Ронни сидел, повернув лицо к Спарксу, а взгляд к леди Болдок. Однажды она, раздув ноздри и дрогнув подбородком, подавила зевок, ловко убранный Мак Бином, быстро взглянувшим на монитор. В остальное время она казалась совершенно уверенной, хорошо реагировала, ее не сводило от непривычно долгой неподвижности, она медленно поворачивала голову или руку, чтобы свет падал на ее украшения. Она не знала, что ее ждет. Ронни в данный момент тоже не знал, но не сомневался, что вдохновение явится.
Спаркс закончил свой монолог, и иллюзия непосредственности, слегка, возможно, потесненная его докладом, вернулась. Хамер сцепил свои пальцы и заговорил, как любой, чувствующий себя хозяином компании.
– Уж очень мудреные все эти выкладки, – сказал он ухмыляясь, – боюсь, мне следует быть менее, понимаете, формальным и больше ошеломлять. Богачи… это ведь не класс, верно? Группа ли это, как э… ученые, подростки, гомосексуалисты, если вам нравятся группы? Ронни, вы парень из литературы – как там сказал по этому поводу Скотт Фицджеральд, чудесный американский писатель эпохи джаза, другому великому писателю, Эрнесту Хемингуэю, знаете, «По ком звонит колокол» и все такое? О, я, конечно, помню. Фицджеральд сказал: «Знаете, Эрнест…»
Ронни казалось, что они дойдут удачно, во всяком случае, благополучно до первого перерыва для рекламы, но через две минуты Хамер слегка испугал его, заявив:
– Ну, это все, что я могу сказать. А как вы, Ронни? Есть возражения? Вы не богаты, никто в нашей глупой профессии никогда не разбогатеет, но, как большинство людей, вы сталкивались с богачами, я имею в виду, что вы очень хорошо знаете леди Болдок и по крайней мере встречались с мистером Василикосом и, несомненно, со многими другими. Что скажете об этой особой породе людей?
– Ну, Билл, я бы сказал… первое, что поражает меня, то, что богачи – такие же люди, как мы, и это никогда нельзя забывать ни при каких обстоятельствах.
Хамер взглянул на него, как на красивую начинающую нимфоманку:
– Могли бы вы пояснить это, Ронни?
– С удовольствием. Я преувеличил, понимаю. У некоторых богачей хватает воли быть богатыми и оставаться людьми. Я говорю не о них. Они – богачи в том смысле, что денег у них больше, чем у нас, это богачи Хемингуэя. Я же говорю о богачах Фицджеральда. Не знаю, почему все считают, что он при сравнении проигрывает, он, как всегда, сказал об этом больше, чем Хемингуэй. Я говорю о богачах, отличающихся от нас. Они – другие, чем мы, и они хуже – не по природе, а из-за своих возможностей. Возможностей обладать властью, причем бесконтрольной. Чтобы противостоять такому искушению, нужно быть и порядочным, и твердым. Некоторые могут, как я сказал. Полно порядочных тюремщиков, унтеров, отцов маленьких детей и даже отчимов. Но, как мы знаем, полно и ужасных. То же самое с богачами. – Ронни посмотрел на часы, которые держал для него ассистент распорядителя, держал довольно картинно, сбоку от себя, как матадор, готовящий ловкий трюк. Десять секунд. «Все равно перерыв, Билл».
– Чудно. Прежде чем вы продолжите, есть один-два пункта в диаграмме старины Тони, которые ему следует объяснить.
Это была ложь, но она не достигла зрителей, потому что началась реклама. Рекламировался домашний инвентарь. Хамер использовал все свое влияние, чтобы реклама, перебивавшая его шоу, была как можно скучнее и зрители сознавали, как им хочется вернуться к нему.
Прежде чем последняя дрель закончила показывать свое искусство, леди Болдок поднялась, обменялась с Хамером несколькими словами и подошла к Ронни, который учтиво встал. На ее лице застыла улыбочка.
– Мистер Апплиард, я должна предупредить, что если вы заденете меня, я буду защищаться.
– Естественно. Но почему вы думаете, что я намерен вас задеть?
– Это очевидно из того, что вы сказали. Я, знаете ли, не дура.
– В таком случае вы должны видеть, что говорил я в общем смысле.
– Не обольщайтесь, что можете укрыться за этим.
– Зульетта, ради Бога, целовек просто изложил свой взгляд на богацей, и все. Люди не обязаны все время думать о вас.
Улыбка стала немного тверже.
– Я надеюсь, вы не хотите дать меня в обиду,
Кирилл…
– Меня, меня, меня! Вецно о себе!
– Тридцать секунд, – сказал распорядитель.
Прежде чем леди Болдок успела заговорить, Ронни сказал:
– Вам бы лучше сесть на место, Билл или кто-нибудь из техников может обратиться с чем-нибудь к вам, прежде чем мы вернемся в эфир.
Для нее это было горше яда, но она ушла. Ронни взглянул на Василикоса, который махнул рукой – жест, выражавший сразу и безнадежность, и вызов. Последняя реклама была о чем-то, превосходившем в три с половиной раза аналогичные штуки или, возможно, их прежние варианты. Снова Мендельсон, потом Хамер:
– …совершенно ясно. Спасибо, Тони. Интересно, что богатство богачей становится относительно меньше по мере того, как растет их число. Теперь, Ронни, вы здорово развернулись, но вас прервали. Хотите продолжить?
– Спасибо, Билл, да, хочу. Я говорил, что у богачей больше возможностей, чем у прочих, плохо обходиться с обыкновенными смертными и, некоторые из богачей, поскольку они – люди, всегда используют это. Проявлять власть для многих людей наслаждение. Спросите любого политика.
– Будьте точнее, Ронни, – сказал Хамер, деликатно вмешиваясь. – Плохо обходиться, проявлять власть. Что вы подразумеваете? Послать кого-то к черту, когда захочется, или что-нибудь более глубокое и… мрачное?
– Ну, конечно, многие посылают к черту, но есть кое-что посерьезнее. Давайте начнем с власти. Должно быть, бесконечно приятно запрещать всем курить в твоей гостиной, а самому зажечь сигару или сигарету. И заставить каждого приспосабливаться к тебе. Пикник должен начаться ровно в одиннадцать, но ты заставляешь семнадцать человек ждать до половины двенадцатого, потому что не можешь найти свою трость или шляпу, или должен позвонить маклеру. Но если в одиннадцать ты готов, а кто-то, менее богатый, придет в две минуты двенадцатого, ты накричишь на него. Почему бы нет? Вот что такое «плохо обходиться». Если ты богат, можешь, когда тебе вздумается, не считаться с разумом, справедливостью и хорошими манерами. Возьмите мой пример с сигаретой. Ты не позволяешь другим курить, но сам ты – хозяин и поэтому куришь. И когда кто-нибудь зажжет сигарету, велишь ему потушить. Если он осмелится сказать: «А как же вы сами? Вы-то курите!» – ты можешь его выгнать из дому. Почему бы и нет? Если так вести себя, будучи на среднем уровне, скоро окажешься без друзей. Но богачам неуютно с небогатыми, они боятся, что те зарятся на их деньги или претендуют на внимание благодаря не богатству, а чему-то другому, скажем, своим успехам в живописи, музыке, науке, адвокатуре или…
Леди Болдок, как и ожидалось, уже некоторое время пыталась перебить его. Хамер прилагал все свое искусство, чтобы помешать ей, делая неясные, но многозначительные гримасы, шепча что-то непонятное, тыча в ее сторону пальцем с недоверчивым удивлением. Эти жесты, чрезвычайно разнообразные и очень убедительные, в конце концов оказались бессильны. Она быстро и громко сказала:
– Только минуту, если кому-нибудь еще дозволяется вставить слово. Билл, почему вы разрешаете ему так говорить? Я не желаю сидеть здесь и слушать, как оскорбляют моих лучших друзей.
Мастерски изобразив лицом, что вся передача рухнет, если его не услышат сразу же (Мак Бин опоздал только на полсекунды), Хамер сумел втиснуться:
– Конечно, замечание справедливое. У каждого есть шанс быть услышанным в этом споре. У каждого! Вы сейчас этот шанс получите. Кстати, одно из сказанного вами, пожалуй, поразило меня.
– Поразило? Что вы имеете в виду?
– Как я понял, Ронни описывает худший тип богачей, самых эгоистичных, самодуров и так далее. Вы хотели сказать, что все ваши лучшие друзья таковы? Трудно поверить, правда? Должно быть, это не так. Это вырвалось в манере явно не хамеровской, подумал Ронни. Леди Болдок, очевидно, думала то же. Голова с высокой прической заметалась, словно леди Болдок боялась, что подбежит распорядитель и объявит о своей ненависти.
– Кирилл, вы намерены это терпеть? Вроде бы вы мой друг. Эти двое оскорбляют меня. Вам нечего сказать? Они и вас оскорбляют, не забудьте!
– Зульетта, позалуйста! Никого не оскорбили. По крайней мере никого из присутствующих. Все, сто Ронни говорит о богацах, я наблюдал у оцень многих из тех, кого знаю. Он говорит оцень умно. Вы не долзны…
– Это ВЗДОР, Кирилл, и вы это знаете. – Джульетта Болдок переходила в свой стиль, подчеркивая слова, как некогда на Малакосе. – Не будьте так чертовски РАССУДИТЕЛЬНЫ. Не видите, что они этого и ХОТЯТ?
Спарк, казавшийся недопустимо интеллигентным англиканским священником, все ерзал на месте. Теперь он сказал:
– Слушайте, предполагалась более или менее объективная дискуссия на безусловно интересную тему. Сожалею, что сюда, видимо, вкрались личные мотивы. Давайте, как цивилизованные люди, обсуждать то, для чего мы собрались, и подавлять свои чувства. Согласны?
Нет. Никто не хотел согласия. Леди Болдок сказала:
– Мистер… АППЛИАРД. Вы тут жалуетесь на ужасных богачей, которых встречали; на людей, которые были достаточно добры пригласить вас к себе в ДОМ, кормили вас и поили. Неужели вам не СТЫДНО хоть чуть-чуть за то, что злоупотребляете гостеприимством?
– Да чушь это! – сказал Ронни, немного разгоря-чась. – Если мне покупают бутылку дорогого шампанского и, пока я не пью, говорят, что от меня воняет, что, скажем, мой сын дурак, урод и безнадежен, – по-моему, шампанское тогда не в счет. Очевидно, я вправе…
– Некоторое время назад я пригласила вас в МОЙ дом. Не только это, я дала вам отдохнуть в…
– Извините, но я, пожалуй, согласен с Тони, – сказал Хамер, поднимаясь. Он снова лгал, но давно понаторел в показной объективности. – Давайте постараемся изгнать отсюда личное. Давайте посмотрим, что скажут наши друзья, собравшиеся здесь. – Он стал расхаживать. – Я уверен, что мы услышим какие-нибудь полезные возражения.
В жизни обычно частные лица не беседуют в присутствии двухсот свидетелей, сидящих рядами, но Хамер давно решил, что публика студии должна быть неотъемлемой частью шоу. Благодаря этому сам он покажется скромным и общительным. Приняв из воздуха микрофон, словно чашечку чая, он прищурился и сказал:
– Ну вот. Обменялись резкими словами. Жаль. Я увере1, кто-нибудь здесь может…
– Эээ… вы бы как раз… эээ… Парень, кажется, эээ… Сакстон перегнулся через ряд и положил руку на плечо Апшота, а другой поманил Хамера.
– Не представитесь ли, сэр?
– Конечно, меня зовут Апшот.
– Не будь таким дураком, Табби, – сказал Сакстон, очевидно, сообразивший необычайно быстро и то, что в руках у Хамера микрофон, и то, какую роль микрофон играет в передаче. – Эдгар Джордж Сан-Дени Уиндхам Апшот, седьмой барон Апшот. Для вас – лорд Апшот.
– Спасибо, сэр. Лорд Апшот, вы считаете себя богачом?
– У нас скромный достаток, у моей жены и меня.
– Абсолютная чушь, – сказал. Сакстон. – Парень живет в огромном замке в Хартфордшире и каждый день ест на серебре. Скромный достаток, разрази меня гром!
– Похоже, ваше место в обществе определили, сэр, – сказал Хамер Апшоту. – Можно спросить, согласны ли вы со словами мистера Апплиарда? Знаете ли вы богачей, которые так ведут себя?
– Конечно, нет! Этот человек не знает, о чем говорит.
– Конечно, знает! Парень попал в точку. Вы-то сами неплохи, Табби, пока не надеретесь, но половина тех, кого мы знаем, именно такие. Лучший пример сама Джульетта. Давит всех вокруг. Получит свое – след простыл. Вы же это знаете не хуже меня.
– Что он говорит, Студент? Я не слышу, – спросила леди Болдок со своего места.
– Он говорит, Джульетта, что вы именно такая, как мы все, как сказал этот Апплиард, – прогремел Мэнсфилд с такой силой, что, казалось, стремился достичь хотя бы ближайших зрителей без помощи микрофона.
– Он сказал… Сесиль сказал… Но это…
Леди Болдок уже наполовину поднялась, когда Хамер, спеша, вернулся в гущу событий. Он не рассчитывал на вмешательство Сакстона и эффект от него, ускоривший действие. Ронни глянул на часы. Осталось четыре с половиной минуты до второго и последнего вторжения рекламы.
– Сядьте же, – сказал Хамер, встал сзади леди Болдок, положил ей руки на плечи и довольно сильно нажал. Она не ожидала, что к ней могут применить физическую силу. Прошла томительная секунда, и леди Болдок подчинилась.
Расчет Хамера оправдался.
– Давайте перейдем к другому, я хотел бы услышать мнение каждого из вас. Покровительство наукам и искусствам всегда было традиционным…
– Вы здесь все в заговоре против меня, – сказала леди Болдок ровным тоном, – и я хочу знать, почему. Хочу знать, что я сделала, хочу сказать что-то в свою защиту.
– Нет, нет, Зульетта, позалуйста. Никакого заговора, – сказал Василикос, который мог бы прибавить только, цто молчаливое согласие не есть заговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27