Ронни успокоился. Напороться здесь на краснолицего он совсем не ожидал. Этот тип должен был просто летать, чтобы попасть туда, где у него смокинг, переодеться и прибыть, не опоздав, на обед с матерью девушки, только что отказавшейся ехать с ним в Сардинию. Возможно, он сумасшедший.
Зал был большой, квадратный, со множеством хрусталя и стекла, но прежде чем Ронни оценил его великолепие, Симон вернулась с мамой, которая заговорила еще издали:
– Мистер Апплиард, как мило с вашей стороны привести мое ужасное дитя домой. У меня сейчас был прелюбопытный и несколько неприятный телефонный разговор о ней. Я мало что поняла, но, в общем, он был неутешительным, впрочем, не будем сейчас думать об этом. Замечательно, мистер Апплиард, что вы здесь. Я вас часто вижу по телевизору, когда бываю в Лондоне, и чувствую, что знаю вас. Какая у вас замечательная передача! У нас в Америке нет ничего подобного. Нам есть чему поучиться у вас. Боюсь, сегодня у меня масса ужасно тупых людей. Вам, верно, будет до смерти скучно. Но я надеюсь поговорить с вами немного, раз уж вы так неожиданно подвернулись. Что вы хотели бы выпить, мистер Апплиард? Если виски, могу предложить стаканчик шотландского. Мой муж его обожает. Мона, найди Берк-Смита и скажи, чтобы принес в малую гостиную бутылку «Лафроэ» и малверскую воду, стаканы и лед, да побыстрее. Проследи за ним. Потом скажи Чамми, пусть он мигом идет к нам; может оставить распоряжаться Билла Сассекса. Только без Джорджа, чтобы Джордж сюда не пришел. Джордж сегодня надулся как индюк.
Ронни, слушавший всю речь молча, но с одобрительным видом, приветствовал это распоряжение, но не сказал ни слова. Он понял – чтобы перебить леди Болдок, даже покажись подобный шаг желательным, понадобился бы весь опыт Ронни. Ее речь воздействовала на него значительно больше, чем она думала, – сам голос, характер его и интонации почти повторяли Симон (или отражали в перевернутом виде), хотя сходство то усиливалось, то ослабевало. Симон унаследовала от матери также рост и худобу, но цветом лица ее, вероятно, снабдил покойный Квик. Во всяком случае, кожа у мамы была белой с голубыми прожилками, а локоны цвета воронова крыла ниспадали кольцами. Квадратный дюйм каждого завитка стоил небось кругленькую сумму в неделю. Было на ней и с килограмм драгоценностей, а также тяжелое платье белого шелка, корсаж которого, видимо, спрыснули клеем, а затем нещадно бомбардировали бриллиантами. Бедный Ронни чуть не лишился чувств.
Однако он мужественно овладел собой и набирал очки при каждом повороте в речи леди Болдок, подчеркивая искреннее внимание глазами, бровями и подбородком; снисходительно улыбнулся, когда Симон ушла, молча, как служанка в елизаветинской драме, и не противился унизанным кольцами пальцам, лежащим на его руке, побуждая двигаться к лестнице.
– Я, мистер Апплиард, действительно благодарна вам за спасение моей маленькой Моны. Она прелестнейший ребенок в мире, но вечно, бедняжка попадает в передряги. Какое счастье, что вы оказались рядом. Знаете, по-моему, ей пошло бы на пользу, если б вам удалось с ней поладить… – Леди Болдок впервые поколебалась, затем сказала со сверхъестественной легкостью явную несуразицу: – У нее совершенно ужасный вкус в выборе друзей. Мы с мужем, скажу я вам, делаем для нее не меньше, чем большинство матерей и отчимов, но единственный ребенок… (переключатель в мозгу Ронни щелкнул, заставляя увеличить прежний итог вдвое и втрое) – это особая проблема. Надеюсь все же, что маленькие трудности сегодня не обескуражат вас и не оттолкнут от нее. Ей вправду очень нужно то, что вы можете ей дать.
После этой (возможно) ненамеренной двусмысленности была твердая пауза. В мозгу Ронни продолжало щелкать. Началось с неуместной мысли о том, скоро ли перестанут говорить так, словно ему восемьдесят, а Симон – три с половиной; потом пронеслось: в ожидании необычно тяжелой перегрузки, созданной нынешней ситуацией, все схемы следует настроить на максимальное напряжение и немедленно их использовать.
– Я, я очень хорошо понимаю, леди Болдок, как вы добры, э… пригласив меня выпить, э, когда так заняты со всеми этими, э, людьми, но, мм… по-моему, я вижу, почему вы так, так озабочены, мм, Моной, ибо здесь явно такой великолепный материал, совершенно здравое воспитание и все прочее, это видно сразу, и все же, мм, тут есть, э… непредсказуемость, и порывы, и все, что кажется, ну, это просто основано на э… первом впечатлении, так что вряд ли очень, мм… необходимо, хотя и полезно, но мне кажется, что корень зла, если можно так выразиться, просто в том, что она не выправится, пока находится рядом с вами.
Они где-то сели, но Ронни даже не заметил где. Он смотрел на леди Болдок, а та резко сказала:
– Рядом со мной? В каком смысле?
Ронни быстро глянул в сторону, потом медленно вернулся взглядом к ней, поднял голову так же неспешно и опустил глаза. Пожал одним плечом.
– Ну, – сказал он, снова глядя вбок, – знаете… просто… в общем…
Словно ответ из какого-то древнего ритуала, тем более внушительный и потрясающий, что его ожидают как абсолютно верный, прозвучало:
– Ну, мистер Апплиард, должна сказать, что вы нисколько не такой, каким кажетесь на экране.
Наконец Ронни мог сесть на своего конька.
– О… телевидение… – сказал он, махнув рукой. – Это забавно, если можешь это вынести. Любопытный мир лжецов, прихлебателей, членов комиссий и… очень немногих людей, которым есть что сказать. Самое главное то, что… оно так интересно. – На миг он изобразил эту заинтересованность, а потом ударился в простодушие. – Но давайте забудем об этом. Мы говорили о Моне…
Да уж действительно, поговорили о ней вдосталь! – подумал он, когда беседа прервалась, ибо вошел рыжий дворецкий с полным подносом. Ронни понимал, что если несешь хоть крупицу ответственности за мисс Квик, то хочется говорить о ней с кем угодно, лишь бы тот откликнулся. Но он и ее мать набросились на эту тему с удивительным единодушием. Хотелось еще насладиться этим единодушием. Но пока что он наслаждался тем же, чем и леди Болдок, – размещением стаканов и бутылок на круглом серебряном столике. Прежде чем они были расставлены как следует, вошла Симон, за ней лорд Болдок. Взглянув на Ронни, Симон скорчила гримасу, скосив глаза, чтобы показать, что это относится не к нему. Вряд ли, подумал он, Болдокам нравятся эти грязные ноги на их коврах, но, несомненно, еще меньше нравилось, что Мона ворвалась в таком виде в переполненную народом гостиную. Чамми небось уже всыпал ей за это.
– Чамми, вот Ронни Апплиард, – сказала она вяло и прибавила через плечо, пересекая комнату: – Мой отчим лорд Болдок.
– А-а! – сказал Болдок, не подавая руки. – Я слышал это имя, да?
– Могли.
– Это ваше профессиональное имя?
– Да.
Он некоторое время смотрел на Ронни, открыв рот. Потом спросил с огромным любопытством:
– Во что вы дуете?
– Дую?
– Да. Дуете. – Болдок поднес ко рту руки, одну перед другой, и пошевелил пальцами. – В трубу, дружище. Или еще во что-нибудь. Или вы, может быть, дуете в барабан? Я вчера говорил с одним, и он сказал, что дует в барабан.
– Ах, понимаю. Вы имеете в виду, на чем я играю в джазе.
– Именно.
– Ни на чем. Я вообще не играю.
– Нет? Но я думал, что только в джазе такие имена. Стойте! Виноват. Эти атомщики, и педагоги, и режиссеры, которые пишут письма в газеты, зовут себя Стэн, Альфи и Per, верно? Вы, может, один из них?
– Нет. – Ронни решительно мотнул головой. – Я не из них.
– Тогда что вы делаете? – спросил Болдок, зная это отлично и зная, что Ронни знает. Леди Болдок, только что закончив выговаривать дворецкому, позвала:
– Чамми, веди сюда мистера Апплиарда. Не монополизируй его, дорогой. Берк-Смит, спросите мистера Апплиарда, что он хочет выпить.
Ронни видел, что выбор ограничен водкой и содовой, со льдом или без, и виски, но выбирал долго, клянясь себе, что страшная месть над Чамми Болдоком свершится, едва подпишут брачный контракт. К тому времени палату лордов будет ожидать испепеляющий доклад и – о, как он измолотит Чамми в специальном выпуске «Взгляда»!
– Мне ничего не надо, спасибо, Берк-Смит, – сказал Болдок.
– А как насчет меня? – осведомилась Симон, сидевшая, обняв колени руками, на полу, у кресла матери.
– Я бы, знаешь, не советовал, – сказал просительно отчим. – Ты ела что-нибудь?
– Я хочу виски. Почему мне нельзя виски?
– Симона, ты знаешь, что не уснешь.
– О, Чамми, не так строго, пусть ребенок получит виски, если хочет. Берк-Смит, маленький стакан.
– Безо льда! – сказала Симон, вызывающе глянув на Болдока, повернувшегося к Ронни.
Приподняв верхнюю губу, он произнес:
– Я человек немного настырный. Бью в одну точку, понимаете. Я вас спрашивал, на что вы живете.
– Да, верно, спрашивали.
– О, ЧАММИ!.. Ты знаешь не хуже меня, что мистер Агаплиард делает эти чудные передачи по телевизору. Мы только вчера смотрели вместе. Про доки, знаешь.
– Раз ты, милая, так говоришь. – Голос Болдока, обычно высокий тенор, поднялся на пол-октавы. – Но как очаровательно, старый добрый Ти-Ви. Скажите, вы знаете Билла Хамера?
Поклонники да и кое-кто из врагов Ронни восхитились бы им теперь. Потягивая виски, странно показавшееся слабым, он сказал ровным тоном:
– Да, знаю. Не очень, но знаю. Это один из немногих на телевидении, кто а) по-настоящему трудятся, чтобы достичь успеха и б) остаются людьми, достигнув его. У Билла просто… есть точка зрения, есть что сказать, как мы (он кивнул в сторону леди Болдок) только что говорили. О, я понимаю, его легко высмеять (он кивнул в сторону лорда Болдока, словно особенно готового высмеивать), но, в общем, работает он первоклассно. Очень опытен, очень тверд и все такое, но также очень «настоящий» (мог он рискнуть по-настоящему? мог он устоять по-настоящему?) – очень рассудителен и покладист. По-моему, он… Я разболтался о старине Билле.
Хорошо ли он выдал искренность, Ронни определял по их реакции. Симон, пробормотав: «Это не то, что вы…» – посмотрела на отчима и умолкла. Леди Болдок бросила в том же направлении взгляд, снабженный кротким упреком, и ласково улыбнулась Ронни. Определить отношение лорда было совершенно невозможно. Видимо, только дворецкий чувствовал, что получил полезный и непредвиденный урок. Такой поворот событий явно поразил Болдока.
– Берк-Смит, по-моему, вы можете спуститься, – сказал он. – И посмотрите, не нужна ли герцогу помощь. Скажите ему, мы скоро придем, слышите?
В дверях возникла маленькая сумятица, рыжему дворецкому было нелегко уступить дорогу красномордому, который стремился вперед и, казалось, говорил:
– А ча-ча-ча-ча-ча-ча.
Ронни сразу понял, что нормальный человек так не мог бы говорить. Это говорил крайне возбужденный южанин из Штатов. Он казался еще более разъяренным; подойдя к Ронни, схватил его за лацканы синей куртки охотничьего покроя, решительно опровергнув (хотя бы на данный момент) подозрение в том, что южный акцент смешон, и достаточно внятно сказал:
– Кто вы, черт возьми? И какого черта здесь?
Лорд Болдок, очевидно, заметил эту конфронтацию. Во всяком случае, немедленно отвел руки красномордого от одежды Ронни. И заговорил веским контральто, который Ронни слушал со смешанным чувством:
– Джордж. Голубчик. Идите спать. Мы потолкуем об этом утром. Не сейчас. Слишком мучительно.
– Я не хочу с вами ссориться, Чамми, но я поднялся сюда высказать свое и выскажу. Этот парень вертелся вокруг Симон на вечере у тех евреев, и я не знаю, кто он, но думаю…
– О, простите, как нелюбезно с моей стороны! Джордж, вы не знакомы с мистером Апплиардом? Мистер Апплиард, это мистер Парро.
– Хау ду ю ду, мистер Апплиард. – Парро поклонился. – Как я говорил, Чамми, парень вертится вокруг, просто поджидая шанса. Симон велела мне убираться, а потом узнаю, что привела его сюда и вы все вместе поите его виски. У меня определенные права, и я требую…
– Джордж, убирайтесь, – сказал Болдок (по-своему весьма настоятельно). – Если вам дороги собственные интересы, не говорите больше ни слова.
– В моем положении, – гремел Парро, – я вправе настаивать, чтобы человек, которого…
– В вашем положении? – Симон, все еще на полу, откинулась, опираясь на руки, и смотрела на Парро, широко раскрыв глаза. Голос ее был куда громче слышанного Ронни прежде. – Что это за положение?
– Мы, Симон, пришли к взаимопониманию, как вы хорошо…
– Не хочу этого больше! Скукотища какая! Мы были в Шотландии. Были в Нассау. Были в Хуан-де-Пин. Всегда – кошмар и скука. «Наденьте платье, нельзя ходить в этих джинсах. Где ваши туфли, наденьте туфли. Вымойте лицо, причешитесь. Это моя тетя, а это мой дядя, а это кузен сына дочери мужа золовки жены отца кузины. Со мной иначе, со мной будет иначе. Нам вместе будет хорошо. Милочка».
– Симон, вы не имеете права так делать.
– Заткнитесь. И убирайтесь. Я вам сегодня уже велела убраться. Знаете, почему я это сделала? Почему сделала это тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Зал был большой, квадратный, со множеством хрусталя и стекла, но прежде чем Ронни оценил его великолепие, Симон вернулась с мамой, которая заговорила еще издали:
– Мистер Апплиард, как мило с вашей стороны привести мое ужасное дитя домой. У меня сейчас был прелюбопытный и несколько неприятный телефонный разговор о ней. Я мало что поняла, но, в общем, он был неутешительным, впрочем, не будем сейчас думать об этом. Замечательно, мистер Апплиард, что вы здесь. Я вас часто вижу по телевизору, когда бываю в Лондоне, и чувствую, что знаю вас. Какая у вас замечательная передача! У нас в Америке нет ничего подобного. Нам есть чему поучиться у вас. Боюсь, сегодня у меня масса ужасно тупых людей. Вам, верно, будет до смерти скучно. Но я надеюсь поговорить с вами немного, раз уж вы так неожиданно подвернулись. Что вы хотели бы выпить, мистер Апплиард? Если виски, могу предложить стаканчик шотландского. Мой муж его обожает. Мона, найди Берк-Смита и скажи, чтобы принес в малую гостиную бутылку «Лафроэ» и малверскую воду, стаканы и лед, да побыстрее. Проследи за ним. Потом скажи Чамми, пусть он мигом идет к нам; может оставить распоряжаться Билла Сассекса. Только без Джорджа, чтобы Джордж сюда не пришел. Джордж сегодня надулся как индюк.
Ронни, слушавший всю речь молча, но с одобрительным видом, приветствовал это распоряжение, но не сказал ни слова. Он понял – чтобы перебить леди Болдок, даже покажись подобный шаг желательным, понадобился бы весь опыт Ронни. Ее речь воздействовала на него значительно больше, чем она думала, – сам голос, характер его и интонации почти повторяли Симон (или отражали в перевернутом виде), хотя сходство то усиливалось, то ослабевало. Симон унаследовала от матери также рост и худобу, но цветом лица ее, вероятно, снабдил покойный Квик. Во всяком случае, кожа у мамы была белой с голубыми прожилками, а локоны цвета воронова крыла ниспадали кольцами. Квадратный дюйм каждого завитка стоил небось кругленькую сумму в неделю. Было на ней и с килограмм драгоценностей, а также тяжелое платье белого шелка, корсаж которого, видимо, спрыснули клеем, а затем нещадно бомбардировали бриллиантами. Бедный Ронни чуть не лишился чувств.
Однако он мужественно овладел собой и набирал очки при каждом повороте в речи леди Болдок, подчеркивая искреннее внимание глазами, бровями и подбородком; снисходительно улыбнулся, когда Симон ушла, молча, как служанка в елизаветинской драме, и не противился унизанным кольцами пальцам, лежащим на его руке, побуждая двигаться к лестнице.
– Я, мистер Апплиард, действительно благодарна вам за спасение моей маленькой Моны. Она прелестнейший ребенок в мире, но вечно, бедняжка попадает в передряги. Какое счастье, что вы оказались рядом. Знаете, по-моему, ей пошло бы на пользу, если б вам удалось с ней поладить… – Леди Болдок впервые поколебалась, затем сказала со сверхъестественной легкостью явную несуразицу: – У нее совершенно ужасный вкус в выборе друзей. Мы с мужем, скажу я вам, делаем для нее не меньше, чем большинство матерей и отчимов, но единственный ребенок… (переключатель в мозгу Ронни щелкнул, заставляя увеличить прежний итог вдвое и втрое) – это особая проблема. Надеюсь все же, что маленькие трудности сегодня не обескуражат вас и не оттолкнут от нее. Ей вправду очень нужно то, что вы можете ей дать.
После этой (возможно) ненамеренной двусмысленности была твердая пауза. В мозгу Ронни продолжало щелкать. Началось с неуместной мысли о том, скоро ли перестанут говорить так, словно ему восемьдесят, а Симон – три с половиной; потом пронеслось: в ожидании необычно тяжелой перегрузки, созданной нынешней ситуацией, все схемы следует настроить на максимальное напряжение и немедленно их использовать.
– Я, я очень хорошо понимаю, леди Болдок, как вы добры, э… пригласив меня выпить, э, когда так заняты со всеми этими, э, людьми, но, мм… по-моему, я вижу, почему вы так, так озабочены, мм, Моной, ибо здесь явно такой великолепный материал, совершенно здравое воспитание и все прочее, это видно сразу, и все же, мм, тут есть, э… непредсказуемость, и порывы, и все, что кажется, ну, это просто основано на э… первом впечатлении, так что вряд ли очень, мм… необходимо, хотя и полезно, но мне кажется, что корень зла, если можно так выразиться, просто в том, что она не выправится, пока находится рядом с вами.
Они где-то сели, но Ронни даже не заметил где. Он смотрел на леди Болдок, а та резко сказала:
– Рядом со мной? В каком смысле?
Ронни быстро глянул в сторону, потом медленно вернулся взглядом к ней, поднял голову так же неспешно и опустил глаза. Пожал одним плечом.
– Ну, – сказал он, снова глядя вбок, – знаете… просто… в общем…
Словно ответ из какого-то древнего ритуала, тем более внушительный и потрясающий, что его ожидают как абсолютно верный, прозвучало:
– Ну, мистер Апплиард, должна сказать, что вы нисколько не такой, каким кажетесь на экране.
Наконец Ронни мог сесть на своего конька.
– О… телевидение… – сказал он, махнув рукой. – Это забавно, если можешь это вынести. Любопытный мир лжецов, прихлебателей, членов комиссий и… очень немногих людей, которым есть что сказать. Самое главное то, что… оно так интересно. – На миг он изобразил эту заинтересованность, а потом ударился в простодушие. – Но давайте забудем об этом. Мы говорили о Моне…
Да уж действительно, поговорили о ней вдосталь! – подумал он, когда беседа прервалась, ибо вошел рыжий дворецкий с полным подносом. Ронни понимал, что если несешь хоть крупицу ответственности за мисс Квик, то хочется говорить о ней с кем угодно, лишь бы тот откликнулся. Но он и ее мать набросились на эту тему с удивительным единодушием. Хотелось еще насладиться этим единодушием. Но пока что он наслаждался тем же, чем и леди Болдок, – размещением стаканов и бутылок на круглом серебряном столике. Прежде чем они были расставлены как следует, вошла Симон, за ней лорд Болдок. Взглянув на Ронни, Симон скорчила гримасу, скосив глаза, чтобы показать, что это относится не к нему. Вряд ли, подумал он, Болдокам нравятся эти грязные ноги на их коврах, но, несомненно, еще меньше нравилось, что Мона ворвалась в таком виде в переполненную народом гостиную. Чамми небось уже всыпал ей за это.
– Чамми, вот Ронни Апплиард, – сказала она вяло и прибавила через плечо, пересекая комнату: – Мой отчим лорд Болдок.
– А-а! – сказал Болдок, не подавая руки. – Я слышал это имя, да?
– Могли.
– Это ваше профессиональное имя?
– Да.
Он некоторое время смотрел на Ронни, открыв рот. Потом спросил с огромным любопытством:
– Во что вы дуете?
– Дую?
– Да. Дуете. – Болдок поднес ко рту руки, одну перед другой, и пошевелил пальцами. – В трубу, дружище. Или еще во что-нибудь. Или вы, может быть, дуете в барабан? Я вчера говорил с одним, и он сказал, что дует в барабан.
– Ах, понимаю. Вы имеете в виду, на чем я играю в джазе.
– Именно.
– Ни на чем. Я вообще не играю.
– Нет? Но я думал, что только в джазе такие имена. Стойте! Виноват. Эти атомщики, и педагоги, и режиссеры, которые пишут письма в газеты, зовут себя Стэн, Альфи и Per, верно? Вы, может, один из них?
– Нет. – Ронни решительно мотнул головой. – Я не из них.
– Тогда что вы делаете? – спросил Болдок, зная это отлично и зная, что Ронни знает. Леди Болдок, только что закончив выговаривать дворецкому, позвала:
– Чамми, веди сюда мистера Апплиарда. Не монополизируй его, дорогой. Берк-Смит, спросите мистера Апплиарда, что он хочет выпить.
Ронни видел, что выбор ограничен водкой и содовой, со льдом или без, и виски, но выбирал долго, клянясь себе, что страшная месть над Чамми Болдоком свершится, едва подпишут брачный контракт. К тому времени палату лордов будет ожидать испепеляющий доклад и – о, как он измолотит Чамми в специальном выпуске «Взгляда»!
– Мне ничего не надо, спасибо, Берк-Смит, – сказал Болдок.
– А как насчет меня? – осведомилась Симон, сидевшая, обняв колени руками, на полу, у кресла матери.
– Я бы, знаешь, не советовал, – сказал просительно отчим. – Ты ела что-нибудь?
– Я хочу виски. Почему мне нельзя виски?
– Симона, ты знаешь, что не уснешь.
– О, Чамми, не так строго, пусть ребенок получит виски, если хочет. Берк-Смит, маленький стакан.
– Безо льда! – сказала Симон, вызывающе глянув на Болдока, повернувшегося к Ронни.
Приподняв верхнюю губу, он произнес:
– Я человек немного настырный. Бью в одну точку, понимаете. Я вас спрашивал, на что вы живете.
– Да, верно, спрашивали.
– О, ЧАММИ!.. Ты знаешь не хуже меня, что мистер Агаплиард делает эти чудные передачи по телевизору. Мы только вчера смотрели вместе. Про доки, знаешь.
– Раз ты, милая, так говоришь. – Голос Болдока, обычно высокий тенор, поднялся на пол-октавы. – Но как очаровательно, старый добрый Ти-Ви. Скажите, вы знаете Билла Хамера?
Поклонники да и кое-кто из врагов Ронни восхитились бы им теперь. Потягивая виски, странно показавшееся слабым, он сказал ровным тоном:
– Да, знаю. Не очень, но знаю. Это один из немногих на телевидении, кто а) по-настоящему трудятся, чтобы достичь успеха и б) остаются людьми, достигнув его. У Билла просто… есть точка зрения, есть что сказать, как мы (он кивнул в сторону леди Болдок) только что говорили. О, я понимаю, его легко высмеять (он кивнул в сторону лорда Болдока, словно особенно готового высмеивать), но, в общем, работает он первоклассно. Очень опытен, очень тверд и все такое, но также очень «настоящий» (мог он рискнуть по-настоящему? мог он устоять по-настоящему?) – очень рассудителен и покладист. По-моему, он… Я разболтался о старине Билле.
Хорошо ли он выдал искренность, Ронни определял по их реакции. Симон, пробормотав: «Это не то, что вы…» – посмотрела на отчима и умолкла. Леди Болдок бросила в том же направлении взгляд, снабженный кротким упреком, и ласково улыбнулась Ронни. Определить отношение лорда было совершенно невозможно. Видимо, только дворецкий чувствовал, что получил полезный и непредвиденный урок. Такой поворот событий явно поразил Болдока.
– Берк-Смит, по-моему, вы можете спуститься, – сказал он. – И посмотрите, не нужна ли герцогу помощь. Скажите ему, мы скоро придем, слышите?
В дверях возникла маленькая сумятица, рыжему дворецкому было нелегко уступить дорогу красномордому, который стремился вперед и, казалось, говорил:
– А ча-ча-ча-ча-ча-ча.
Ронни сразу понял, что нормальный человек так не мог бы говорить. Это говорил крайне возбужденный южанин из Штатов. Он казался еще более разъяренным; подойдя к Ронни, схватил его за лацканы синей куртки охотничьего покроя, решительно опровергнув (хотя бы на данный момент) подозрение в том, что южный акцент смешон, и достаточно внятно сказал:
– Кто вы, черт возьми? И какого черта здесь?
Лорд Болдок, очевидно, заметил эту конфронтацию. Во всяком случае, немедленно отвел руки красномордого от одежды Ронни. И заговорил веским контральто, который Ронни слушал со смешанным чувством:
– Джордж. Голубчик. Идите спать. Мы потолкуем об этом утром. Не сейчас. Слишком мучительно.
– Я не хочу с вами ссориться, Чамми, но я поднялся сюда высказать свое и выскажу. Этот парень вертелся вокруг Симон на вечере у тех евреев, и я не знаю, кто он, но думаю…
– О, простите, как нелюбезно с моей стороны! Джордж, вы не знакомы с мистером Апплиардом? Мистер Апплиард, это мистер Парро.
– Хау ду ю ду, мистер Апплиард. – Парро поклонился. – Как я говорил, Чамми, парень вертится вокруг, просто поджидая шанса. Симон велела мне убираться, а потом узнаю, что привела его сюда и вы все вместе поите его виски. У меня определенные права, и я требую…
– Джордж, убирайтесь, – сказал Болдок (по-своему весьма настоятельно). – Если вам дороги собственные интересы, не говорите больше ни слова.
– В моем положении, – гремел Парро, – я вправе настаивать, чтобы человек, которого…
– В вашем положении? – Симон, все еще на полу, откинулась, опираясь на руки, и смотрела на Парро, широко раскрыв глаза. Голос ее был куда громче слышанного Ронни прежде. – Что это за положение?
– Мы, Симон, пришли к взаимопониманию, как вы хорошо…
– Не хочу этого больше! Скукотища какая! Мы были в Шотландии. Были в Нассау. Были в Хуан-де-Пин. Всегда – кошмар и скука. «Наденьте платье, нельзя ходить в этих джинсах. Где ваши туфли, наденьте туфли. Вымойте лицо, причешитесь. Это моя тетя, а это мой дядя, а это кузен сына дочери мужа золовки жены отца кузины. Со мной иначе, со мной будет иначе. Нам вместе будет хорошо. Милочка».
– Симон, вы не имеете права так делать.
– Заткнитесь. И убирайтесь. Я вам сегодня уже велела убраться. Знаете, почему я это сделала? Почему сделала это тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27