Эти белые — а зануды почему-то всегда почти были белыми — готовы горстями раздавать лекарства племенам, существование которых вообще не имеет никакого значения.
Совершенно также обращался с африканцами старый колониальный режим с его белыми докторами. Все члены комитета находили подобное поведение крайне предосудительным. Ну и естественно, когда белая девушка выдвинула предложение о том, что белым докторам следует немедленно ринуться в африканские страны, где они вели бы себя совершенно также, как былые колонизаторы, и лечили, кого ни попадя, Комитет по безопасности и неотъемлемым правам борющихся угнетенных народов не только привычно проголосовал за осуждение империализма, расизма и сионизма, но и вынес предупреждение неосмотрительной юной особе:
— Мисс Вортингтон, мы более не желаем слышать о сезоне дождей на африканских равнинах. За кого вы себя принимаете? Если бы мы с вами и правда находились в Африке, то вас бы живо отправили за парой коз и кувшином бананового вина.
А потому для членов комитета оказалось страшным ударом полученное два часа спустя известие, что они все направляются в Центральную Африку, дабы, кроме всего прочего, бороться с жуком. Служащие в Париже были поставлены в известность. Коктейль-вечер отменен. В комнатах, устланных потрясающими коврами и заставленных мебелью в стиле Людовика XIV, делегаты с недоверием выслушали сообщение и послали телекс с просьбой подтвердить поразительное известие.
— Повторите сообщение, — просили ошарашенные делегаты.
И оно было повторено: «Всем делегатам МОЗСХО приготовиться к вылету в Увенду для проведения обработки феромоном территорий, зараженных жуком Унга».
— О Господи, — выдохнул один из координационных исполнительных директоров МОЗСХО — всего их было сорок семь, получали они больше ста тысяч долларов ежегодно, так как за меньшую сумму никто не в состоянии вести нормальный цивилизованный образ жизни в большом городе. — Я приехал из Увенды. И хотел никогда туда не возвращаться. Что это за внезапная перемена?
Амабаса Франсуа Ндо, генеральный директор МОЗСХО, в своем королевском номере около представительства ООН в Нью-Йорке выслушал мощный хор жалоб, исходивших от делегатов, разбросанных по крупнейшим столичным городам Европы и Америки. Понял ли он, что его дальнейшее пребывание на посту генерального директора зависит от этих делегатов? И если им действительно придется покинуть уютные гнездышки в Париже, Риме, Нью-Йорке, и в Беверли Хиллз, и в Лас-Вегасе, чтобы отправиться в Центральную Африку, директор вправе ожидать бунта.
Готов ли он совладать с массовым бунтом делегатов?
Готов ли он слететь со своего высокого поста?
Готов ли он лично вернуться на африканские равнины, куда столь бесцеремонно велел отправляться всем делегатам?
— Да, — отвечал Анабаса Франсуа Ндо.
Он отвечал «да» на все вопросы.
Потому что готов был сделать все, что угодно, лишь бы больше никогда не встречаться с этим типом в кимоно.
Глава шестая
Дара Вортингтон вышла с заседания комитета в слезах. Долгие годы длилась борьба с самым стойким и упорным насекомым-вредителем на земле, гибли ученые, но вот, наконец, лаборатории МОЗСХО и бедный доктор Ревитс достигли успеха и выделили ту единственную химическую субстанцию, которая может победить чуму, обрушившуюся на Центральную Африку.
А теперь она, похоже, совершила какую-то грубую ошибку, запутавшись в хитросплетениях внутренней политики МОЗСХО. Видимо, работая с учеными, она потеряла былые связи с администрацией организации. Как бы там ни было, это уже не важно. Главное, она сама каким-то образом уничтожила тот единственный шанс, который давал народам Центральной Африки возможность пережить сезон дождей. Всю жизнь доктор Ревитс работал над своим исследованием, а она взяла и на простом заседании комитета погубила дело его жизни.
Она все сделала неправильно. Девушка проплакала всю обратную дорогу до Вашингтона. В это время туда как раз отправлялся реактивный самолет МОЗСХО, но исполнительному директору координационного комитета Наблюдателей освободительного фронта потребовалась вся грузоподъемность самолета для доставки ящиков с коньяком «Дом Периньон», поэтому Даре пришлось добираться рейсовым автобусом.
Возвращаясь в лаборатории, она не знала, как посмотрит в глаза исследователям, каждый из которых уде знал, что доктору Ревитсу удалось в конце концов разрешить казалось бы безнадежную загадку жука Унга и победить этого неукротимого вредителя. Тысячи, а возможно, и миллионы жизней были бы спасены, но теперь средство даже не станут опробовать.
Она мельком подумала о том, что результаты Ревитса можно было бы показать в каком-нибудь американском или французском учреждении, связанном со здравоохранением. Но если где-то просочится информация о том, что она предает МОЗСХО, обращаясь к странам Первого мира, ни одна уважающая себя страна Третьего мира вообще не допустит к себе ни единой медицинской команды. Еще только начиная работать в МОЗСХО, Дара быстро усвоила, что общаясь с представителями Третьего мира, всегда следует принимать во внимание неизменный и очень сильный «комплекс неполноценности».
Он пропитывал буквально все. Собственно говоря, его можно было назвать характерной чертой Третьего мира.
И дело тут отнюдь не в цвете кожи, потому что Япония ведь не считается страной Третьего мира, а между тем ее жители тоже не белые. Хотя другие народы, которые могли бы считаться принадлежащими к белой расе, составляли часть Третьего мира; похоже, членской карточкой в объединение стран Третьего мира часто служила неспособность населения производить что-либо полезное для всего остального человечества.
— Мусорные страны, — как выразился один экономист. — Единственное, что они способны делать в экономике — это вырабатывать сырье, в котором нуждаются индустриальные страны. А потом эти развитые народы дают им деньги, которые вновь возвращаются в индустриальные страны, так как Третий мир не производит ничего стоящего даже для самого себя.
Дара Вортингтон не могла согласиться со столь жесткой оценкой. Народ не может быть мусором, даже если его правительство вовсе не заботится о населении своей страны. Дара вместе с родителями занималась миссионерской работой в Африке, и тамошний народ показался ей добрым и милым. Она вообще любила людей и, чтобы помочь им, готова была на все. Она видела, как страдают страны, опустошенные смертоносным нашествием насекомых. Она видела гордых и достойных африканских фермеров, в отчаянии смотревших на поля, где в течение многих лет упорно трудились их семьи, но насекомые первыми добрались до урожая, и людям остались лишь жалкие, бесполезные обглодыши.
В более развитых странах такое несчастье означало лишь, что фермер потеряет деньги, в худшем случае, вынужден будет сменить род занятий. Но в Третьем мире это означало то же, что и всегда с тех самых времен, когда человек впервые вышел из пещеры: смерть.
Именно поэтому Дара Вортингтон начала работать на МОЗСХО. Поэтому она с легкостью готова была примириться с махинациями и унижением, которому неизменно подвергались члены научного подразделения МОЗСХО. Дару не заботили сотни миллионов долларов, потраченных на частные самолеты, и состояния, выданные на роскошные особняки. По крайней мере, хоть немного денег шло на помощь людям, крайне нуждавшимся в ней — и это было важно для Дары. За это она отвечала в своем подразделении, а вот теперь она потеряла голову и слишком дерзко выступила на заседании комитета МОЗСХО, заявила, что надо начинать действовать до начала сезона дождей — и проиграла. Если б только она не была в таком отчаянии, не переживала так сильно смерть доктора Ревитса, она никогда бы не посмела высказаться столь прямо и открыто. Вместо этого надо было подыскать благожелательного делегата, пригласить его на дорогостоящий ужин и убедить самому выдвинуть предложение о борьбе с вредителем. Разумеется, он приписал бы себе все заслуги, выдал работу за очередное достижение Третьего мира. Но это уже было бы неважно, главное — так средство доктора Ревитса заработало бы.
Но на этот раз Дара проиграла, и она плакала всю дорогу до Вашингтона. В лаборатории она обнаружила, что новые исследователи, видимо, вовсе не обеспокоены смертью своего коллеги. Пожилой азиат только поинтересовался, почему она плакала. А привлекательный физически, но такой несносный американец, похоже, еще более расхвастался, распространяясь о своем величайшем открытии, которое затмит скромные достижения бедного доктора Ревитса.
— Я расстроена, потому что по собственной глупости, кажется, приговорила к смерти тысячи людей.
— С каких это пор вы стали выпускником Вест-Пойнта или Аннаполиса? — поинтересовался Римо.
— Вы просто животное, — отрезала Дара.
— Приходится привыкать к его поведению, — заметил Чиун.
— Как вам это удается? — спросила Дара.
— Должен признаться, что иногда и сам не знаю, как, — ответствовал Чиун.
— Я ведь до сих пор так и не ношу кимоно, — сказал Римо.
— Он отказывается носить кимоно? — спросила Дара у Чиуна.
Чиун сдержанно кивнул.
— Как печально, — заметила Дара.
— Вы мудры не по летам, — сказал ей Чиун.
— Нет. Если бы я и правда была умной, мне бы удалось заставить МОЗСХО принять открытие доктора Ревитса и начать его применение.
— А почему это так сложно? — спросил Римо.
— Вам не понять, — отмахнулась Дара.
— Может, да, — согласился Римо, — а может и нет.
Дара объяснила им, какую политику проводят страны Третьего мира внутри МОЗСХО.
— Вы совершенно правы, — согласился Римо. — Мне этого не понять. Но послушайте. Нам бы тоже хотелось, чтобы открытие было проверено на деле. По-моему, это должно привлечь к нам внимание огромного количества людей.
— Но хоть не убийц? — переспросила Дара. — У нас тут уже было достаточно убийц.
— А может и недостаточно, — заметил Римо, думая о тех убийцах, которые все еще были живы.
— Да как только у вас язык поворачивается произносить такие вещи?
— Я еще и губами шевелю, — ответил Римо.
— Мы бы хотели помочь, — произнес Чиун.
— Вы так добры.
— Человек учится доброте, ежедневно сталкиваясь с неблагодарностью, — ответствовал Чиун.
— Но вы не можете тут помочь. Ведь вы не знаете всех хитросплетений Третьего мира и его политики, а уж тем более на международном уровне.
— А с кем нам следовало бы поговорить? — спросил Римо.
— Вам до них не добраться. Это высокопоставленные международные шишки. У них дипломатическая неприкосновенность. И они все богаты, так как кормятся на своих постах. Купить их нельзя. Да и вообще ничего нельзя сделать.
— А кто самый влиятельный и могущественный человек в МОЗСХО?
— Амабаса Франсуа Ндо. Он генеральный директор.
— Где он находится?
— Предполагалось, что сегодня вечером он должен прилететь из Парижа, — ответила Дара.
— Из какого он племени? — спросил Чиун.
— Но ведь не станете же вы обращаться к генеральному директору, как к рядовому члену племени, — ответила Дара.
— И все же, из какого он племени? — настаивал Чиун.
— Я действительно не знаю.
— Мы это выясним, — сказал Чиун.
— Вы никогда не должны обращаться к генеральному директору, как к представителю племени, — сказала Дара. — Таким путем вы ничего не добьетесь. Он просто велит своим телохранителям вышвырнуть вас из комнаты и, что вполне возможно, даже через окно. Он очень гордый человек.
— Вы просто приготовьте нам материалы открытия доктора Ревитса, а о том, чтобы убедить Ндо, мы позаботимся сами, — сказал Римо.
— Вы имеете в виду антииммунные молекулы феромона? — переспросила Дара.
— Верно. Именно их, — ответил Римо.
— Совершенно верно, — подтвердил и Чиун.
В конце концов, предполагалось, что они — ученые.
Амабаса Франсуа Ндо услышал, как его пилот с гнусавым английским акцентом объявил, что дипломатический самолет МОЗСХО идет на посадку в Международном аэропорту Кеннеди. Амабаса сжег тонкий ломтик шатобриана перед изображением бога Га, деревянной статуэткой, изготовленной из первой ивы, поваленной первой бурей сезона дождей. Добрый Га защищал человека в опасные времена. Добрый Га обратил взгляд на мальчика племени инути и сделал его большим человеком, сделал его генеральным директором международной организации.
Ндо всегда имел при себе изображение Га. Он взял его и в Сорбонну, когда был юным и бедным и жил на нищенское пособие, выделяемое французским колониальным правительством.
Его послали учиться в школу, и там он присоединился к революционному движению за изгнание Франции с земель инути. Французы проложили для инути дороги, учредили для инути полицию, построили больницы для инути и дали законы и право землям инути. Но французы жили в больших домах, а инути — подавали им напитки на прохладных белых верандах, и неприкасаемые, холодные, белые дамы присматривали за прислугой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Совершенно также обращался с африканцами старый колониальный режим с его белыми докторами. Все члены комитета находили подобное поведение крайне предосудительным. Ну и естественно, когда белая девушка выдвинула предложение о том, что белым докторам следует немедленно ринуться в африканские страны, где они вели бы себя совершенно также, как былые колонизаторы, и лечили, кого ни попадя, Комитет по безопасности и неотъемлемым правам борющихся угнетенных народов не только привычно проголосовал за осуждение империализма, расизма и сионизма, но и вынес предупреждение неосмотрительной юной особе:
— Мисс Вортингтон, мы более не желаем слышать о сезоне дождей на африканских равнинах. За кого вы себя принимаете? Если бы мы с вами и правда находились в Африке, то вас бы живо отправили за парой коз и кувшином бананового вина.
А потому для членов комитета оказалось страшным ударом полученное два часа спустя известие, что они все направляются в Центральную Африку, дабы, кроме всего прочего, бороться с жуком. Служащие в Париже были поставлены в известность. Коктейль-вечер отменен. В комнатах, устланных потрясающими коврами и заставленных мебелью в стиле Людовика XIV, делегаты с недоверием выслушали сообщение и послали телекс с просьбой подтвердить поразительное известие.
— Повторите сообщение, — просили ошарашенные делегаты.
И оно было повторено: «Всем делегатам МОЗСХО приготовиться к вылету в Увенду для проведения обработки феромоном территорий, зараженных жуком Унга».
— О Господи, — выдохнул один из координационных исполнительных директоров МОЗСХО — всего их было сорок семь, получали они больше ста тысяч долларов ежегодно, так как за меньшую сумму никто не в состоянии вести нормальный цивилизованный образ жизни в большом городе. — Я приехал из Увенды. И хотел никогда туда не возвращаться. Что это за внезапная перемена?
Амабаса Франсуа Ндо, генеральный директор МОЗСХО, в своем королевском номере около представительства ООН в Нью-Йорке выслушал мощный хор жалоб, исходивших от делегатов, разбросанных по крупнейшим столичным городам Европы и Америки. Понял ли он, что его дальнейшее пребывание на посту генерального директора зависит от этих делегатов? И если им действительно придется покинуть уютные гнездышки в Париже, Риме, Нью-Йорке, и в Беверли Хиллз, и в Лас-Вегасе, чтобы отправиться в Центральную Африку, директор вправе ожидать бунта.
Готов ли он совладать с массовым бунтом делегатов?
Готов ли он слететь со своего высокого поста?
Готов ли он лично вернуться на африканские равнины, куда столь бесцеремонно велел отправляться всем делегатам?
— Да, — отвечал Анабаса Франсуа Ндо.
Он отвечал «да» на все вопросы.
Потому что готов был сделать все, что угодно, лишь бы больше никогда не встречаться с этим типом в кимоно.
Глава шестая
Дара Вортингтон вышла с заседания комитета в слезах. Долгие годы длилась борьба с самым стойким и упорным насекомым-вредителем на земле, гибли ученые, но вот, наконец, лаборатории МОЗСХО и бедный доктор Ревитс достигли успеха и выделили ту единственную химическую субстанцию, которая может победить чуму, обрушившуюся на Центральную Африку.
А теперь она, похоже, совершила какую-то грубую ошибку, запутавшись в хитросплетениях внутренней политики МОЗСХО. Видимо, работая с учеными, она потеряла былые связи с администрацией организации. Как бы там ни было, это уже не важно. Главное, она сама каким-то образом уничтожила тот единственный шанс, который давал народам Центральной Африки возможность пережить сезон дождей. Всю жизнь доктор Ревитс работал над своим исследованием, а она взяла и на простом заседании комитета погубила дело его жизни.
Она все сделала неправильно. Девушка проплакала всю обратную дорогу до Вашингтона. В это время туда как раз отправлялся реактивный самолет МОЗСХО, но исполнительному директору координационного комитета Наблюдателей освободительного фронта потребовалась вся грузоподъемность самолета для доставки ящиков с коньяком «Дом Периньон», поэтому Даре пришлось добираться рейсовым автобусом.
Возвращаясь в лаборатории, она не знала, как посмотрит в глаза исследователям, каждый из которых уде знал, что доктору Ревитсу удалось в конце концов разрешить казалось бы безнадежную загадку жука Унга и победить этого неукротимого вредителя. Тысячи, а возможно, и миллионы жизней были бы спасены, но теперь средство даже не станут опробовать.
Она мельком подумала о том, что результаты Ревитса можно было бы показать в каком-нибудь американском или французском учреждении, связанном со здравоохранением. Но если где-то просочится информация о том, что она предает МОЗСХО, обращаясь к странам Первого мира, ни одна уважающая себя страна Третьего мира вообще не допустит к себе ни единой медицинской команды. Еще только начиная работать в МОЗСХО, Дара быстро усвоила, что общаясь с представителями Третьего мира, всегда следует принимать во внимание неизменный и очень сильный «комплекс неполноценности».
Он пропитывал буквально все. Собственно говоря, его можно было назвать характерной чертой Третьего мира.
И дело тут отнюдь не в цвете кожи, потому что Япония ведь не считается страной Третьего мира, а между тем ее жители тоже не белые. Хотя другие народы, которые могли бы считаться принадлежащими к белой расе, составляли часть Третьего мира; похоже, членской карточкой в объединение стран Третьего мира часто служила неспособность населения производить что-либо полезное для всего остального человечества.
— Мусорные страны, — как выразился один экономист. — Единственное, что они способны делать в экономике — это вырабатывать сырье, в котором нуждаются индустриальные страны. А потом эти развитые народы дают им деньги, которые вновь возвращаются в индустриальные страны, так как Третий мир не производит ничего стоящего даже для самого себя.
Дара Вортингтон не могла согласиться со столь жесткой оценкой. Народ не может быть мусором, даже если его правительство вовсе не заботится о населении своей страны. Дара вместе с родителями занималась миссионерской работой в Африке, и тамошний народ показался ей добрым и милым. Она вообще любила людей и, чтобы помочь им, готова была на все. Она видела, как страдают страны, опустошенные смертоносным нашествием насекомых. Она видела гордых и достойных африканских фермеров, в отчаянии смотревших на поля, где в течение многих лет упорно трудились их семьи, но насекомые первыми добрались до урожая, и людям остались лишь жалкие, бесполезные обглодыши.
В более развитых странах такое несчастье означало лишь, что фермер потеряет деньги, в худшем случае, вынужден будет сменить род занятий. Но в Третьем мире это означало то же, что и всегда с тех самых времен, когда человек впервые вышел из пещеры: смерть.
Именно поэтому Дара Вортингтон начала работать на МОЗСХО. Поэтому она с легкостью готова была примириться с махинациями и унижением, которому неизменно подвергались члены научного подразделения МОЗСХО. Дару не заботили сотни миллионов долларов, потраченных на частные самолеты, и состояния, выданные на роскошные особняки. По крайней мере, хоть немного денег шло на помощь людям, крайне нуждавшимся в ней — и это было важно для Дары. За это она отвечала в своем подразделении, а вот теперь она потеряла голову и слишком дерзко выступила на заседании комитета МОЗСХО, заявила, что надо начинать действовать до начала сезона дождей — и проиграла. Если б только она не была в таком отчаянии, не переживала так сильно смерть доктора Ревитса, она никогда бы не посмела высказаться столь прямо и открыто. Вместо этого надо было подыскать благожелательного делегата, пригласить его на дорогостоящий ужин и убедить самому выдвинуть предложение о борьбе с вредителем. Разумеется, он приписал бы себе все заслуги, выдал работу за очередное достижение Третьего мира. Но это уже было бы неважно, главное — так средство доктора Ревитса заработало бы.
Но на этот раз Дара проиграла, и она плакала всю дорогу до Вашингтона. В лаборатории она обнаружила, что новые исследователи, видимо, вовсе не обеспокоены смертью своего коллеги. Пожилой азиат только поинтересовался, почему она плакала. А привлекательный физически, но такой несносный американец, похоже, еще более расхвастался, распространяясь о своем величайшем открытии, которое затмит скромные достижения бедного доктора Ревитса.
— Я расстроена, потому что по собственной глупости, кажется, приговорила к смерти тысячи людей.
— С каких это пор вы стали выпускником Вест-Пойнта или Аннаполиса? — поинтересовался Римо.
— Вы просто животное, — отрезала Дара.
— Приходится привыкать к его поведению, — заметил Чиун.
— Как вам это удается? — спросила Дара.
— Должен признаться, что иногда и сам не знаю, как, — ответствовал Чиун.
— Я ведь до сих пор так и не ношу кимоно, — сказал Римо.
— Он отказывается носить кимоно? — спросила Дара у Чиуна.
Чиун сдержанно кивнул.
— Как печально, — заметила Дара.
— Вы мудры не по летам, — сказал ей Чиун.
— Нет. Если бы я и правда была умной, мне бы удалось заставить МОЗСХО принять открытие доктора Ревитса и начать его применение.
— А почему это так сложно? — спросил Римо.
— Вам не понять, — отмахнулась Дара.
— Может, да, — согласился Римо, — а может и нет.
Дара объяснила им, какую политику проводят страны Третьего мира внутри МОЗСХО.
— Вы совершенно правы, — согласился Римо. — Мне этого не понять. Но послушайте. Нам бы тоже хотелось, чтобы открытие было проверено на деле. По-моему, это должно привлечь к нам внимание огромного количества людей.
— Но хоть не убийц? — переспросила Дара. — У нас тут уже было достаточно убийц.
— А может и недостаточно, — заметил Римо, думая о тех убийцах, которые все еще были живы.
— Да как только у вас язык поворачивается произносить такие вещи?
— Я еще и губами шевелю, — ответил Римо.
— Мы бы хотели помочь, — произнес Чиун.
— Вы так добры.
— Человек учится доброте, ежедневно сталкиваясь с неблагодарностью, — ответствовал Чиун.
— Но вы не можете тут помочь. Ведь вы не знаете всех хитросплетений Третьего мира и его политики, а уж тем более на международном уровне.
— А с кем нам следовало бы поговорить? — спросил Римо.
— Вам до них не добраться. Это высокопоставленные международные шишки. У них дипломатическая неприкосновенность. И они все богаты, так как кормятся на своих постах. Купить их нельзя. Да и вообще ничего нельзя сделать.
— А кто самый влиятельный и могущественный человек в МОЗСХО?
— Амабаса Франсуа Ндо. Он генеральный директор.
— Где он находится?
— Предполагалось, что сегодня вечером он должен прилететь из Парижа, — ответила Дара.
— Из какого он племени? — спросил Чиун.
— Но ведь не станете же вы обращаться к генеральному директору, как к рядовому члену племени, — ответила Дара.
— И все же, из какого он племени? — настаивал Чиун.
— Я действительно не знаю.
— Мы это выясним, — сказал Чиун.
— Вы никогда не должны обращаться к генеральному директору, как к представителю племени, — сказала Дара. — Таким путем вы ничего не добьетесь. Он просто велит своим телохранителям вышвырнуть вас из комнаты и, что вполне возможно, даже через окно. Он очень гордый человек.
— Вы просто приготовьте нам материалы открытия доктора Ревитса, а о том, чтобы убедить Ндо, мы позаботимся сами, — сказал Римо.
— Вы имеете в виду антииммунные молекулы феромона? — переспросила Дара.
— Верно. Именно их, — ответил Римо.
— Совершенно верно, — подтвердил и Чиун.
В конце концов, предполагалось, что они — ученые.
Амабаса Франсуа Ндо услышал, как его пилот с гнусавым английским акцентом объявил, что дипломатический самолет МОЗСХО идет на посадку в Международном аэропорту Кеннеди. Амабаса сжег тонкий ломтик шатобриана перед изображением бога Га, деревянной статуэткой, изготовленной из первой ивы, поваленной первой бурей сезона дождей. Добрый Га защищал человека в опасные времена. Добрый Га обратил взгляд на мальчика племени инути и сделал его большим человеком, сделал его генеральным директором международной организации.
Ндо всегда имел при себе изображение Га. Он взял его и в Сорбонну, когда был юным и бедным и жил на нищенское пособие, выделяемое французским колониальным правительством.
Его послали учиться в школу, и там он присоединился к революционному движению за изгнание Франции с земель инути. Французы проложили для инути дороги, учредили для инути полицию, построили больницы для инути и дали законы и право землям инути. Но французы жили в больших домах, а инути — подавали им напитки на прохладных белых верандах, и неприкасаемые, холодные, белые дамы присматривали за прислугой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32