Для одного сквонка эта балка была слишком тяжелой; но Джим сосредоточился и ясно передал сквонку, как можно передвинуть балку вдоль стены на расстояние, равное ее длине.
Эксперимент завершился полным успехом. Послушный сквонк отошел от балки и поймал трех других сквонков, которые проходили мимо и ничего не несли в щупальцах. Вчетвером они вернулись к балке, подняли ее щупальцами и передвинули так, как того хотел Джим.
Они вовсе не возражали, когда Джим немедленно скомандовал передвинуть ее обратно. Потом сквонки разошлись.
— Что случилось? Что делает сквонк? — голос Мэри отвлек его от почивания на лаврах. — Я хотела, чтобы он стоял на месте и дал мне наблюдать за лаагом на том конвейере.
— Извини, — сказал Джим. — Я просто хотел проверить, сможем ли мы при необходимости привлечь других сквонков. Я проверяю границы контроля над сквонком.
— В следующий раз предупреждай, — отозвалась она. — Ты можешь помешать моим наблюдениям, об этом ты подумал?
— Нет, извини, — сказал Джим. — Обратно к конвейеру, сквонк.
На этом вопрос был закрыт. Второй задачей Джима было изучение самой Мэри.
С тех пор как он ее встретил, его отношение к ней переходило от раздражения к активной неприязни, потом к терпимости во время долгой подготовки к тому, чтобы он стал частью «ИДруга». Дальше началось осторожное сотрудничество, которое уже преображалось в искреннюю симпатию. Но все это разлетелось на кусочки под напором его ярости, когда его обманом затащили на планету лаагов. Теперь, однако, Джим сделал следующий шаг.
Ярость утихла, а вместе с ней угасли и все негативные чувства, которые он когда-либо испытывал к Мэри. В глубине его души, под внешней оболочкой эмоций, родились симпатия и искренняя забота о ней. Он больше не мог по-настоящему рассердиться на нее. Мэри ему нравилась, и он о ней беспокоился, но чем дольше они находились на этой планете, тем больше росло его беспокойство.
Они уже установили, что лааги, как и сквонки и другие общинные формы жизни на этой планете, жили ради работы. Они работали, пока хватало сил, потом умирали. В этом мире работа была всем. Ничто другое значения не имело.
А Мэри и сама жила ради работы, и ничто другое, насколько он сумел выяснить, не имело для нее значения. Но то, что для лаагов оказывалось нормальным, для нее, человеческого существа, таковым не было. Тем не менее она оказалась в среде, в которой способность к работе больше не выделяла ее, не отличала ни от кого, кроме самого Джима, которого она считала просто шофером. Для большинства людей такая среда не представляла бы угрозы. Но Мэри, по наблюдениям Джима, окружила себя защитной оболочкой.
Он проверил ее утверждение, что она почти не нуждается в сне. До какой-то степени это было правдой: Мэри обходилась местным эквивалентом в несколько земных часов. Но в том, что она ему сказала, оставались недомолвки.
Прежде всего, она спала не только тогда, когда спал он. Он наблюдал за тем же, за чем наблюдала она, а потом повторял ее рапорты для записи. Иногда Джим видел какие-то действия лаагов и знал, что Мэри наверняка включила бы такое в доклад. Но она их не включала.
Если она не могла различить, когда он молчал, потому что спал, а когда — потому что просто думал, то и Джим не понимал этого по ее поведению, за исключением подобных пропусков в рапортах. Ему было интересно, замечала ли это сама Мэри. Когда Джим только оказался в «ИДруге», он не ощущал, когда спал. Возможно, Мэри тоже этого не чувствовала. Она могла искренне верить, что спала только вместе с ним. Они оба были лишены тел, так что привычные физические сигналы пробуждения большей частью отсутствовали.
Джим сосредоточился на том, чтобы научиться распознавать в себе признаки пробуждения. Постепенно он сумел их определить. Он чувствовал легкую утомленность, не обычную тяжесть тела после пробуждения, а краткий период, в который разум должен разогнаться до сознательных мыслительных процессов после бессознательного существования в стране снов.
Кроме того, когда он начал замечать периоды своего сна именно как сон, то заметил, что осознает то, чего раньше не ощущал, — период бездействия сознания, пробел в памяти. Когда он это заметил, то стал вспоминать свои сновидения, как человек, который записывает их по пробуждении.
Запоминая сновидения, он сумел приблизительно определять продолжительность своего сна по количеству запомненного. Измерение было неточное, но Джим получил базу для оценки продолжительности своего сна.
В процессе этих наблюдений Джим впервые заметил, что после сна он чувствовал себя лучше. Его разум получал передышку от постоянной деятельности во время бодрствования. Заметив это, Джим сделал следующий шаг и начал осознавать признаки умственной усталости, говорившие ему, что пора спать. Это было странное внетелесное ощущение нервного напряжения, сродни натянутой резинке, иногда предшествующего головной боли. Ощущение слабое, но оно возникало, когда требовалось. Джим обнаружил, что, когда оно появлялось, достаточно было перевести взгляд, отвести внимание от сцены, за которой он наблюдал, или занимавшей его задачи — и он немедленно засыпал.
После всех этих открытий в себе самом Джим научился приблизительно измерять время в этих странных обстоятельствах. Он начал учиться замечать признаки усталости и пробуждения в Мэри. Если его подозрения были верны, она постепенно убивала себя.
Глава двадцать первая
— ...Хотя на основе немногих наблюдений за лаагами, возможных за такое короткое время, допустимо лишь делать догадки, — диктовала Мэри, — есть несколько предположительных причин, объясняющих непонятные до сих пор элементы поведения лаагов.
Например, такие действия лаагов, как поведение их кораблей на общей с нами пространственной границе: иногда большое количество истребителей лаагов отступают при куда меньшем количестве истребителей людей или, наоборот, горстка их кораблей атакует только что встреченные крупные силы людей даже тогда, когда такая атака кажется самоубийственной и, следовательно, бессмысленной.
Она перестала диктовать. Последовала долгая пауза, и Джим уже начал думать, что продолжать Мэри не будет.
— Следовательно... следовательно, — продолжила она резко, — мы должны рассмотреть вариант, что эти на первый взгляд беспричинные действия пилотов-лаагов были вызваны системой расовых императив, которая отсутствует у людей, и они даже не в силах осознать ее существование. Другими словами, то, что людям кажется беспричинным, для лаагов при определенных условиях имеет свои причины.
Из того, что видела я и что видел Джим Уандер, который вместе со мной участвует в наблюдательной экспедиции на территорию лаагов, они могут более сильно, чем мы, подвергаться влиянию унаследованных рефлексов, обеспечивших выживание их предков.
Лааги, как я уже неоднократно замечала, по сути своей кажутся общинной расой, как пчелы в улье или муравьи в муравейнике. Но для того, чтобы такая раса разработала технологию, сравнимую с нашей, на каком-то этапе она должна была позволить своим членам развить какой-то уровень индивидуальности. Технология требует изобретений. Изобретения требуют оригинальности. Оригинальность — это свойство уникальной личности, отличающейся от всех других родственных индивидуумов. Как я уже упоминала выше, у лаагов нет зон отдыха и способов отдыха; их работа и есть их отдых. Даже наш носитель, которого мы назвали сквонком, принадлежащий к местному виду с более низким, чем у лаагов, интеллектом, чувствует себя несчастным, если не работает в часы бодрствования. То же самое происходит и с самими лаагами. Они рождаются для работы и до самой смерти работают. Они и умирают на рабочем месте, как рабочие пчелы загоняют себя до смерти. Я... — Она снова прервалась, но через несколько секунд продолжила: — ...Я несколько раз пыталась выяснить, предопределяются ли занятия лаагов генетически, как у рабочих пчел. Пока что я не смогла собрать подтверждений. Однако и у меня, и у Джима Уандера сложилось впечатление, что у современных цивилизованных лаагов занятие не выбирается генетически при рождении.
Сквонк внезапно споткнулся, попятился на несколько шагов и начал заново обыскивать уже осмотренный участок пола комнаты, где они занимались наблюдениями. Маленький инопланетянин все еще целеустремленно искал пропавший предмет, который невидимый лааг внутри него должен был опознать после того, как сквонк его найдет. Сквонк уже не первый раз спотыкался и возвращался к ранее осмотренному месту. В первый раз он сделал это три дня назад. Джим забеспокоился, но Мэри, похоже, ничего не замечала.
— ...В качестве модели типичного человеческого существа мы берем существо, у которого есть базовые инстинкты и основанные на этих инстинктах рефлексы. На все это налагается модель культурных реакций и поведения, приобретенная от человеческой общины, окружающей данное существо при взрослении.
На это накладывается набор обычных действий и решений, плюс текущие решения, порожденные сознательной обработкой предыдущего опыта, плюс влияние двух нижних слоев реакций, и у нас получается трехслойная структура человеческих действий и откликов на конкретную ситуацию.
По контрасту с этим лааги, очевидно, реагируют согласно двухслойной структуре, в которой ранний инстинктивный слой является при некоторых условиях доминантным, но при других новый сознательный слой может контролировать инстинкты. Возьмем гипотетический пример: если лааг встретит другого лаага с признаками определенного заболевания, то его первичные инстинкты вынудят его уничтожить больного, даже если он лично этого не хочет. Но если признаки заболевания у больного хоть чуть-чуть отличаются от стандартных, то новое индивидуальное сознание позволит нашему лаагу поступить по своему усмотрению: не убивать больного или даже отвести его в больницу.
Мэри резко остановилась. Джим восхитился ее способностью делать такие выводы из одних только наблюдений за чуждой расой. Шерлок Холмс гордился бы ею. Однако, когда она продолжила, в голосе ее чувствовалась усталость.
— Еще раз должна заметить, что то, что я описала раньше, является чисто условным примером. Мы не видели лаагов, убивающих других лаагов по какому бы то ни было поводу. Мы не видели драк или даже того, что абсолютно точно было бы разногласием между лаагами...
Она остановилась и на этот раз не продолжила говорить, хотя обычно завершала рапорты четкой фразой, свидетельствовавшей об их окончании.
— Мэри, — сказал Джим после долгого молчания, — ты себя загнала до изнеможения.
— У меня все в порядке, — отозвалась она.
— Нет, не в порядке. Я же вижу, ты все больше и больше устаешь. Ты думаешь, что можешь постоянно работать над чем-нибудь и спать урывками, но утомление накапливается, и пора бы тебе это заметить.
— Что ты несешь? — удивилась Мэри. — У нас нет тел, и утомлять нечего: усталость — это чисто физическое явление. Я могу работать сколько хочу; разум не устает.
— Да вот все-таки устает, извини, — ответил Джим.
— Ты-то что об этом знаешь? Ты просто катаешься со мной за компанию и повторяешь рапорты!
— И наблюдаю за всем происходящим, — сказал Джим, — так что я вижу то, что ты в последнее время пропускаешь. Насчет сквонка, например.
— А что такое со сквонком?
— Ты загоняешь себя, а заодно и его, а он так устроен, что не заботится о своем здоровье и безопасности.
— Ты с ума сошел! — В голосе Мэри впервые послышалась озабоченность, но вместе с тем и недоверие. — Он может вздремнуть, когда захочет, и мы никогда ему не мешаем.
— Он не хочет спать, — сказал Джим. — Сквонк хочет найти этот несуществующий ключ, который уже не первый месяц для нас ищет. Он все больше и больше лишает себя сна, потому что ты так поступаешь. Он только тогда останавливается и находит место, чтобы улечься и вздремнуть, когда мы ничем не заняты, например не отдали ему приказ поискать в каком-нибудь новом месте; или не разговариваем, как сейчас.
— Думаешь, он нас слышит?
— Меня он слышит, — ответил Джим. — Во всяком случае, ту часть меня, которая отдает ему приказы; и вообще, может, он также сильно чувствует мои эмоции, как я его. Если так, то он все это время чувствовал посыл срочности, который я получаю от тебя, когда ты указываешь новое место, направление или что-нибудь такое.
— Я не верю, что он перегружен. Ты ведь хочешь сказать, что я его перегружаю?
— Именно. Ты, конечно, не нарочно это делаешь, но тем не менее ты создаешь ситуацию, в которой, по твоим же собственным выводам и наблюдениям, расовая императива заставит сквонка загнать себя до смерти работой.
— Я в это не верю. У тебя какой-то план помешать мне дальше работать здесь, чтобы я отпустила тебя на Землю.
— Ну извини, не веришь так не веришь, — сказал Джим, — но ты забыла, что я управляю сквонком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Эксперимент завершился полным успехом. Послушный сквонк отошел от балки и поймал трех других сквонков, которые проходили мимо и ничего не несли в щупальцах. Вчетвером они вернулись к балке, подняли ее щупальцами и передвинули так, как того хотел Джим.
Они вовсе не возражали, когда Джим немедленно скомандовал передвинуть ее обратно. Потом сквонки разошлись.
— Что случилось? Что делает сквонк? — голос Мэри отвлек его от почивания на лаврах. — Я хотела, чтобы он стоял на месте и дал мне наблюдать за лаагом на том конвейере.
— Извини, — сказал Джим. — Я просто хотел проверить, сможем ли мы при необходимости привлечь других сквонков. Я проверяю границы контроля над сквонком.
— В следующий раз предупреждай, — отозвалась она. — Ты можешь помешать моим наблюдениям, об этом ты подумал?
— Нет, извини, — сказал Джим. — Обратно к конвейеру, сквонк.
На этом вопрос был закрыт. Второй задачей Джима было изучение самой Мэри.
С тех пор как он ее встретил, его отношение к ней переходило от раздражения к активной неприязни, потом к терпимости во время долгой подготовки к тому, чтобы он стал частью «ИДруга». Дальше началось осторожное сотрудничество, которое уже преображалось в искреннюю симпатию. Но все это разлетелось на кусочки под напором его ярости, когда его обманом затащили на планету лаагов. Теперь, однако, Джим сделал следующий шаг.
Ярость утихла, а вместе с ней угасли и все негативные чувства, которые он когда-либо испытывал к Мэри. В глубине его души, под внешней оболочкой эмоций, родились симпатия и искренняя забота о ней. Он больше не мог по-настоящему рассердиться на нее. Мэри ему нравилась, и он о ней беспокоился, но чем дольше они находились на этой планете, тем больше росло его беспокойство.
Они уже установили, что лааги, как и сквонки и другие общинные формы жизни на этой планете, жили ради работы. Они работали, пока хватало сил, потом умирали. В этом мире работа была всем. Ничто другое значения не имело.
А Мэри и сама жила ради работы, и ничто другое, насколько он сумел выяснить, не имело для нее значения. Но то, что для лаагов оказывалось нормальным, для нее, человеческого существа, таковым не было. Тем не менее она оказалась в среде, в которой способность к работе больше не выделяла ее, не отличала ни от кого, кроме самого Джима, которого она считала просто шофером. Для большинства людей такая среда не представляла бы угрозы. Но Мэри, по наблюдениям Джима, окружила себя защитной оболочкой.
Он проверил ее утверждение, что она почти не нуждается в сне. До какой-то степени это было правдой: Мэри обходилась местным эквивалентом в несколько земных часов. Но в том, что она ему сказала, оставались недомолвки.
Прежде всего, она спала не только тогда, когда спал он. Он наблюдал за тем же, за чем наблюдала она, а потом повторял ее рапорты для записи. Иногда Джим видел какие-то действия лаагов и знал, что Мэри наверняка включила бы такое в доклад. Но она их не включала.
Если она не могла различить, когда он молчал, потому что спал, а когда — потому что просто думал, то и Джим не понимал этого по ее поведению, за исключением подобных пропусков в рапортах. Ему было интересно, замечала ли это сама Мэри. Когда Джим только оказался в «ИДруге», он не ощущал, когда спал. Возможно, Мэри тоже этого не чувствовала. Она могла искренне верить, что спала только вместе с ним. Они оба были лишены тел, так что привычные физические сигналы пробуждения большей частью отсутствовали.
Джим сосредоточился на том, чтобы научиться распознавать в себе признаки пробуждения. Постепенно он сумел их определить. Он чувствовал легкую утомленность, не обычную тяжесть тела после пробуждения, а краткий период, в который разум должен разогнаться до сознательных мыслительных процессов после бессознательного существования в стране снов.
Кроме того, когда он начал замечать периоды своего сна именно как сон, то заметил, что осознает то, чего раньше не ощущал, — период бездействия сознания, пробел в памяти. Когда он это заметил, то стал вспоминать свои сновидения, как человек, который записывает их по пробуждении.
Запоминая сновидения, он сумел приблизительно определять продолжительность своего сна по количеству запомненного. Измерение было неточное, но Джим получил базу для оценки продолжительности своего сна.
В процессе этих наблюдений Джим впервые заметил, что после сна он чувствовал себя лучше. Его разум получал передышку от постоянной деятельности во время бодрствования. Заметив это, Джим сделал следующий шаг и начал осознавать признаки умственной усталости, говорившие ему, что пора спать. Это было странное внетелесное ощущение нервного напряжения, сродни натянутой резинке, иногда предшествующего головной боли. Ощущение слабое, но оно возникало, когда требовалось. Джим обнаружил, что, когда оно появлялось, достаточно было перевести взгляд, отвести внимание от сцены, за которой он наблюдал, или занимавшей его задачи — и он немедленно засыпал.
После всех этих открытий в себе самом Джим научился приблизительно измерять время в этих странных обстоятельствах. Он начал учиться замечать признаки усталости и пробуждения в Мэри. Если его подозрения были верны, она постепенно убивала себя.
Глава двадцать первая
— ...Хотя на основе немногих наблюдений за лаагами, возможных за такое короткое время, допустимо лишь делать догадки, — диктовала Мэри, — есть несколько предположительных причин, объясняющих непонятные до сих пор элементы поведения лаагов.
Например, такие действия лаагов, как поведение их кораблей на общей с нами пространственной границе: иногда большое количество истребителей лаагов отступают при куда меньшем количестве истребителей людей или, наоборот, горстка их кораблей атакует только что встреченные крупные силы людей даже тогда, когда такая атака кажется самоубийственной и, следовательно, бессмысленной.
Она перестала диктовать. Последовала долгая пауза, и Джим уже начал думать, что продолжать Мэри не будет.
— Следовательно... следовательно, — продолжила она резко, — мы должны рассмотреть вариант, что эти на первый взгляд беспричинные действия пилотов-лаагов были вызваны системой расовых императив, которая отсутствует у людей, и они даже не в силах осознать ее существование. Другими словами, то, что людям кажется беспричинным, для лаагов при определенных условиях имеет свои причины.
Из того, что видела я и что видел Джим Уандер, который вместе со мной участвует в наблюдательной экспедиции на территорию лаагов, они могут более сильно, чем мы, подвергаться влиянию унаследованных рефлексов, обеспечивших выживание их предков.
Лааги, как я уже неоднократно замечала, по сути своей кажутся общинной расой, как пчелы в улье или муравьи в муравейнике. Но для того, чтобы такая раса разработала технологию, сравнимую с нашей, на каком-то этапе она должна была позволить своим членам развить какой-то уровень индивидуальности. Технология требует изобретений. Изобретения требуют оригинальности. Оригинальность — это свойство уникальной личности, отличающейся от всех других родственных индивидуумов. Как я уже упоминала выше, у лаагов нет зон отдыха и способов отдыха; их работа и есть их отдых. Даже наш носитель, которого мы назвали сквонком, принадлежащий к местному виду с более низким, чем у лаагов, интеллектом, чувствует себя несчастным, если не работает в часы бодрствования. То же самое происходит и с самими лаагами. Они рождаются для работы и до самой смерти работают. Они и умирают на рабочем месте, как рабочие пчелы загоняют себя до смерти. Я... — Она снова прервалась, но через несколько секунд продолжила: — ...Я несколько раз пыталась выяснить, предопределяются ли занятия лаагов генетически, как у рабочих пчел. Пока что я не смогла собрать подтверждений. Однако и у меня, и у Джима Уандера сложилось впечатление, что у современных цивилизованных лаагов занятие не выбирается генетически при рождении.
Сквонк внезапно споткнулся, попятился на несколько шагов и начал заново обыскивать уже осмотренный участок пола комнаты, где они занимались наблюдениями. Маленький инопланетянин все еще целеустремленно искал пропавший предмет, который невидимый лааг внутри него должен был опознать после того, как сквонк его найдет. Сквонк уже не первый раз спотыкался и возвращался к ранее осмотренному месту. В первый раз он сделал это три дня назад. Джим забеспокоился, но Мэри, похоже, ничего не замечала.
— ...В качестве модели типичного человеческого существа мы берем существо, у которого есть базовые инстинкты и основанные на этих инстинктах рефлексы. На все это налагается модель культурных реакций и поведения, приобретенная от человеческой общины, окружающей данное существо при взрослении.
На это накладывается набор обычных действий и решений, плюс текущие решения, порожденные сознательной обработкой предыдущего опыта, плюс влияние двух нижних слоев реакций, и у нас получается трехслойная структура человеческих действий и откликов на конкретную ситуацию.
По контрасту с этим лааги, очевидно, реагируют согласно двухслойной структуре, в которой ранний инстинктивный слой является при некоторых условиях доминантным, но при других новый сознательный слой может контролировать инстинкты. Возьмем гипотетический пример: если лааг встретит другого лаага с признаками определенного заболевания, то его первичные инстинкты вынудят его уничтожить больного, даже если он лично этого не хочет. Но если признаки заболевания у больного хоть чуть-чуть отличаются от стандартных, то новое индивидуальное сознание позволит нашему лаагу поступить по своему усмотрению: не убивать больного или даже отвести его в больницу.
Мэри резко остановилась. Джим восхитился ее способностью делать такие выводы из одних только наблюдений за чуждой расой. Шерлок Холмс гордился бы ею. Однако, когда она продолжила, в голосе ее чувствовалась усталость.
— Еще раз должна заметить, что то, что я описала раньше, является чисто условным примером. Мы не видели лаагов, убивающих других лаагов по какому бы то ни было поводу. Мы не видели драк или даже того, что абсолютно точно было бы разногласием между лаагами...
Она остановилась и на этот раз не продолжила говорить, хотя обычно завершала рапорты четкой фразой, свидетельствовавшей об их окончании.
— Мэри, — сказал Джим после долгого молчания, — ты себя загнала до изнеможения.
— У меня все в порядке, — отозвалась она.
— Нет, не в порядке. Я же вижу, ты все больше и больше устаешь. Ты думаешь, что можешь постоянно работать над чем-нибудь и спать урывками, но утомление накапливается, и пора бы тебе это заметить.
— Что ты несешь? — удивилась Мэри. — У нас нет тел, и утомлять нечего: усталость — это чисто физическое явление. Я могу работать сколько хочу; разум не устает.
— Да вот все-таки устает, извини, — ответил Джим.
— Ты-то что об этом знаешь? Ты просто катаешься со мной за компанию и повторяешь рапорты!
— И наблюдаю за всем происходящим, — сказал Джим, — так что я вижу то, что ты в последнее время пропускаешь. Насчет сквонка, например.
— А что такое со сквонком?
— Ты загоняешь себя, а заодно и его, а он так устроен, что не заботится о своем здоровье и безопасности.
— Ты с ума сошел! — В голосе Мэри впервые послышалась озабоченность, но вместе с тем и недоверие. — Он может вздремнуть, когда захочет, и мы никогда ему не мешаем.
— Он не хочет спать, — сказал Джим. — Сквонк хочет найти этот несуществующий ключ, который уже не первый месяц для нас ищет. Он все больше и больше лишает себя сна, потому что ты так поступаешь. Он только тогда останавливается и находит место, чтобы улечься и вздремнуть, когда мы ничем не заняты, например не отдали ему приказ поискать в каком-нибудь новом месте; или не разговариваем, как сейчас.
— Думаешь, он нас слышит?
— Меня он слышит, — ответил Джим. — Во всяком случае, ту часть меня, которая отдает ему приказы; и вообще, может, он также сильно чувствует мои эмоции, как я его. Если так, то он все это время чувствовал посыл срочности, который я получаю от тебя, когда ты указываешь новое место, направление или что-нибудь такое.
— Я не верю, что он перегружен. Ты ведь хочешь сказать, что я его перегружаю?
— Именно. Ты, конечно, не нарочно это делаешь, но тем не менее ты создаешь ситуацию, в которой, по твоим же собственным выводам и наблюдениям, расовая императива заставит сквонка загнать себя до смерти работой.
— Я в это не верю. У тебя какой-то план помешать мне дальше работать здесь, чтобы я отпустила тебя на Землю.
— Ну извини, не веришь так не веришь, — сказал Джим, — но ты забыла, что я управляю сквонком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47