Гюнвальд Ларссон, который орудовал молотком на лестнице около лифтов, быстро убедился, что эта работа ему не по плечу. Хотя он побагровел от напряжения, бур прыгал во все стороны, и единственное, в чем он вполне преуспел, — производство шума.
Мартин Бек лежал на балконе этажом выше, держа наготове алюминиевую стремянку; семья, снимавшая эту квартиру, не стала особенно возражать, когда явилась полиция и попросила их временно перебраться на другой этаж. Вторая квартира на том этаже, где поселились японцы, пустовала; дом был настолько скверный, а квартплата настолько высокая, что те, кому она была по карману, предпочитали найти себе что-нибудь получше.
Международная компания, которой принадлежали эти дома, недавно предъявила многомиллионный иск другому международному концерну, который строил их, за нарушение контракта, выразившееся в халтурной работе, жульничестве, использовании некачественных материалов и прочих грехах, ставших чуть не правилом на крупных стройках в Швеции. Пока жильцы покорно платили все, что положено и не положено, пока они молча страдали, до тех пор и домовладельцы не жаловались, хотя дома были настолько хилые, что только чудом не разваливались через минуту после приемки. Но теперь с квартирами полегчало, люди стали малость потребовательнее и уже не мирились безропотно с плодами откровенной спекуляции на жилищном кризисе.
Сквозь водосточное отверстие Мартин Бек видел балкон японцев; они дважды выходили и смотрели на экскаваторы и щебнераспределители, которые были ответственны только за часть немыслимого грохота.
На подготовку акции отводилось восемь минут, и оперативная группа уложилась в этот срок. Ровно в пять минут десятого Гюнвальд Ларссон высадил дверь и ворвался в квартиру. То, что двумя секундами раньше выглядело вполне приличной имитацией дерева, превратилось в груду непонятного мусора.
Рослый японец, бросив завтрак, вскочил на ноги с автоматом наготове, но в ту же секунду, или, вернее, долю секунды, вся стена справа от него качнулась и частично обрушилась в комнату вместе с Эйнаром Рённом; впрочем, последний устоял на ногах и выглядел довольно грозно со своим «вальтером». Одновременно Мартин Бек, соскочив со стремянки, вышиб ногой балконную дверь, причем обнаружил, что это очень интересное занятие, пусть даже дверь сделана на фуфу, из стекла и фанеры, а не из добротной древесины, между тем как Леннарт Колльберг готов был поклясться, что на его глазах Гюнвальд Ларссон в критический момент высадил дверь Стоматологической поликлиники, которую в обычных условиях только танк смог бы прошибить.
Японцы были великолепно тренированы и обладали фаталистическим мужеством; кроме того, они умели верно оценивать обстановку. Несмотря на всю их бдительность, они были застигнуты врасплох, притом сразу с трех сторон. Оставалось выполнять полученные инструкции, пока их не застрелили эти трое в оранжевых комбинезонах — очевидно, переодетые полицейские. Террористы не произнесли ни слова, даже когда Гюнвальд Ларссон, пользуясь тем, что рослый повернулся в сторону Рённа и обрушившейся стены, изо всех сил ударил его по затылку рукояткой своего «Мастер-38», отменного пистолета, который он приобрел на собственные средства, но из которого еще не застрелил ни одного человека.
Почти одновременно из белых трапезных одеяний упали на пол две деревянные коробки, по виду и размерам очень похожие на обыкновенные сигарные ящички. Каждая была соединена длинным проводом с запястьем владельца.
Нетрудно было сообразить, что это такое: компактные бомбы. Второй конец провода прикреплен к запалу. Если хоть один из японцев успеет дернуть провод, коробка взорвется, причем заряда, наверно, хватит, чтобы прикончить всех пятерых.
И почему бы им не успеть? Сильный рывок, детонация — и конец.
Гюнвальд Ларссон опешил.
Он не мог дотянуться до провода, а удар по затылку рослого не произвел никакого видимого действия.
Между тем было ясно, что японцы готовы пойти на последнюю меру, рослый уже натянул провод. Сколько осталось до конца? Пять, десять секунд?
И Гюнвальд Ларссон в отчаянии закричал:
— Эйнар! Подрывной провод!
Тут Рённ сделал нечто такое, чего ни он, ни кто-либо другой потом не мог объяснить.
Самый никудышный стрелок во всей шведской полиции поднял на несколько сантиметров свой «вальтер» и нечеловечески точным выстрелом перебил провод.
Как только оборванный провод лег на пол, Гюнвальд Ларссон с тем самым рычанием, которое собирался издать Рённ, проламывая стену, набросился на рослого японца, почти не уступавшего ему комплекцией.
Тем временем Рённ повернулся к Мартину Беку и второму японцу и спокойно произнес:
— Мартин, подрывной провод.
Перед лицом двух противников, к тому же фактически безоружный, поскольку Мартин Бек выбил автомат из его рук, террорист непозволительно замешкался. Он поглядел на Рённа, словно пытаясь проникнуть в его мысли, и только потом начал правой рукой выбирать слабину провода; при этом японец продолжал смотреть на Рённа и на пистолет в его руке, явно недоумевая: почему он не стреляет?
За это время Мартин Бек достал из внутреннего кармана конторские ножницы и преспокойно перерезал подрывной провод.
Террорист перевел взгляд на Мартина Бека, проверяя, что еще за безобразие учинил этот человек; тотчас Рённ хладнокровно ударил его сзади по голове рукояткой пистолета. Маленький японец, не успев даже пикнуть, повалился на пол, и Рённ, присев на корточки, надел на него наручники. Мартин Бек осторожно отодвинул носком коварную коробочку подальше. Вряд ли она представляла теперь непосредственную опасность, но кто знает…
Рослый японец был чудовищно силен, гибок и ловок. К тому же он был по меньшей мере лет на двадцать моложе своего противника и владел всевозможными приемами дзю-до, джиу-джитсу и суперкаратэ.
Но что он мог поделать против разъяренного Гюнвальда Ларссона? Ларссона, одержимого неукротимой ненавистью к этим людям, которые убивали за деньги, не задумываясь, кого и зачем убивают. Кто этот молодчик? Наемник на службе у подлых прогнивших режимов. Профессиональный убийца, занимающийся самым низким и отвратительным ремеслом. Гюнвальд Ларссон с уважением относился к жизни, но тут он подумал, что такие люди не имеют права жить.
Несколько минут длилась ожесточенная борьба, наконец Гюнвальд Ларссон завел руки противника за спину и семь раз ударил его лицом и грудью о стену. Уже после пятого удара японец потерял сознание, одежда его пропиталась кровью. Но Гюнвальд Ларссон не выпускал обмякшее тело противника и приготовился ударить восьмой раз.
— Хватит, Гюнвальд, — тихо произнес Мартин Бек. — Лучше надень на него наручники.
— Ага, — отозвался Гюнвальд Ларссон. Голубые глаза его прояснились, и он объяснил:
— Со мной это очень редко бывает.
— Я знаю, — сказал Мартин Бек.
Он посмотрел на бесчувственные тела японцев.
— Живые, — произнес он, словно обращаясь к самому себе. — Сумели все-таки.
— Да, — отозвался Гюнвальд Ларссон. — Сумели. — Потер свои ноющие плечи о ближайшую притолоку и сказал, тоже обращаясь к самому себе: — Ну и сильный, дьявол.
Наступила разрядка, но разрядка, которая обернулась полнейшим абсурдом.
Мартин Бек прошел сперва на лестницу, потом на балкон, подавая знак, что можно прекращать шум.
Когда он вернулся в комнату, Рённ и Гюнвальд Ларссон снимали оранжевые комбинезоны с широкими люминесцентными полосами.
Незнакомый полицейский в форме заглянул в дверной проем, потом поманил кого-то рукой.
Дверь лифта открылась, и в квартиру, наклонив голову, семенящими шажками вбежал Бульдозер Ульссон.
Он посмотрел на оглушенных японцев, обозрел разрушенную квартиру, наконец, охватил добродушным взглядом Мартина Бека, Гюнвальда Ларссона и Эйнара Рённа.
— Великолепно, ребята, — сказал он. — Честное слово, не думал, что вы справитесь.
— В самом деле? — кисло произнес Гюнвальд Ларссон. — А ты-то, черт дери, что здесь делаешь?
Бульдозер Ульссон провел раз-другой кончиками пальцев по широченному галстуку американского производства с белыми республиканскими слонами на зеленом поле.
Затем прокашлялся и важно произнес:
— Хитадиши Ити и Мацума Лейдзу, вы задержаны по подозрению в покушении на убийство, в терроризме и вооруженном сопротивлении властям.
Меньший японец к этому времени очнулся и вежливо возразил по-английски:
— Простите, сэр, но это не наши имена. И добавил:
— Если это вообще имена.
— Ничего, с именами мы как-нибудь разберемся, — беспечно произнес Бульдозер.
Сделал знак стоящим за его спиной полицейским и распорядился:
— О'кей, везите их на Кунгсхольмен. Найдите кого-нибудь, чтобы разъяснил задержанным их права на английском или каком-нибудь другом языке и довел до их сведения, что завтра будет решен вопрос о взятии под стражу. Если у них нет адвоката, мы обеспечим. — Помолчал и добавил: — Только не Рокотуна.
В квартиру вошли люди Бульдозера. Арестованных увели; вернее, увели одного, а другого унесли на носилках.
— Что ж, — сказал Бульдозер. — Отличная работа, ребятишки. Да-да. Операция проведена блестяще. Одного только не понимаю: зачем вы сами беретесь за такие дела?
— Где уж тебе понять, — отозвался Гюнвальд Ларссон совсем хмуро.
— Ларссон, ты своеобразный человек, — заключил Бульдозер.
— Выбросил бы ты свой американский предвыборный галстук в мусоропровод.
— Ни в коем случае. Он мне нравится. Подарен губернатором штата Нью-Йорк, когда я там был. Он ведь республиканец. Хотел получить еще один, от мэра-демократа, но у него не нашлось лишнего. Обещал прислать перед следующими выборами. Да только выборы уже состоялись, а галстука все нет.
На секунду он даже слегка опечалился. Покачал головой и сказал:
— Вот и верь после этого людям.
И помятый синий костюм, облекающий плоть господина прокурора, проплыл к выходу.
Когда Бульдозер исчез, Гюнвальд Ларссон спросил:
— Каким образом, черт возьми? И замолчал.
Мартин Бек мысленно задавал себе тот же вопрос, но вслух ничего не сказал.
И так все ясно. У Бульдозера Ульссона везде стукачи. Он всюду сует свой нос и старается присвоить себе чужие заслуги. Мартин Бек был почти уверен, что в его группе расследования убийств стукачей нет. Но в стокгольмском отделе насильственных преступлений явно сидит человек Бульдозера.
Кто?
Эк?
Стрёмгрен?
Скорее всего, Стрёмгрен. Но попробуй заставь его сознаться.
— Ну, — усмехнулся Рённ. — Вот и кончилась потеха.
— Потеха?
Гюнвальд Ларссон наградил Рённа долгим взглядом, но воздержался от дальнейших комментариев.
Мартин Бек осматривал коварные коробочки. Скоро ими займутся эксперты.
В четырехстах метрах от них Стрёмгрен сидел и курил за тюлевой занавеской. После разговора с Бульдозером, час назад, он курил сигарету за сигаретой. И думал о том, что наконец-то появился шанс попасть в спецгруппу Бульдозера и получить желанное повышение.
Бенни Скакке лежал дома в своей кровати и был занят сугубо личным делом.
— Но где же Гейдт, черт возьми? — уныло произнес Гюнвальд Ларссон.
— Ты способен думать о чем-нибудь другом? — спросил Рённ. — Хотя бы сейчас?
— О чем, например?
— Ну, например, о том, что я перебил пулей этот провод. Хотя это было практически невозможно.
— Сколько очков ты выбил на последних стрельбах?
— Ноль, — ответил Эйнар Рённ, заливаясь краской.
— Ох, и силен же он, дьявол, — сказал Гюнвальд Ларссон, потирая поясницу.
Через пятнадцать секунд он произнес про себя:
— Где этот чертов Гейдт?
XXVIII
Судебное заседание, на котором решался вопрос о взятии японцев под стражу, состоялось в первой половине дня шестнадцатого декабря и вылилось в фарс, какого давно не видели стены Стокгольмского суда.
В Швеции принято — очевидно, для создания видимости беспристрастия, — чтобы жребий определял, кому быть обвинителем по тому или иному делу.
Если на этот раз и тянули жребий, что крайне сомнительно, Бульдозер Ульссон явно позаботился заблаговременно о том, чтобы на всех бумажках была его фамилия, ибо он держался так самоуверенно и царственно, что сама мысль о ком-либо другом в этой роли казалась нелепой и невероятной. Костюм его был отутюжен — утром точно был отутюжен, — ботинки начищены, на груди красовался ярко-зеленый галстук с красными нефтяными вышками, возможно, подарок шаха Ирана. Во всяком случае, так утверждал сам Бульдозер Ульссон.
Он особо просил присутствовать Мартина Бека, Гюнвальда Ларссона и Эйнара Рённа, а вообще зал был до отказа набит людьми; одни пришли из чистого любопытства, другие — потому, что считали своим непременным долгом быть в курсе событий. К числу последних относились начальник ЦПУ и Стиг Мальм, восседавшие в первом ряду. В глубине зала можно было различить венчик рыжих волос, окаймляющий лысую макушку начальника сепо. В этот день он чуть ли не впервые после двадцать первого ноября появился на людях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50