— Вы это делаете ради денег?
— Чертовски верное замечание.
— Чего ради так напрягаться ради денег? Я хочу сказать, а где ваши папы? — спросил Натан.
Мирон и Ансельмо переглянулись.
— Натан имеет в виду, что вы могли бы взять деньги у ваших родителей, — пояснила Глория.
— Ну, вы не знаете наших папочек, — ответил Мирон.
— Неважно. Вы совершенно уверены, что не хотели бы такого заявления «им помогали», а потом ваши имена?
— Нет. Мы ничего не хотим, — подтвердил Мирон.
— И уж позаботьтесь, — добавил Ансельмо, — чтобы эта штука не взорвалась, пока мы вам не скажем, идет?
— Возможно, мы не совсем понимаем ваши побуждения, но я хочу, чтобы вы знали: я солидарен с вами. Мы все участвуем в общей борьбе, — произнес Натан.
— Конечно. Только не взрывайте эту штуку, пока мы не скажем.
Глава десятая
— Мы снова должны сидеть в этой мышиной клетке? — спросил Чиун.
— Прости, папочка, — ответил Римо. — Но мы должны остаться, пока не выясним, что происходит в этих лабораториях.
— Как легко ты это говоришь, жирное белое создание. На твоем теле наросло столько жира, что тебе удобно спится даже на жестком полу. Но я? Я так нежен. Мое хрупкое тело требует настоящего отдыха.
— Ты так же хрупок, как гранит, — отозвался Римо.
— Не волнуйтесь, Чиун, — сказала Дара Вортингтон.
— Вам известно, что я обречен всю жизнь провести с ним, и вы советуете мне не волноваться? — спросил Чиун.
— Нет, дело в том, что в лабораторном комплексе у нас есть жилые комнаты. Я велю приготовить одну из них для вас. Это настоящая спальня. И для вас тоже найдется, — добавила она, обращаясь к Римо.
— Настоящая спальня? — переспросил Чиун и Дара кивнула.
— С телевизором?
— Да.
— А там будут одни из этих машин, что играют с пленок? — поинтересовался Чиун.
— Собственно говоря, да.
— А не могли бы вы раздобыть запись шоу-спектакля «Пока Земля вертится?» — спросил Чиун.
— Боюсь, что нет, — ответила Дара. — Это шоу не идет уже лет десять.
— Дикари, — заворчал Чиун по-корейски, обращаясь к Римо. — Вы, белые, все дикари и обыватели.
— Она делает все, что может, Чиун, — тоже по-корейски ответил Римо. — Почему бы тебе просто-напросто не оставить всех в покое хоть ненадолго?
Чиун выпрямился в полный рост.
— Презренные слева ты говоришь, даже в твоих устах они звучат омерзительно, — сказал он по-корейски.
— Я не думал, что уж настолько плохо, — отозвался Римо.
— Я не стану говорить с тобой, пока ты не попросишь извинения.
— Скорее ад замерзнет, — ответствовал Римо.
— Что это за язык? — спросила Дара. — О чем вы говорите?
— Это был настоящий язык, — ответил Чиун. — А не то собачье тявканье, которое называют языком в этой гнусной стране.
— Просто Чиун поблагодарил вас за предложенную спальню, — пояснил Римо.
— Всегда рада помочь, доктор Чиун, — сказала Дара, широко улыбаясь.
Чиун снова по-корейски проворчал.
— Эта женщина слишком глупа даже для того, чтобы почувствовать себя оскорбленной. Как и все белые.
— Ты ко мне обращаешься? — поинтересовался Римо.
Чиун сложил руки и повернулся к Римо спиной.
— Палкой и камнем мне можно перешибить кости, но если на меня не обращают внимания — это не болит, — заметил Римо.
— Перестаньте издеваться над этим милым человеком, — упрекнула его Дара.
Она разместила их в соседних комнатах в одном из крыльев здания МОЗСХО.
Римо лежал на спине на маленькой раскладушке и смотрел в потолок, когда в дверь тихо постучали.
Он откликнулся, и вошла Дара.
— Я просто хотела убедиться, что вам удобно, — сказала она.
— Просто великолепно.
Она прошла в комнату, поначалу немного смущаясь, но потом, когда Римо не возразил, более решительно подошла к его кровати и села на стоявший рядом стул.
— Кажется, я все еще чувствую себя разбитой после бурных событий нынешнего дня, — сказала Дара. — Они были славными, но и страшными тоже.
— Знаю, — сказал Римо. — Я тоже всегда так себя чувствую после трансатлантических перелетов.
— Да я не об этом, — сказала она. И наклонилась к Римо. — Я имею в виду то, что мы сотворили с жуком Унга. Славное было дело, и память о нем останется навсегда. Но потом, ох, эти несчастные люди, на которых напали обезьяны. Какой ужас!
Римо ничего не ответил, и Дара приблизила свое лицо к нему так, чтобы взглянуть Римо прямо в глаза. Груди девушки касались его груди. Бюстгальтера Дара не надела.
— Разве это было не ужасно?
— Это торчит, — ответствовал он. — То есть, это точно. Было ужасно.
— Никогда в жизни не видела таких обезумевших животных.
— Угу, — сказал Римо.
Ему нравилось чувствовать ее прикосновение.
— Вы же знаете, злых животных не бывает. Что-то так на них подействовало.
— Угу.
— Я рада, что вы были рядом и могли меня защитить, — продолжала Дара.
— Угу.
— Что могло вызвать такую реакцию? — спросила она.
— М-м-м.
— Что это должно означать?
— Я хочу сказать, что завтра этим займусь, — сказал Римо.
— Но все-таки, что вы об этом думаете? — настаивала Дара.
А думал Римо, что заставить ее умолкнуть можно лишь применив какое-то физическое воздействие, поэтому он обнял ее и притянул к себе. Она немедленно приникла, почти приклеилась к его губам с длительным и нежным поцелуем.
— Я думала об этом весь день, — сказала она.
— Знаю, — ответил Римо, потянулся и дернул за цепочку, выключавшую маленький ночник.
* * *
ФБР больше не охраняло лабораторный комплекс, в качестве единственного средства безопасности остался только усталый старик-сторож в деревянной будке у главных ворот.
Ансельмо и Мирон подъехали в своем белом «кадиллаке», и Ансельмо опустил стекло со стороны водительского места.
— Что вам угодно? — спросил сторож.
Ансельмо показал ему белую коробку, лежавшую рядом с ним на переднем сиденье.
— Доставка пиццы, — пояснил он.
— Своеобразные доставочные фургоны у этой пиццы, — ответил сторож, кивая на лимузин «кадиллак».
— Ну, обычно я ставлю на крышу машины большой кусок пластмассовой пиццы, но на ночь его приходится снимать. Дети, сами понимаете.
— Да уж, это такие паршивцы, верно я говорю? — согласился сторож.
— Ну конечно.
— Давай, проезжай, — сказал сторож. — Можешь поставить машину вон там, на стоянке.
— Нам нужен доктор Римо и доктор Чиун. Вы знаете, где они?
Сторож посмотрел на список сотрудников, висевший на доске регистрации.
— Они пришли рано, вместе со всеми и не отметились, что выходят. Но я понятия не имею, в какой они лаборатории.
— Но они наверняка тут, да?
— Должны быть, — ответил сторож. — Отсюда нет другого выхода кроме как мимо меня, а сегодня вечером еще никто из них не выходил.
— А может, они спят, — сказал Ансельмо.
— Может, — согласился сторож.
— Тогда, наверное, не стоит их беспокоить. Я вам вот что скажу. Возьмите-ка пиццу вы, а они пусть себе отдыхают.
— А она с анчоусами? — спросил сторож.
— Нет. Только добавочная порция сыра и колбаса пепперони, — ответил Ансельмо.
— Больше всего люблю анчоусы, — сказал сторож.
— В следующий раз привезу с анчоусами, — пообещал Ансельмо.
— А эти два доктора не будут злиться? — спросил сторож.
— Надеюсь, нет, — ответил Ансельмо, он кинул пиццу сторожу, развернул «кадиллак» и уехал.
— Не забудь про анчоусы! — крикнул ему вслед сторож.
Через два квартала Ансельмо остановился около телефонной будки и набрал номер Мусвассеров.
— Да? — ответила Глория.
— Они в лаборатории, — сказал Ансельмо.
— Хорошо. Мы готовы.
— Только дайте нам время выехать из города, — ответил Ансельмо.
Глория Мусвассер ползком пробиралась среди ухоженной зелени на территории лабораторного комплекса. На ней были туристские ботинки и зеленая полевая форма маскировочной окраски, которой она очень дорожила с тех пор, как в 1972 году украла ее у ветерана вьетнамской войны.
Ее муж тащился за ней, тонко вскрикивая от боли, когда камешки и прутики впивались в его дряблый живот.
— Зачем только мне надо было идти? — скулил Натан. — Ты же все равно все несешь сама. Я тебе не нужен.
— Правда твоя, не нужен, — отрезала Глория. — Только я подумала, что, если нас схватят, я не желаю отправляться в тюрьму одна.
Он схватил ее за лодыжку.
— А нас могут поймать?
— Ни в коем случае, если только ты будешь вести себя тихо, — ответила она.
— Я не хочу идти в тюрьму, — сообщил Натан.
— Мы и не пойдем туда. Обещаю. Я лучше сама тебя пристрелю, чем позволю этим наемным свиньям истэблишмента схватить тебя.
Натан судорожно сглотнул.
— Это попадет во все газеты, Ты станешь мучеником нашего дела.
— Это... это законно, Глория.
— Не говори «законно». Так сейчас уже нет говорят. Надо сказать «потрясно».
— Ладно. Это потрясно, Глория.
— Отпадно, — согласилась Глория. — Даже вообразить трудно.
— Ага. И это тоже, — подтвердил Натан.
— А может, прямо здесь? — спросила она.
И показала на кусок дерна около шелковичного дерева.
— Отпадно, Глория.
— Ладно. Значит установим чертову штуковину здесь.
— Как цветочек, — сказал Натан. — Мы посадим ее, точно цветочек. Помнишь, хиппи, дети-цветов? Ты тогда была как настоящий цветок.
— К хренам цветочки. Они нас никуда не привели. Сейчас мы принадлежим насилию. Ради тех цветов никто и куска дерьма не дал.
— Ага. Долой цветы. Насилие — вот в чем суть.
— Не говори «вот в чем суть», Натан. Это уже устарело. Надо сказать «вот на чем стоим».
— "Вот на чем стоим"?
— Насилие — вот на чем стоим, — пояснила Глория, ставя таймер на сто двадцать минут. — Эта малышка сейчас начнет.
— А мы останемся наблюдать?
— Разумеется, нет, дурья голова. Мы бы взлетели на воздух. Мы позвоним на телестанции. Пусть лучше они наблюдают.
— Но ведь они тоже взлетят на воздух, — сказал Натан.
— Это пойдет им на пользу, — ответила она. — И на том стоим.
— Законно, — восхитился Натан.
Глория врезала ему по уху, когда они уползали прочь в темноте.
Через сорок пять минут на территории МОЗСХО появилась команда с телевидения, они отыскали огромную дыру, проделанную в проволочном ограждении вокруг комплекса, причем именно в том месте, которое указали анонимно позвонившие на станцию люди.
— Это не так уж плохо, — заявил оператор с телевидения ВИМП.
Его ассистент посмотрел на белое лабораторное здание, маячившее за ограждением.
— А чего мы дожидаемся? — спросил он.
— Чего же еще? Мы ждем Рэнса Ренфрю, наипопулярнейшего телекомментатора, человека, которые говорит все, как оно есть на самом деле, вашего человека на ВИМП.
Оба оператора захихикали, так забавно прозвучала эта пародия на рекламные объявления станции.
— А он знает, что тут делается? — спросил ассистент оператора.
— Нет.
— Не могу дождаться, чтобы посмотреть, какую мину он скорчит.
— Я тоже.
Они прождали еще полчаса, наконец около них остановился черный лимузин, с заднего сидения которого вылез молодой человек, до такой степени лучившийся здоровьем, что даже его волосы выглядели загорелыми. Он был одет в смокинг и сердито крикнул операторам:
— Лучше бы это было действительно что-то существенное! Потому что меня выдернули с весьма важного ужина.
— Так и есть, — откликнулся главный оператор, подмигивая ассистенту. — Какая-то группа сегодня ночью планирует устроить крупную акцию протеста.
— Протест? И вы меня вытянули с ужина ради какого-то протеста? Что за протест?
— Там речь идет о спасении животных, — ответил оператор. — И против проявлений американского геноцида.
— Ну ладно, это звучит уже лучше, — сказал Ренс Ренфрю. — Из этого мы можем сделать что-то приличное.
Он попробовал голос, точно музыкант, настраивающий инструмент.
— Это говорит Ренс Ренфрю, я нахожусь там, где группа разгневанных американцев сегодня ночью восстала против правительственной политики геноцида... — он оглянулся на оператора. — Вы упоминали о животных?
— Верно, животных.
— Правительственной политики геноцида животных. Может быть, это начало движения, которое навсегда свергнет коррумпированное американское правительство? Неплохо. Это может сработать. А когда предполагается начать демонстрацию?
— Минут через сорок пять или около того, — ответил оператор.
— Ладно, мы будем готовы. Запишем все и сообщим, что кинулись сюда, покинув частное торжество ради того, чтобы наши зрители видели правду. А что они там собираются делать?
— Как они сказали, взорвать атомную бомбу.
Загар с лица комментатора исчез мгновенно, кожа Ренса Ренфрю стала бледной.
— Здесь? — спросил он.
— Так они сказали.
— Слушайте, ребята. По-моему, мне потребуется еще кое-какое оборудование. Подождите здесь и хорошенько снимите все, что будет происходить, а я сейчас вернусь.
— А какое оборудование вам нужно?
— Кажется, мне понадобится глушитель на микрофон. А то у меня голос звучит очень хрипло.
— У меня был один в сумке, — отозвался оператор.
— И еще голубая рубаха. Эта белая выделяется слишком ярким пятном.
— И это у меня найдется.
— Еще новые ботинки. Мне нужна другая пара обуви, если я собираюсь лазить тут повсюду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32