Первые ее представители, водоросли, расщепили углекислый газ, который был вокруг в изобилии, освободив в атмосферу кислород: второе загрязнение, на этот раз воздуха, которое сделало возможным появление животной жизни. Такие животные, например, как кораллы, создали рифы, которые влияют на океанические течения. Потом скопления растительных остатков вызывают появление залежей угля, и, конечно, дыхание животных производит углекислый газ, который вместе с тем, что появляется в результате гниения растений, создает тепличный эффект, а он оказывает огромное воздействие на климат, осадки, эрозию почвы и так далее…
Я заметил, что говорю, как школьный учитель биологии, решивший прочитать лекцию, и заткнулся. Хельм не стал настаивать на дальнейшем обсуждении этого вопроса, чем я был доволен: у меня все равно кончились гладко звучащие объяснения.
10
Я показал Хельму, как пользоваться сканером, а сам пошел к главному пульту посмотреть на приборы.
— Голубой счетчик! — воскликнул он. — Цифры резко пошли вверх!
Я заверил его, что этого следовало ожидать — счетчик показывал смещение энтропии между кораблем и внешней средой. Другие показатели тоже были в норме, но вдруг я натолкнулся на нечто необычное: темпоральный градиент. Он был слишком высоким.
— Разрыв во времени превышает тысячу лет, — произнес я.
— Как это может быть? — резко спросил Хельм. — Вы хотите сказать…
— Вот именно, — подтвердил я его догадку. — Мы застряли как раз на том уровне, где недавно погиб Шарлемань, на Линии Ноль-ноль.
— Спасатели нас здесь никогда не найдут, — сказал Хельм. Он выглянул в открытый люк, всматриваясь в клубящийся туман. — Но ИМ нас здесь тоже не найти, — добавил он уже более весело.
Я тоже смотрел на возникающие из дымки неясные очертания. В один из разрывов я заметил нечто, совсем не похожее на окружающий ландшафт: искусно украшенную карету, которой, казалось, не хватало только четверки черных красавцев-коней, чтобы превратить ее в экипаж, достойный королевы. Одна из дверец была приоткрыта, и через нее была видна пурпурная атласная обивка.
— Держись, — сказал я Хельму. — Я постараюсь подобраться поближе.
Я сел в кресло пилота и включил двигатель. У нашего корабля была воздушная тяга, и, несмотря на липкую грязь, покрывавшую все пространство вокруг, он мог довольно легко двигаться. Я несколько раз сдавал назад и вперед, пока не подвел машину вплотную к карете так, чтобы встать против открытой дверцы.
— Еще немного, сэр, — подсказал Хельм. — Еще дюйм. Все! Отлично.
Взглянув вверх, я увидел розовый ореол там, где наш люк касался кареты.
Мы заглянули внутрь роскошного, хотя и такого примитивного, сооружения. На сиденье лежал туго оплетенный белый сверток. Из него раздался жалобный плач.
— Дьявол! — воскликнул в изумлении Хельм. — Это же младенец!
Физический контакт с кораблем образовывал энтропический щит, который не пропускал ничего извне. Я шагнул внутрь кареты. Розовое облако задрожало, но не исчезло. Это темпоральная энергия утекала через несовершенное темпоральное уплотнение. Я взял в руки маленький мягкий комочек, закутанный в одеяло, — на меня смотрел детеныш йлокков, с короткой мордочкой, беззубый и большеглазый. Серо-желтая шкурка на его лбу была мягкой и нежной, и одна маленькая пухлая ручонка бесцельно хватала воздух. Что мне оставалось делать? Я шагнул назад, и Хельм, стоявший сразу за мной, невольно попятился.
— Сэр! — воскликнул он. — Эта старая колымага — она похожа на государственную карету — она не то, чем кажется на первый взгляд!
Я уже и сам заметил полускрытую складную консоль в спинке сидения. Протянув руку, Хельм откинул сиденье — и перед нами появилось множество приборов и клавиш управления. Без сомнения, это был пульт управления корабля.
— Крысы! — выдохнул в изумлении Хельм, увидев сверток у меня в руках. — Но почему, скажите на милость, они оставили здесь ребенка? — Он осторожно потрогал пальцем расшитый гербами угол белого одеяла. — Это, видимо, ребенок высокопоставленного лица, — сказал он почти торжественно.
Верноподданный короля Швеции, Хельм с большим почтением относился к титулованным особам, даже если это были дети. Меня же тронул этот детеныш, и я испытал нечто схожее с тем чувством, из-за которого собака берет в приемыши котенка, а кошка начинает кормить крысят. Как бы то ни было, мы оба понимали, что надо что-то предпринять.
— Если мы его здесь оставим, он просто умрет, — печально сказал Хельм.
— Это уж точно, — подтвердил я. — Но ведь мы не можем заботиться еще и о детях. У нас нет ничего — ни специальной еды, ни белья, всяких там пеленок, а самое главное — нет умения.
— Тогда мы должны отвезти его домой! — вырвалось у него.
Я протянул младенца лейтенанту.
— Блестящая идея, — сказал я. — И где же его дом, и как мы туда попадем?
Он взглянул на маленький пульт управления.
— Полковник, — начал он уверенно, но затем продолжал уже более сдержанно, — разве мы, разве вы, сэр, не можете покрутить тут что-нибудь и отправить эту штуковину обратно, откуда она прилетела? Ведь должен же быть какой-то способ…
— Ну, давай поищем, — предложил я. Он начал выдвигать ящики и вынимать их содержимое, чтобы заглянуть на дно. Над простой панелью, на которой не было достаточно приборов для навигации в Сети, я увидел маленький экран, который показался мне чем-то знакомым. Рядом я заметил ручной триггерный переключатель с неизвестными мне обозначениями. Я нажал его, и экран загорелся красным, потом розовым, а потом появилась тонкая паутинка сетки
— как раз то, что нам было нужно. Это понял и Хельм — он заговорил так радостно, словно только что сбылось его самое заветное желание.
— Это же самая настоящая карта! — сказал он, счастливо улыбаясь.
Я не так уж обрадовался: я понимал, что это всего лишь карта Желтой Зоны, а остальная Сеть показана была нечетко.
— Не торопись, — предупредил я его. — Мы даже не знаем масштаба. Но вот это большое сплетение справа от центра, наверное, база йлокков.
Я внимательно рассматривал тонкие пересекающиеся линии, пытаясь сопоставить их узор с известными мне картами Сети Империи и с положением черной точки в Зоне на большой карте Манфреда. У левого нижнего угла экрана линии спутывались в узелки, некоторые резко обрывались, другие поворачивали обратно. Край экрана не давал возможности их получше разглядеть.
— Это самая подробная карта Распада, какую я когда-либо видел, — сказал я Хельму, указывая на хаотически сплетенные линии. — Видно, эти парни не такие уж профаны в технике Сети. Только из-за одного этого стоило проделать весь путь.
— Но, сэр, а как же этот несчастный принц? — взволнованно спросил Энди.
— Мы просто должны вернуть его домой!
— Специалисты Сети в Стокгольмском центре Ноль-ноль лучше нас смогут справиться с этим делом, — заметил я.
— Сэр! — Хельм не мог успокоиться. — А эта карета? Ведь не могли же мы случайно оказаться как раз на этой линии. Они, должно быть, хотели, чтобы мы ее нашли.
— Они или кто-то другой, — поправил его я. — Вероятно, кто-то, кого заботило, что случится с ребенком.
— Он здесь недолго лежал, — рассуждал вслух Хельм. — Пеленки еще чистые.
— Верно, — кивнул я. — Сдается мне, мы и этот младенец оказались в этой точке почти одновременно. Ты прав: это не может быть просто совпадением.
— Но кто? — недоумевал Хельм. — Кто мог захотеть бросить ребенка — ребенка королевской крови — в таком месте? И зачем понадобилось это делать, но так, чтобы быть уверенным, что бедного малыша спасут?
— Спасут? — переспросил я машинально. — Он же застрял здесь, как и мы.
— Но, сэр, ведь несомненно… — Хельм проговорил, запинаясь, а затем, с видимым усилием взяв себя в руки, выпрямился.
— Вы же знаете, как, сэр: у нас есть машина. И даже старая карета — вы сказали, что это тоже шаттл! — Он, видимо, увлекся этой идеей. — Мы можем полететь на нем. Если необходимо, — добавил он.
— Не знаю, Энди, — честно сказал ему я. — Мы здесь в точке стасиса. У нас здесь субъективное время, ведь по-другому наша нервная система не сможет работать — так уж мы устроены. Но сколько времени прошло? Наш хронометр в шаттле показывает, что прошел год. А что такое год? Воображаемое понятие…
— Сэр! — перебил меня Хельм. — Год — это время одного оборота Земли вокруг Солнца. Это не воображаемое понятие! Мы это не придумали!
— Да нет, придумали, — поправил я его. — Эта наша идея, она всего лишь догадка. Может, она и соответствует природному явлению, а может быть, и нет. Может, это всего лишь фантазия. Этот вопрос еще не решен философами.
— Но, сэр, — каждый знает…
— Столетиями люди знали, что Земля плоская, — напомнил я ему, — и что Солнце вращается вокруг нее.
— Но они ошибались! — поспешил напомнить мне Хельм.
— Ошибались? Да любой последний идиот посмотрит на море, на прерии и увидит, что Земля плоская. Ты только посмотри сам: Солнце проходит по небосводу каждый день, и всходит оно на востоке, как раз тогда, когда должно было бы, если бы ночью прошло под Землей. Так что ты отрицаешь очевидное!
— Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр. Но у нас есть приборы, и их показатели объективны. Они показывают, что происходит в действительности.
— А ты поставь автомобиль на подъемник, так чтобы колеса были в воздухе, и погоняй мотор, — предложил я. — По спидометру получится, что ты едешь со скоростью восемьдесят или девяносто миль в час.
— Но в действительности, — поправил он меня, — он просто показывает, что колесо, к которому подсоединен датчик, вращается. И это реальное явление. Спидометр это не придумал.
— И это показывает, насколько интерпретация, основанная на наших предубеждениях, влияет на наше понимание даже самых простейших наблюдаемых событий, Энди.
— Ну, — сказал мой молодой напарник, — это ведь не так уж важно…
— Ты прав. Сейчас нам надо решить, что делать, и сделать это. И решение должен принять я. Я не могу переложить ответственность на младшего офицера.
Он кивнул, соглашаясь.
— Я не хотел сказать, сэр… — он умолк.
Я сказал ему, что все понимаю, и отвел корабль от кареты. Только сейчас я обратил внимание на то, что она была покрыта сверкающим черным лаком и выглядела совершенно новенькой. На высоких колесах со спицами красовались массивные резиновые шины.
— Это подделка, — сказал я Хельму. — Они, вероятно, хотели, чтобы мы подумали, что ищем А-Линию с отсталой техникой передвижения. Но это синтетический лак и резина. Давай взглянем, что же они хотели спрятать.
Я опять подвел корабль поближе, так что отверстия для входа — наши «двери» — были вплотную друг к другу. Розовый ореол отступил вверх. Я снова шагнул внутрь, пригибаясь, чтобы не задеть низкий потолок, обитый узорчатой материей.
— Сэр, — заговорил снова Хельм. — Может, ее сделали еще в девяностые годы, когда два парня из Италии построили первый челнок-шаттл. Может, они хотели замаскировать его…
— Да, конечно, — согласился я. — Все может быть. Но тогда это музейный экспонат, и мы возьмем его с собой. А пока я пойду его проверю.
Я снова вылез из кареты и взобрался на высоко поднятое место кучера. Если лошадей не было, значит, в движение карету должен был приводить какой-то механизм. Я оказался прав. Подозвав Хельма, я показал ему панель управления, скрытую под изогнутым щитком, который на настоящей карете должен был защищать от грязи, летящей из-под копыт лошадей. Проследив, куда идут провода, я нашел компактный, но мощный на вид аккумулятор, проводка от которого шла к левому заднему колесу. Я коснулся одного из рычагов, и экипаж плавно тронулся вперед, проехав несколько дюймов.
— Я тут подумал, сэр, — внес свой вклад Хельм, взбираясь на сиденье рядом со мной и все еще держа на руках спящего младенца, — может, хозяин этой повозки задержался немного, отстал от графика. Скажем, они хотели войти в фазу прежде чем мы найдем детеныша, но ошиблись в координатах, и мы успели заскочить как раз перед ними.
— И это тоже возможно, — согласился я. — Но зачем им надо было оставлять здесь ребенка, потом заманивать нас сюда, а потом бросаться на помощь прежде, чем мы успеем даже среагировать на приманку?
Я не стал ждать его ответа, но сам продолжал размышлять над этой загадкой. Кто-то, парни из службы безопасности йлокков, или еще кто-то, еще не вступивший в игру, сделал все возможное, чтобы подловить нас. И раз уж они пошли на такое, значит, им было это очень нужно.
Я велел Хельму быть наготове, чтобы мы смогли убраться отсюда в любую минуту, и сам снова вернулся в наш корабль.
Знаете, мне ужасно не хотелось бросать этот сверкающий черным лаком экипаж в нуль-времени. Любой музей Империи, не задумываясь, махнул бы на него лучшую коллекцию динозавров Юрского периода. Но я лишь зафиксировал его положение и приказал Хельму сесть в кресло и пристегнуть ремни. Смовия все проспал — и то, как мы осматривали карету, и как нашли ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я заметил, что говорю, как школьный учитель биологии, решивший прочитать лекцию, и заткнулся. Хельм не стал настаивать на дальнейшем обсуждении этого вопроса, чем я был доволен: у меня все равно кончились гладко звучащие объяснения.
10
Я показал Хельму, как пользоваться сканером, а сам пошел к главному пульту посмотреть на приборы.
— Голубой счетчик! — воскликнул он. — Цифры резко пошли вверх!
Я заверил его, что этого следовало ожидать — счетчик показывал смещение энтропии между кораблем и внешней средой. Другие показатели тоже были в норме, но вдруг я натолкнулся на нечто необычное: темпоральный градиент. Он был слишком высоким.
— Разрыв во времени превышает тысячу лет, — произнес я.
— Как это может быть? — резко спросил Хельм. — Вы хотите сказать…
— Вот именно, — подтвердил я его догадку. — Мы застряли как раз на том уровне, где недавно погиб Шарлемань, на Линии Ноль-ноль.
— Спасатели нас здесь никогда не найдут, — сказал Хельм. Он выглянул в открытый люк, всматриваясь в клубящийся туман. — Но ИМ нас здесь тоже не найти, — добавил он уже более весело.
Я тоже смотрел на возникающие из дымки неясные очертания. В один из разрывов я заметил нечто, совсем не похожее на окружающий ландшафт: искусно украшенную карету, которой, казалось, не хватало только четверки черных красавцев-коней, чтобы превратить ее в экипаж, достойный королевы. Одна из дверец была приоткрыта, и через нее была видна пурпурная атласная обивка.
— Держись, — сказал я Хельму. — Я постараюсь подобраться поближе.
Я сел в кресло пилота и включил двигатель. У нашего корабля была воздушная тяга, и, несмотря на липкую грязь, покрывавшую все пространство вокруг, он мог довольно легко двигаться. Я несколько раз сдавал назад и вперед, пока не подвел машину вплотную к карете так, чтобы встать против открытой дверцы.
— Еще немного, сэр, — подсказал Хельм. — Еще дюйм. Все! Отлично.
Взглянув вверх, я увидел розовый ореол там, где наш люк касался кареты.
Мы заглянули внутрь роскошного, хотя и такого примитивного, сооружения. На сиденье лежал туго оплетенный белый сверток. Из него раздался жалобный плач.
— Дьявол! — воскликнул в изумлении Хельм. — Это же младенец!
Физический контакт с кораблем образовывал энтропический щит, который не пропускал ничего извне. Я шагнул внутрь кареты. Розовое облако задрожало, но не исчезло. Это темпоральная энергия утекала через несовершенное темпоральное уплотнение. Я взял в руки маленький мягкий комочек, закутанный в одеяло, — на меня смотрел детеныш йлокков, с короткой мордочкой, беззубый и большеглазый. Серо-желтая шкурка на его лбу была мягкой и нежной, и одна маленькая пухлая ручонка бесцельно хватала воздух. Что мне оставалось делать? Я шагнул назад, и Хельм, стоявший сразу за мной, невольно попятился.
— Сэр! — воскликнул он. — Эта старая колымага — она похожа на государственную карету — она не то, чем кажется на первый взгляд!
Я уже и сам заметил полускрытую складную консоль в спинке сидения. Протянув руку, Хельм откинул сиденье — и перед нами появилось множество приборов и клавиш управления. Без сомнения, это был пульт управления корабля.
— Крысы! — выдохнул в изумлении Хельм, увидев сверток у меня в руках. — Но почему, скажите на милость, они оставили здесь ребенка? — Он осторожно потрогал пальцем расшитый гербами угол белого одеяла. — Это, видимо, ребенок высокопоставленного лица, — сказал он почти торжественно.
Верноподданный короля Швеции, Хельм с большим почтением относился к титулованным особам, даже если это были дети. Меня же тронул этот детеныш, и я испытал нечто схожее с тем чувством, из-за которого собака берет в приемыши котенка, а кошка начинает кормить крысят. Как бы то ни было, мы оба понимали, что надо что-то предпринять.
— Если мы его здесь оставим, он просто умрет, — печально сказал Хельм.
— Это уж точно, — подтвердил я. — Но ведь мы не можем заботиться еще и о детях. У нас нет ничего — ни специальной еды, ни белья, всяких там пеленок, а самое главное — нет умения.
— Тогда мы должны отвезти его домой! — вырвалось у него.
Я протянул младенца лейтенанту.
— Блестящая идея, — сказал я. — И где же его дом, и как мы туда попадем?
Он взглянул на маленький пульт управления.
— Полковник, — начал он уверенно, но затем продолжал уже более сдержанно, — разве мы, разве вы, сэр, не можете покрутить тут что-нибудь и отправить эту штуковину обратно, откуда она прилетела? Ведь должен же быть какой-то способ…
— Ну, давай поищем, — предложил я. Он начал выдвигать ящики и вынимать их содержимое, чтобы заглянуть на дно. Над простой панелью, на которой не было достаточно приборов для навигации в Сети, я увидел маленький экран, который показался мне чем-то знакомым. Рядом я заметил ручной триггерный переключатель с неизвестными мне обозначениями. Я нажал его, и экран загорелся красным, потом розовым, а потом появилась тонкая паутинка сетки
— как раз то, что нам было нужно. Это понял и Хельм — он заговорил так радостно, словно только что сбылось его самое заветное желание.
— Это же самая настоящая карта! — сказал он, счастливо улыбаясь.
Я не так уж обрадовался: я понимал, что это всего лишь карта Желтой Зоны, а остальная Сеть показана была нечетко.
— Не торопись, — предупредил я его. — Мы даже не знаем масштаба. Но вот это большое сплетение справа от центра, наверное, база йлокков.
Я внимательно рассматривал тонкие пересекающиеся линии, пытаясь сопоставить их узор с известными мне картами Сети Империи и с положением черной точки в Зоне на большой карте Манфреда. У левого нижнего угла экрана линии спутывались в узелки, некоторые резко обрывались, другие поворачивали обратно. Край экрана не давал возможности их получше разглядеть.
— Это самая подробная карта Распада, какую я когда-либо видел, — сказал я Хельму, указывая на хаотически сплетенные линии. — Видно, эти парни не такие уж профаны в технике Сети. Только из-за одного этого стоило проделать весь путь.
— Но, сэр, а как же этот несчастный принц? — взволнованно спросил Энди.
— Мы просто должны вернуть его домой!
— Специалисты Сети в Стокгольмском центре Ноль-ноль лучше нас смогут справиться с этим делом, — заметил я.
— Сэр! — Хельм не мог успокоиться. — А эта карета? Ведь не могли же мы случайно оказаться как раз на этой линии. Они, должно быть, хотели, чтобы мы ее нашли.
— Они или кто-то другой, — поправил его я. — Вероятно, кто-то, кого заботило, что случится с ребенком.
— Он здесь недолго лежал, — рассуждал вслух Хельм. — Пеленки еще чистые.
— Верно, — кивнул я. — Сдается мне, мы и этот младенец оказались в этой точке почти одновременно. Ты прав: это не может быть просто совпадением.
— Но кто? — недоумевал Хельм. — Кто мог захотеть бросить ребенка — ребенка королевской крови — в таком месте? И зачем понадобилось это делать, но так, чтобы быть уверенным, что бедного малыша спасут?
— Спасут? — переспросил я машинально. — Он же застрял здесь, как и мы.
— Но, сэр, ведь несомненно… — Хельм проговорил, запинаясь, а затем, с видимым усилием взяв себя в руки, выпрямился.
— Вы же знаете, как, сэр: у нас есть машина. И даже старая карета — вы сказали, что это тоже шаттл! — Он, видимо, увлекся этой идеей. — Мы можем полететь на нем. Если необходимо, — добавил он.
— Не знаю, Энди, — честно сказал ему я. — Мы здесь в точке стасиса. У нас здесь субъективное время, ведь по-другому наша нервная система не сможет работать — так уж мы устроены. Но сколько времени прошло? Наш хронометр в шаттле показывает, что прошел год. А что такое год? Воображаемое понятие…
— Сэр! — перебил меня Хельм. — Год — это время одного оборота Земли вокруг Солнца. Это не воображаемое понятие! Мы это не придумали!
— Да нет, придумали, — поправил я его. — Эта наша идея, она всего лишь догадка. Может, она и соответствует природному явлению, а может быть, и нет. Может, это всего лишь фантазия. Этот вопрос еще не решен философами.
— Но, сэр, — каждый знает…
— Столетиями люди знали, что Земля плоская, — напомнил я ему, — и что Солнце вращается вокруг нее.
— Но они ошибались! — поспешил напомнить мне Хельм.
— Ошибались? Да любой последний идиот посмотрит на море, на прерии и увидит, что Земля плоская. Ты только посмотри сам: Солнце проходит по небосводу каждый день, и всходит оно на востоке, как раз тогда, когда должно было бы, если бы ночью прошло под Землей. Так что ты отрицаешь очевидное!
— Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр. Но у нас есть приборы, и их показатели объективны. Они показывают, что происходит в действительности.
— А ты поставь автомобиль на подъемник, так чтобы колеса были в воздухе, и погоняй мотор, — предложил я. — По спидометру получится, что ты едешь со скоростью восемьдесят или девяносто миль в час.
— Но в действительности, — поправил он меня, — он просто показывает, что колесо, к которому подсоединен датчик, вращается. И это реальное явление. Спидометр это не придумал.
— И это показывает, насколько интерпретация, основанная на наших предубеждениях, влияет на наше понимание даже самых простейших наблюдаемых событий, Энди.
— Ну, — сказал мой молодой напарник, — это ведь не так уж важно…
— Ты прав. Сейчас нам надо решить, что делать, и сделать это. И решение должен принять я. Я не могу переложить ответственность на младшего офицера.
Он кивнул, соглашаясь.
— Я не хотел сказать, сэр… — он умолк.
Я сказал ему, что все понимаю, и отвел корабль от кареты. Только сейчас я обратил внимание на то, что она была покрыта сверкающим черным лаком и выглядела совершенно новенькой. На высоких колесах со спицами красовались массивные резиновые шины.
— Это подделка, — сказал я Хельму. — Они, вероятно, хотели, чтобы мы подумали, что ищем А-Линию с отсталой техникой передвижения. Но это синтетический лак и резина. Давай взглянем, что же они хотели спрятать.
Я опять подвел корабль поближе, так что отверстия для входа — наши «двери» — были вплотную друг к другу. Розовый ореол отступил вверх. Я снова шагнул внутрь, пригибаясь, чтобы не задеть низкий потолок, обитый узорчатой материей.
— Сэр, — заговорил снова Хельм. — Может, ее сделали еще в девяностые годы, когда два парня из Италии построили первый челнок-шаттл. Может, они хотели замаскировать его…
— Да, конечно, — согласился я. — Все может быть. Но тогда это музейный экспонат, и мы возьмем его с собой. А пока я пойду его проверю.
Я снова вылез из кареты и взобрался на высоко поднятое место кучера. Если лошадей не было, значит, в движение карету должен был приводить какой-то механизм. Я оказался прав. Подозвав Хельма, я показал ему панель управления, скрытую под изогнутым щитком, который на настоящей карете должен был защищать от грязи, летящей из-под копыт лошадей. Проследив, куда идут провода, я нашел компактный, но мощный на вид аккумулятор, проводка от которого шла к левому заднему колесу. Я коснулся одного из рычагов, и экипаж плавно тронулся вперед, проехав несколько дюймов.
— Я тут подумал, сэр, — внес свой вклад Хельм, взбираясь на сиденье рядом со мной и все еще держа на руках спящего младенца, — может, хозяин этой повозки задержался немного, отстал от графика. Скажем, они хотели войти в фазу прежде чем мы найдем детеныша, но ошиблись в координатах, и мы успели заскочить как раз перед ними.
— И это тоже возможно, — согласился я. — Но зачем им надо было оставлять здесь ребенка, потом заманивать нас сюда, а потом бросаться на помощь прежде, чем мы успеем даже среагировать на приманку?
Я не стал ждать его ответа, но сам продолжал размышлять над этой загадкой. Кто-то, парни из службы безопасности йлокков, или еще кто-то, еще не вступивший в игру, сделал все возможное, чтобы подловить нас. И раз уж они пошли на такое, значит, им было это очень нужно.
Я велел Хельму быть наготове, чтобы мы смогли убраться отсюда в любую минуту, и сам снова вернулся в наш корабль.
Знаете, мне ужасно не хотелось бросать этот сверкающий черным лаком экипаж в нуль-времени. Любой музей Империи, не задумываясь, махнул бы на него лучшую коллекцию динозавров Юрского периода. Но я лишь зафиксировал его положение и приказал Хельму сесть в кресло и пристегнуть ремни. Смовия все проспал — и то, как мы осматривали карету, и как нашли ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29