Мы накалываем живое существо на металлический крючок, чтобы приманить другое живое существо, которое стремимся поймать и задушить, да еще называем это спортом. Как вы понимаете, джентльмены, я говорю о рыбной ловле.
— Мы понимаем вас, мистер Перривезер, — ответил комментатор. — Тем более естественны такие высказывания в ваших устах, ведь вы — один из ведущих защитников природы в Америке. Но что вы скажете об убийстве целой команды рыболовецкого судна?
— А что можно сказать о тех миллионах смертей, которые случаются ежедневно, а наша пристрастная пресса о них даже не упоминает? В конце концов, Союз освобождения видов всего лишь хочет привлечь общественное внимание к жестокостям, творимым от имени в его человечества при активной поддержке правительства.
— Каким жестокостям? — спросил журналист. И по национальному телевидению Валдрон Перривезер III, наследник всего состояния Перривезеров, красивый молодой блондин, изяществом черт обязанный тому, что деньги Перривезеров всегда женились на красоте, перечислил все жестокости, творимые американскими деньгами. Массовые убийства насекомых. Отравление рыбы и воздуха. Узаконенное убийство лосей, именуемое охотой.
Валдрон Перривезер не видел большого толка в движениях, которые защищали только те живые существа, которые и так уже были очевидными любимцами публики, вроде домашних животных, птиц и разных красивых представителей животного царства.
— А как насчет гусениц? — вопрошал мистер Перривезер. — Повсеместно ученые ищут средство, которое бы останавливало дыхание у этого существа. Это напоминает мне нацистские газовые камеры.
— Но разве гусеницы не уничтожают посевы? — спросили его.
— Человек поступает точно так же, — ответствовал Перривезер.
— Каким же образом человек уничтожает посевы?
— Точно таким же, что и гусеницы. Он их съедает, — сказал мистер Перривезер. — Но когда гусеница пытается воспользоваться щедрым даром земли, мы торопимся уничтожить ее химикалиями. Пора нам отказаться от своей антропоцентрической пристрастности. Мы должны все вместе жить на этой планете, или мы все ее потеряем.
С этим замечанием он покинул студию под вежливые аплодисменты.
Однако некоторые журналисты уже заговорили о необходимости нового взгляда на малые создания этого мира, и кое-кто среди публики одобрительно кивал головой. Для человека, не одобрившего убийства Уинстона Хоага, или владельца скотоводческого ранчо, или буровой команды, чьи родственники вынуждены были похоронить обезглавленные тела в закрытых гробах, Валдрон Перривезер III сделал достаточно много для поддержки деятельности СОВ.
Перривезер вернулся в свое роскошное имение в Беверли, штат Массачусетс. То была гигантская каменная крепость, расположенная на холме с видом на Атлантику. Перривезеры правили здесь больше полутора веков. Вокруг особняка Перривезера не было ухоженных лужаек, там росла только высокая, некошенная трава, где могли гнездиться птицы и жить насекомые. Никакие пестициды никогда не касались полей Перривезера.
Слуга, осмелившийся бы воспользоваться репеллентом против москитов во время их массового вылета, был бы немедленно уволен. Перривезер не употреблял даже противомоскитных сеток, предпочитая так называемый «гуманистический подход». Это означало, что слуги должны были целую ночь обмахивать веерами семейство Перривезеров, дабы легкий ветерок, возникающий при этом, не позволял москитам коснуться драгоценной плоти членов клана Перривезеров. Разумеется, согласно подлинно перривезеровской традиции, слуги эти днем тоже работали.
То, что Перривезеры выказывали нравственное отношение к насекомым еще не означало, будто в финансовых делах они дураки. В конце концов, они представляли собой высший образчик благоразумия и порядочности.
При въезде на территорию поместья роллс-ройс Перривезера остановился. Шофер вышел из машины и нагнулся, а Валдрон взгромоздился ему на спину, дабы его отнесли к огромному каменному дому. Валдрон не любил передвигаться у себя в поместье машиной, так как не слишком доверял очищающим фильтрам и не хотел повредить своим «малым соседям», то есть мухам, червям и москитам.
А в тот день он особенно торопился добраться до главного дома и нетерпеливо бил шофера каблуками в бока, дабы заставить его передвигаться побыстрее. И он никак не мог понять, что случилось с шофером, когда пожилой человек вдруг весь покрылся потом и буквально у самой лестницы вдруг вздрогнул и скорчился, едва не сбросив Перривезера на землю.
Валдрон перешагнул через скрючившегося на земле человека, заметив при этом дворецкому, что шофера, видно, плохо подготовили. Затем Валдрон торопливо направился в отдаленную комнату, отгороженную от остального дома металлической дверью и сетью, покрывавшей стены как изнутри, так и снаружи помещения.
Воздух поступал в комнату по трубам. Их отверстия тоже покрывала мелкоячеистая сетка. Температура строго поддерживалась на уровне 27 градусов С. Сильный запах разложения, исходивший от перезрелых фруктов и подгнившего мяса, делал воздух в комнате таким плотным, что Валдрону даже показалась, будто он может плавать в нем.
Седовласый человек в белом халате, склонившись над микроскопом, разглядывал что-то, лежавшее в чашечке Петри. От жары он сильно потел и все время сплевывал в ведро. Однажды ученый пожаловался, что воздух в помещении такой тяжелый, что его можно попробовать на вкус, но сделав это, едва ли удастся удержать в желудке его содержимое.
— Я плачу вам вполне достаточно, чтобы вы могли позволить себе кормиться интравенозно, — напомнил ему Перривезер, и ученый перестал жаловаться.
— Уже готово? — спросил Перривезер.
— Еще нет, — ответил ученый. — Пока они еще в яичках.
— Дайте посмотреть, — нетерпеливо потребовал Перривезер.
Ученый отошел в сторону, и Перривезер склонился к микроскопу, коснувшись ресницами линз. И тут Валдрон увидел их — шевелящиеся, белые и огромные, ничего более восхитительного он еще в жизни не видел.
— Они прелестны, — сказал Перривезер. — С ними ведь все будет в порядке, не так ли?
— Вы их имеете в виду?
— Ну, разумеется, их. С ними ведь ничего не может случиться? — резко переспросил Перривезер.
— Мистер Перривезер, я не думаю, что вам стоит беспокоиться об этих личинках.
Перривезер удовлетворенно кивнул и снова посмотрел в микроскоп, погрузившись в созерцание блюдца с личинками, жадно пожирающими гнилое мясо.
— Цып-цып-цып, — ласково забормотал Валдрон Перривезер.
Глава вторая
Его звали Римо, и он знал старые дома так же хорошо, как врач знает кровеносную систему человека. Ему трудно было припомнить, с какого времени он научился так хорошо понимать эти строения, Римо просто стал чувствовать, как работала голова у строителей, где они должны были сделать проход, где оставить свободное пространство, а где им этого пространства не хватило.
Но только после того, как он уже очень долго изучал эти старые строения, Римо обнаружил, что стоит ему раз взглянуть на дом — и он уже знает, как проникнуть в его тайники так же верно, как врач знает, где проходит вена.
Итак, Римо знал, что в подвале этого дома обнаружится шахта для кухонного подъемника, и находится она позади лифта. Знал он и то, что шахту будет прикрывать на первый взгляд очень надежная стена. Он прижал правую ладонь к оштукатуренной стене и ощутил ее сухость, почувствовал сгустившуюся вокруг темноту, на языке держался неистребимый в подвале бостонской Дальней набережной запах угля.
Он прижал руку к стене и надавил с постепенно возрастающей силой так, чтобы не наделать слишком много шума. Подвальная стена с тихим стоном уступила. Старая шахта подъемника была на месте. Римо аккуратно собрал куски штукатурки, держа их на ладонях с загнутыми пальцами — точь-в-точь молчаливый орел с мягкими когтями, и тихо сложил весь мусор горкой на полу.
Потом сунул руку в образовавшуюся дыру и нашарил старую металлическую штуковину, шершавую от ржавчины и крошащуюся от прикосновения. Ручка двери, закрывавшей подъемник. Римо даже не потрудился повернуть эту ручку. Он чувствовал, что она рассыплется у него в руках, поэтому он просто надавил на старое трухлявое дерево, и оно тихо поддалось, мягко рассыпая сухую пыль.
Эти подъемники предназначались для посыльных, которые обычно не допускались в парадные вестибюли аристократических особняков Дальней набережной. Собственно, подъемник представлял собой обычный ящик, который поднимали на веревке. Посыльный клал пакет с покупками в ящик, тянул за веревку — ящик поднимался на нужный этаж.
Как и в большинстве других запечатанных подъемниках, ящик и веревка давно уже были убраны. Теперь осталась всего лишь темная, душная шахта, и Римо осторожно передвигался по ней, прекрасно зная, что кирпич, который он ощущал под ладонями, может легко раскрошиться, если надавить посильнее. Нельзя было даже сказать, что он карабкался по кирпичам, скорее он стал как бы частью стены и создавал устремленное вверх движение.
Римо был худым человеком с широкими запястьями, одет в черную майку и черные свободные штаны. На ногах — обычные мягкие туфли, они плавно скользили вверх по мере того, как Римо подтягивался все выше и выше по узкой темной шахте. И тут за стеной он услышал голоса.
Римо сделал нечто вроде мостика, упершись пальцами левой руки в одну стену, а правую прижав к другой, так, в подвешенном состоянии он замер, прислушиваясь. Когда речь идет о подъеме вверх, продвижение — отнюдь не самая трудная часть. Ведь любое движение обладает инерцией, оно удерживает тебя, но вот остановившееся тело неминуемо должно упасть, поэтому Римо удерживался на весу, цепляясь ладонями за стены и постоянно меняя силу, с которой его пальцы давили на кирпич, чтобы не утерять той слитности со стеной, что ему давало движение.
Он услышал, как кто-то спросил:
— Что плохого может случиться? Ну, что? Говори.
— Да говорю тебе, я боюсь. Страшно боюсь! Ты только посмотри, как их много. Мне хочется просто удрать. Забыть о том, что мы нашли, и благодарить нашу счастливую звезду за то, что они этого еще не знают.
Обладатель первого голоса рассмеялся.
— Малыш, — начал он. — Мы еще никогда в жизни не были в такой безопасности. Это же не преступление. Это они совершают преступление. Это они нарушают закон, а вовсе не мы. Им и следует бояться. Да еще как! У них давно должны быть штаны мокрые от страха.
— Ну, не знаю. Все же по-моему лучше бы нам махнуть на это рукой.
— Да послушай, с нами ничего не может случиться.
— Это не наши записи.
— И что с того?
— Они совершенно случайно попали на монитор сканера одного из наших исследователей.
— Вот видишь, ты сам только что подтвердил, — вступил первый мужчина, — что мы ничего не крали.
— Но ведь они не наши!
— Фактическое владение — это уже девяносто процентов для обоснования законности. Если эти записи, эти восхитительные записи, принадлежат не нам, то кому же?
— Они принадлежат тому санаторию в Рай, штат Нью-Йорк, который мы нашли. Санаторию Фолкрофт.
— Сегодня я разговаривал с тамошним директором. Он утверждает, что записи эти не его.
— Ладно, тогда как насчет компьютерной сети в Сент-Мартин? Это должно быть как-то связано с ними.
— Сент-Мартин. Послушай, это же шикарный курортный островок на Карибском море. Неужели ты думаешь, там кому-то нужны эти записи?
— Я думаю, что записи, находящиеся в Фолкрофте продублированы на Сент-Мартине. Вероятно для того, чтобы сохранить их при случайном стирании памяти. И я так же полагаю, что это секретные правительственные данные, и нам бы следовало держаться от них как можно дальше.
— А мы поможем им и дальше оставаться такими же секретными. Мы никому ничего не расскажем. Просто вся эта расчудесная информация поможет нам стать богатыми, как Крез.
Второй собеседник издал звук, напоминающий тихий стон.
— Сам же знаешь, все это данные о преступности в Америке. На распечатках есть файлы о том, как кто-то передавал ФБР, ребятам из отдела по борьбе с наркотиками и местным полицейским информацию, которая помогла отправить за решетку некоторых проходимцев. Я думаю, таким образом наше правительство пытается удержать страну, чтобы она не развалилась на части, и, черт подери, по-моему мы должны оставить их в покое. Эта страна была к нам добра. И если какое-то секретное агентство помогает ей выжить, то так тому и быть.
— Чего это ради? — спросил первый собеседник.
— Потому что воровать — плохо. Эти люди стараются быть хорошими. А что мы хотим сделать? Заработать немного денег? Эта страна уже и так дала нам возможность разбогатеть.
— Твои доводы не очень убедительны. Ты должен был доказать, что мне могут причинить ущерб.
— А что если у них есть какие-то свои коммандос или на них кто-то работает? — спросил первый.
— Нет. Компьютер ясно показывает, что только один человек имеет право применять насилие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32