Это удивило его. Он оторвался от ее руки, на которой у плеча обнажилась кость и разодранные мышцы, спутавшись с окровавленной тканью джемперка, висели клочьями – и посмотрел ей в лицо.
Девица лежала на маленьком прилавке между коробкой с использованными чеками и подставкой для блоков с жевательной резинкой. Ее лицо побелело, и глаза закатились так, что можно было разглядеть только белки. Касса, прилавок, подставка под жвачку – все было залито кровью, будто густым томатным соком…
Роман усмехнулся. Вид трупа, из которого уже почти не сочилась кровь, паче чаянья не вызвал ни малейших угрызений совести, ни жалости, ни ужаса. Скорее, напротив – по телу разливалось живое тепло, оцепенение прошло, и руки уже выглядели вполне по-человечески, а значит, и лицо должно было измениться к лучшему. Роман облизал губы, поднял пригоршню мокрого, не растаявшего снега и потер лицо там, где кожа казалась липкой на ощупь. Снег стал красным, и Роман отшвырнул его в сторону.
Смешно психовать, если ты – мертвец. Чего можно бояться под таким углом зрения? Милиции?
Роман обошел ларек вокруг и толкнул дверь. Она не поддалась, но он понял – дверь не заперта, а только накинут крючок или задвинута защелка. Роман снова усмехнулся и толкнул сильнее, налегая всем весом. Раздался треск, и дверь распахнулась.
Воровство ничем не хуже убийства. Но – какая это малость по сравнению с твоей собственной смертью! А ты-то дергался – кровь, кошмар… Фигня.
Вампиры вряд ли терзаются угрызениями совести.
Роман отпер кассовый ящик и выгреб оттуда купюры. Несколько десяток упали на пол, прилипли к кровавой луже – дьявол с ними. Роман рассовал деньги по карманам, оторвал от пачки полиэтиленовый пакет, сунул туда блок дорогих сигарет, две бутылки водки, банку пива, банку консервированных оливок, пару пакетиков чипсов… От вида и запаха еды ему было нехорошо, но он отлично представлял себе, какое впечатление это должно будет произвести на Татьяну.
Упырю, как и вампирам, нужно логово, подумал он уже спокойно. Его природный цинизм помножился на благоприобретенный – и теперь представлял собой сокрушительную силу мегатонной мощи.
Выйдя на свежий воздух, Роман глубоко вдохнул и потянулся. Боль забылась, как забывается зубная боль после того, как вырвешь больной зуб – теперь он чувствовал тепло, покой и что-то, похожее на приятную усталость. Хорошо бы поспать, подумал он и направился к дому.
Он начинал осваиваться с новым положением. Как бы то ни было – вампир, упырь или смертный – я мыслю, следовательно, я существую. Почему бы прикола ради не поизучать упырей? Глава первая: чем отличается упырь от вампира…
Роман открыл дверь своим ключом и просочился в ванную комнату, тихо-тихо, почти беззвучно. Торопливо содрал с себя окровавленные тряпки. Сунул в грязную наволочку, завязал узлом.
Взгляд упал на облезлое зеркало на ванном шкафчике. Зеркало отражало дверь и вешалку с полотенцами. Роман ухмыльнулся и дотронулся кончиками пальцев до его блестящей поверхности. Это было сумасшедшее ощущение – рука не встретила своего привычного зеркального двойника, зеркало по-прежнему отражало лишь потолок и стены, зато на стекле как будто сам по себе образовался чуть заметный туманный отпечаток, след папиллярных линий, тех самых, что так интересуют милицию при осмотре места преступления.
Роман с детской радостью помахал перед зеркалом полотенцем и насладился видом полотенца, которое реет в воздухе, как живая розовая птица. Поднял кусок мыла, который выглядел в зеркале, как миниатюрный НЛО. Тихо рассмеялся и решил, что на сегодня довольно игр.
Он влез в ванну и включил воду. Ее теплое прикосновение вызвало физический восторг, и несколько минут Роман ни о чем не думал, кроме горячих упругих струй, стекающих по его коже. Вот, кстати, глава вторая: что чувствует труп, когда его обмывают в морге. Впрочем, заурядный труп ничего особенного не чувствует… Роман встряхнулся и принялся рассматривать собственное тело.
Зрелище его удовлетворило. Остатки чужой крови стекли в отверстие слива вместе с грязной водой. Кожа выглядела серовато-бледной, но не более, чем бывает у нездоровых или переутомленных людей. Зловещая синева совсем пропала из-под ногтей. Роман кивнул собственным мыслям, выключил душ и принялся вытираться. Потом бесцеремонно прихватил тренировочные брюки и чистую футболку Петеньки, которые сушились на батарее в ванной после стирки, надел их, вышел и забрал наволочку с окровавленным тряпьем в свою комнату.
В комнате же, на привычном, хоть и неудобном диване, рядом с родным стеллажом, полным книг по важным вопросам, под знакомой старенькой лампой, Роман совсем развеселился. Он бросил наволочку под диван, широко зевнул, разлегся поудобнее и задумался.
С одной стороны, жаль, что так вышло. Жаль лунной прелести, инфернального шарма, вкрадчивой, опасной, изящной внешности ночного хищника. Красиво было бы. Но с другой стороны…
А в конце концов, почему бы и нет? Упыри – сущности вечные? Можно предположить, что так. С внешностью все наладится, если следить за собой и хорошо питаться. Возможности… со временем прояснятся. Хорошо бы найти место сборищ себе подобных, покрутиться там, пообщаться. И сделать выводы уже после того, как будут взвешены все «за» и «против».
Во всяком случае, падать духом не следует. Ты хотел на ту сторону – ты на той стороне.
Татьяна разбудила его рано утром, когда было еще совсем темно.
Роман проснулся раздраженным и разбитым, его новая ипостась была ощутимо ночной – но, проснувшись, обрадовался. Он забыл перед сном принять элементарные меры предосторожности: занавесить окно, к примеру. А если день будет солнечным? Рассыпаться прахом было бы неприятно.
Поэтому Роман не рявкнул в ответ на стук, а отозвался медовым голосом:
– Иду, Танюша.
Татьяна обнаружила брошенный на кухне пакет с едой и выпивкой.
– Ты, что ли, принес, Ромка?
Роман улыбнулся заученной теплой улыбкой. Татьяна в своем халате и шлепанцах, с помятым лицом и растрепанным химическим «барашком» раздражала его нынче слабее, чем обычно: его новое обоняние воспринимало запах ее живого тела, как приятный. Смешно было думать, что мерзкая сестрица теперь пахнет вкусно, как жареная курица. Если бы ты знала, подумал Роман и улыбнулся уже искренне.
– На первую зарплату, Танюша.
– Правда, что ли?
Роман скорчил наивную мину ребенка, которого похвалил взрослый, и протянул Татьяне пачку купюр. Он тихо наслаждался ситуацией: примерно две месячных зарплаты Петеньки, небрежно отданные – Татьяна смотрела на деньги жадными глазами, не в силах поверить. Спустя несколько секунд поверила и еле удержала руку, чтобы не схватить с неприличной спешкой.
Роман отлично владел собой. Он даже не улыбнулся.
– Я оставил себе кое-какую мелочь на карманные расходы, – сказал он, так и не изменив наивного тона. – А это – в счет наших с тобой прежних разногласий, Танюшка. Скоро будет еще. И – кстати. Я теперь не буду обедать дома.
– А где? – на лице Татьяны мелькнуло тупое недоумение. Это было уже выше ее понимания.
– Еда – за счет фирмы, – сказал Роман безмятежно.
Татьяна первый раз в жизни посмотрела на него с подобострастным уважением, как смотрела на Петеньку, а раньше – на отца. Этот взгляд означал преклонение перед человеком, способным раздобыть большие, по ее меркам, деньги.
Роман подумал, что даже если бы сестра узнала, откуда произошло его неожиданное богатство, то молчала бы, как камень. Источник до смешного не волновал ее – лишь бы он не иссякал.
– Танюша, – сказал Роман, достаточно поразвлекавшись, – я хотел тебя попросить… Я в ночь работаю, устаю – ты не буди меня днем, малыш. Ладно?
– Я… да конечно! – сказала Татьяна почти нежно. – Поспать хочешь? Да?
– Ну! Чтобы было темно и по возможности тихо.
– А вечером-то посидишь с нами? – это предложение прозвучало окончательным признанием заслуг.
– Посидеть – посижу, – сказал Роман, чувствуя себя абсолютным победителем. – А вот пить не буду, извини, малыш. Мне на работу – не хочу с ходу вылететь за появление в нетрезвом виде, понимаешь?
Татьяна истово закивала.
– Ты бы действительно поспал, – посоветовала она озабоченно, – а то выглядишь как-то бледно и синячищи под глазами…
– Да, малыш, да…
Роман еще поулыбался, покивал – и ушел в свою комнату. Закрывая дверь на ключ, задергивая и закалывая булавками занавески, он с удовольствием думал, что первое испытание прошло отлично. Татьяна ничего не заметила и не заподозрила, не удивилась его роже, не испугалась. Следовательно, все идет по плану.
До вечера можно отдохнуть. А вечером надо будет прогуляться…
Милка заменила шторы на окнах на куски картона, происходящие от разорванных коробок. Ей казалось, что лучи весеннего солнца просачиваются сквозь шторы слишком явно. А солнце – это плохо.
У нее аллергия на солнце. От него голова болит и все кости ломит. А в последнее время и лицо начало чесаться. Нет, солнце – это вредно. Вообще, в газетах пишут, что от него бывает рак кожи. Милка не хочет заболеть раком. Вот еще.
Милка перестала выходить из квартиры днем. Вечером приходилось с сожалением отрываться от сладких грез, укутываться в платок – холодно же – потом в пальто, втискивать ноги в сапоги, с проклятиями выходить на работу. Перед тем, как запереть квартиру, смотрелась в зеркало. Там, в тусклой глубине, маячило что-то бледное, синюшное, с жалкой гримаской на курином сморщенном личике, с бледными губами – мучной червяк, а не Принцесса. Впрочем, Милку это не слишком волновало. Это внешнее. О внутреннем знают только ее Принц и она сама. Остальным и дела нет.
Твари, поганые твари.
Люди – твари. Всюду пачкают, гадят. Милка моет лестницы, а они ходят грязными сапогами, бросают окурки, пустые бутылки. Нассать норовят где-нибудь в лифте. Бросают свой поганый хлам где попало. Свиньи.
Кто-нибудь из жильцов скажет: «Девушка, дайте пройти», – а Милка огрызнется: «Я работаю, чего, не видите?!» Мало огрызнуться. Хочется ударить изо всех сил ручкой от швабры или ведром, или бутылкой, чтобы кровь потекла – нельзя.
Нажалуется. Заберут. А то и сам драться полезет.
Сильные твари. Сильнее Милки.
Главная тварь – начальница. Милка ее убивает в грезах каждый день. Мучительно. Чтобы орала и стонала и молила о пощаде. А пощады не будет. Потому что по-настоящему Милка, когда начальница орет на нее, стоит и молчит. Или оправдывается, а в голосе – слезы. Из-за этой суки. Убить бы суку…
Убивать очень хочется.
Милка убила крысу. Крыса попалась в мусорный бак – и ей оттуда не выскочить. Раньше бы Милка испугалась, теперь – нет. Крыса – мелкая тварь. Ответит за всех. И Милка била ее лопатой, пока от нее не остались кровавые лохмотья.
А в душу сходило тепло. И покой.
Тем вечером Милка целовала Принца нежно. Во всей квартире горела только одна тусклая лампочка.
К вечеру Романа разбудил голод.
Это ему совсем не понравилось. Не надолго же хватило этой дурехи-продавщицы. Неприятно. Это означает, что убивать, возможно, придется каждый день. Черт. Рискованно и хлопотно.
Впрочем, может быть, вчера, сгоряча, Роман что-то сделал неправильно. И никакой информации, паршиво…
С четверть часа Роман проторчал на кухне, где Татьяна и Петенька пили за его успех. От водки они согрелись, их лица побагровели, сделались бессмысленными – и в сознании Романа неотвязно крутилась мысль, что эти двое – легкая добыча. Зачем куда-то тащиться, когда совсем рядом – живое мясо, горячая кровь…
Совсем никуда не годится.
И Роман взял себя в руки и ушел, сославшись на то, что боится опоздать.
Стоял молочно-синий вечер. Было сыро и тепло; дул сильный влажный ветер, нес свежий, веселый, лесной запах. Фонари только зажигались, разгорались от тусклых розовых звездочек до шаров с лиловато-белесым холодным светом…
Прохожих было немного, вероятно, из-за сырости и ветра. Пытаться напасть на кого-нибудь посреди улицы мог только полный идиот. Роман сунул руки в карманы и отправился бродить.
Сумеречный город успокоил и развлек его. Он с незнакомым удовольствием наблюдал, как догорает и меркнет вечер, как густой ультрамарин заливает нежную молочную синеву, как плывут по исчерна-синему небу рваные белесые клочья весенних облаков.
Взошла луна. Ее тусклый свет, похожий на свет уличного фонаря, теперь ощущался кожей лица, как раньше – солнечный, мягким, ласкающим теплом. Луна была лишь чуть-чуть ущербна сбоку – только что закончились полнолунные ночи. Роман усмехнулся: не иначе, как его метаморфозе поспособствовали волшебные чары луны. Забавно.
Ноги как-то сами привели его к ларьку, где он давеча раздобылся кровью и деньгами. Ларек был закрыт, и его дверь опечатана. В воздухе висел запах мертвой, свернувшейся крови. Роман поморщился – обоняние теперь доставляло ему больше удовольствия, чем раньше, но и проблем тоже больше.
Он уже повернулся и хотел идти, как сзади его схватили за рукав и дернули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37