в ящике письменного стола у Гюнвальда Ларссона лежал сахар и пакетики с чаем. Он налил в кофеварку воды, сунул штепсель в розетку и стал ждать. Правда, его с детства учили, что порядочные люди не заваривают чай в пакетиках, но сейчас у него не было выбора.
Когда чай поспел, он взял из своего ящика личную чашку; остальные пользовались пластмассовыми кружками или картонными стаканчиками.
Сидя за письменным столом, Гюнвальд Ларссон первым делом выпил несколько глотков и рассосал два кусочка сахара, чтобы согреться и восстановить нормальный состав крови. Затем достал все свои бумаги и принялся читать. У него было скверное настроение, он собрал лоб в складку над переносицей и нахмурил свои светлые брови.
Что-то стрясется, как пить дать.
Но что?
Он взял со стола Меландера составленный сепо план ближней охраны. Текст был неудобочитаем из-за множества аббревиатур, но он одолевал страницу за страницей, тщательно изучая приложенные таблицы и обзорные схемы.
И вынужден был признать, как и остальные члены спецгруппы, что план безупречен. Эрик Мёллер знал свое дело и рассуждал верно. К тому же проблема ближней охраны была не так уж сложна. Наблюдение за пунктами, которые Мёллер называл уязвимыми, должно было начаться в полночь.
Гюнвальд Ларссон посмотрел на стенные часы. Без девяти двенадцать. Стало быть, некоторые из четырехсот сотрудников тайной полиции, занятых в операции, уже вышли под дождь.
Он отложил план сепо и перешел к периферийной охране. Дворцовый сад — уязвимый пункт не только с точки зрения Мёллера. Король и этот чертов американец будут стоять здесь, как на эстраде, являя собой удобную мишень для снайперов на мысу Бласиехольмен и острове Шеппсхольмен, не говоря уже о судах в проливе Норрстрём и у пристаней.
Полистав схемы, он успокоился. Пятерка мыслителей, другими словами, он сам, Бек, Меландер, Рённ и Скакке, все это предусмотрела. Мост на Шеппсхольмен закрыт уже несколько часов назад, дома вдоль пристани на мысу тщательно проверены. Особенно «Грандотель ройяль» с его многочисленными окнами.
Гюнвальд Ларссон вздохнул, продолжая перебирать бумаги. Под дворцовым садом подземных коммуникаций немного, их легко контролировать, послав туда людей в резиновых комбинезонах. Или таких, которые не боятся испортить свою одежду.
Часы на стене щелкнули. Ровно двенадцать.
Он поглядел на свой хронометр. Настенные часы, как всегда, ошибались, а именно, отставали на минуту и двадцать три секунды.
Гюнвальд Ларссон встал, чтобы передвинуть стрелки.
В этот момент послышался стук в дверь.
Члены группы никогда не стучались. Следовательно, это был кто-то посторонний.
— Войдите, — сказал Гюнвальд Ларссон.
В комнату вошла девушка. Не девушка, так женщина в возрасте от двадцати трех до тридцати лет.
Нерешительно глядя на Гюнвальда Ларссона, она поздоровалась:
— Привет.
— Здравствуй, — сдержанно ответил Гюнвальд Ларссон. Стал спиной к столу, скрестил руки на груди и спросил:
— Что угодно?
— А я тебя знаю. Ты Гюнвальд Ларссон из отдела насильственных преступлений.
Он промолчал.
— Но ты-то меня вряд ли знаешь.
Гюнвальд Ларссон рассматривал гостью. Пепельные волосы, голубые глаза, правильные черты. Хороший рост — метр семьдесят пять, может, чуть больше. Недурна собой. Одета просто и аккуратно: серая водолазка, отутюженные синие брюки, туфли на низком каблуке. Судя по ее подчеркнутому спокойствию, пришла неспроста. Однако он был почти уверен, что не встречался с ней раньше. И Гюнвальд Ларссон, нахмурив лоб, вперил в нее свои ярко-голубые глаза.
— Меня зовут Рут Саломонссон, — сообщила она. — Работаю в этом здании. Отдел экономических преступлений.
— Должность?
— Младший инспектор. У меня сейчас дежурство. То есть, в данную минуту перерыв.
Гюнвальд Ларссон вспомнил про свой чай, повернулся, взял чашку и опустошил ее одним духом.
— Предъявить удостоверение? — спросила она.
— Предъяви.
Она достала удостоверение из правого заднего кармана и протянула ему.
Гюнвальд Ларссон внимательно изучил его. Двадцать пять лет. Вроде бы все верно. Он спросил:
— И что тебе надо?
— Я знаю, что ты выполняешь специальное задание под непосредственным руководством комиссара Бека, полицеймейстера и начальника цепу.
— Достаточно Бека. Где ты об этом узнала?
— А, в этом доме хватает длинных языков. Еще…
— Что еще?
— Ну, говорят, будто вы разыскиваете одного человека, имени точно не помню. Но с приметами знакомилась.
— Где же?
— В отделе опознания. У меня там подруга работает.
— Если тебе есть что сказать, выкладывай.
— Ты не хочешь предложить мне сесть?
— Пока нет. Так в чем все-таки дело?
— Понимаешь, несколько недель назад…
— Дата, — перебил ее Гюнвальд Ларссон. — Меня интересуют точные факты.
Она смиренно посмотрела на него:
— Это было в понедельник четвертого ноября. Гюнвальд Ларссон ободряюще кивнул:
— Смотри-ка. Ну и что же случилось в понедельник четвертого ноября?
— Понимаешь, мы с одной подругой договорились пойти потанцевать. Зашли в «Амарант»…
Гюнвальд Ларссон снова перебил ее:
— В «Амарант»? Разве там танцуют?
Она примолкла.
— Я спрашиваю: в «Амаранте» танцуют? — повторил он.
Она вдруг смутилась и покачала головой.
— Так что же вы с подругой там делали?
— Мы… мы сели за столик в баре.
— Вместе?
— Нет.
— Что было дальше?
— Я познакомилась с одним датским коммерсантом, он назвался Ёргенсеном.
— Так. Дальше?
— Потом он проводил меня домой.
— Так. И что же там произошло?
— А как ты думаешь?
— Я не склонен к предвзятым мнениям. Особенно по поводу личной жизни других людей.
Она закусила губу, затем произнесла с вызовом:
— Мы были вместе. Лежали вместе, если выражаться культурно. Потом он ушел, и больше я его не видела.
На правом виске Гюнвальда Ларссона вздулась жила. Он обошел вокруг стола и сел. Ударил кулаком по столу с такой силой, что настенные часы остановились, по-прежнему показывая неверное время.
— Что это еще за фокусы, черт возьми, — яростно произнес он. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я развесил объявления: полиция поставляет бесплатных шлюх, обращаться в бар «Амарант»? Какие у тебя часы приема? По понедельникам от девятнадцати до двадцати трех?
— Вот уж не ожидала такого косного, старомодного взгляда, — отпарировала она. — Мне двадцать пять лет, я незамужняя, бездетная и пока не спешу замуж.
— Двадцать пять?
— Незамужняя и бездетная, — повторила она. — Разве у меня нет права на личную жизнь?
— Почему же, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Лишь бы я не был в нее замешан.
— Пожалуй, это я могу тебе гарантировать.
Недовольный ее тоном, Гюнвальд Ларссон снова ударил кулаком по столу, на сей раз так сильно, что отдалось в локте. Он поморщился.
— Эти мне женщины-легаши, которые ходят по барам и закадривают мужиков… А потом являются сюда и несут какую-то чушь про датчан.
Он поглядел на вышедшие из строя настенные часы и на свой хронометр.
— Твой перерыв, наверно, кончился. Проваливай!
— Я ведь пришла сюда, чтобы вам немного помочь, — сказала она. — Да, видно, без толку.
— Видно, так.
— Значит, остальное можно не рассказывать?
— Я не увлекаюсь порнографией.
— Я тоже.
— О чем же тогда пойдет речь?
— Этот мужчина понравился мне, — сказала она. — Образованный, симпатичный и вообще ничего.
Она холодно посмотрела на Гюнвальда Ларссона и добавила:
— Очень даже ничего. Гюнвальд Ларссон молчал.
— И дней через десять я позвонила в гостиницу, которую он мне назвал.
— Вот как.
— Вот так. А там мне ответили, что постояльца с такой фамилией нет и никогда не было.
— Жутко интересно. Не иначе, он разъезжает по разным странам и проверяет сотрудниц полиции. Собирает материал для какого-нибудь полового исследования. Потом тиснет бестселлер. Ты выговорила себе проценты с тиража?
— Ты просто невыносим.
— Ты так думаешь? — учтиво произнес Гюнвальд Ларссон.
— Как бы то ни было, вчера я встретила ту подругу. Она тоже разговаривала с ним перед тем, как мы поехали ко мне.
— И где же ты живешь?
— Карлавеген, двадцать семь.
— Спасибо. Запишу, если кто-нибудь подарит мне на рождество адресную книжку.
Ее лицо стало злым. И упрямым.
— Да только ведь не подарят, — доверительно сообщил Гюнвальд Ларссон. — Я сам покупаю себе все рождественские подарки.
— Моя подруга несколько лет работала в Дании, и она говорит, что, если он датчанин, то из какого-нибудь глухого угла. Потому что так говорили по-датски в начале века.
— А твоей подруге сколько лет?
— Двадцать восемь.
— Какая у нее профессия?
— Она изучает северные языки в университете.
Гюнвальд Ларссон на многое смотрел пренебрежительно, в том числе и на университетское образование. Однако сейчас он призадумался.
— Продолжай, — велел он.
— Сегодня я зашла в отдел регистрации иностранцев и проверила. Там он тоже не проходил.
— Как его звали, повтори?
— Рейнхард Ёргенсен.
Гюнвальд Ларссон встал и подошел к столу Меландера.
— А как он выглядел?
— Примерно как ты. Только на двадцать лет моложе. И к тому же у него баки.
— Рост как у меня?
— Около того. Но вес, наверно, поменьше.
— Людей моего роста не так уж много.
Гюнвальд Ларссон не добрал четыре сантиметра до двух метров.
— Может, на сантиметр-другой пониже.
— И он сказал, что его зовут Рейнхард?
— Да.
— Еще какие-нибудь приметы?
— Никаких. То есть, у него сильный загар, кроме…
— Кроме?
— Кроме тех мест, где у мужчин обычно нет загара.
— И говорил по-датски?
— Да. Я бы посчитала его за настоящего датчанина. Если бы не то, что сказала вчера подруга.
Гюнвальд Ларссон отыскал на столе Меландера коричневый конверт. Взвесил его на ладони, потом вытащил фотоснимок восемнадцать на двадцать четыре. Протянул Рут Саломонссон и спросил:
— Похож?
— Он самый, только снят года два назад. По меньшей мере.
Она пригляделась внимательнее.
— Плохой отпечаток.
— Это увеличение с групповой фотографии на малоформатной пленке.
— Во всяком случае, это он. Я уверена. Как его звать по-настоящему?
— Рейнхард Гейдт. Кажется, он из ЮАР. Что он говорил о своих занятиях?
— Коммерция. Купля-продажа каких-то мудреных машин.
— И ты, значит, встретила его четвертого вечером?
— Да.
— Он был один?
— Один.
— Когда ты видела его последний раз?
— На другое утро. Около шести.
— У него была своя машина?
— Я ее не видела.
— И где он, по его словам, остановился?
— В «Гранде».
— Еще что-нибудь знаешь?
— Нет. Это все.
— Ладно. Спасибо, что пришла.
— Не за что.
— У меня тут кое-что сорвалось с языка, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Насчет бесплатных шлюх, — улыбнулась она.
— Нет, — ответил он, — насчет женщин-легашей. Нам бы побольше таких.
— Теперь мой перерыв уж точно кончился, — сказала она. — Привет.
— Минутку, — остановил ее Гюнвальд Ларссон. Постучал костяшками пальцев по фотографии и сказал:
— Этот тип опасен.
— Для кого?
— Для всех. Чтобы ты знала на случай, если увидишь его снова.
— Он убил кого-нибудь?
— Многих, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Слишком многих.
В кои-то веки у Мартина Бека выдался приятный вечер. Когда он вошел на кухню, там за столом уже сидели человек семь-восемь, и все — знакомые.
Среди них был молодой парень по имени Кент, который года два назад собирался стать полицейским. Мартин Бек с тех пор не встречал его и воспользовался случаем спросить:
— Ну и как?
— С полицейским училищем?
— Ага.
— Принять-то приняли, но я не выдержал даже одного семестра. Это же сумасшедший дом какой-то.
— А где теперь работаешь?
— В коммунальном хозяйстве. Мусор вожу. И то лучше.
Как всегда, за столом у Реи шла живая, непринужденная беседа на самые разные темы.
Мартин Бек говорил мало, сидел и отдыхал. Налитое ему вино пил не спеша, маленькими глотками, решив ограничиться одним бокалом.
Лишь однажды речь коснулась пресловутого сенатора. Одни собирались участвовать в демонстрации, другие ограничились тем, что ругали правительство.
Но тут Рея заговорила о гасконской ухе и бретонских омарах, и всякая политическая дискуссия прекратилась.
Еще она сообщила, что в воскресенье думает навестить сестру, помочь кое в чем по хозяйству.
В час ночи Рея выставила всех гостей, кроме Мартина Бека, который гостем уже не считался.
— Ты будешь завтра совсем дохлый, если сейчас не ляжешь, — сказала она.
Сама Рея тоже легла сразу, однако через полчаса снова встала и отправилась на кухню. Мартин Бек услышал, как гремят противни, но он был не в силах думать о поджаренных бутербродах с ветчиной, томатом и пармезаном. И остался в постели.
Через некоторое время она вернулась, расправила простыни и легла вплотную к нему. У нее была теплая нежная кожа с чуть заметными светлыми волосками.
Вдруг она заговорила:
— Мартин?
— М-м-м.
— Я должна рассказать тебе одну вещь. Ты не спишь?
— М-м-м.
Если он этим хотел сказать, что не спит, то слегка погрешил против истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Когда чай поспел, он взял из своего ящика личную чашку; остальные пользовались пластмассовыми кружками или картонными стаканчиками.
Сидя за письменным столом, Гюнвальд Ларссон первым делом выпил несколько глотков и рассосал два кусочка сахара, чтобы согреться и восстановить нормальный состав крови. Затем достал все свои бумаги и принялся читать. У него было скверное настроение, он собрал лоб в складку над переносицей и нахмурил свои светлые брови.
Что-то стрясется, как пить дать.
Но что?
Он взял со стола Меландера составленный сепо план ближней охраны. Текст был неудобочитаем из-за множества аббревиатур, но он одолевал страницу за страницей, тщательно изучая приложенные таблицы и обзорные схемы.
И вынужден был признать, как и остальные члены спецгруппы, что план безупречен. Эрик Мёллер знал свое дело и рассуждал верно. К тому же проблема ближней охраны была не так уж сложна. Наблюдение за пунктами, которые Мёллер называл уязвимыми, должно было начаться в полночь.
Гюнвальд Ларссон посмотрел на стенные часы. Без девяти двенадцать. Стало быть, некоторые из четырехсот сотрудников тайной полиции, занятых в операции, уже вышли под дождь.
Он отложил план сепо и перешел к периферийной охране. Дворцовый сад — уязвимый пункт не только с точки зрения Мёллера. Король и этот чертов американец будут стоять здесь, как на эстраде, являя собой удобную мишень для снайперов на мысу Бласиехольмен и острове Шеппсхольмен, не говоря уже о судах в проливе Норрстрём и у пристаней.
Полистав схемы, он успокоился. Пятерка мыслителей, другими словами, он сам, Бек, Меландер, Рённ и Скакке, все это предусмотрела. Мост на Шеппсхольмен закрыт уже несколько часов назад, дома вдоль пристани на мысу тщательно проверены. Особенно «Грандотель ройяль» с его многочисленными окнами.
Гюнвальд Ларссон вздохнул, продолжая перебирать бумаги. Под дворцовым садом подземных коммуникаций немного, их легко контролировать, послав туда людей в резиновых комбинезонах. Или таких, которые не боятся испортить свою одежду.
Часы на стене щелкнули. Ровно двенадцать.
Он поглядел на свой хронометр. Настенные часы, как всегда, ошибались, а именно, отставали на минуту и двадцать три секунды.
Гюнвальд Ларссон встал, чтобы передвинуть стрелки.
В этот момент послышался стук в дверь.
Члены группы никогда не стучались. Следовательно, это был кто-то посторонний.
— Войдите, — сказал Гюнвальд Ларссон.
В комнату вошла девушка. Не девушка, так женщина в возрасте от двадцати трех до тридцати лет.
Нерешительно глядя на Гюнвальда Ларссона, она поздоровалась:
— Привет.
— Здравствуй, — сдержанно ответил Гюнвальд Ларссон. Стал спиной к столу, скрестил руки на груди и спросил:
— Что угодно?
— А я тебя знаю. Ты Гюнвальд Ларссон из отдела насильственных преступлений.
Он промолчал.
— Но ты-то меня вряд ли знаешь.
Гюнвальд Ларссон рассматривал гостью. Пепельные волосы, голубые глаза, правильные черты. Хороший рост — метр семьдесят пять, может, чуть больше. Недурна собой. Одета просто и аккуратно: серая водолазка, отутюженные синие брюки, туфли на низком каблуке. Судя по ее подчеркнутому спокойствию, пришла неспроста. Однако он был почти уверен, что не встречался с ней раньше. И Гюнвальд Ларссон, нахмурив лоб, вперил в нее свои ярко-голубые глаза.
— Меня зовут Рут Саломонссон, — сообщила она. — Работаю в этом здании. Отдел экономических преступлений.
— Должность?
— Младший инспектор. У меня сейчас дежурство. То есть, в данную минуту перерыв.
Гюнвальд Ларссон вспомнил про свой чай, повернулся, взял чашку и опустошил ее одним духом.
— Предъявить удостоверение? — спросила она.
— Предъяви.
Она достала удостоверение из правого заднего кармана и протянула ему.
Гюнвальд Ларссон внимательно изучил его. Двадцать пять лет. Вроде бы все верно. Он спросил:
— И что тебе надо?
— Я знаю, что ты выполняешь специальное задание под непосредственным руководством комиссара Бека, полицеймейстера и начальника цепу.
— Достаточно Бека. Где ты об этом узнала?
— А, в этом доме хватает длинных языков. Еще…
— Что еще?
— Ну, говорят, будто вы разыскиваете одного человека, имени точно не помню. Но с приметами знакомилась.
— Где же?
— В отделе опознания. У меня там подруга работает.
— Если тебе есть что сказать, выкладывай.
— Ты не хочешь предложить мне сесть?
— Пока нет. Так в чем все-таки дело?
— Понимаешь, несколько недель назад…
— Дата, — перебил ее Гюнвальд Ларссон. — Меня интересуют точные факты.
Она смиренно посмотрела на него:
— Это было в понедельник четвертого ноября. Гюнвальд Ларссон ободряюще кивнул:
— Смотри-ка. Ну и что же случилось в понедельник четвертого ноября?
— Понимаешь, мы с одной подругой договорились пойти потанцевать. Зашли в «Амарант»…
Гюнвальд Ларссон снова перебил ее:
— В «Амарант»? Разве там танцуют?
Она примолкла.
— Я спрашиваю: в «Амаранте» танцуют? — повторил он.
Она вдруг смутилась и покачала головой.
— Так что же вы с подругой там делали?
— Мы… мы сели за столик в баре.
— Вместе?
— Нет.
— Что было дальше?
— Я познакомилась с одним датским коммерсантом, он назвался Ёргенсеном.
— Так. Дальше?
— Потом он проводил меня домой.
— Так. И что же там произошло?
— А как ты думаешь?
— Я не склонен к предвзятым мнениям. Особенно по поводу личной жизни других людей.
Она закусила губу, затем произнесла с вызовом:
— Мы были вместе. Лежали вместе, если выражаться культурно. Потом он ушел, и больше я его не видела.
На правом виске Гюнвальда Ларссона вздулась жила. Он обошел вокруг стола и сел. Ударил кулаком по столу с такой силой, что настенные часы остановились, по-прежнему показывая неверное время.
— Что это еще за фокусы, черт возьми, — яростно произнес он. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я развесил объявления: полиция поставляет бесплатных шлюх, обращаться в бар «Амарант»? Какие у тебя часы приема? По понедельникам от девятнадцати до двадцати трех?
— Вот уж не ожидала такого косного, старомодного взгляда, — отпарировала она. — Мне двадцать пять лет, я незамужняя, бездетная и пока не спешу замуж.
— Двадцать пять?
— Незамужняя и бездетная, — повторила она. — Разве у меня нет права на личную жизнь?
— Почему же, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Лишь бы я не был в нее замешан.
— Пожалуй, это я могу тебе гарантировать.
Недовольный ее тоном, Гюнвальд Ларссон снова ударил кулаком по столу, на сей раз так сильно, что отдалось в локте. Он поморщился.
— Эти мне женщины-легаши, которые ходят по барам и закадривают мужиков… А потом являются сюда и несут какую-то чушь про датчан.
Он поглядел на вышедшие из строя настенные часы и на свой хронометр.
— Твой перерыв, наверно, кончился. Проваливай!
— Я ведь пришла сюда, чтобы вам немного помочь, — сказала она. — Да, видно, без толку.
— Видно, так.
— Значит, остальное можно не рассказывать?
— Я не увлекаюсь порнографией.
— Я тоже.
— О чем же тогда пойдет речь?
— Этот мужчина понравился мне, — сказала она. — Образованный, симпатичный и вообще ничего.
Она холодно посмотрела на Гюнвальда Ларссона и добавила:
— Очень даже ничего. Гюнвальд Ларссон молчал.
— И дней через десять я позвонила в гостиницу, которую он мне назвал.
— Вот как.
— Вот так. А там мне ответили, что постояльца с такой фамилией нет и никогда не было.
— Жутко интересно. Не иначе, он разъезжает по разным странам и проверяет сотрудниц полиции. Собирает материал для какого-нибудь полового исследования. Потом тиснет бестселлер. Ты выговорила себе проценты с тиража?
— Ты просто невыносим.
— Ты так думаешь? — учтиво произнес Гюнвальд Ларссон.
— Как бы то ни было, вчера я встретила ту подругу. Она тоже разговаривала с ним перед тем, как мы поехали ко мне.
— И где же ты живешь?
— Карлавеген, двадцать семь.
— Спасибо. Запишу, если кто-нибудь подарит мне на рождество адресную книжку.
Ее лицо стало злым. И упрямым.
— Да только ведь не подарят, — доверительно сообщил Гюнвальд Ларссон. — Я сам покупаю себе все рождественские подарки.
— Моя подруга несколько лет работала в Дании, и она говорит, что, если он датчанин, то из какого-нибудь глухого угла. Потому что так говорили по-датски в начале века.
— А твоей подруге сколько лет?
— Двадцать восемь.
— Какая у нее профессия?
— Она изучает северные языки в университете.
Гюнвальд Ларссон на многое смотрел пренебрежительно, в том числе и на университетское образование. Однако сейчас он призадумался.
— Продолжай, — велел он.
— Сегодня я зашла в отдел регистрации иностранцев и проверила. Там он тоже не проходил.
— Как его звали, повтори?
— Рейнхард Ёргенсен.
Гюнвальд Ларссон встал и подошел к столу Меландера.
— А как он выглядел?
— Примерно как ты. Только на двадцать лет моложе. И к тому же у него баки.
— Рост как у меня?
— Около того. Но вес, наверно, поменьше.
— Людей моего роста не так уж много.
Гюнвальд Ларссон не добрал четыре сантиметра до двух метров.
— Может, на сантиметр-другой пониже.
— И он сказал, что его зовут Рейнхард?
— Да.
— Еще какие-нибудь приметы?
— Никаких. То есть, у него сильный загар, кроме…
— Кроме?
— Кроме тех мест, где у мужчин обычно нет загара.
— И говорил по-датски?
— Да. Я бы посчитала его за настоящего датчанина. Если бы не то, что сказала вчера подруга.
Гюнвальд Ларссон отыскал на столе Меландера коричневый конверт. Взвесил его на ладони, потом вытащил фотоснимок восемнадцать на двадцать четыре. Протянул Рут Саломонссон и спросил:
— Похож?
— Он самый, только снят года два назад. По меньшей мере.
Она пригляделась внимательнее.
— Плохой отпечаток.
— Это увеличение с групповой фотографии на малоформатной пленке.
— Во всяком случае, это он. Я уверена. Как его звать по-настоящему?
— Рейнхард Гейдт. Кажется, он из ЮАР. Что он говорил о своих занятиях?
— Коммерция. Купля-продажа каких-то мудреных машин.
— И ты, значит, встретила его четвертого вечером?
— Да.
— Он был один?
— Один.
— Когда ты видела его последний раз?
— На другое утро. Около шести.
— У него была своя машина?
— Я ее не видела.
— И где он, по его словам, остановился?
— В «Гранде».
— Еще что-нибудь знаешь?
— Нет. Это все.
— Ладно. Спасибо, что пришла.
— Не за что.
— У меня тут кое-что сорвалось с языка, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Насчет бесплатных шлюх, — улыбнулась она.
— Нет, — ответил он, — насчет женщин-легашей. Нам бы побольше таких.
— Теперь мой перерыв уж точно кончился, — сказала она. — Привет.
— Минутку, — остановил ее Гюнвальд Ларссон. Постучал костяшками пальцев по фотографии и сказал:
— Этот тип опасен.
— Для кого?
— Для всех. Чтобы ты знала на случай, если увидишь его снова.
— Он убил кого-нибудь?
— Многих, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Слишком многих.
В кои-то веки у Мартина Бека выдался приятный вечер. Когда он вошел на кухню, там за столом уже сидели человек семь-восемь, и все — знакомые.
Среди них был молодой парень по имени Кент, который года два назад собирался стать полицейским. Мартин Бек с тех пор не встречал его и воспользовался случаем спросить:
— Ну и как?
— С полицейским училищем?
— Ага.
— Принять-то приняли, но я не выдержал даже одного семестра. Это же сумасшедший дом какой-то.
— А где теперь работаешь?
— В коммунальном хозяйстве. Мусор вожу. И то лучше.
Как всегда, за столом у Реи шла живая, непринужденная беседа на самые разные темы.
Мартин Бек говорил мало, сидел и отдыхал. Налитое ему вино пил не спеша, маленькими глотками, решив ограничиться одним бокалом.
Лишь однажды речь коснулась пресловутого сенатора. Одни собирались участвовать в демонстрации, другие ограничились тем, что ругали правительство.
Но тут Рея заговорила о гасконской ухе и бретонских омарах, и всякая политическая дискуссия прекратилась.
Еще она сообщила, что в воскресенье думает навестить сестру, помочь кое в чем по хозяйству.
В час ночи Рея выставила всех гостей, кроме Мартина Бека, который гостем уже не считался.
— Ты будешь завтра совсем дохлый, если сейчас не ляжешь, — сказала она.
Сама Рея тоже легла сразу, однако через полчаса снова встала и отправилась на кухню. Мартин Бек услышал, как гремят противни, но он был не в силах думать о поджаренных бутербродах с ветчиной, томатом и пармезаном. И остался в постели.
Через некоторое время она вернулась, расправила простыни и легла вплотную к нему. У нее была теплая нежная кожа с чуть заметными светлыми волосками.
Вдруг она заговорила:
— Мартин?
— М-м-м.
— Я должна рассказать тебе одну вещь. Ты не спишь?
— М-м-м.
Если он этим хотел сказать, что не спит, то слегка погрешил против истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50