— Мы все знаем, что кино не удавалось.
Пол под ногами качнулся. ТАИ СКАЗАЛ ПРАВДУ. Лоцман с пронзительной ясностью вспомнил: когда пневмопочта стала приносить неправильные сценарии, коверкающие образ Ловца, когда начался разлад между логикой событий и логикой его характера, охранитель мира взбунтовался. Сценарии больше не были для него законом, слово Богини уже не имело веса, и он отправлял ей той же пневмопочтой письма, убеждая, что съемки идут неправильно, что всё это — ложь.
Выходит, ему удалось убедить Богиню? Она послушалась Лоцмана и отозвала кино. Охранитель мира когда-то имел на нее влияние — замечательно. Однако теперь из-за этого всё гибнет — похоронен Дау, умирает Стэнли, с которым Лоцман был особенно дружен… да все погибли, все, все! И Кис обречена, и Милтон, и Таи. Горы вот-вот надвинутся на поселок и сомкнутся.
Актеры ждали ответа: Кис — озаренная золотистым сиянием, Таи — точно затененный черным облаком.
— Я не могу заставить Богиню. — Лоцман с трудом принудил себя говорить. — Она отреклась от меня и больше знать ничего не желает. Она не услышит наших призывов.
— Как это — «отреклась»? — спросила Кис. — Ну что ж… Нет — значит, нет.
Жгучие глаза бывшего начальника службы безопасности буравили Лоцмана. Он не поверил.
— Ладно. — Таи что-то решил. — Если хочешь повидать Стэнли, пошли. — Он вышел из комнаты и растворился во мгле.
Лоцман двинулся следом, включил фонарь.
— В поселке давно нет света, — сообщила Кис, закрывая дверь. Актриса закуталась в длинную, отделанную мехом куртку. — И звезды погасли. Ночью тут как в подземелье.
— Мы поставили генератор, — добавил Таи из темноты. — Поначалу он питал три дома и два наружных фонаря, а теперь хватает только на дом Кис. Скоро вовсе сдохнет.
Лоцман приостановился и вложил фонарь в руку нагнавшей его женщины:
— Держи.
Кис прижала фонарь к груди, как бесценное сокровище.
— Спасибо. Вот уж спасибо… — У нее сломался голос.
— Погоди-ка. — Он оглядел беззвездное небо, сосредоточился. На что способен проданный Лоцман в забытом, погибающем мире? Вряд ли на многое. Однако здесь не знают, что он продан; он обмолвился, что Богиня от него отреклась, но это ничего не значит. Верный своему долгу Лоцман может всё!
Чернильное небо вдруг вызвездило — черная глубина заиграла алмазными блестками, засветилась серебряной пылью, прямо над головой зажглась игольчатая звезда — солнце далекого Лайама. Кис выключила фонарь, и звезды засияли ярче, серебристый свет лег на макушки деревьев.
Клочок звездного неба был окружен зубчатым кольцом глухого мрака — горы по-прежнему нависали над поселком, готовые задушить его в каменных объятиях.
Лоцман обогнул Таи, стоявшего с запрокинутой головой, и побрел к дороге. Он задыхался, ноги едва держали. Тяжко творить в умирающем мире. Он остановился, привалился к древесному стволу. Достало бы сил сделать хоть один фонарь над дорогой; прежде их висело десятка два — длинная гирлянда… Лоцман напружинился, стиснул кулаки, зажмурился. Фонарь — мне нужен фонарь! Сплошная темнота. Что, не получилось? Досадно. Почему?..
Вдруг оказалось, что он лежит на земле, глаза сквозь сомкнутые веки режет нестерпимый свет, а чьи-то руки — руки Ловца Таи, он узнал запах лосьона — причиняют ему боль. Как он смеет?! Не успев толком очнуться, Лоцман вслепую ударил, отшвырнул Таи — и сел на земле, тяжело дыша, держась за грудь. Такое уже было однажды, начальник службы безопасности чуть не прикончил его, охранитель мира помнил его сильные руки, запах лосьона и связанную с ними боль.
Таи поднялся. Зажженный Лоцманом фонарь над дорогой освещал лицо, дрогнувшее в усмешке.
— Драться ты по-прежнему горазд.
Лоцману было худо — туман в голове и мерзкая слабость. Он поискал глазами Кис. Стоявшая рядом актриса опустилась на колени, обняла его за шею.
— У тебя сердце остановилось, — сообщила она, вздрагивая. — Таи долго бился, делал массаж…
Охранитель мира промолчал. Он не хотел от Таи никакой помощи, не принял бы ее, будь в сознании.
— Милтон приходил, — сказал Ловец. — Посмотрел на тебя и ушел — брат совсем плох. Схожу к ним, порадую, что ты оклемался. Сиди, — предупредил он движение Лоцмана. — Нечего там ошиваться; опять вздумаешь что-нибудь сотворить, а мы расхлебывай.
Лоцман проводил его неприязненным взглядом. Полусонная, но готовая окончательно пробудиться память говорит: когда-то давно, в прежней жизни, Таи сделал нечто ужасное. Что это было? Не вспомнить…
Он погладил по волосам обнимавшую его Кис. Волосы были прохладные, но когда пальцы скользнули под их шелковистый полог, к шее, руке стало почти горячо.
— Кис. Хорошая моя…
Как всякий Лоцман, он любил своих актрис; любил Эстеллу, Лусию. То была дружеская привязанность, лишенная мужского интереса и совсем не похожая на чувство, которое в нем пробудила Хозяйка. Охранитель мира, который способен переходить из мира в мир, умеет творить и изменять, участвовать в съемках, который может запретить неугодный ему сценарий, — и простая актриса. Разумеется, между ними не может быть любви, как, скажем, между Ингмаром и Эстеллой. Однако Кис напомнила Лоцману таинственную красавицу в полумаске, и он со смущением поймал себя на том, что ищет в актрисе другую, поразившую его женщину.
— А я всё жду, что Дау вернется. — Лайамка коснулась его прочерченной шрамом щеки. — Знаю, что этого не будет, а жду. И всем говорю, будто он приходит…
Он отстранился. Не о женщинах надо мечтать, а о себе позаботиться. Сердце отказывает — допрыгался с творением того-сего. Ну что ж, моя Богиня, ты еще не забыла своего Лоцмана? Подаришь крупицу жизни? Я прошу не для себя: мир, который ты создала и отвергла, — мир Дархана нуждается в помощи. Я должен жить. Жить!
Из далекого затуманья протянулась ниточка жизненной силы, легла на лоб. Она обвилась вокруг головы, и от едва уловимого прикосновения стало легче думать. Нить натянулась и оборвалась, ее конец прильнул к шее, скользнул под ворот свитера, на грудь. Согрел сердце, заставил его биться уверенней и четче. Получилось.
— Что я могу для вас сделать?
Кис улыбнулась, с нежностью заглянула ему в глаза:
— Ты сотворил звезды и фонарь и чуть не умер. Это больше, чем я могла бы попросить.
— Таи толковал, дескать, можно уговорить Богиню…
— Пустое. Она нас забыла, и тут ничего не изменишь.
Разве? Лоцман только что подпитался жизненной силой — выходит, некая слабая связь между ним и Богиней сохранилась.
— Кис, послушай. В самом деле: если я заставил ее прекратить съемки, то…
Актриса отрицательно качнула головой:
— Вернуть кино — на то нужна воля самой Богини, а не Лоцмана.
Таи ляпнул это со злости. Верней, от отчаяния.
— Но я не пойму, — настаивал он, видя, что в умирающем мире не запрещается обсуждать щекотливые темы. — Почему прекратить съемки я могу, а возобновить — нет?
— Пневмопочта не действует. Писем Богине не пошлешь.
— Почта не причина, а следствие. Отчего она сдохла?
— Таков закон нашей жизни. Я не умею объяснить, — промолвила Кис. — Попробуй спросить у Таи.
— А без него не обойтись? — внезапно ощетинился Лоцман. — Не хочу я с ним разговаривать!
— Ох, какой ты… Не держи на него зла. Он очень страдал после всего, что вышло.
— Да неужели? Страдалец! — Лоцман примолк, сообразив, что ведет себя недостойно. — Извини.
В глазах Кис белыми точками отражался свежесотворенный фонарь. Точки вдруг сделались ярче, поплыли; актриса сморгнула набежавшие слезы.
— Ты ничего не помнишь, — прошептала она.
— Не помню, — признался он. — Расскажи.
Кис стала застегивать ему куртку; Лоцман и не заметил, что куртка нараспашку. А на землю, оказывается, постелены одеяла, и он на них сидит и елозит ботинками. Он подвинулся, поставил ноги на траву. Кис подсела к нему, отвернувшись от света. Теперь Лоцману был виден ее темный профиль.
— Когда ты прекратил съемки, мы поначалу жили неплохо, — заговорила актриса. — Мир долго держался без изменений; мы и не думали, что он погибнет. И вдруг всё пошло вразнос: энергостанция, корабли, амиары. «Лендровер» перестал заводиться. Ты каждый день подправлял то одно, то другое. — Кис повернулась к нему, взъерошила волосы. — Ты — очень добросовестный Лоцман, мы с тобой горя не знали… Но мир начал сужаться: исчез космодром, затем Средние Скалы, погасла Долина Огней. С людьми начало твориться неладное. Без конца ссоры, драки… я боялась выходить из дома. Вы с Таи наводили порядок, да ненадолго… А однажды прилетел вертолет. — Актрису пробрала дрожь. — Кино объявило, что забирает тебя на новые съемки. То есть навсегда.
— Я отказался?
— Еще бы! Сбежал из поселка. Тебя разыскивали по всему Дархану — что там от него оставалось. Вызвали с десяток вертолетов, прочесывали каждый клочок земли.
— С солдатами?
— Что? — Кис не поняла вопрос, долго вслушивалась, пытаясь уловить нужные сведения. Сдалась. — Что такое солдаты?
Лоцман объяснил.
— Нет, этих не было — одни вертолетчики. Мы не знали, что делать. Было ясно как день, что без тебя мир рухнет, однако Богиня требовала тебя на съемки. В таком случае Лоцман должен уйти, это закон всех миров. Нельзя было, чтобы ты оставался, — а ты отказывался покидать Дархан.
— И что же?
Кис прерывисто вздохнула. У Лоцмана сжалось сердце — беззащитная, обреченная женщина. Он хотел ее обнять, но актриса уклонилась от его руки.
— Таи взял даншел — только он еще и оставался на ходу — и двинулся на поиски. Надеялся убедить по-хорошему. Не удалось. Привез связанного, без чувств, с рассеченным лицом. Кровь лила не переставая… Пойми: Таи был вынужден это сделать. Ты ОБЯЗАН был отправиться на съемки. Долг перед новыми актерами всегда важней.
— То бишь Богине взбрендило перекинуться на новый сюжет, — сердито заметил Лоцман, — и мой долг перед вами исчерпался.
Кис отшатнулась:
— Да ты… Как у тебя язык повернулся?!
— А вот повернулся. Ты плохо ее знаешь, свою Богиню. Ладно, что было дальше?
Подавившись негодованием, она помолчала немного, затем сухо заговорила:
— Дальше тебя сунули в вертолет и увезли. Наши кинулись на Таи, чуть не забили насмерть. Он несколько дней пролежал без памяти, и надолго отнялась левая рука. Еле выкарабкался. В бреду всё твердил: «Остановите кровь», — твою, значит. И просил прощения у тебя, у нас. У меня. Сердце разрывалось. А Дархан умирал. Сперва быстро, потом медленней. И начали умирать люди. Сначала те, кто был меньше занят в съемках, затем остальные. Дау тоже… Он всё держался, делал вид, будто здоров. Его мучило, что я останусь одна и без его защиты мне придется несладко. А я надеялась, что умру вместе с ним, но пережила. Почему? Богиня больше всех любила землян и Таи — и вот Стэн умирает, а я… живу… — У Кис дрогнул голос.
Лоцман притянул ее к себе. Актриса уткнулась лбом ему в плечо и зашептала:
— Горы подступят вплотную, и мы окажемся в каменном колодце. Самое страшное — последние дни в колодце. Да какие дни — у нас почти всё время ночь. Солнце погасло; на час-другой проступит на небе нечто тусклое, вот и день. А там то ли умрем сами, то ли стены задавят… Уж лучше остаться совсем одной, успеть похоронить всех. Не видеть, как задыхается твой последний друг, как пытается руками удержать камни… Великая Богиня! — Кис всхлипнула. — Прости, что жалуюсь, но мне больше некому… Не могу же я им — Милтону, Таи…
— И напрасно. Я бы сказал, что хорошо тебя понимаю. — Из тьмы под деревьями вышел Ловец. Видимо, он простоял там не одну минуту, позволяя Кис выговориться.
Лоцман поднялся на ноги, помог встать актрисе.
— Как Стэнли?
— Жив пока. — Губы Таи скривились в мрачной усмешке. — Тебя к нему не пущу. Кис, иди отдыхать. — Она глянула на него с упреком, и властный тон смягчился: — Иди, родная моя.
Актриса двинулась по тропе к дому, оглянулась на Лоцмана:
— Всего доброго.
— Я не прощаюсь.
— Ты именно прощаешься, — непреклонно объявил Таи. — Я провожу. Пошли.
Лоцман подчинился, ощутив, что Дархан для него — чужой и не охранителю чужого мира диктовать тут свою волю.
Они миновали дом, где в пояске окна виднелся розоватый свет. Жилище землян. Вроде бы свет потускнел с тех пор, как Лоцман проник в поселок. Слабенький ночник выдыхается, умирает вместе со Стэнли.
— Последняя батарейка садится, — сообщил Ловец и с грустью добавил: — Твои фонари пришлись очень кстати. И звезды тоже — тьма проклятущая уже вот где…
Под сердцем кольнуло: отчего-то не радуют Таи зажженные Лоцманом звезды. Он посмотрел вверх. Небо уставилось на поселок сотнями глаз, и раскинувшие ветви деревья были ему не помеха. Льющийся сверху серебряный свет стекал с листа на лист и добирался до самого низу, плыл над дорогой, окутывал белые стены домов. Что здесь неправильного?
Ушедший вперед Таи остановился за воротами. Лоцман проскользнул меж приоткрытых створок, уперся взглядом в черноту, у подножия которой обрывалась дорога. Помнится, раньше в той стороне был космодром…
— Дай-ка, глянем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Пол под ногами качнулся. ТАИ СКАЗАЛ ПРАВДУ. Лоцман с пронзительной ясностью вспомнил: когда пневмопочта стала приносить неправильные сценарии, коверкающие образ Ловца, когда начался разлад между логикой событий и логикой его характера, охранитель мира взбунтовался. Сценарии больше не были для него законом, слово Богини уже не имело веса, и он отправлял ей той же пневмопочтой письма, убеждая, что съемки идут неправильно, что всё это — ложь.
Выходит, ему удалось убедить Богиню? Она послушалась Лоцмана и отозвала кино. Охранитель мира когда-то имел на нее влияние — замечательно. Однако теперь из-за этого всё гибнет — похоронен Дау, умирает Стэнли, с которым Лоцман был особенно дружен… да все погибли, все, все! И Кис обречена, и Милтон, и Таи. Горы вот-вот надвинутся на поселок и сомкнутся.
Актеры ждали ответа: Кис — озаренная золотистым сиянием, Таи — точно затененный черным облаком.
— Я не могу заставить Богиню. — Лоцман с трудом принудил себя говорить. — Она отреклась от меня и больше знать ничего не желает. Она не услышит наших призывов.
— Как это — «отреклась»? — спросила Кис. — Ну что ж… Нет — значит, нет.
Жгучие глаза бывшего начальника службы безопасности буравили Лоцмана. Он не поверил.
— Ладно. — Таи что-то решил. — Если хочешь повидать Стэнли, пошли. — Он вышел из комнаты и растворился во мгле.
Лоцман двинулся следом, включил фонарь.
— В поселке давно нет света, — сообщила Кис, закрывая дверь. Актриса закуталась в длинную, отделанную мехом куртку. — И звезды погасли. Ночью тут как в подземелье.
— Мы поставили генератор, — добавил Таи из темноты. — Поначалу он питал три дома и два наружных фонаря, а теперь хватает только на дом Кис. Скоро вовсе сдохнет.
Лоцман приостановился и вложил фонарь в руку нагнавшей его женщины:
— Держи.
Кис прижала фонарь к груди, как бесценное сокровище.
— Спасибо. Вот уж спасибо… — У нее сломался голос.
— Погоди-ка. — Он оглядел беззвездное небо, сосредоточился. На что способен проданный Лоцман в забытом, погибающем мире? Вряд ли на многое. Однако здесь не знают, что он продан; он обмолвился, что Богиня от него отреклась, но это ничего не значит. Верный своему долгу Лоцман может всё!
Чернильное небо вдруг вызвездило — черная глубина заиграла алмазными блестками, засветилась серебряной пылью, прямо над головой зажглась игольчатая звезда — солнце далекого Лайама. Кис выключила фонарь, и звезды засияли ярче, серебристый свет лег на макушки деревьев.
Клочок звездного неба был окружен зубчатым кольцом глухого мрака — горы по-прежнему нависали над поселком, готовые задушить его в каменных объятиях.
Лоцман обогнул Таи, стоявшего с запрокинутой головой, и побрел к дороге. Он задыхался, ноги едва держали. Тяжко творить в умирающем мире. Он остановился, привалился к древесному стволу. Достало бы сил сделать хоть один фонарь над дорогой; прежде их висело десятка два — длинная гирлянда… Лоцман напружинился, стиснул кулаки, зажмурился. Фонарь — мне нужен фонарь! Сплошная темнота. Что, не получилось? Досадно. Почему?..
Вдруг оказалось, что он лежит на земле, глаза сквозь сомкнутые веки режет нестерпимый свет, а чьи-то руки — руки Ловца Таи, он узнал запах лосьона — причиняют ему боль. Как он смеет?! Не успев толком очнуться, Лоцман вслепую ударил, отшвырнул Таи — и сел на земле, тяжело дыша, держась за грудь. Такое уже было однажды, начальник службы безопасности чуть не прикончил его, охранитель мира помнил его сильные руки, запах лосьона и связанную с ними боль.
Таи поднялся. Зажженный Лоцманом фонарь над дорогой освещал лицо, дрогнувшее в усмешке.
— Драться ты по-прежнему горазд.
Лоцману было худо — туман в голове и мерзкая слабость. Он поискал глазами Кис. Стоявшая рядом актриса опустилась на колени, обняла его за шею.
— У тебя сердце остановилось, — сообщила она, вздрагивая. — Таи долго бился, делал массаж…
Охранитель мира промолчал. Он не хотел от Таи никакой помощи, не принял бы ее, будь в сознании.
— Милтон приходил, — сказал Ловец. — Посмотрел на тебя и ушел — брат совсем плох. Схожу к ним, порадую, что ты оклемался. Сиди, — предупредил он движение Лоцмана. — Нечего там ошиваться; опять вздумаешь что-нибудь сотворить, а мы расхлебывай.
Лоцман проводил его неприязненным взглядом. Полусонная, но готовая окончательно пробудиться память говорит: когда-то давно, в прежней жизни, Таи сделал нечто ужасное. Что это было? Не вспомнить…
Он погладил по волосам обнимавшую его Кис. Волосы были прохладные, но когда пальцы скользнули под их шелковистый полог, к шее, руке стало почти горячо.
— Кис. Хорошая моя…
Как всякий Лоцман, он любил своих актрис; любил Эстеллу, Лусию. То была дружеская привязанность, лишенная мужского интереса и совсем не похожая на чувство, которое в нем пробудила Хозяйка. Охранитель мира, который способен переходить из мира в мир, умеет творить и изменять, участвовать в съемках, который может запретить неугодный ему сценарий, — и простая актриса. Разумеется, между ними не может быть любви, как, скажем, между Ингмаром и Эстеллой. Однако Кис напомнила Лоцману таинственную красавицу в полумаске, и он со смущением поймал себя на том, что ищет в актрисе другую, поразившую его женщину.
— А я всё жду, что Дау вернется. — Лайамка коснулась его прочерченной шрамом щеки. — Знаю, что этого не будет, а жду. И всем говорю, будто он приходит…
Он отстранился. Не о женщинах надо мечтать, а о себе позаботиться. Сердце отказывает — допрыгался с творением того-сего. Ну что ж, моя Богиня, ты еще не забыла своего Лоцмана? Подаришь крупицу жизни? Я прошу не для себя: мир, который ты создала и отвергла, — мир Дархана нуждается в помощи. Я должен жить. Жить!
Из далекого затуманья протянулась ниточка жизненной силы, легла на лоб. Она обвилась вокруг головы, и от едва уловимого прикосновения стало легче думать. Нить натянулась и оборвалась, ее конец прильнул к шее, скользнул под ворот свитера, на грудь. Согрел сердце, заставил его биться уверенней и четче. Получилось.
— Что я могу для вас сделать?
Кис улыбнулась, с нежностью заглянула ему в глаза:
— Ты сотворил звезды и фонарь и чуть не умер. Это больше, чем я могла бы попросить.
— Таи толковал, дескать, можно уговорить Богиню…
— Пустое. Она нас забыла, и тут ничего не изменишь.
Разве? Лоцман только что подпитался жизненной силой — выходит, некая слабая связь между ним и Богиней сохранилась.
— Кис, послушай. В самом деле: если я заставил ее прекратить съемки, то…
Актриса отрицательно качнула головой:
— Вернуть кино — на то нужна воля самой Богини, а не Лоцмана.
Таи ляпнул это со злости. Верней, от отчаяния.
— Но я не пойму, — настаивал он, видя, что в умирающем мире не запрещается обсуждать щекотливые темы. — Почему прекратить съемки я могу, а возобновить — нет?
— Пневмопочта не действует. Писем Богине не пошлешь.
— Почта не причина, а следствие. Отчего она сдохла?
— Таков закон нашей жизни. Я не умею объяснить, — промолвила Кис. — Попробуй спросить у Таи.
— А без него не обойтись? — внезапно ощетинился Лоцман. — Не хочу я с ним разговаривать!
— Ох, какой ты… Не держи на него зла. Он очень страдал после всего, что вышло.
— Да неужели? Страдалец! — Лоцман примолк, сообразив, что ведет себя недостойно. — Извини.
В глазах Кис белыми точками отражался свежесотворенный фонарь. Точки вдруг сделались ярче, поплыли; актриса сморгнула набежавшие слезы.
— Ты ничего не помнишь, — прошептала она.
— Не помню, — признался он. — Расскажи.
Кис стала застегивать ему куртку; Лоцман и не заметил, что куртка нараспашку. А на землю, оказывается, постелены одеяла, и он на них сидит и елозит ботинками. Он подвинулся, поставил ноги на траву. Кис подсела к нему, отвернувшись от света. Теперь Лоцману был виден ее темный профиль.
— Когда ты прекратил съемки, мы поначалу жили неплохо, — заговорила актриса. — Мир долго держался без изменений; мы и не думали, что он погибнет. И вдруг всё пошло вразнос: энергостанция, корабли, амиары. «Лендровер» перестал заводиться. Ты каждый день подправлял то одно, то другое. — Кис повернулась к нему, взъерошила волосы. — Ты — очень добросовестный Лоцман, мы с тобой горя не знали… Но мир начал сужаться: исчез космодром, затем Средние Скалы, погасла Долина Огней. С людьми начало твориться неладное. Без конца ссоры, драки… я боялась выходить из дома. Вы с Таи наводили порядок, да ненадолго… А однажды прилетел вертолет. — Актрису пробрала дрожь. — Кино объявило, что забирает тебя на новые съемки. То есть навсегда.
— Я отказался?
— Еще бы! Сбежал из поселка. Тебя разыскивали по всему Дархану — что там от него оставалось. Вызвали с десяток вертолетов, прочесывали каждый клочок земли.
— С солдатами?
— Что? — Кис не поняла вопрос, долго вслушивалась, пытаясь уловить нужные сведения. Сдалась. — Что такое солдаты?
Лоцман объяснил.
— Нет, этих не было — одни вертолетчики. Мы не знали, что делать. Было ясно как день, что без тебя мир рухнет, однако Богиня требовала тебя на съемки. В таком случае Лоцман должен уйти, это закон всех миров. Нельзя было, чтобы ты оставался, — а ты отказывался покидать Дархан.
— И что же?
Кис прерывисто вздохнула. У Лоцмана сжалось сердце — беззащитная, обреченная женщина. Он хотел ее обнять, но актриса уклонилась от его руки.
— Таи взял даншел — только он еще и оставался на ходу — и двинулся на поиски. Надеялся убедить по-хорошему. Не удалось. Привез связанного, без чувств, с рассеченным лицом. Кровь лила не переставая… Пойми: Таи был вынужден это сделать. Ты ОБЯЗАН был отправиться на съемки. Долг перед новыми актерами всегда важней.
— То бишь Богине взбрендило перекинуться на новый сюжет, — сердито заметил Лоцман, — и мой долг перед вами исчерпался.
Кис отшатнулась:
— Да ты… Как у тебя язык повернулся?!
— А вот повернулся. Ты плохо ее знаешь, свою Богиню. Ладно, что было дальше?
Подавившись негодованием, она помолчала немного, затем сухо заговорила:
— Дальше тебя сунули в вертолет и увезли. Наши кинулись на Таи, чуть не забили насмерть. Он несколько дней пролежал без памяти, и надолго отнялась левая рука. Еле выкарабкался. В бреду всё твердил: «Остановите кровь», — твою, значит. И просил прощения у тебя, у нас. У меня. Сердце разрывалось. А Дархан умирал. Сперва быстро, потом медленней. И начали умирать люди. Сначала те, кто был меньше занят в съемках, затем остальные. Дау тоже… Он всё держался, делал вид, будто здоров. Его мучило, что я останусь одна и без его защиты мне придется несладко. А я надеялась, что умру вместе с ним, но пережила. Почему? Богиня больше всех любила землян и Таи — и вот Стэн умирает, а я… живу… — У Кис дрогнул голос.
Лоцман притянул ее к себе. Актриса уткнулась лбом ему в плечо и зашептала:
— Горы подступят вплотную, и мы окажемся в каменном колодце. Самое страшное — последние дни в колодце. Да какие дни — у нас почти всё время ночь. Солнце погасло; на час-другой проступит на небе нечто тусклое, вот и день. А там то ли умрем сами, то ли стены задавят… Уж лучше остаться совсем одной, успеть похоронить всех. Не видеть, как задыхается твой последний друг, как пытается руками удержать камни… Великая Богиня! — Кис всхлипнула. — Прости, что жалуюсь, но мне больше некому… Не могу же я им — Милтону, Таи…
— И напрасно. Я бы сказал, что хорошо тебя понимаю. — Из тьмы под деревьями вышел Ловец. Видимо, он простоял там не одну минуту, позволяя Кис выговориться.
Лоцман поднялся на ноги, помог встать актрисе.
— Как Стэнли?
— Жив пока. — Губы Таи скривились в мрачной усмешке. — Тебя к нему не пущу. Кис, иди отдыхать. — Она глянула на него с упреком, и властный тон смягчился: — Иди, родная моя.
Актриса двинулась по тропе к дому, оглянулась на Лоцмана:
— Всего доброго.
— Я не прощаюсь.
— Ты именно прощаешься, — непреклонно объявил Таи. — Я провожу. Пошли.
Лоцман подчинился, ощутив, что Дархан для него — чужой и не охранителю чужого мира диктовать тут свою волю.
Они миновали дом, где в пояске окна виднелся розоватый свет. Жилище землян. Вроде бы свет потускнел с тех пор, как Лоцман проник в поселок. Слабенький ночник выдыхается, умирает вместе со Стэнли.
— Последняя батарейка садится, — сообщил Ловец и с грустью добавил: — Твои фонари пришлись очень кстати. И звезды тоже — тьма проклятущая уже вот где…
Под сердцем кольнуло: отчего-то не радуют Таи зажженные Лоцманом звезды. Он посмотрел вверх. Небо уставилось на поселок сотнями глаз, и раскинувшие ветви деревья были ему не помеха. Льющийся сверху серебряный свет стекал с листа на лист и добирался до самого низу, плыл над дорогой, окутывал белые стены домов. Что здесь неправильного?
Ушедший вперед Таи остановился за воротами. Лоцман проскользнул меж приоткрытых створок, уперся взглядом в черноту, у подножия которой обрывалась дорога. Помнится, раньше в той стороне был космодром…
— Дай-ка, глянем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57