизился, наполняя Замок гулом и рокотом, приземлился у нижних ступеней главной лестницы. Из кабины выпрыгнули двое. Охранитель мира не поверил своим глазам — два Шестнадцатых пилота, только один из них почему-то не в летной форме, а в зеленом свитере и черных штанах, и в черной же расстегнутой куртке, точно второй здешний Лоцман.
Не чуя под собой ног, он помчался вниз. Пилоты радостно заорали и замахали руками.
— Привет, командир. — Летчик в форме — Особый Первый, из эскадрильи военной авиации, — улыбаясь, отдал честь.
Шестнадцатый в штатской одежде, когда-то сотворенной, чтобы обмануть засевшего в Замке армейского офицера, сгреб Лоцмана в объятия, сжал, приподнял над землей и, полузадушенного, поставил.
— Весь Кинолетный кричит тебе «ура». Война закончилась, солдат осталось — какой-нибудь жалкий взвод. Ведут себя тише воды ниже травы, — отчитался летчик.
— А ты что? Где форму потерял?
— Меня от полетов отстранили. Можно сказать, уволили без права ношения.
— Что-о?! После всего, что мы с тобой сделали для Кинолетного? Я спрашиваю: где справедливость?
— Вот именно: где ты ее видал, ту справедливость? — Шестнадцатый усмехнулся, однако усмешка вышла невеселой. — Короче, я решил у тебя жить. Глядишь, еще и роль сыграю где-нибудь в массовке.
— А я буду к вам возить кино, — подхватил Особый Первый. — Раз военная авиация сидит без дела. Я уж договорился.
— А сейчас летим на Дархан. — Шестнадцатый открыл дверь салона. — Залазь.
— Нет, погоди. — Лоцман отступил от вертолета.
— Давай, лезь без разговоров. Новая Лоцманка уже тут? Вот видишь. Мир становится не твоим, и чем дальше, тем больше. Проканителимся тут — и сгоришь.
Лоцман обвел взглядом возвышающийся над ним дворец и зубчатые Замковые стены. «Хозяйка!» Молчание.
— Хозя-айка-а!
Эхо закричало вместе с ним. Красавица не могла не услышать.
— Я сейчас. — Он метнулся на лестницу.
— Скорей! — крикнул вдогонку Шестнадцатый. Лоцман взбежал на два марша, свернул на боковую галерею, промчался мимо скульптур каких-то диковинных зверей, которых раньше не было. Наверное, тут летчикам ее не увидать.
— Хозяйка!
— Слушаю тебя, малыш. — Красавица появилась у него за спиной. Облако светлых волос было схвачено новой диадемой: на этот раз в ней переливались не кровавые рубины, а небесно-голубые топазы с бриллиантами.
— Мы улетаем на Дархан.
— Кто это — «мы»?
— Ты и я. Пошли в вертолет. — Красавица отодвинулась:
— Ты сошел с ума. Я — Хозяйка Замка.
— Будешь Хозяйкой Дархана. Идем!
— Это безумие.
— Ты моя Хозяйка и будешь со мной. С этой дурехой, — он бы выразился и покрепче, да пощадил Хозяйкины уши, — я тебя не оставлю. — Лоцман взял ее за руку и потянул за собой.
Красавица сделала два шага и остановилась.
— Я не могу. — Ее голос упал до шепота. — Хозяйки не летают на вертолетах…
— Лоцманы раньше тоже в Большой мир не ходили. Идем же!
Хозяйкина рука внезапно выскользнула у него из пальцев, и красавица оказалась в трех метрах от охранителя мира, возле изваяния кошки с совиной головой.
— Беги, малыш. Тебя зовут.
— Лоцман! — донесся крик Шестнадцатого. — Время!
Он вдруг ощутил, как пощипывает кожу, — мир стремительно становился чужим, отторгал его.
— Командир, сгоришь! — тревожился Особый Первый.
— Пойдем со мной, — сказал Лоцман. Хозяйка не двинулась.
— Ты не можешь или не хочешь? Если не хочешь, если я тебе не нужен — так и скажи. Ну?
— Я не хочу… чтоб ты сгорел. Улетай.
— Лоцман! — заорал Шестнадцатый. — Нам твой труп горелый увозить или как? Давай бегом!
Он повернулся и медленно пошел по галерее. Ноги едва слушались. Кожу рук и лица больно жгло, но еще больнее было внутри, в груди под горлом. Не любит… не нужен…
У лестницы он оглянулся. Хозяйка стояла, обняв фигуру каменной полусовы-полукошки, и смотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57