Наверное, я до конца им не верил, иначе я не сделал бы того, что сделал. С другой стороны, может быть, я просто дурак набитый.
Наилучшим шансом было бы запустить полевой генератор и создать как можно большую плотность потока, а потом включить ход и надеяться вырваться из энтропийного мениска за счет грубой силы. Но сначала…
Это была беспрецедентная возможность провести небольшую разведку и сделать наблюдения, за которые парни из технического отдела будут благодарить меня со слезами. Я подумал об этом, а потом о том, что, если дела обстоят так, что я никогда не вернусь, юный лейтенант будет обречен на медленную смерть, и никто не сделает того, что надо сделать по поводу йлокков. Глупая мысль. Точно!
К этому моменту я уже пристегнул мой табельный револьвер и включил механизм люка. Крышка открылась с негромким шипением выравнивающегося давления — к нам или от нас, определить я не смог. Слабый дневной свет явил передо мной вздымающиеся серые холмы, между которыми большие и маленькие озерца отражали серое небо. На этом фоне ничто не двигалось. Небо было ровного свинцового цвета, без всяких признаков облачности. Воздух был холодным, но свежим.
9
Где-то на расстоянии нескольких световых лет от меня кто-то громко кричал:
— Полковник! Дышите! Пожалуйста, сделайте глубокий вдох!
Я почувствовал у себя на груди тяжесть толстого слоя камней, под которыми я был похоронен. Я немного расслабился — или попытался это сделать — и почувствовал, как из меня вырвался воздух. Это мне о чем-то напомнило.
«От нас», — решил я. Внешнее давление воздуха было низким. Я хватанул почти что вакуума и упал. ТЕПЕРЬ ХЕЛЬМ ВТАЩИЛ МЕНЯ ОБРАТНО И ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ МЕНЯ ВДОХНУТЬ. Я подумал об этом. Слишком трудная работа. К ЧЕРТУ. ПОРА СПАТЬ. Я почувствовал себя лучше из-за того, что так ловко увильнул. Но тут слой камней увеличился еще на пару сотен футов, и я почувствовал, что ребра мои хрустят и вот-вот переломятся. Это меня как-то обеспокоило поэтому я сделал глубокий вдох и заорал:
— Ладно! Отвалите!
Я начал было садиться, но забыл о всех этих слоях ракушечника, базальта и глины, расплющивших меня. Потом началось землетрясение: глубокие пласты растрескались и взметнулись вверх, и я почувствовал, что мои кости ломаются, но какое это могло иметь значение? Все равно это были уже окаменевшие ископаемые, впрессованные в черную грязь. Поэтому я плюнул на них, удивляясь, как это можно дышать под такой массой камней.
Надо мной склонился Хельм. Рот его был открыт, и это его жесткие руки давили на мою грудную клетку, раздавливая меня. Я попытался хорошенько врезать ему, но обнаружил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни туловища — одно только ощущение боли и отчаянная потребность кому-то о ней сказать.
— Полегче, — услышал я чьи-то слова. Я подумал, чьи же они, и постепенно понял, что мои. Я вдохнул еще немного воздуха и сделал новую попытку:
— Ты мне все ребра раздавишь, Энди, — пожаловался я. Прозвучало это как «Ымерера…»
— Постарайтесь расслабиться, сэр. — Он отодвинулся на несколько дюймов. Лицо у него, бедняги, было озабоченным. — Мне очень жаль, сэр. — И по голосу его чувствовалось, что и правда жаль. Я не мог понять, чего.
— Прошла уже неделя с тех пор… как вы…
— Умер, — помог ему я.
Это слово внезапно заставило меня ощутить, что в грудь мне вонзается тысяча кинжалов, особенно при вдохе. Я еще раз вдохнул — просто, чтобы проверить. Это заставило меня закашляться, из-за чего кинжалы вонзились еще глубже.
— Извини, — сказал я ему, вернее, попытался сказать. Получился только новый приступ кашля, пока я снова не отключился. Потом я пытался кашлять и чертыхаться одновременно, что оказалось не слишком просто. Я злился на себя: во-первых, за то, что слаб, как американское пиво, а во-вторых, что не могу с этим справиться. Через некоторое время я уже сидел и сам опирался рукой без всякой помощи Хельма.
В поле моего зрения вплыло лицо Смовии. Ребра болели, но уже не так сильно, и док сказал:
— Ну вот, вы чувствуете себя лучше. Я перетянул вам ребра. И дыхание уже лучше. Я думаю, вы уже могли бы принять пищу.
— Как насчет небольшой лошадки — можно вместе с подковами? — предложил я, даже не кашлянув.
— Ja, da, for all dell, — проговорил Хельм, что транслятор перевел как «Э, ладно, о'кей». Не очень много в этих словах, но ведь лейтенант никогда не был говоруном. Я знал, что он хотел сказать: «Господи, сэр, как я счастлив видеть, что вам лучше».
— Я пытался помешать нашему доктору, — добавил он по-английски, — но, верно, он был прав. Вы сразу стали дышать лучше, когда он вас перетянул. А мне казалось, что получается слишком туго, но…
— Ты все правильно делал, Энди, — сказал я ему. — А что за чертовня произошла? — полюбопытствовал я. — Я только помню, что открыл люк — и фью!
— Это давление воздуха, сэр, — сказал он мне. — Похоже, на фазе Космического Целого, э-э, в этой А-Линии, сэр…
— Продолжай, — ободрил я его.
— Масса аргона, полковник, — выпалил он. — Боюсь, мы сильно сбились с курса. Время общей истории — четыре миллиарда лет. Атмосфера еще только формируется. Оказывается, планета попала в газовое облако, в основном из аргона. Дышать, конечно, можно, но очень малое давление. Ваши легкие чуть не опали, сэр. Какое-то время была масса крови, и док все каркал, как вы опрометчиво поступили, но…
Вернулся Смовия. Началось достаточно болезненное выстукивание и ощупывание, я сделал несколько глубоких вдохов по просьбе нашего милого доктора, и начал уже тревожиться, сколько времени потеряно, пока я тут валяюсь, не спеша раскаиваясь. Я мешком висел в своем командном кресле. На экранах видна была только грязевая равнина.
— Хельм, — окликнул я его слабым голосом. Он был прямо у меня за спиной. Обойдя мое кресло, он тревожно посмотрел на меня.
— Сколько, ты сказал, я был без чувств? — спросил я его и попытался сесть прямо, но упал с громким стуком, от которого у меня в ушах зазвенело, несмотря на то, что голова моя хлопнулась на подушку.
— Одну неделю, сэр, — мрачно сообщил он мне.
— Шаттл в порядке?
Он кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
— Зарылся в грязь, но, насколько я смог определить, повреждений нет.
— Здесь все кажется слишком нормальным, — заметил я. А в энтропийной вакуоли, как считалось, все должно быть по-другому.
Хельм придвинулся ко мне, стараясь контролировать выражение своего лица.
— Только одно, полковник, — сказал он мне с видом человека, которому страшно неприятно сообщать дурные известия.
Я ждал, что он мне выдаст. Это оказалось просто конфетка.
— На самом деле мы здесь провели больше года, — сказал он очень тихо, как будто не хотел себя подслушать. — Солнце с места не сдвинулось, день все тот же, но хронометр корабля все еще работает, и календарь тоже. На той неделе исполнится год. Вы уже третий раз приходите в себя. Через несколько секунд вы опять потеряете сознание.
— Но субъективно прошло не больше, чем пара часов, — проворчал я. — Приборы, видимо, сломались. Нам нельзя оставаться здесь так долго!
— Я знаю, сэр, — траурным голосом согласился лейтенант.
На этот раз я подтянул под себя локоть. Подождав, пока погаснут звезды в глазах, я спустил ноги на пол.
— Куда отправился Свфт? — спросил я. Хельм смотрел на меня с недоумением.
— Мне нужны ботинки, — сказал я. Хельм помог мне надеть их на ноги; потом я поставил ноги на пол. Теперь я сидел на краешке моего командирского кресла. Наклонившись вперед и переместив свой вес на ноги, я встал. Я не пытался отталкиваться ногами, а просто вообразил, что мою пятую точку зацепил подъемный кран, — и вот я уже стою. Мгновение я чувствовал головокружение, но это было связано только с резким подъемом головы. Чувство «ох, парень, сейчас я хлопнусь в обморок» прошло, и я попытался шагнуть. Это вышло вполне прилично. Хельм неотрывно смотрел мне в лицо.
— Секунду, сэр, вы казались совсем зеленым, а сейчас все в порядке. Но вам лучше бы сесть и пока не переутомляться.
Я безоговорочно с ним согласился и присел на краешек кресла.
— Поесть, — сказал я. — Ростбиф с кровью, и побольше, картофельное пюре с подливкой, кусок сладкого пирога. И большую кружку холодного пива «Тре Крунур».
— Сэр, у нас только стандартные пайки, — напомнил мне Хельм.
— Тогда порошковую яичницу с искусственным беконом, — уточнил я. — Если мы здесь уже год, — усомнился я, — почему мы не умерли с голода?
— Не знаю, сэр, — признался Хельм. — По правде говоря, я знаю почти что не больше вашего, сэр, а вы почти все это время были без сознания.
Вид у него при этом был виноватый — по-видимому, потому что он позволил себе допустить, что, может быть, я знаю не все на свете.
— А что, если, — нерешительно предположил он, — нам не нужно питания в нуль-временной вакуоли, или как там вы ее обозвали. Может, у нас обмен веществ прекращается.
Я покачал головой.
— Если бы это было так, мы бы не двигались, не дышали и не обсуждали бы происходящее. Давай успокоимся на том, что не понимаем этого, так же, как большинство людей не понимают Сеть, или как никто не понимал, что такое Солнце и Луна до недавнего времени. Как биологический вид, мы почти миллион лет бродили в невежестве. Мы пользовались огнем, хотя и не знали ничего об окислении. — Я понял, что пытаюсь убедить самого себя — и без особого успеха. Я подумал было, не приказать ли Хельму «продолжать действовать» и вызволить нас отсюда. Это была только мимолетная мысль, я на ней не задержался. Потом мне в голову пришла еще одна мысль.
— А где Смовия?
— Спит, сэр, — доложил мне Хельм. — Он очень много спит. По-моему, он что-то принимает. Он и мне предложил, но…
— Но ты пока не готов превратиться в пьянчужку, — подсказал я. — Молодец Энди.
Потом я начал было говорить что-то оптимистичное, но почувствовал, что получается слишком фальшиво. Поэтому я сказал только, что мы застряли в довольно негостеприимной части Космического целого.
— Так точно, сэр, — отрывисто согласился Энди. Удовлетвориться непониманием ему было интеллектуально комфортнее, чем бесконечно недоумевать. — Но у нас еще остается корабль, сэр, — оптимистично напомнил мне паренек, как будто это решало все наши проблемы. — Целый, — прибавил он.
— Мне очень неприятно говорить тебе это, Энди, — сказал я (и мне действительно было очень неприятно), — но в этой машине есть цепи, которые хроноразрушаемы. В целях безопасности, понимаешь, — чтобы нельзя было случайно использовать шаттл, оставленный в Линии без А-технологии. Да и с точки зрения охраны окружающей среды это казалось правильным, когда мы его конструировали.
— Но, полковник, я считал… — Хельм понял, что сказать нечего, и замолчал.
Я кивнул.
— Я напишу об этом главному технологу как можно скорее, — саркастически проговорил я.
Он сразу же на это клюнул:
— Прекрасная мысль, сэр. Это… — И он замолк. Успокаивающая структура общепринятых мероприятий продержалась недолго.
— Тем временем, — сказал я, — у нас, по крайней мере, есть убежище. Минимальные удобства, конечно, но все же лучше, чем спать в грязи.
— Ja, da, for all dell, — согласился он, и обеспокоенно взглянул на меня. — Мы не можем дышать этим воздухом, сэр, — напомнил он мне факт, который я уже выяснил столь нелегким путем. — В нем содержится достаточно кислорода, чтобы поддерживать жизнь, но только после того, как он сконцентрируется в фильтрах. А это значит, что мы застряли внутри.
— Именно так, мальчик мой, — беззаботно согласился я. — А тебе хотелось куда-то отправиться? — И я жестом указал на зрелище, открывавшееся за экраном: блестящее окутанное туманом пространство, покрытое грязью и усеянное лужами.
— Дело не в том, сэр, — объяснил он. — Я просто подумал, что нам надо двигаться, а, может быть, как раз за горизонтом…
— Я бы сказал, что поверхность планеты только-только стабилизировалась,
— был мой следующий вклад в обсуждение. — Период интенсивной метеоритной бомбардировки и постоянного вулканизма, видимо, миновал. Химические элементы из расположенных высоко мест вымываются водой, текущей вниз по склонам. Пока, вероятно, есть только несколько крупных озер: местность настолько плоская, что сбегающие потоки не составляют рек. Вместо суши и моря существует только бесконечная грязевая равнина. Пока нет ледяных шапок. В этом мире мало разнообразия, к сожалению.
— И все же он существует одновременно с двадцатым веком? — усомнился Хельм.
— Так выглядела бы и Линия Ноль-ноль, не произойди целый ряд маловероятных событий, — сообщил я ему. — И они создали условия, которые как раз и были необходимы для развития жизни.
— Но, сэр, как примитивная жизнь могла повлиять на такие вещи, как ледниковые периоды, вулканическая деятельность и тому подобное? — обеспокоенно спросил он, как будто, если удастся убедить меня, что такого места НЕ СУЩЕСТВУЕТ, мы тут же отсюда выберемся.
— Подумайте, — предложил я ему. — После того, как моря дистиллированной воды были загрязнены минералами с суши, появилась растительная жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Наилучшим шансом было бы запустить полевой генератор и создать как можно большую плотность потока, а потом включить ход и надеяться вырваться из энтропийного мениска за счет грубой силы. Но сначала…
Это была беспрецедентная возможность провести небольшую разведку и сделать наблюдения, за которые парни из технического отдела будут благодарить меня со слезами. Я подумал об этом, а потом о том, что, если дела обстоят так, что я никогда не вернусь, юный лейтенант будет обречен на медленную смерть, и никто не сделает того, что надо сделать по поводу йлокков. Глупая мысль. Точно!
К этому моменту я уже пристегнул мой табельный револьвер и включил механизм люка. Крышка открылась с негромким шипением выравнивающегося давления — к нам или от нас, определить я не смог. Слабый дневной свет явил передо мной вздымающиеся серые холмы, между которыми большие и маленькие озерца отражали серое небо. На этом фоне ничто не двигалось. Небо было ровного свинцового цвета, без всяких признаков облачности. Воздух был холодным, но свежим.
9
Где-то на расстоянии нескольких световых лет от меня кто-то громко кричал:
— Полковник! Дышите! Пожалуйста, сделайте глубокий вдох!
Я почувствовал у себя на груди тяжесть толстого слоя камней, под которыми я был похоронен. Я немного расслабился — или попытался это сделать — и почувствовал, как из меня вырвался воздух. Это мне о чем-то напомнило.
«От нас», — решил я. Внешнее давление воздуха было низким. Я хватанул почти что вакуума и упал. ТЕПЕРЬ ХЕЛЬМ ВТАЩИЛ МЕНЯ ОБРАТНО И ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ МЕНЯ ВДОХНУТЬ. Я подумал об этом. Слишком трудная работа. К ЧЕРТУ. ПОРА СПАТЬ. Я почувствовал себя лучше из-за того, что так ловко увильнул. Но тут слой камней увеличился еще на пару сотен футов, и я почувствовал, что ребра мои хрустят и вот-вот переломятся. Это меня как-то обеспокоило поэтому я сделал глубокий вдох и заорал:
— Ладно! Отвалите!
Я начал было садиться, но забыл о всех этих слоях ракушечника, базальта и глины, расплющивших меня. Потом началось землетрясение: глубокие пласты растрескались и взметнулись вверх, и я почувствовал, что мои кости ломаются, но какое это могло иметь значение? Все равно это были уже окаменевшие ископаемые, впрессованные в черную грязь. Поэтому я плюнул на них, удивляясь, как это можно дышать под такой массой камней.
Надо мной склонился Хельм. Рот его был открыт, и это его жесткие руки давили на мою грудную клетку, раздавливая меня. Я попытался хорошенько врезать ему, но обнаружил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни туловища — одно только ощущение боли и отчаянная потребность кому-то о ней сказать.
— Полегче, — услышал я чьи-то слова. Я подумал, чьи же они, и постепенно понял, что мои. Я вдохнул еще немного воздуха и сделал новую попытку:
— Ты мне все ребра раздавишь, Энди, — пожаловался я. Прозвучало это как «Ымерера…»
— Постарайтесь расслабиться, сэр. — Он отодвинулся на несколько дюймов. Лицо у него, бедняги, было озабоченным. — Мне очень жаль, сэр. — И по голосу его чувствовалось, что и правда жаль. Я не мог понять, чего.
— Прошла уже неделя с тех пор… как вы…
— Умер, — помог ему я.
Это слово внезапно заставило меня ощутить, что в грудь мне вонзается тысяча кинжалов, особенно при вдохе. Я еще раз вдохнул — просто, чтобы проверить. Это заставило меня закашляться, из-за чего кинжалы вонзились еще глубже.
— Извини, — сказал я ему, вернее, попытался сказать. Получился только новый приступ кашля, пока я снова не отключился. Потом я пытался кашлять и чертыхаться одновременно, что оказалось не слишком просто. Я злился на себя: во-первых, за то, что слаб, как американское пиво, а во-вторых, что не могу с этим справиться. Через некоторое время я уже сидел и сам опирался рукой без всякой помощи Хельма.
В поле моего зрения вплыло лицо Смовии. Ребра болели, но уже не так сильно, и док сказал:
— Ну вот, вы чувствуете себя лучше. Я перетянул вам ребра. И дыхание уже лучше. Я думаю, вы уже могли бы принять пищу.
— Как насчет небольшой лошадки — можно вместе с подковами? — предложил я, даже не кашлянув.
— Ja, da, for all dell, — проговорил Хельм, что транслятор перевел как «Э, ладно, о'кей». Не очень много в этих словах, но ведь лейтенант никогда не был говоруном. Я знал, что он хотел сказать: «Господи, сэр, как я счастлив видеть, что вам лучше».
— Я пытался помешать нашему доктору, — добавил он по-английски, — но, верно, он был прав. Вы сразу стали дышать лучше, когда он вас перетянул. А мне казалось, что получается слишком туго, но…
— Ты все правильно делал, Энди, — сказал я ему. — А что за чертовня произошла? — полюбопытствовал я. — Я только помню, что открыл люк — и фью!
— Это давление воздуха, сэр, — сказал он мне. — Похоже, на фазе Космического Целого, э-э, в этой А-Линии, сэр…
— Продолжай, — ободрил я его.
— Масса аргона, полковник, — выпалил он. — Боюсь, мы сильно сбились с курса. Время общей истории — четыре миллиарда лет. Атмосфера еще только формируется. Оказывается, планета попала в газовое облако, в основном из аргона. Дышать, конечно, можно, но очень малое давление. Ваши легкие чуть не опали, сэр. Какое-то время была масса крови, и док все каркал, как вы опрометчиво поступили, но…
Вернулся Смовия. Началось достаточно болезненное выстукивание и ощупывание, я сделал несколько глубоких вдохов по просьбе нашего милого доктора, и начал уже тревожиться, сколько времени потеряно, пока я тут валяюсь, не спеша раскаиваясь. Я мешком висел в своем командном кресле. На экранах видна была только грязевая равнина.
— Хельм, — окликнул я его слабым голосом. Он был прямо у меня за спиной. Обойдя мое кресло, он тревожно посмотрел на меня.
— Сколько, ты сказал, я был без чувств? — спросил я его и попытался сесть прямо, но упал с громким стуком, от которого у меня в ушах зазвенело, несмотря на то, что голова моя хлопнулась на подушку.
— Одну неделю, сэр, — мрачно сообщил он мне.
— Шаттл в порядке?
Он кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
— Зарылся в грязь, но, насколько я смог определить, повреждений нет.
— Здесь все кажется слишком нормальным, — заметил я. А в энтропийной вакуоли, как считалось, все должно быть по-другому.
Хельм придвинулся ко мне, стараясь контролировать выражение своего лица.
— Только одно, полковник, — сказал он мне с видом человека, которому страшно неприятно сообщать дурные известия.
Я ждал, что он мне выдаст. Это оказалось просто конфетка.
— На самом деле мы здесь провели больше года, — сказал он очень тихо, как будто не хотел себя подслушать. — Солнце с места не сдвинулось, день все тот же, но хронометр корабля все еще работает, и календарь тоже. На той неделе исполнится год. Вы уже третий раз приходите в себя. Через несколько секунд вы опять потеряете сознание.
— Но субъективно прошло не больше, чем пара часов, — проворчал я. — Приборы, видимо, сломались. Нам нельзя оставаться здесь так долго!
— Я знаю, сэр, — траурным голосом согласился лейтенант.
На этот раз я подтянул под себя локоть. Подождав, пока погаснут звезды в глазах, я спустил ноги на пол.
— Куда отправился Свфт? — спросил я. Хельм смотрел на меня с недоумением.
— Мне нужны ботинки, — сказал я. Хельм помог мне надеть их на ноги; потом я поставил ноги на пол. Теперь я сидел на краешке моего командирского кресла. Наклонившись вперед и переместив свой вес на ноги, я встал. Я не пытался отталкиваться ногами, а просто вообразил, что мою пятую точку зацепил подъемный кран, — и вот я уже стою. Мгновение я чувствовал головокружение, но это было связано только с резким подъемом головы. Чувство «ох, парень, сейчас я хлопнусь в обморок» прошло, и я попытался шагнуть. Это вышло вполне прилично. Хельм неотрывно смотрел мне в лицо.
— Секунду, сэр, вы казались совсем зеленым, а сейчас все в порядке. Но вам лучше бы сесть и пока не переутомляться.
Я безоговорочно с ним согласился и присел на краешек кресла.
— Поесть, — сказал я. — Ростбиф с кровью, и побольше, картофельное пюре с подливкой, кусок сладкого пирога. И большую кружку холодного пива «Тре Крунур».
— Сэр, у нас только стандартные пайки, — напомнил мне Хельм.
— Тогда порошковую яичницу с искусственным беконом, — уточнил я. — Если мы здесь уже год, — усомнился я, — почему мы не умерли с голода?
— Не знаю, сэр, — признался Хельм. — По правде говоря, я знаю почти что не больше вашего, сэр, а вы почти все это время были без сознания.
Вид у него при этом был виноватый — по-видимому, потому что он позволил себе допустить, что, может быть, я знаю не все на свете.
— А что, если, — нерешительно предположил он, — нам не нужно питания в нуль-временной вакуоли, или как там вы ее обозвали. Может, у нас обмен веществ прекращается.
Я покачал головой.
— Если бы это было так, мы бы не двигались, не дышали и не обсуждали бы происходящее. Давай успокоимся на том, что не понимаем этого, так же, как большинство людей не понимают Сеть, или как никто не понимал, что такое Солнце и Луна до недавнего времени. Как биологический вид, мы почти миллион лет бродили в невежестве. Мы пользовались огнем, хотя и не знали ничего об окислении. — Я понял, что пытаюсь убедить самого себя — и без особого успеха. Я подумал было, не приказать ли Хельму «продолжать действовать» и вызволить нас отсюда. Это была только мимолетная мысль, я на ней не задержался. Потом мне в голову пришла еще одна мысль.
— А где Смовия?
— Спит, сэр, — доложил мне Хельм. — Он очень много спит. По-моему, он что-то принимает. Он и мне предложил, но…
— Но ты пока не готов превратиться в пьянчужку, — подсказал я. — Молодец Энди.
Потом я начал было говорить что-то оптимистичное, но почувствовал, что получается слишком фальшиво. Поэтому я сказал только, что мы застряли в довольно негостеприимной части Космического целого.
— Так точно, сэр, — отрывисто согласился Энди. Удовлетвориться непониманием ему было интеллектуально комфортнее, чем бесконечно недоумевать. — Но у нас еще остается корабль, сэр, — оптимистично напомнил мне паренек, как будто это решало все наши проблемы. — Целый, — прибавил он.
— Мне очень неприятно говорить тебе это, Энди, — сказал я (и мне действительно было очень неприятно), — но в этой машине есть цепи, которые хроноразрушаемы. В целях безопасности, понимаешь, — чтобы нельзя было случайно использовать шаттл, оставленный в Линии без А-технологии. Да и с точки зрения охраны окружающей среды это казалось правильным, когда мы его конструировали.
— Но, полковник, я считал… — Хельм понял, что сказать нечего, и замолчал.
Я кивнул.
— Я напишу об этом главному технологу как можно скорее, — саркастически проговорил я.
Он сразу же на это клюнул:
— Прекрасная мысль, сэр. Это… — И он замолк. Успокаивающая структура общепринятых мероприятий продержалась недолго.
— Тем временем, — сказал я, — у нас, по крайней мере, есть убежище. Минимальные удобства, конечно, но все же лучше, чем спать в грязи.
— Ja, da, for all dell, — согласился он, и обеспокоенно взглянул на меня. — Мы не можем дышать этим воздухом, сэр, — напомнил он мне факт, который я уже выяснил столь нелегким путем. — В нем содержится достаточно кислорода, чтобы поддерживать жизнь, но только после того, как он сконцентрируется в фильтрах. А это значит, что мы застряли внутри.
— Именно так, мальчик мой, — беззаботно согласился я. — А тебе хотелось куда-то отправиться? — И я жестом указал на зрелище, открывавшееся за экраном: блестящее окутанное туманом пространство, покрытое грязью и усеянное лужами.
— Дело не в том, сэр, — объяснил он. — Я просто подумал, что нам надо двигаться, а, может быть, как раз за горизонтом…
— Я бы сказал, что поверхность планеты только-только стабилизировалась,
— был мой следующий вклад в обсуждение. — Период интенсивной метеоритной бомбардировки и постоянного вулканизма, видимо, миновал. Химические элементы из расположенных высоко мест вымываются водой, текущей вниз по склонам. Пока, вероятно, есть только несколько крупных озер: местность настолько плоская, что сбегающие потоки не составляют рек. Вместо суши и моря существует только бесконечная грязевая равнина. Пока нет ледяных шапок. В этом мире мало разнообразия, к сожалению.
— И все же он существует одновременно с двадцатым веком? — усомнился Хельм.
— Так выглядела бы и Линия Ноль-ноль, не произойди целый ряд маловероятных событий, — сообщил я ему. — И они создали условия, которые как раз и были необходимы для развития жизни.
— Но, сэр, как примитивная жизнь могла повлиять на такие вещи, как ледниковые периоды, вулканическая деятельность и тому подобное? — обеспокоенно спросил он, как будто, если удастся убедить меня, что такого места НЕ СУЩЕСТВУЕТ, мы тут же отсюда выберемся.
— Подумайте, — предложил я ему. — После того, как моря дистиллированной воды были загрязнены минералами с суши, появилась растительная жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29