-- Ты не сказала нам как тебя зовут, -- вежливо поинтересовался Джо, мягко дергая меня за рукав.
-- Кармен Гебауэр, -- ответила я без колебаний, назвавшись именем одной из подруг детства.
Чтобы облегчить дискомфорт и чувство вины от того, что я вновь с такой легкостью сказала неправду, я спросила Джо, не из Аргентины ли он. Получив в ответ удивленное выражение лица, я поспешила добавить, что у него определенно аргентинская интонация в голосе.
-- Даже несмотря на то, что внешность у тебя не аргентинская, -- добавила я.
-- Я мексиканец, -- ответил он. -- А судя по твоему акценту, ты выросла либо на Кубе, либо в Венесуэле.
У меня не было желания продолжать дальше эту линию разговора, и я быстро переменила тему.
-- Знаешь ли ты, как мне снова выбраться на тропу? -спросила я, внезапно озабоченная тем, что мои друзья уже, пожалуй, волнуются.
-- Нет, я не знаю, -- признался с детской непосредственностью Джо. -- Но Гумерсиндо Эванс-Притчард знает.
Гумерсиндо повел нас через густые заросли вверх по узкой тропинке на другой стороне горы. И вскоре до нас донеслись голоса моих друзей и лай их собаки.
Я почувствовала сильное облегчение и в то же время была разочарована и озадачена тем, что ни один из мужчин не попытался выяснить, как меня можно будет найти.
-- Я уверен, что мы еще встретимся, -- небрежно бросил Джо на прощание.
Гумерсиндо Эванс-Притчард удивил меня тем, что галантно поцеловал мою руку. Он сделал это так естественно и грациозно, что мне даже не пришло в голову над ним посмеяться.
-- Это у него в генах, -- пояснил Джо. -- Несмотря на то, что он лишь наполовину англичанин, его изысканность безукоризненна. Он исключительно галантен!
Не сказав больше ни слова и не оглядываясь, оба они растворились в тумане. Я очень сомневалась, что когда-нибудь снова их увижу. Переполненная чувством вины за то, что солгала по поводу своего имени, я была готова броситься им вдогонку, но в эту минуту меня едва не повалила на землю собака моих друзей, которая прыгнула на меня, пытаясь лизнуть в лицо.
Глава 6
Онемев, я уставилась на приезжего лектора. В костюме-тройке, с коротко постриженными вьющимися волосами и гладко выбритым лицом Джо Кортез выглядел пришельцем из другого времени среди длинноволосых, бородатых, как попало одетых студентов в одной из больших аудиторий Калифорнийского Университета.
Я поспешно плюхнулась на свободное место в заднем ряду набитой до отказа аудитории, место, которое заняла для меня та самая подруга, с которой мы были на прогулке в горах Санта Сьюзана.
-- Кто он? -- спросила я ее.
Она удивленно покачала головой, окинула меня нетерпеливым взглядом, затем на клочке бумаги написала: Карлос Кастанеда.
-- А кто, черт возьми, такой Карлос Кастанеда? -- спросила я снова и непроизвольно хихикнула.
-- Я давала тебе его книгу, -- прошипела она в ответ, затем добавила, что он достаточно известный антрополог, который проводил обширные исследования в Мексике.
Я уже было хотела сказать своей подруге по секрету, что приезжий лектор -- это тот самый парень, которого я повстречала в горах в тот день, когда заблудилась. Однако по каким-то очень точным соображениям не сказала ничего. Этот парень был в ответе за то, что едва не погибла наша дружба, которой я невероятно дорожила. Моя подруга была непреклонна в своем мнении, что история с сыном Эванс-Притчарда -- чистая выдумка. Я же настаивала на том, что тем двоим незачем было кормить меня баснями -- они от этого ничего не приобретали. Я просто знала, что они чистосердечно рассказали мне всю правду. Моя подруга, разозлившись, что я им поверила, обозвала меня легковерной дурой.
Поскольку никто из нас не хотел уступать, страсти в нашем споре стали накаляться. Ее муж, чтобы несколько охладить наш пыл, высказал предположение, что, возможно, мне сказали правду. Раздраженная тем, что он не на ее стороне, моя подруга закричала, чтобы он заткнулся.
По дороге домой над нами витала мрачная атмосфера, наша дружба явно дала трещину. Потребовалось две недели, чтобы загладить следы взаимной обиды. Тем временем я опробовала информацию насчет сына Эванс-Притчарда на нескольких людях, более сведущих в антропологических делах и причастных к ним ученых, чем я и моя подруга. Стоит ли говорить, что я при этом оказывалась полной идиоткой. Однако из упрямства я вцепилась в свою слепую уверенность, что лишь мне одной известно истинное положение вещей. Я была приучена смотреть на все с практической точки зрения: если кто-то лжет, то тем самым он должен приобрести что-то такое, чего иначе не получил бы. И я терялась в догадках, что же могли приобрести те двое.
На лекцию, которую читал Карлос Кастанеда, я внимания почти не обращала. Я была чересчур поглощена поисками причины, заставившей его сказать мне неправду о своем имени. Склонная выводить мотивы тех или иных людей из простых утверждений или наблюдений, я немало времени потратила, пытаясь подыскать ключ к его мотивам. Но потом вспомнила, что я тоже назвалась при нем не своим именем. И мне никак не удавалось определить, почему я так поступила.
После длительных размышлений я решила, что обманула его, поскольку он автоматически вызвал во мне недоверие. Он был слишком самоуверен, слишком петушился, чтобы ему можно было доверять. Моя мать приучила меня не доверять латиноамериканским мужчинам, особенно если они не были несколько ниже по своему положению. Она любила повторять, что латиноамериканские мужчины -- словно бойцовые петухи, их интересы сводятся к тому, чтобы драться, есть и заниматься сексом, в таком вот именно порядке. И я полагаю, что я поверила ей, даже не задумываясь.
Наконец я глянула на Карлоса Кастанеду. Мне ничего не удавалось понять в том, о чем он говорит, но я была очарована его движениями. Впечатление было такое, что он говорит всем своим телом, и его слова не столько вылетают у него изо рта, сколько выплывают из его рук, которыми он двигал с изяществом и проворностью мага.
После лекции я смело направилась к нему. Он стоял, окруженный студентами. Он был так обаятелен и открыт с женщинами, что я автоматически стала его презирать.
-- Ты соврал мне, что твое имя Джо Кортез, -- сказала я по-испански и в знак обвинения направила на него палец.
Держась рукой за живот, словно он получил удар, он взирал на меня с тем самым нерешительно-удивленным выражением, которое было у него на лице, когда он впервые увидел меня в горах.
-- Кроме того, ложь, что твой друг Гумерсиндо -- сын Эванс-Притчарда, -- добавила я, прежде чем он оправился от удивления, вызванного нашей встречей. -- Не так ли?
Он сделал умоляющий жест, чтобы я больше ничего не говорила. Казалось, что он ни капли не смущен. Но в его глазах было такое простое и неподдельное любопытство, что мой праведный гнев быстро улетучился. Он мягко взял меня за запястье, словно опасаясь, что я уйду.
Когда его беседа со студентами закончилась, он молча повел меня к уединенной скамейке, которая стояла в тени огромной сосны в северной части кампуса (в США -- название студенческого городка (прим. ред.)).
-- Все это так странно, что я воистину теряю дар речи, -сказал он по-английски, когда мы сели. Он смотрел на меня так, словно все еще никак не мог поверить, что я сижу рядом с ним.
-- Я не думал, что когда-либо снова с тобой встречусь, -продолжил он задумчиво. -- После того, как мы расстались, мы с моим другом -- кстати, его зовут Нестор -- долго говорили о тебе и пришли к выводу, что ты была полупризраком. -- Тут он внезапно перешел на испанский и сказал, что они даже вернулись на то место, где мы расстались, надеясь найти меня.
-- Почему ты хотел меня найти? -- спросила я по-английски, уверенная, что в ответ он скажет по-английски, что я ему понравилась.
По-испански невозможно сказать, что кто-то кому-то просто понравился. Ответ должен быть более явным и вместе с тем более точным. В испанском можно либо выразить хорошее отношение -- те caes bien, либо изобразить всеобъемлющую страсть -- те gustas.
Мой откровенный вопрос поверг его в долгое молчание. Впечатление было такое, что у него внутри идет борьба -говорить или не говорить. Наконец он сказал, что наша с ним встреча в тумане в тот день произвела в нем основательный переворот. Когда он это говорил, на его лице был написан восторг, затем он голосом, в котором звучало глубочайшее благоговение, добавил, что когда он увидел меня в лекционной аудитории, ему чуть конец не пришел.
-- Почему? -- спросила я.
Он задел мое самолюбие. Тотчас же я об этом пожалела, поскольку была уверена, что он собирается мне сказать, что по уши влюблен в меня. А это будет чересчур волнующее признание, и я не найдусь, что ответить.
-- Это очень длинная история, -- промолвил он, все еще погруженный в задумчивость. Он скривил губы, как будто говорил сам с собой, репетируя то, что собирался произнести.
Я узнала характерные признаки, когда мужчина готовится сделать выпад.
-- Я не читала твоих работ, -- сказала я, чтобы направить его в другое русло. -- О чем они?
-- Я написал пару книг о магии, -- ответил он.
-- О какой магии? О шаманстве, спиритуализме или о чем?
-- Ты знаешь что-нибудь о магии? -- спросил он с нотками ожидания в голосе.
-- Конечно, знаю. Я рядом с этим росла. Я провела значительное количество времени в прибрежной части Венесуэлы -эта область славится своими магами. В детстве большую часть летних месяцев я проводила в семье ведьм.
-- Ведьм?
-- Да, -- подтвердила я, польщенная его реакцией. -- Моя нянька была ведьмой. Это была негритянка из Пуэрто Кабелло. Она заботилась обо мне, пока я не стала подростком. Мои родители работали, и когда я была ребенком, они с радостью оставляли меня на ее попечении. У нее гораздо лучше выходило присматривать за мной, чем у любого из моих родителей. Она предоставляла мне возможность делать все, что я захочу. Мои родители, естественно, позволяли ей брать меня с собой куда угодно. Во время школьных каникул мы с ней отправлялись навестить ее семью. Это была не кровная семья, это была семья ведьм. И хотя мне не разрешалось принимать участие ни в одном из их ритуалов и сеансов транса, я там немало увидела.
Он посмотрел на меня с любопытством, словно не верил своим глазам. Затем спросил с лукавой улыбкой:
-- А что говорило о том, что она -- ведьма?
-- Все. Она убивала цыплят и предлагала их богам в обмен на их благосклонность. Она и ее знакомые ведьмы и колдуны -мужчины и женщины -- танцевали до тех пор, пока не впадали в транс. Она произносила тайные заклинания, в которых была заключена сила, способная излечить ее друзей и навредить ее врагам. Она специализировалась на приворотном зелье. Она готовила его из лекарственных трав и всех видов телесных выделений, таких как менструальная кровь, обрезки ногтей и волосы, предпочтительно волосы с лобка. Она изготовляла амулеты, приносящие удачу в азартных играх и в любовных делах.
-- И твои родители все это позволяли? -- спросил он с недоверием.
-- Дома об этом никто не знал, кроме меня и няниных клиентов, разумеется, -- объяснила я. -- Она ходила по вызовам на дом, как и любой доктор. Все, что она делала дома, -- это жгла свечи в туалете за унитазом, когда мне снились кошмары. Поскольку похоже было, что это мне помогает и среди кафельных плиток нечему было возгораться, моя мать открыто позволяла ей это делать.
Он внезапно вскочил и начал смеяться.
-- Что здесь смешного? -- спросила я, гадая, не решил ли он, что я все это выдумала. -- Это правда. Я тебя уверяю.
-- Ты доказываешь что-то самой себе, и поскольку ты в этом заинтересована, то как только начинаешь это утверждать, оно становится правдой, -- сказал он с серьезным лицом.
-- Но я сказала тебе правду, -- настаивала я, уверенная, что он имеет в виду мою няню.
-- Я могу видеть людей насквозь, -- сказал он спокойно. -К примеру, я вижу, что ты убеждена, что я собираюсь приударить за тобой. Ты убедила себя в этом, и теперь -- это правда. Вот о чем я говорю.
Я попыталась что-то сказать, но от негодования у меня перехватило дыхание. Мне захотелось убежать, но это было бы чересчур унизительно. Он слегка нахмурился, и у меня сложилось неприятное впечатление, что он знает, что я чувствую. Я дрожала от подавленной злости. Тем не менее, в отдельные моменты я ощущала необыкновенное спокойствие. Это происходило не благодаря какому-то сознательному усилию с моей стороны, однако я отчетливо чувствовала, что что-то во мне сдвинулось. У меня появилось туманное воспоминание, что я испытывала нечто подобное раньше, но оно улетучилось столь же быстро, сколь и пришло.
-- Что ты со мной делаешь? -- пробормотала я.
-- Просто выходит так, что я вижу людей насквозь, -сказал он голосом, полным раскаяния. -- Не всегда и, разумеется, не всех, только тех, с кем я тесно связан. Я не знаю, почему я могу видеть насквозь тебя.
Искренность его была очевидна. Впечатление было такое, что он больше сбит с толку, чем я сама. Он снова сел на скамейку и придвинулся ко мне поближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50