Совсем люди красиво жить разучились.
Ванда коснулась моего плеча, мотнула головой в сторону кают-компании. Я встал и поплелся за ней.
– Что будешь пить, Тим?
Она уже стояла за стойкой и разглядывала пульт синтезатора. Я постучал по столу, и из прозрачной столешницы выплавился тонкий бокал.
– Есть что-нибудь новое твоего сочинения?
– Есть. Можешь попробовать Тим-7, он…
Ванда осеклась, увидев мою ехидную улыбку.
– Значит, Тим-7… У Рами музой была Лия, а у тебя, значит…
Она усмехнулась.
– Просто когда я думаю о тебе, мне постоянно хочется напиться – вот и все…
Я «понимающе» закивал, так и не стерев ухмылку с лица.
– Конечно-конечно…
Она тяжело вздохнула, топнула ножкой рядом с моим столиком, и одно из кресел с разгона ткнулось ей под колени. Пока она пыталась устроиться поудобнее, столик наполнял мой бокал Тимом Седьмым. Напиток проходил по прозрачной ножке стола, растекался красивой лужей внутри столешницы, а потом бил ключом сквозь образовавшееся в дне бокала отверстие. Когда фонтан угомонился, я поднял бокал и провозгласил:
– За нелогичные поступки!
Ванда в конце концов устроилась в кресле полулежа, закинув ноги на подлокотник, – чтобы с ней чокнуться, мне пришлось сесть ближе.
– Итак, есть ли у позднорожденного шанс вызвать у тебя что-нибудь еще, кроме желания напиться?
Ванда петляла взглядом по цветастой картине на стене.
– Есть. Стойкое отвращение подойдет?
Я покорно кивнул.
– Для начала – почему нет? Многие начинали с меньшего.
Она так и не улыбнулась.
– Тебя не волнует, что мы понятия не имеем, куда летим? Нет, хуже – мы вполне отдаем себе отчет в том, что летим на неприступную военную базу, чтобы встретиться там с одним из лидеров враждебного Империи государства…
Я тоже выдержал паузу, потом уверенно произнес.
– Тебе не нравится мой нос.
– Что?
– Ты никак в меня не влюбишься, потому что тебе не нравится мой нос. Возможно, он кажется тебе слишком длинным или слишком широким. Или же все дело в том, что это нос Ти-Монсора, который не уделял тебе внимания и ранил твою детскую психику. Еще вариант – нос ни при чем, потому что все остальное тоже Ти-Монсоровское, и тебе неприятна даже мысль…
Пока я нес эту чушь, она прожигала меня взглядом, потом не выдержала и швырнула в меня бокал. Тот угодил в переносицу и разлетелся на осколки. Я прижал пальцы к «ране» и гундосо захохотал.
– Значит, все-таки нос…
Ванда подошла и осмотрела плоды своих трудов. Ощупав ранку, я обнаружил, что она затянулась. Когда Ванда успела до нее дотронуться?
– Ты не боишься, что мы умрем, даже не успев ничего понять?
Я аккуратно собирал осколки бокала.
– Если бояться смерти, Аарх начинает приставать с расспросами. Это слишком накладно…
– То есть ты отдаешь себе отчет в том, что мы живем последние часы?
Я стер с лица улыбку и кивнул.
– Да. И именно поэтому я не хочу тратить их на такую чушь, как мандраж по поводу приближающейся смерти.
Из-за спины раздался бодрый голос Эммади:
– Кто «мы»? И что «все»? Вы тут так громко «милобеседовали», что я решил отвлечься от управления и присоединиться к вам.
Дройд стоял в дверях кают-компании, прислонившись к косяку. Имитация веселого, но строгого папы… Закрытая поза, веселый, но со скрытой напряженностью голос. Дальше – переключение нашего внимания, исключение «точки фокуса» негативных эмоций из ситуации, снятие напряжения, расслабление, нейтрализация конфликта… Психолог чертов.
– Извини, что разбудили, папа. Мы будем потише.
– Так чем вы тут занимаетесь?
Я непринужденно подхватил со стола бокал, отсалютовал Ванде.
– Мы пьем за… За праздник чуй-чаев. За то, как они великолепны в своей нелогичности, пусть и нелогичны в своем великолепии…
– До выхода в систему Турана осталось двадцать семь часов.
Эммади стоял к нам спиной, заложив руки за спину и вперив взгляд невидимых глаз в бесконечную тьму космоса за окном кают-компании. Имитация храброго, опытного капитана, которому стоит доверять уже только из-за этой позы.
– Нам нужно обсудить план действий…
Я вздохнул и пробормотал:
– «Существует множество копий. И у них есть план».
– Что?
– Ничего…
«Капитан» повернулся ко мне. Степенно и величественно. Волны вакуума разбегались от бортов его корабля, нейтронные звезды подмигивали ему, как старому знакомому, а вселенский ветер касался его парусов с нежностью дыхания возлюбленной… Капитан, улыбнитесь.
– Милорд Тим, объясните мне причину вашего спокойствия. Возможно, вы знаете что-то, чего не знаем мы.
– Конечно…
Я сделал загадочное лицо и пригубил Тима Седьмого. Степенно и величественно.
– То, не знаете чего вы, поведаю вам я. В тридевятом Царстве, в триодиннадцатом Государстве, жил да был Царь Три Десятых. Жил он, жил, а потом помер. И было у него три сына… Они тоже все потом померли… Давно дело было… Грустная сказка.
Кают-компания погрузилась в кают-молчание.
– Так вот – о плане. Стоит в этом Царстве Башня. Самая Высокая, спица такая, от земли до неба. И в самой верхней комнате этой Самой Высокой Башни – самое низкое атмосферное давление. И Красная Шапочка. Сидит в башне, в жару, в шапке, как дура. И спрашивает она у атмосферного давления: «А зачем тебе такие большие уши?» «Наверное, чтобы слышать твои идиотские вопросы», – подумало низкое атмосферное давление, но ничего не ответило, потому что не было у него ни Такого Большого Языка, ни Таких Больших Голосовых Связок, ни такого уж большого желания отвечать на такие идиотские вопросы. Зато был большой скверный характер оттого, что оно было низким, а все остальное – высоким. Характер был такой скверный, что оно тоже вскоре умерло.
– Тим!
– Да, простите – я о Шапочке. Сидит она, значит, в башне… М-да… Сиднем сидит тридцать три года, и вырастает у нее Синяя Борода-пролежень. И говорит ей Борода человеческим голосом: «Что-то ты пригорюнился, Иванушка, никак из-за того, что сестрицу твою, Козленушку, из лужи выпили?» Отвечает Иван, тоже почему-то человеческим голосом: «Кому она в луже мешала-то?» Тем временем Серый Волк сидел в разбитом корыте и отчаянно пытался грести перебитым хвостом, а Мальчик-с-пальчик вовсю крутился у его виска… Потом все равно все умерли, но добрый волшебник Гулюлюн всех отомстил.
Я потянулся к бокалу, промочил горло и откинулся на спинку кресла. Кажется, сейчас меня будут негодовать. Вопреки, во избежание последствий…
Рискнув приоткрыть глаза, я обнаружил, что Ванда еле заметно улыбается. Эммади подошел к столу и упал в сноровисто подскочившее кресло. Он обхватил руками свою большую голову и затаил в ней глухую печаль.
– Эммади, мы уже все решили. Мы летим. Составлять план на основе тех мизерных сведений, что у нас есть – все равно что пытаться вычислить удельный вес разума во вселенной.
Ванда мрачно произнесла:
– Сорок два.
– Что «сорок два»?
– Вес. Удельный. Разума. В этой, как ее…
Она отчаянно пыталась придать лицу каменное выражение, но потом не выдержала и расхохоталась. Я продолжил:
– Прости, Эммади, но все эти переливания из пустого в порожнее… Когда мы телепортируемся к Турану, нас либо сразу сожгут, либо нет. И вот если нет – тогда мы внимательно оглядимся, осмыслим увиденное и решим, что нам со всем этим делать. Такой план тебе подходит?
Эммади молчал.
– А сейчас все, что мы можем, – это «милобеседовать».
– Тим, когда мы выйдем к Турану, ты пожалеешь о том, что терял время на чушь, когда нужно было продумывать…
– Ты прав!
Я подмигнул Ванде, которая тихо хихикала в кулачок.
– Ты прав, мой железный друг, – нам непозволительно просто терять время. Мы должны терять его с пользой! Если нам осталось жить всего двадцать семь часов – нужно подготовиться. Скоро мы упадем в смерть…
Через несколько секунд нам с Вандой удалось добиться каменного выражения лиц. Друг на друга мы старались не смотреть…
– Эммади, ты знаешь какие-нибудь ритуалы прощания? «И пойду долиною смертной тени и не убоюсь зла, ибо Ты со мной…» Нет, это поминальная… Может, ты нас исповедуешь? Только не сразу – хотелось бы напоследок погрешить… Ванда?
Я ею восхищаюсь – кивнула с серьезным видом. Только глаза смеялись…
– А еще, Эммади, нужно написать завещание… Записывай: «Я – Тим, и это все, что я о себе знаю…» Нет, это не то. Вот: «Я, милорд Тим, в нетрезвом уме и без какой-либо памяти, завещаю всем, кого я, возможно, знал, все, что у меня, возможно, есть. И пижаму». Записал? Дай поставлю отпечаток.
Привстав с кресла, я дотянулся до своего яйцеголового нотариуса и прижал палец к его лбу. Лоб, как ни странно, был холодным. Злоба кипела глубоко внутри.
– Ванда, ты можешь перевести Тима Седьмого в цифровой вариант? Чувствую, пока дройд с нами не выпьет, он так и будет сидеть, как призрак отца Гамлета. Что не есть хьячи.
Наклонившись к столешнице, Ванда вывела меню, запустила редактор и приступила к работе. Или притворилась – я в этом не разбираюсь… Дройд вздохнул.
– Хотите устроить пир во время чумы? Поплясать на собственных гробах – валяйте. Смеяться в лицо опасности вам всегда нравилось больше, чем думать, как ее избежать.
Ванда пожала плечами и выключила редактор. Откинулась в кресле, выразительно посмотрела на меня, водя пальцем по краю бокала. Я закивал.
– Придумал. Знаешь, что мы сделаем с этой депрессивно-маниакальной консервной банкой? Мы привяжем ее кому-нибудь на хвост.
Ванда как раз делала глоток – не выдержала, прыснула напитком обратно в бокал, вытерла губы, откашлялась.
– Я даже знаю подходящий хвост. Белый, трехметровый, линяющий платиной. Пойдет?
– Самое то.
– Ты слышал? Либо ты сейчас вырубаешь свою пессимистическую тарахтелку, пьешь с нами и играешь на клавесине, виляя задницей… Либо – хвост.
Дройд подпер «щеку» ладонью и «посмотрел» на меня.
– Тим, я бы никогда не отправился с вами, если бы знал, что детишки всего лишь хотели пошалить перед самоубийством. Я-то думал, у нас другие цели.
Я вздохнул.
– Тут ты прав, дройд. Цель у нас совсем другая…
Быстро пробежавшись по меню, я ввел пару команд, и на столешнице начали появляться небольшие прозрачные шарики – чуть меньше глазного яблока. Тот же Тим-7, только замороженный. Я побросал шарики в свой бокал. Ванда на всякий случай отправила партию шариков в свой. Эммади не шелохнулся.
– Другая у нас цель… И эта цель – ты!
Я прыгнул назад, сделал неуклюжее сальто и приземлился за спинкой своего кресла. Молниеносно выхватив два ледяных шарика из бокала, я швырнул их в блестящую голову дройда. Надеялся, что он покажет чудеса акробатики или сожжет шар своим разрядником, – черта с два. Он так и не пошевелился. Шар угодил ему точно в лоб и разлетелся льдинками по столу. На лбу красовался отсвечивающий прозрачный подтек. Ванда спряталась за своим креслом и метнула свой снаряд. Промазала. Второй ее шарик задел плечо робота по касательной, отскочил в сторону и укатился в угол. Эммади не шевелился.
– Ну и черт с этой Кварензимой! Каждый за себя.
Не успел я договорить, как шарик Ванды врезался мне в висок. Больно… Надо было делать их поменьше. Мой шар угодил в спинку кресла. Ванда скрылась за ней, потом ее кресло стало медленно и тревожно двигаться в мою сторону. Когда этот желтый танк поравнялся со столом, из-за него высунулась рука и забегала по столешнице, отбивая команды. Я высунулся из укрытия и, прицелившись, метнул шар в ее порхающие пальчики. Попал. Ванда ойкнула и отдернула руку, но уже через секунду возобновила свои «порхания». Что она задумала?
Когда я понял, было уже поздно. Кубарем пролетев три метра я распластался на потолке. На бывшем потолке, а ныне – полу. Попытался встать, прижимая ладонь к пояснице. Грохнулся я порядочно.
Пока я оглядывался, Ванда швырнула еще пару снарядов – один пролетел мимо, второй разбился о мой затылок. Черт, больно. Я резко обернулся – я стоял на потолке в полном одиночестве. Все остальное, несмотря на сменившийся вектор гравитации, осталось на своих местах. В том числе и Эммади, по-прежнему сидящий в позе «проникающего в суть». Было бы хуже, если бы он свалился на меня вместе со всеми креслами.
Ванда висела, зацепившись одной рукой за подлокотник, потом мягко спрыгнула на «наш» пол, умудрившись не расплескать свой напиток. Мой бокал и все его содержимое разлетелось по потолку – я остался безоружным. Ванда улыбнулась, выудила из бокала очередной ледяной шар, картинно облизала пальцы и отвела руку для броска. Я улыбнулся в ответ, выхватил из кармана соник и подключился к гравитационной системе корабля. Она успела метнуть свой снаряд, но промахнулась – я переключил вектор гравитации на перпендикулярный, и Ванду унесло в стену. На этот раз была моя очередь приземляться с достоинством и без последствий. Ванда приземлилась не так удачно – распласталась на стекле огромной картины и теперь пыталась подняться. Бокал, правда, она снова сумела удержать. Я испустил боевой клич и побежал к ней – добить поверженного противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Ванда коснулась моего плеча, мотнула головой в сторону кают-компании. Я встал и поплелся за ней.
– Что будешь пить, Тим?
Она уже стояла за стойкой и разглядывала пульт синтезатора. Я постучал по столу, и из прозрачной столешницы выплавился тонкий бокал.
– Есть что-нибудь новое твоего сочинения?
– Есть. Можешь попробовать Тим-7, он…
Ванда осеклась, увидев мою ехидную улыбку.
– Значит, Тим-7… У Рами музой была Лия, а у тебя, значит…
Она усмехнулась.
– Просто когда я думаю о тебе, мне постоянно хочется напиться – вот и все…
Я «понимающе» закивал, так и не стерев ухмылку с лица.
– Конечно-конечно…
Она тяжело вздохнула, топнула ножкой рядом с моим столиком, и одно из кресел с разгона ткнулось ей под колени. Пока она пыталась устроиться поудобнее, столик наполнял мой бокал Тимом Седьмым. Напиток проходил по прозрачной ножке стола, растекался красивой лужей внутри столешницы, а потом бил ключом сквозь образовавшееся в дне бокала отверстие. Когда фонтан угомонился, я поднял бокал и провозгласил:
– За нелогичные поступки!
Ванда в конце концов устроилась в кресле полулежа, закинув ноги на подлокотник, – чтобы с ней чокнуться, мне пришлось сесть ближе.
– Итак, есть ли у позднорожденного шанс вызвать у тебя что-нибудь еще, кроме желания напиться?
Ванда петляла взглядом по цветастой картине на стене.
– Есть. Стойкое отвращение подойдет?
Я покорно кивнул.
– Для начала – почему нет? Многие начинали с меньшего.
Она так и не улыбнулась.
– Тебя не волнует, что мы понятия не имеем, куда летим? Нет, хуже – мы вполне отдаем себе отчет в том, что летим на неприступную военную базу, чтобы встретиться там с одним из лидеров враждебного Империи государства…
Я тоже выдержал паузу, потом уверенно произнес.
– Тебе не нравится мой нос.
– Что?
– Ты никак в меня не влюбишься, потому что тебе не нравится мой нос. Возможно, он кажется тебе слишком длинным или слишком широким. Или же все дело в том, что это нос Ти-Монсора, который не уделял тебе внимания и ранил твою детскую психику. Еще вариант – нос ни при чем, потому что все остальное тоже Ти-Монсоровское, и тебе неприятна даже мысль…
Пока я нес эту чушь, она прожигала меня взглядом, потом не выдержала и швырнула в меня бокал. Тот угодил в переносицу и разлетелся на осколки. Я прижал пальцы к «ране» и гундосо захохотал.
– Значит, все-таки нос…
Ванда подошла и осмотрела плоды своих трудов. Ощупав ранку, я обнаружил, что она затянулась. Когда Ванда успела до нее дотронуться?
– Ты не боишься, что мы умрем, даже не успев ничего понять?
Я аккуратно собирал осколки бокала.
– Если бояться смерти, Аарх начинает приставать с расспросами. Это слишком накладно…
– То есть ты отдаешь себе отчет в том, что мы живем последние часы?
Я стер с лица улыбку и кивнул.
– Да. И именно поэтому я не хочу тратить их на такую чушь, как мандраж по поводу приближающейся смерти.
Из-за спины раздался бодрый голос Эммади:
– Кто «мы»? И что «все»? Вы тут так громко «милобеседовали», что я решил отвлечься от управления и присоединиться к вам.
Дройд стоял в дверях кают-компании, прислонившись к косяку. Имитация веселого, но строгого папы… Закрытая поза, веселый, но со скрытой напряженностью голос. Дальше – переключение нашего внимания, исключение «точки фокуса» негативных эмоций из ситуации, снятие напряжения, расслабление, нейтрализация конфликта… Психолог чертов.
– Извини, что разбудили, папа. Мы будем потише.
– Так чем вы тут занимаетесь?
Я непринужденно подхватил со стола бокал, отсалютовал Ванде.
– Мы пьем за… За праздник чуй-чаев. За то, как они великолепны в своей нелогичности, пусть и нелогичны в своем великолепии…
– До выхода в систему Турана осталось двадцать семь часов.
Эммади стоял к нам спиной, заложив руки за спину и вперив взгляд невидимых глаз в бесконечную тьму космоса за окном кают-компании. Имитация храброго, опытного капитана, которому стоит доверять уже только из-за этой позы.
– Нам нужно обсудить план действий…
Я вздохнул и пробормотал:
– «Существует множество копий. И у них есть план».
– Что?
– Ничего…
«Капитан» повернулся ко мне. Степенно и величественно. Волны вакуума разбегались от бортов его корабля, нейтронные звезды подмигивали ему, как старому знакомому, а вселенский ветер касался его парусов с нежностью дыхания возлюбленной… Капитан, улыбнитесь.
– Милорд Тим, объясните мне причину вашего спокойствия. Возможно, вы знаете что-то, чего не знаем мы.
– Конечно…
Я сделал загадочное лицо и пригубил Тима Седьмого. Степенно и величественно.
– То, не знаете чего вы, поведаю вам я. В тридевятом Царстве, в триодиннадцатом Государстве, жил да был Царь Три Десятых. Жил он, жил, а потом помер. И было у него три сына… Они тоже все потом померли… Давно дело было… Грустная сказка.
Кают-компания погрузилась в кают-молчание.
– Так вот – о плане. Стоит в этом Царстве Башня. Самая Высокая, спица такая, от земли до неба. И в самой верхней комнате этой Самой Высокой Башни – самое низкое атмосферное давление. И Красная Шапочка. Сидит в башне, в жару, в шапке, как дура. И спрашивает она у атмосферного давления: «А зачем тебе такие большие уши?» «Наверное, чтобы слышать твои идиотские вопросы», – подумало низкое атмосферное давление, но ничего не ответило, потому что не было у него ни Такого Большого Языка, ни Таких Больших Голосовых Связок, ни такого уж большого желания отвечать на такие идиотские вопросы. Зато был большой скверный характер оттого, что оно было низким, а все остальное – высоким. Характер был такой скверный, что оно тоже вскоре умерло.
– Тим!
– Да, простите – я о Шапочке. Сидит она, значит, в башне… М-да… Сиднем сидит тридцать три года, и вырастает у нее Синяя Борода-пролежень. И говорит ей Борода человеческим голосом: «Что-то ты пригорюнился, Иванушка, никак из-за того, что сестрицу твою, Козленушку, из лужи выпили?» Отвечает Иван, тоже почему-то человеческим голосом: «Кому она в луже мешала-то?» Тем временем Серый Волк сидел в разбитом корыте и отчаянно пытался грести перебитым хвостом, а Мальчик-с-пальчик вовсю крутился у его виска… Потом все равно все умерли, но добрый волшебник Гулюлюн всех отомстил.
Я потянулся к бокалу, промочил горло и откинулся на спинку кресла. Кажется, сейчас меня будут негодовать. Вопреки, во избежание последствий…
Рискнув приоткрыть глаза, я обнаружил, что Ванда еле заметно улыбается. Эммади подошел к столу и упал в сноровисто подскочившее кресло. Он обхватил руками свою большую голову и затаил в ней глухую печаль.
– Эммади, мы уже все решили. Мы летим. Составлять план на основе тех мизерных сведений, что у нас есть – все равно что пытаться вычислить удельный вес разума во вселенной.
Ванда мрачно произнесла:
– Сорок два.
– Что «сорок два»?
– Вес. Удельный. Разума. В этой, как ее…
Она отчаянно пыталась придать лицу каменное выражение, но потом не выдержала и расхохоталась. Я продолжил:
– Прости, Эммади, но все эти переливания из пустого в порожнее… Когда мы телепортируемся к Турану, нас либо сразу сожгут, либо нет. И вот если нет – тогда мы внимательно оглядимся, осмыслим увиденное и решим, что нам со всем этим делать. Такой план тебе подходит?
Эммади молчал.
– А сейчас все, что мы можем, – это «милобеседовать».
– Тим, когда мы выйдем к Турану, ты пожалеешь о том, что терял время на чушь, когда нужно было продумывать…
– Ты прав!
Я подмигнул Ванде, которая тихо хихикала в кулачок.
– Ты прав, мой железный друг, – нам непозволительно просто терять время. Мы должны терять его с пользой! Если нам осталось жить всего двадцать семь часов – нужно подготовиться. Скоро мы упадем в смерть…
Через несколько секунд нам с Вандой удалось добиться каменного выражения лиц. Друг на друга мы старались не смотреть…
– Эммади, ты знаешь какие-нибудь ритуалы прощания? «И пойду долиною смертной тени и не убоюсь зла, ибо Ты со мной…» Нет, это поминальная… Может, ты нас исповедуешь? Только не сразу – хотелось бы напоследок погрешить… Ванда?
Я ею восхищаюсь – кивнула с серьезным видом. Только глаза смеялись…
– А еще, Эммади, нужно написать завещание… Записывай: «Я – Тим, и это все, что я о себе знаю…» Нет, это не то. Вот: «Я, милорд Тим, в нетрезвом уме и без какой-либо памяти, завещаю всем, кого я, возможно, знал, все, что у меня, возможно, есть. И пижаму». Записал? Дай поставлю отпечаток.
Привстав с кресла, я дотянулся до своего яйцеголового нотариуса и прижал палец к его лбу. Лоб, как ни странно, был холодным. Злоба кипела глубоко внутри.
– Ванда, ты можешь перевести Тима Седьмого в цифровой вариант? Чувствую, пока дройд с нами не выпьет, он так и будет сидеть, как призрак отца Гамлета. Что не есть хьячи.
Наклонившись к столешнице, Ванда вывела меню, запустила редактор и приступила к работе. Или притворилась – я в этом не разбираюсь… Дройд вздохнул.
– Хотите устроить пир во время чумы? Поплясать на собственных гробах – валяйте. Смеяться в лицо опасности вам всегда нравилось больше, чем думать, как ее избежать.
Ванда пожала плечами и выключила редактор. Откинулась в кресле, выразительно посмотрела на меня, водя пальцем по краю бокала. Я закивал.
– Придумал. Знаешь, что мы сделаем с этой депрессивно-маниакальной консервной банкой? Мы привяжем ее кому-нибудь на хвост.
Ванда как раз делала глоток – не выдержала, прыснула напитком обратно в бокал, вытерла губы, откашлялась.
– Я даже знаю подходящий хвост. Белый, трехметровый, линяющий платиной. Пойдет?
– Самое то.
– Ты слышал? Либо ты сейчас вырубаешь свою пессимистическую тарахтелку, пьешь с нами и играешь на клавесине, виляя задницей… Либо – хвост.
Дройд подпер «щеку» ладонью и «посмотрел» на меня.
– Тим, я бы никогда не отправился с вами, если бы знал, что детишки всего лишь хотели пошалить перед самоубийством. Я-то думал, у нас другие цели.
Я вздохнул.
– Тут ты прав, дройд. Цель у нас совсем другая…
Быстро пробежавшись по меню, я ввел пару команд, и на столешнице начали появляться небольшие прозрачные шарики – чуть меньше глазного яблока. Тот же Тим-7, только замороженный. Я побросал шарики в свой бокал. Ванда на всякий случай отправила партию шариков в свой. Эммади не шелохнулся.
– Другая у нас цель… И эта цель – ты!
Я прыгнул назад, сделал неуклюжее сальто и приземлился за спинкой своего кресла. Молниеносно выхватив два ледяных шарика из бокала, я швырнул их в блестящую голову дройда. Надеялся, что он покажет чудеса акробатики или сожжет шар своим разрядником, – черта с два. Он так и не пошевелился. Шар угодил ему точно в лоб и разлетелся льдинками по столу. На лбу красовался отсвечивающий прозрачный подтек. Ванда спряталась за своим креслом и метнула свой снаряд. Промазала. Второй ее шарик задел плечо робота по касательной, отскочил в сторону и укатился в угол. Эммади не шевелился.
– Ну и черт с этой Кварензимой! Каждый за себя.
Не успел я договорить, как шарик Ванды врезался мне в висок. Больно… Надо было делать их поменьше. Мой шар угодил в спинку кресла. Ванда скрылась за ней, потом ее кресло стало медленно и тревожно двигаться в мою сторону. Когда этот желтый танк поравнялся со столом, из-за него высунулась рука и забегала по столешнице, отбивая команды. Я высунулся из укрытия и, прицелившись, метнул шар в ее порхающие пальчики. Попал. Ванда ойкнула и отдернула руку, но уже через секунду возобновила свои «порхания». Что она задумала?
Когда я понял, было уже поздно. Кубарем пролетев три метра я распластался на потолке. На бывшем потолке, а ныне – полу. Попытался встать, прижимая ладонь к пояснице. Грохнулся я порядочно.
Пока я оглядывался, Ванда швырнула еще пару снарядов – один пролетел мимо, второй разбился о мой затылок. Черт, больно. Я резко обернулся – я стоял на потолке в полном одиночестве. Все остальное, несмотря на сменившийся вектор гравитации, осталось на своих местах. В том числе и Эммади, по-прежнему сидящий в позе «проникающего в суть». Было бы хуже, если бы он свалился на меня вместе со всеми креслами.
Ванда висела, зацепившись одной рукой за подлокотник, потом мягко спрыгнула на «наш» пол, умудрившись не расплескать свой напиток. Мой бокал и все его содержимое разлетелось по потолку – я остался безоружным. Ванда улыбнулась, выудила из бокала очередной ледяной шар, картинно облизала пальцы и отвела руку для броска. Я улыбнулся в ответ, выхватил из кармана соник и подключился к гравитационной системе корабля. Она успела метнуть свой снаряд, но промахнулась – я переключил вектор гравитации на перпендикулярный, и Ванду унесло в стену. На этот раз была моя очередь приземляться с достоинством и без последствий. Ванда приземлилась не так удачно – распласталась на стекле огромной картины и теперь пыталась подняться. Бокал, правда, она снова сумела удержать. Я испустил боевой клич и побежал к ней – добить поверженного противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54