Жорочка, вероятно, имел в виду утешение Антона. Но его слова, в которых Антону, стоящему на коленях к нему спиной, слышалась обычная улыбочка, почему-то производили совершенно обратное впечатление. Врезать бы ему, думал Антон, мирное существо. Ну что он бубнит? Просветленная… мразь.
Отчего ж это он меня сегодня так бесит? Просто убил бы…
– …нет ничего страшного, – говорил Жорочка, улыбаясь. – Знаешь, ведь, в сущности, тело все равно дается только на время, а потом высшие силы все равно должны забрать душу. Жалеть об этом нельзя. Ты думаешь, ей плохо, а ей хорошо. Она теперь уже на дороге в высшие сферы тонкого мира, понимаешь? Мамочка говорила, что ее должны встретить астральные проводники, несмотря на то, что она была очень грешной при жизни. Считается, что такие попадают в ад, но на самом деле ада и рая нет, есть только девять сфер, и на каждой из них…
– Заткнись, а? – попросил Антон, не поворачиваясь. – Она же не умерла еще, сейчас скорая приедет. Что ты каркаешь?
– Она, наверное, умрет, – сказал Жорочка, и улыбка в его голосе была еще явственнее. – И на самом деле это хорошо. Понимаешь, в астральных пространствах она сможет потихоньку достичь просветления, которого ей было не дано на земле…
Антон оглянулся. Жорочка смотрел на Ларису и улыбался. Глаза у него замаслились, а губы были мокрые. И капелька слюны блестела на подбородке.
– Теперь все будет правильно, – сказал Жорочка удовлетворенно. – Мамочка говорила, что Лариса очень сильно нарушала законы мироздания. Теперь ей все объяснят те самые сущности, которых она считала несуществующими, и ей придется поверить…
Антон смотрел на него и чувствовал тихий безотчетный ужас. «Заткнись, пожалуйста, заткнись», – хотел взмолиться он, но тут тело Ларисы содрогнулось так, что дернулась рука у Антона в ладонях.
И Антон увидел, как Лариса судорожно вздохнула и прошептала: «Бери же, бери…» Ее глаза широко раскрылись и остановились, уголки губ дрогнули и замерли в незавершенной улыбке. И все.
Антон смотрел на нее в каком-то столбняке, думая, что надо что-то делать, что-то делать, но не в силах сдвинуться с места. Что-то внутри него оборвалось и упало. Хотелось биться головой об стену, но не было сил и на это.
– Умерла, – радостно сказал Жорочка. – Я же говорил.
Антон обернулся, взглянул на него совершенно больными глазами – и его вывернуло на шикарный Риммин ковер в бордовых разводах. И еще раз.
И рвотные спазмы еще не прекратились, когда в коридоре послышалось звяканье ключа в замке.
В комнату вошли, сопровождаемые Риммой врач и фельдшер со «скорой».
А лед на Неве уже начал таять.
У другого берега он еще поднимался белой грядой, а у этого уже плескалась узкая полоска воды, черной, таинственно, зеркально мерцающей – ив ней плыла луна в зеленоватом тумане, дробилась дорожкой, смешивалась с плавающим в этой блестящей черноте светом фонарей, переливалась и текла. И гранит зеленел от луны и золотился от фонарей, а черные деревья тянулись к ветреному небу, и вдыхали ночную сырость, и ждали рассвета.
Лариса и Ворон сидели на спуске к воде, на корточках, прижавшись друг к другу плечами, и пили кагор из горлышка одной бутылки, как когда-то в школе пили из одной бутылки пепси-колу. Зеленоватый светящийся туман окружал и их призрачные фигуры, путаясь в их волосах, зажигая глаза, оттеняя лунную бледность лиц – но они сами его не замечали, а по крайней мере, в километре вокруг, в спящем городе не нашлось глаз, чтобы это увидеть. Кроме…
Шел четвертый час, самый тихий и глубокий час ночи. Час Хозяев.
«Почему – Хозяев? – молча спросила Лариса, спрятав лицо на груди Ворона и вдыхая его ванильный запах. – Это мы-то – Хозяева? Скажешь…»
«Ты – Королева Ночей. Я – господин Никто, – усмехнулся Ворон. – Когда сойдутся две темноты…»
«А если ты будешь надо мной смеяться, я тебя за ухо укушу. Оно очень рядом, знаешь ли…»
«Как я посмею, Княгиня?! Ой, прекрати, щекотно… Ларк… черт, тебе интересно, или ты…»
«Мне все вместе. Мы – Хозяева, да?»
«Мы – Хозяева Ночи. Властители Смертей. Правда, фиговые…»
«А вот это еще почему? А мне вот Артур сказал, что я очень интересная Княгиня».
«А Артур вообще джентльмен… а если серьезно, мы молодые еще. Мелкие и глупые вампиры. Только что вылупились… на все это чудо, на Инобытие, я хочу сказать, вылупились, как новорожденные цыплята».
Лариса рассмеялась. Зеленоватое и голубое сияние, окружающее ее, вспыхнуло ярче, брызнуло искрами. Искры растаяли на губах и ладонях Ворона.
«А мы потом тем, тварям, наваляем? А, вещая птица? »
«Знаешь еще один закон джунглей? Благородные хищники не обращают внимания на бандарлогов».
«А если с кем-нибудь другим случится беда?»
«Ларка, понимаешь, это – не беда, а судьба. В данном конкретном случае – наказание для нас, грешных. Кто сможет – тот выплывет. Не сможет – не выплывет. Но путь себе все равно выберет сам. Мы же выбрали».
«Жестоко».
«Не жесточе жизни».
Выпили еще и поцеловались. Лунный свет стекал с их волос мерцающими ручейками, как вода.
«Служить Смерти?»
«А что тебя стопит? Смерть – штука страшная, загадочная, мучительная иногда… но роды, в сущности, не слишком-то принципиально от нее отличаются. Переход между мирами. И, между прочим, весьма себе страшный, загадочный и болезненный. Так что просто смотря куда рождаться… А мы… мы будем меняться с живыми… этим…»
Ворон беспомощно взмахнул рукой, не в силах подобрать подходящий образ, но Лариса поняла рисунок его эмоций.
«Меняться? Мы им – силу уйти в другой мир, они нам – силу остаться, так? Круто! А говорят – кровососущие трупы…»
Ворон грустно ухмыльнулся, прижимая Ларису к себе.
«А вот кровососущие трупы ты видела. Это те, кто не меняется».
«Красиво ты это сказал. В смысле – и сам не меняется, и с другими ничем не меняется? И поэтому они – наказание, да? В смысле – человек сам себя награждает и наказывает, так?»
«Умная – страшное дело. Может, Артур даже и прав… где-то в глубине души… где-то очень глубоко… »
Затеяли возню. Струи света разлетались в стороны, ломаясь о воду, скользя по парапету, взлетая к луне… Фонарь над спуском вдруг ослепительно вспыхнул и погас – и Лариса с Вороном, каким-то образом одновременно догадавшиеся, что это их вина, переглянулись с виновато-лукавыми улыбками, как напроказившие дети.
«Пошли побродим, – предложила Лариса и боднула Ворона лбом в плечо, как кошка. – А то всю набережную обесточим».
«Конечно, Княгиня. Сию минутку-с. Позвольте ручку-с».
«Не позволю! Пусти… ну Ворон! Правда, пойдем, а?»
Ворон подхватил Ларису за талию, крутанул вокруг себя и поставил на землю. Спящий мир вокруг звучал тихим и нежным гитарным тоном, мрачноватой, темной, прекрасной мелодией. Луну прикрыло полупрозрачное облако, превратив ее в матовый круг, еле видный среди набежавших туч, поднялся ветер, качнув мокрые ветви, подернув воду холодной рябью – набережная потемнела и показалась бы зловещей, если бы ее не освещали два сияющих силуэта: парень и девушка, уходящие в ожидающую темноту Города…
Артур еще раз взглянул им вслед. Он стоял на мосту, в густой тени, и его высоченная фигура почти не светилась; только лицо и скрещенные кисти рук казались нарисованными мелом на сыром ветреном мраке. Несколько мгновений он следил за уходящими со странным выражением умиротворенной насмешливой грусти. Потом тряхнул головой, перекинул ногу через сиденье мотоцикла и дал газ.
Мотоцикл, такой же призрачный, как и растаявшая в темноте пара, сорвался с места, мелькнул бесшумной серебристой кометой – и пропал, то ли в проходных дворах, то ли в мокром весеннем небе…
Света стояла у Ларисиной могилы и никак не могла уместить в голове, как это могло случиться.
Обыденность превратилась в какой-то абсурд во вторник. Света просто позвонила Ларисе насчет договориться пойти на работу вместе, а трубку сняла ее заплаканная мама.
Сказала, что…
Нет, но почему?
Света выслушала, почему. Какие-то там сосуды около сердца. Какая-то медицинская ахинея. Ну сосуды. Я понимаю. Так значит, Ларка в среду не танцует? И в пятницу?
И никогда?
Да этого просто не может быть!
Тогда Света повесила трубку и долго-долго думала. Ей то хотелось плакать, то становилось холодно от дикого ужаса. Ларка была старше ее на два года.
И умерла. Лопнул какой-то там кровеносный сосуд. Пустяк. Бред. Ерунда. Но так что же это выходит? Света, получается, тоже может умереть в любой момент?
И вообще – кто угодно? Вот так, взять и умереть, ни с того, ни с сего?
Света попыталась отвлечься, потому что мысли были чудовищно страшны. Она позвонила в «Берег», чтобы сказать, что дуэт «Сафо» больше работать не может… потому что больше не существует. Она слушала длинные гудки, и думала, как она сможет это произнести, но произносить не пришлось. Длинные гудки сменились короткими. К телефону никто не подошел.
Света ходила по квартире, как в тумане. Она думала о Ларисе и о Витьке Воронове. Витька был наркоман, а Лариса – нет. И она пережила его почти на год. В чем тут смысл?
Теперь нет их обоих. И жизнь можно задуть, как свечу. Раз – и все. Как можно исчезнуть, совсем исчезнуть, необратимо, навсегда – оттого, что порвался дурацкий сосудик толщиной со стержень шариковой ручки?!
Оставаться наедине с собой было невозможно. Ехать к старым знакомым не хотелось. Они будут расспрашивать. Света расплачется. Возвращаться придется поздно. Идти будет страшно. Господи, да все, все вокруг – это смертельная опасность! Все – дорога, машины, электричество, дома, люди – все годится для убийства! Как же жить?!
Света поехала в «Берег». Просто скажу коротко, заберу остаток денег – и все, думала она. Скажу, заберу – и домой. В маршрутке было как-то… Света сидела рядом с водителем, и у нее в мозгу горели четкие яркие картины – как из-за угла вылетает грузовик, как маршрутка не успевает затормозить – и водителя протыкает насквозь рулевая колонка, а в Светино лицо летят осколки стекла, острые, как стилеты…
Это был бред, но его было не выкинуть из головы.
Она попросила остановить на обычном месте и вышла. Побрела вдоль улицы, медленно, раздумывая, потому что тут тоже что-то изменилось. Очень сильно изменилось. На удивление.
Света не видела синей эмблемы клуба на стене стильного стеклянно-бетонного здания, где «Берег» располагался. Здание – вот оно. Над шикарным подъездом – мигающая вывеска «Интернет-кафе». На автомобильной стоянке – пара-тройка разномастных автомобилей. И ни малейшего следа того синего силуэта с веслом, который Лариса называла «Паромщиком». Что это со мной, а?
Света подошла к входу. У дверей стояли и курили двое мужчин – молодой лохматый парень и бородатый дядька в камуфляже. Обернулись. Разулыбались. Света отстраненно отметила, что выглядит неплохо.
– Скажите, пожалуйста, – начала она, еще не зная, как будет заканчивать фразу, – скажите, а вы не знаете, как пройти к ночному клубу «Берег»?
Мужчины переглянулись.
– Ну-ка, Димка, – сказал дядька, – ты у нас специалист по таким местам, помогай девушке.
Димка яростно почесал в затылке.
– Ну, подруга, – сказал он с дурашливой улыбкой, – в нашем квартале подобных заведений четыре штуки. Но названия «Берег» в досье не числится. Вы не перепутали?
Света в каком-то оцепенении смотрела на знакомый подъезд и молчала.
– Тут через улицу – салон красоты «Берегиня», – сказал Димка. – А?
– А Интернет-кафе тут давно? – спросила Света, чувствуя себя героиней нелепого фильма.
– Года три, – сказал Димка. – А хотите, сходим в другой ночной клуб, а? Ну его, этот «Берег», к черту?
Света молча пошла прочь. У нее было безумное чувство, будто две ближайших недели ей приснились. Или их украли из ее жизни, эти две недели.
Лариса была права. Этот клуб, появляющийся и исчезающий, был действительно странным местом. И страшным. Он появился, чтобы забрать Ларисину жизнь, и исчез, как только…
– Какое счастье, – сказала Света шепотом. Она подумала: «Какое счастье, что я жива!»
Деньги уже не шли ей на ум.
И на похороны Ларисы идти совершенно не хотелось. Именно потому, что Лариса похожа на Свету, и что Лариса старше Светы только на два года, и все это напоминает…
Света отчаянно не хотела видеть Ларису в гробу. Но пошла. Ей было жаль тетю Аду, которая пила и плакала, и осунулась, и ее круглое лицо стало неуловимо похоже на скуластое удлиненное лицо Ларисы, а глаза опухли и покраснели. Свете было наплевать на присутствие бесчисленной толпы безутешных Ларисиных родственников, с которыми Лариса ее не знакомила, потому что сама с ними не общалась. У Светы вызвало тоску мокрое кладбище, покрытое остатками серого снега, и земля, превратившаяся в грязь. Ее слегка утешило Ларисино лицо – вовсе не страшное, отрешенно спокойное, не искаженное муками смерти. И она удивилась, увидев у гроба молодого человека в светлом пальто и с бородкой, с выражением такой искренней и мучительной скорби, что на него вчуже смотреть было больно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37