? Подумаешь… целка…
Гад. Законченный гад.
Анна порывисто вздохнула, стиснула свой воротничок еще плотнее – лишь бы не коснуться Романа руками – и поцеловала его, как целуют сгнивший труп – чуть тронув губами его губы. Шквал чистой силы обрушился на Романову душу, – но сила была смешана с отвращением и мучительной болью, как будто он резал Анну ржавым ножом. Роман отстранился.
Она выбрала, что дать.
Сучка.
Бедная девчонка.
Анна по-прежнему стояла, вжавшись в стену спиной. Вокруг ее глаз пролегли черные тени, лицо заострилось, будто она долго мучительно болела. Роман, согретый ее силой до костного мозга, лоснящийся ее силой, как позолотой, вдруг почувствовал себя удовлетворенным подонком, который только что извращенно изнасиловал невинную девушку.
– Извините, – пробормотал он, сгорая от стыда и от собственного идиотизма.
– Уходите, – прошептала Анна, не глядя на него. – Пожалуйста, уходите.
Роман выскочил из ее квартиры и из ее подъезда с максимальной скоростью, на которую был способен. Синяя влажная ночь начала апреля пахла, как приправа к любви.
Роман шел по мокрой улице, тая от наслаждения. Он чувствовал себя одновременно виноватым и уязвленным. Раненым обаянием силы вампира.
Он снова хотел Анну и стыдился этого всем сердцем, потому что не питал никаких иллюзий.
Роман хотел зайти к сатанистам. В таком виде он произвел бы сильное впечатление, – а подобными вещами надо не забывать пользоваться. После прекрасной и безобразной ночи идти в человеческий хлев не хотелось, но Роман привык быть предусмотрительным.
Он свернул в грязную арку – и ему в лицо ниоткуда ударила волна ледяного ветра. Роман резко остановился: под аркой, под единственной тусклой лампочкой, стоял высокий светловолосый вампир в «косухе» и джинсах. Его глаза бросали на белое лицо отчетливый красный отблеск; на стенах арки, на асфальте под ногами осел хрустящий иней его злобы.
Роману ужасно захотелось уметь уходить сквозь стены.
Только желание сохранить лицо заставило его не ползти на брюхе, а идти, почти не пригибаясь, хотя ледяная ярость вампира буквально гнула к земле. От холода, кажется, кровь превратилась в стеклянные трубки, распарывавшие мертвые вены. Роман еще успел подумать, что у него сегодня истинный день открытий относительно свойств вампиров – еще немного и можно будет садиться за диссертацию, – но взгляд, воспринятый, как удар ледяного клинка в солнечное сплетение, вышиб всю иронию напрочь.
– Это моя подруга, падаль, – сказал вампир негромко, но эхо его голоса чуть не лишило Романа слуха. Холод снова рванул тело и разум на части.
– Это случайно вышло, сударь, – пробормотал Роман, еле держась на ногах. – Я действительно вел себя, как шакал. Я просто не ожидал…
– Ты случайно украл ее кровь, ты случайно замкнул ее на себе, ты случайно к ней зашел и случайно пил ее душу?
Ледяные когти впились в голову. Обломки воспоминаний и чувств хрустнули и посыпались.
– Су… ударь… это был… экс… опыт… я только… я заслуж… боже!
Стужа неожиданно схлынула. Роман мотнул головой – в глазах все плыло, а в ушах звенели колокола – и услышал холодный смешок вампира, который на контрасте с экзекуцией показался ему теплым.
– Исследователь… Надеюсь, теперь ты знаешь, как отнимают силу? Понравилось? Теперь запомни: Вечные – не твой объект. Твое счастье, что мне не приходилось раньше видеть упырей с намеком на самолюбие и подобием ума. Но в следующий раз это все тебя не спасет. Я твою поганую сущность по всему Инобытию размажу.
Вампир замолчал и, судя по ощущениям Романа, ушел или исчез. Роман сел на асфальт, привалившись к стене.
Научили уму-разуму. А Парень С Розой тебя предупреждал: не суйся к Хозяевам. Нет, тебе надо. Все упыри как упыри, один ты выскочка…
Не развеяли тебя по окружающему космосу – поблагодари Их Темнейшую Светлость и лобызни ручку за науку. Если позволят… н-да-с…
А Аннушка славная. Славная девочка. Неужели разбежалась отпирать двери, потому что ждала это чудовище?.. И неужели чудовище дало мне понять, что бедная девочка чувствовала, когда я ее…
Брр!
Ну что, Роман из Мрака, Виссарион Батькович, поднимай многострадальную задницу, на которую за последнее время найдено столько приключений – пойдем-ка домой. Погреемся, сукин ты сын, кровушки выпьем, о жизни нашей скорбной подумаем.
Роман, постанывая, держась за стену, оторвал себя от асфальта – все тело будто заржавело и было убийственно холодно до сих пор – и так же держась за стену, побрел со двора по направлению к штаб-квартире его упырей. Идти домой в таком виде не представлялось возможным.
Он отпер дверь своим ключом, но верные подданные услышали и выскочили в коридор.
– Ой, Ромка! – Ира даже руками всплеснула. – Где ж это ты так новый плащ загадил?
– Заткнись, дура! – рявкнул Василий и подхватил Романа, стоявшего, опираясь на стенку, как раненого бойца.
– Чего случилось-то, Ром? На тебе ж лица нет, ептыть…
– На свидание сходил, – усмехнулся Роман.
У него уже на удивление исправилось состояние духа. Приступ похоти, злость, вся наносная дурь уже выветрились. Мир потихоньку возвращался в свое нормальное состояние: мир был интересен и прекрасен, а отрицательный результат эксперимента – есть тоже результат.
Упыри были гадки после вампиров. Ишь, суетится – боится, что со мной случилось что-то серьезное, а у него потом будут неприятности. Боится, что все налаженное благоденствие рухнет – только-только рожа пришла в удобосмотримый вид. Ну и ладно. Чего от них еще ожидать?
Усадили, расстегнули, Ира утащила плащ чистить, Василий принялся названивать по телефону активистам Романовой секты – этакой Церкви Вечной Жизни. Роман закинул ноги в грязных ботинках на журнальный столик. Пусть заботятся, твари. Вот сколько раз говорил – иметь на всякий случай запас крови при себе: или живых кроликов, или кровь в термосе, как хотите. Нет, жадность. Только получат – сразу сожрут. Не могут удержаться, твари жадные.
Крутитесь теперь.
А я посмотрю на вас, омерзительных, и хорошенько это зрелище запомню. Не смей, тварь, жадничать! Не смей посягать на чужое! Любуйся, любуйся, как это выглядит!
Ира вошла в комнату, взглянула на Романовы ноги на кипе журналов «Лиза» – и ничего не сказала. Побоялась. Но – подумала, подумала, издали заметно!
А так вам и надо.
Роман ждал и блаженно улыбался.
Мне бывает гадко от самого себя. Я еще не совсем дохлый. Может быть, я все-таки не совсем упырь? Ведь возлюбленный моей Матушки Аннушки, рыцарь без страха и укропа, все-таки не развеял меня по ветру? Может, дорылся до чего-то не совсем гнилого в моей садовой голове? Намек на самолюбие и подобие ума? Мр-р…
Нет, я крут.
В дверь позвонили. Прибыли верные адепты.
Осадили обругавшуюся Иру, благоговейно внесли в комнату живого связанного козленка – где только достали? – преклонили колена рядом с Романовыми ногами. Сережа, мечтатель упыриного толка, стащил рукав с запястья, предложив уже собственную кровь. Роман сделал томный вид, хватать клыками не стал, подождал, когда владелец руки сам полоснет ножом – и пить не торопился, так, с небрежной грацией и ленью. Сканируя бешеную зависть в глазах упырей и благоговение – в человеческих глазах. Вот так. Пусть не забывают, кто здесь хозяин.
– С вами что-то случилось, мессир? – посмел спросить Сережа дрожащим от восхищения голосом.
Нет, с обаянием у нас все в порядке. Мы – Наитемнейший!
– Я сражался с демоном, – сказал Роман небрежно. – Из тех, у кого когти на сгибах крыльев, знаешь? Демон мертв, но мне тоже досталось. Инобытие – не курортное место, мальчик, а власть и подавно не для слабаков.
– А ни у кого из наших не получается толком питаться пищей Вечных, – сообщил Сережа печально. – Только у Свища более-менее. А меня вообще… того… тошнит. У меня совсем нет способностей?
Роман отпустил его руку и усмехнулся.
– Ну почему… дело времени и веры… Не торопись, мальчик, не дергайся. Все исполнится. Вот Ирочка тоже поначалу очень и очень волновалась. А потом все получилось – верно, Ира, прелесть моя?
Ира улыбнулась жуткой улыбкой и кивнула. На Ире Роман показывал неофитам, как у упырей затягиваются раны от крови. Имя ей было – Неуязвимая Демоница. Сначала Роман резал руки и шею себе, потом бросил – во-первых, больно, а во-вторых, нужно этих дармоедов использовать по полной программе, чтобы не воображали о себе, а то только кровь даром лакают.
А безделье упырей деморализует.
– Козла резать? – спросил Жора, пытаясь говорить любезно и с уважением. Последнее выходило у этого юного уголовника особенно плохо.
– Тебе, Жорочка, лишь бы резать, – откликнулся Роман насмешливо, чувствуя, как свита напряглась в предчувствии поживы. – Успеешь. Я хочу передохнуть и выпить еще человеческой крови. А потом – прикажу.
Жора ухмыльнулся. Он Романа побаивался и кормить его обычно не рвался, но никогда не отказывался, потому что демонстрировать слабость – не круто. И еще, вероятно, потому что надеялся перейти и жить вечно.
Все приверженцы Романа и его культа мечтали жить вечно. Причем – любой ценой. И смотрели они на своего драгоценного лидера точно с таким же выражением, как и упыри. Тоже надеялись на свой кусок.
Именно поэтому Роман ни разу и пальцем не шевельнул, чтобы в действительности кого-нибудь перетащить. Только обещал.
Чем меньше на свете упырей, тем лучше. И еще – чем меньше свита, тем легче ее прокормить и сохранить несколько милых тайн.
Вроде той, что Вечность ходячим трупакам не светит.
Милка стояла в подъезде и ждала. Подъезд был чужой, шел третий час ночи.
У Милки в руке был большой хлебный нож, самый острый из всех. Она прижимала нож к груди, в складки платка, чтобы его не было видно, но его и так не было видно: в подъезде вывинтили лампочку. В последнее время Милка отлично видела в темноте. Внизу, у начала лестницы, рядом с входом в подвал, стояла полная темнота, а Милка замечательно все различала. Способность видеть в темноте тоже была подарком Принца.
С тех пор, как Милка выпила крови Принца первый раз, прошло, наверное, недели две. Милка сбилась со счета. Она бросила ходить на работу. Она перестала есть. Совсем. И не чувствовала голода, что, вероятно, тоже было подарком Принца.
Зато все сильнее и сильнее хотелось убить. Чем здоровее и спокойнее Милка становилась, тем сильнее хотелось. Теперь Милке снились сплошные убийства. Она смотрела, как ее враги умирают, и ей хотелось облизать губы.
Ее враги были люди. Все. Только Принц ее любит. Все остальные – пусть сдохнут.
И опять хочется облизать губы. Сейчас в подъезд кто-нибудь войдет, и Милка его убьет. Перережет горло ножом. Если это будет не здоровый мужик. Со здоровым мужиком Милке не справиться, хоть она и стала сильная теперь.
Ждать пришлось ужасно долго, но Милке казалось, что она может прождать до самого утра. Было ужасно тихо, темно и спокойно. Милка ждала и предвкушала, как сюда кто-нибудь войдет. Все равно кто. Только бы не здоровый мужик. Одного такого мужика уже пришлось пропустить часа два назад.
Было обидно.
Входная дверь хлопнула. В подъезд вошла какая-то тетка. Милка смотрела, как она ощупью нашаривает перила. Теткин взгляд бесцельно блуждал по стенам – она не видела Милку. Это было очень приятно.
Тетка начала подниматься по лестнице, съежившись, озираясь. Боится. Это было просто восхитительно. У тетки была голая длинная шея, как по заказу. Милка улыбнулась.
Милка тихо-тихо протянула руку с ножом, дернула лезвием по теткиной шее, торчащей из воротника куртки и шарахнулась назад. Милка боялась, что тетка закричит, но она не закричала, а захрипела и забулькала, стала хвататься за шею руками и сползла вниз, скорчившись на ступеньках.
Милка подошла, наклонилась и посмотрела. Кровь текла из шеи целой струей, а тетка все тихонько дергалась – и Милка приставила к ране нож и нажала. Тетка еще дернулась и замерла. Кровь пахла теплом.
Милка нагнулась еще ниже, подставила под кровь пальцы. Страшно не было, было горячо и спокойно, восхитительно спокойно. И снова хотелось облизать…
Милка расстегнула теткино пальто, чтобы было удобнее, задрала ее голову и лизнула кровь. И поняла, что это – правильно. Смерть, труп и кровь – это совершенно правильно. И Милка стала пить – это было совершенно не противно. Даже приятно. Почти смешно.
Потом кровь перестала течь. Милка вытерла руки об теткино пальто. Как можно тщательнее. Потом обшарила ее карманы и подняла со ступенек упавшую сумку. В карманах были кошелек и зеркальце. В сумке – косметичка, пачка бумажных платков, пакетик с леденцами, дезодорант и какие-то бумажки. Милка взяла сумку себе. Сумка не очень ей нравилась, но была совсем новая.
Милка улыбнулась. Она еще раз старательно вытерла руки. И нож, чтобы его можно было положить в сумку. А потом подошла к простенку у лесенки в подвал.
Тут стоял сверток из газетной бумаги, прислоненный к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Гад. Законченный гад.
Анна порывисто вздохнула, стиснула свой воротничок еще плотнее – лишь бы не коснуться Романа руками – и поцеловала его, как целуют сгнивший труп – чуть тронув губами его губы. Шквал чистой силы обрушился на Романову душу, – но сила была смешана с отвращением и мучительной болью, как будто он резал Анну ржавым ножом. Роман отстранился.
Она выбрала, что дать.
Сучка.
Бедная девчонка.
Анна по-прежнему стояла, вжавшись в стену спиной. Вокруг ее глаз пролегли черные тени, лицо заострилось, будто она долго мучительно болела. Роман, согретый ее силой до костного мозга, лоснящийся ее силой, как позолотой, вдруг почувствовал себя удовлетворенным подонком, который только что извращенно изнасиловал невинную девушку.
– Извините, – пробормотал он, сгорая от стыда и от собственного идиотизма.
– Уходите, – прошептала Анна, не глядя на него. – Пожалуйста, уходите.
Роман выскочил из ее квартиры и из ее подъезда с максимальной скоростью, на которую был способен. Синяя влажная ночь начала апреля пахла, как приправа к любви.
Роман шел по мокрой улице, тая от наслаждения. Он чувствовал себя одновременно виноватым и уязвленным. Раненым обаянием силы вампира.
Он снова хотел Анну и стыдился этого всем сердцем, потому что не питал никаких иллюзий.
Роман хотел зайти к сатанистам. В таком виде он произвел бы сильное впечатление, – а подобными вещами надо не забывать пользоваться. После прекрасной и безобразной ночи идти в человеческий хлев не хотелось, но Роман привык быть предусмотрительным.
Он свернул в грязную арку – и ему в лицо ниоткуда ударила волна ледяного ветра. Роман резко остановился: под аркой, под единственной тусклой лампочкой, стоял высокий светловолосый вампир в «косухе» и джинсах. Его глаза бросали на белое лицо отчетливый красный отблеск; на стенах арки, на асфальте под ногами осел хрустящий иней его злобы.
Роману ужасно захотелось уметь уходить сквозь стены.
Только желание сохранить лицо заставило его не ползти на брюхе, а идти, почти не пригибаясь, хотя ледяная ярость вампира буквально гнула к земле. От холода, кажется, кровь превратилась в стеклянные трубки, распарывавшие мертвые вены. Роман еще успел подумать, что у него сегодня истинный день открытий относительно свойств вампиров – еще немного и можно будет садиться за диссертацию, – но взгляд, воспринятый, как удар ледяного клинка в солнечное сплетение, вышиб всю иронию напрочь.
– Это моя подруга, падаль, – сказал вампир негромко, но эхо его голоса чуть не лишило Романа слуха. Холод снова рванул тело и разум на части.
– Это случайно вышло, сударь, – пробормотал Роман, еле держась на ногах. – Я действительно вел себя, как шакал. Я просто не ожидал…
– Ты случайно украл ее кровь, ты случайно замкнул ее на себе, ты случайно к ней зашел и случайно пил ее душу?
Ледяные когти впились в голову. Обломки воспоминаний и чувств хрустнули и посыпались.
– Су… ударь… это был… экс… опыт… я только… я заслуж… боже!
Стужа неожиданно схлынула. Роман мотнул головой – в глазах все плыло, а в ушах звенели колокола – и услышал холодный смешок вампира, который на контрасте с экзекуцией показался ему теплым.
– Исследователь… Надеюсь, теперь ты знаешь, как отнимают силу? Понравилось? Теперь запомни: Вечные – не твой объект. Твое счастье, что мне не приходилось раньше видеть упырей с намеком на самолюбие и подобием ума. Но в следующий раз это все тебя не спасет. Я твою поганую сущность по всему Инобытию размажу.
Вампир замолчал и, судя по ощущениям Романа, ушел или исчез. Роман сел на асфальт, привалившись к стене.
Научили уму-разуму. А Парень С Розой тебя предупреждал: не суйся к Хозяевам. Нет, тебе надо. Все упыри как упыри, один ты выскочка…
Не развеяли тебя по окружающему космосу – поблагодари Их Темнейшую Светлость и лобызни ручку за науку. Если позволят… н-да-с…
А Аннушка славная. Славная девочка. Неужели разбежалась отпирать двери, потому что ждала это чудовище?.. И неужели чудовище дало мне понять, что бедная девочка чувствовала, когда я ее…
Брр!
Ну что, Роман из Мрака, Виссарион Батькович, поднимай многострадальную задницу, на которую за последнее время найдено столько приключений – пойдем-ка домой. Погреемся, сукин ты сын, кровушки выпьем, о жизни нашей скорбной подумаем.
Роман, постанывая, держась за стену, оторвал себя от асфальта – все тело будто заржавело и было убийственно холодно до сих пор – и так же держась за стену, побрел со двора по направлению к штаб-квартире его упырей. Идти домой в таком виде не представлялось возможным.
Он отпер дверь своим ключом, но верные подданные услышали и выскочили в коридор.
– Ой, Ромка! – Ира даже руками всплеснула. – Где ж это ты так новый плащ загадил?
– Заткнись, дура! – рявкнул Василий и подхватил Романа, стоявшего, опираясь на стенку, как раненого бойца.
– Чего случилось-то, Ром? На тебе ж лица нет, ептыть…
– На свидание сходил, – усмехнулся Роман.
У него уже на удивление исправилось состояние духа. Приступ похоти, злость, вся наносная дурь уже выветрились. Мир потихоньку возвращался в свое нормальное состояние: мир был интересен и прекрасен, а отрицательный результат эксперимента – есть тоже результат.
Упыри были гадки после вампиров. Ишь, суетится – боится, что со мной случилось что-то серьезное, а у него потом будут неприятности. Боится, что все налаженное благоденствие рухнет – только-только рожа пришла в удобосмотримый вид. Ну и ладно. Чего от них еще ожидать?
Усадили, расстегнули, Ира утащила плащ чистить, Василий принялся названивать по телефону активистам Романовой секты – этакой Церкви Вечной Жизни. Роман закинул ноги в грязных ботинках на журнальный столик. Пусть заботятся, твари. Вот сколько раз говорил – иметь на всякий случай запас крови при себе: или живых кроликов, или кровь в термосе, как хотите. Нет, жадность. Только получат – сразу сожрут. Не могут удержаться, твари жадные.
Крутитесь теперь.
А я посмотрю на вас, омерзительных, и хорошенько это зрелище запомню. Не смей, тварь, жадничать! Не смей посягать на чужое! Любуйся, любуйся, как это выглядит!
Ира вошла в комнату, взглянула на Романовы ноги на кипе журналов «Лиза» – и ничего не сказала. Побоялась. Но – подумала, подумала, издали заметно!
А так вам и надо.
Роман ждал и блаженно улыбался.
Мне бывает гадко от самого себя. Я еще не совсем дохлый. Может быть, я все-таки не совсем упырь? Ведь возлюбленный моей Матушки Аннушки, рыцарь без страха и укропа, все-таки не развеял меня по ветру? Может, дорылся до чего-то не совсем гнилого в моей садовой голове? Намек на самолюбие и подобие ума? Мр-р…
Нет, я крут.
В дверь позвонили. Прибыли верные адепты.
Осадили обругавшуюся Иру, благоговейно внесли в комнату живого связанного козленка – где только достали? – преклонили колена рядом с Романовыми ногами. Сережа, мечтатель упыриного толка, стащил рукав с запястья, предложив уже собственную кровь. Роман сделал томный вид, хватать клыками не стал, подождал, когда владелец руки сам полоснет ножом – и пить не торопился, так, с небрежной грацией и ленью. Сканируя бешеную зависть в глазах упырей и благоговение – в человеческих глазах. Вот так. Пусть не забывают, кто здесь хозяин.
– С вами что-то случилось, мессир? – посмел спросить Сережа дрожащим от восхищения голосом.
Нет, с обаянием у нас все в порядке. Мы – Наитемнейший!
– Я сражался с демоном, – сказал Роман небрежно. – Из тех, у кого когти на сгибах крыльев, знаешь? Демон мертв, но мне тоже досталось. Инобытие – не курортное место, мальчик, а власть и подавно не для слабаков.
– А ни у кого из наших не получается толком питаться пищей Вечных, – сообщил Сережа печально. – Только у Свища более-менее. А меня вообще… того… тошнит. У меня совсем нет способностей?
Роман отпустил его руку и усмехнулся.
– Ну почему… дело времени и веры… Не торопись, мальчик, не дергайся. Все исполнится. Вот Ирочка тоже поначалу очень и очень волновалась. А потом все получилось – верно, Ира, прелесть моя?
Ира улыбнулась жуткой улыбкой и кивнула. На Ире Роман показывал неофитам, как у упырей затягиваются раны от крови. Имя ей было – Неуязвимая Демоница. Сначала Роман резал руки и шею себе, потом бросил – во-первых, больно, а во-вторых, нужно этих дармоедов использовать по полной программе, чтобы не воображали о себе, а то только кровь даром лакают.
А безделье упырей деморализует.
– Козла резать? – спросил Жора, пытаясь говорить любезно и с уважением. Последнее выходило у этого юного уголовника особенно плохо.
– Тебе, Жорочка, лишь бы резать, – откликнулся Роман насмешливо, чувствуя, как свита напряглась в предчувствии поживы. – Успеешь. Я хочу передохнуть и выпить еще человеческой крови. А потом – прикажу.
Жора ухмыльнулся. Он Романа побаивался и кормить его обычно не рвался, но никогда не отказывался, потому что демонстрировать слабость – не круто. И еще, вероятно, потому что надеялся перейти и жить вечно.
Все приверженцы Романа и его культа мечтали жить вечно. Причем – любой ценой. И смотрели они на своего драгоценного лидера точно с таким же выражением, как и упыри. Тоже надеялись на свой кусок.
Именно поэтому Роман ни разу и пальцем не шевельнул, чтобы в действительности кого-нибудь перетащить. Только обещал.
Чем меньше на свете упырей, тем лучше. И еще – чем меньше свита, тем легче ее прокормить и сохранить несколько милых тайн.
Вроде той, что Вечность ходячим трупакам не светит.
Милка стояла в подъезде и ждала. Подъезд был чужой, шел третий час ночи.
У Милки в руке был большой хлебный нож, самый острый из всех. Она прижимала нож к груди, в складки платка, чтобы его не было видно, но его и так не было видно: в подъезде вывинтили лампочку. В последнее время Милка отлично видела в темноте. Внизу, у начала лестницы, рядом с входом в подвал, стояла полная темнота, а Милка замечательно все различала. Способность видеть в темноте тоже была подарком Принца.
С тех пор, как Милка выпила крови Принца первый раз, прошло, наверное, недели две. Милка сбилась со счета. Она бросила ходить на работу. Она перестала есть. Совсем. И не чувствовала голода, что, вероятно, тоже было подарком Принца.
Зато все сильнее и сильнее хотелось убить. Чем здоровее и спокойнее Милка становилась, тем сильнее хотелось. Теперь Милке снились сплошные убийства. Она смотрела, как ее враги умирают, и ей хотелось облизать губы.
Ее враги были люди. Все. Только Принц ее любит. Все остальные – пусть сдохнут.
И опять хочется облизать губы. Сейчас в подъезд кто-нибудь войдет, и Милка его убьет. Перережет горло ножом. Если это будет не здоровый мужик. Со здоровым мужиком Милке не справиться, хоть она и стала сильная теперь.
Ждать пришлось ужасно долго, но Милке казалось, что она может прождать до самого утра. Было ужасно тихо, темно и спокойно. Милка ждала и предвкушала, как сюда кто-нибудь войдет. Все равно кто. Только бы не здоровый мужик. Одного такого мужика уже пришлось пропустить часа два назад.
Было обидно.
Входная дверь хлопнула. В подъезд вошла какая-то тетка. Милка смотрела, как она ощупью нашаривает перила. Теткин взгляд бесцельно блуждал по стенам – она не видела Милку. Это было очень приятно.
Тетка начала подниматься по лестнице, съежившись, озираясь. Боится. Это было просто восхитительно. У тетки была голая длинная шея, как по заказу. Милка улыбнулась.
Милка тихо-тихо протянула руку с ножом, дернула лезвием по теткиной шее, торчащей из воротника куртки и шарахнулась назад. Милка боялась, что тетка закричит, но она не закричала, а захрипела и забулькала, стала хвататься за шею руками и сползла вниз, скорчившись на ступеньках.
Милка подошла, наклонилась и посмотрела. Кровь текла из шеи целой струей, а тетка все тихонько дергалась – и Милка приставила к ране нож и нажала. Тетка еще дернулась и замерла. Кровь пахла теплом.
Милка нагнулась еще ниже, подставила под кровь пальцы. Страшно не было, было горячо и спокойно, восхитительно спокойно. И снова хотелось облизать…
Милка расстегнула теткино пальто, чтобы было удобнее, задрала ее голову и лизнула кровь. И поняла, что это – правильно. Смерть, труп и кровь – это совершенно правильно. И Милка стала пить – это было совершенно не противно. Даже приятно. Почти смешно.
Потом кровь перестала течь. Милка вытерла руки об теткино пальто. Как можно тщательнее. Потом обшарила ее карманы и подняла со ступенек упавшую сумку. В карманах были кошелек и зеркальце. В сумке – косметичка, пачка бумажных платков, пакетик с леденцами, дезодорант и какие-то бумажки. Милка взяла сумку себе. Сумка не очень ей нравилась, но была совсем новая.
Милка улыбнулась. Она еще раз старательно вытерла руки. И нож, чтобы его можно было положить в сумку. А потом подошла к простенку у лесенки в подвал.
Тут стоял сверток из газетной бумаги, прислоненный к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37