Мэри начала диктовать. Она включила кое-какие общие данные наблюдений за общением между лаагами в этой комнате, но в основном ее рапорт практически жест за жестом описывал увиденную ими беседу.
Джим заметил, что рапорты Мэри всегда состояли из коротких утвердительных предложений. Она выбирала простые слова с ясным значением и никогда не сбивалась. Повторяя слова за ней, Джим подумал, что у нее наверняка большой опыт такой работы. Эта мысль почему-то напомнила ему о вопросе, который недавно пришел ему в голову. Он подождал, пока Мэри закончит, и спросил:
— Скажи, а когда ты спишь?
— Тогда же, когда и ты, — ответила Мэри.
— Да? — Джим обдумал это. — А почему тогда я никогда не застаю тебя спящей?
— Потому что я меньше сплю, чем ты, — объяснила Мэри. — Я никогда много не спала, в собственном теле мне хватало четырех-пяти часов за ночь. А сейчас, по-моему, я могу обойтись и меньшим количеством, если захочу. Так что я просто жду, пока ты уснешь, а потом, если вокруг ничего интересного не происходит, засыпаю сама.
— Все равно непонятно, почему я ни разу, проснувшись, не застал тебя спящей.
— Когда ты просыпаешься, я тоже просыпаюсь, — сказала она. — Я так настроилась, и так и получается. И потом, когда ты просыпаешься, то потом еще несколько минут приходишь в себя и поэтому не замечаешь, что я тоже только что проснулась. Как правило, конечно, я просыпаюсь намного раньше, даже если уснула позже тебя.
— Один-ноль в твою пользу, — заметил Джим.
Он шутил, но тон Мэри был совершенно серьезен.
— Тебе виднее, — небрежно отозвалась она. Несмотря на все свои добрые намерения, Джим почувствовал раздражение.
— Скажи, а тебе никогда не приходило в голову, что с коллегами по работе лучше поддерживать дружеские отношения? — поинтересовался он.
— А с какой стати? — почти огрызнулась в ответ Мэри. — Работа есть работа. Если она делается, кому какое дело, как работники относятся друг к другу.
Несколько секунд Джим обдумывал услышанное.
— Похоже, ты и правда в это веришь, — сказал он наконец.
— Верю, — сказала Мэри. Внезапно у нее опять сменилось настроение. Перемены эти были не менее странными, чем то отношение к жизни, которое она только что высказала. — Извини, Джим. Я не стараюсь специально быть невыносимой. Просто мы сейчас участвуем в одной из самых важных акций, когда-либо предпринятых человечеством. Это настолько важнее дружбы, сна или чего бы то ни было еще, что даже сравнивать смешно.
— Да, но эта работа сложна, как вся цивилизация лаагов, — ответил Джим задумчиво. — Одному или даже двоим всего не переделать.
— Те, кто придет после нас, продолжат мою нынешнюю работу, — сказала Мэри. — Я обязана дать им как можно больше, и все тут. Если тебе это не нравится, оставь свое неодобрение при себе.
Джим начал было отвечать ей, но потом закрыл рот. Это было бессмысленно. Они говорили на разных языках.
Но этот диалог заставил его задуматься о новой ситуации.
В исходивших сейчас от Мэри эмоциях он почувствовал ярость, которой раньше не замечал. Она словно реагировала на него как на соперника или даже противника. Он сравнил эту реакцию с тем, как она вела себя, когда Джим очнулся после гипнотической ловушки и обнаружил свой корабль прикованным к чужой планете.
Тогда Мэри была совсем иной. Она явно сожалела о том, что ей пришлось сделать, потому что другого выбора не было, и переживала по поводу того, что сделали с ним. Теперь же она огрызалась на любое слово. Почему? Джиму пришла в голову дикая догадка: может быть, что-то в изучении лаагов вызвало перемены в Мэри?
Он попытался угадать, что именно это могло быть. Вряд ли она следовала примеру самих лаагов. Пока что они не видели у лаагов ничего, что указывало бы на сильные эмоции, а тем более жестокость. Даже если бы что-то такое было, то непонятно, почему наблюдение за всем этим должно было изменить отношение Мэри к Джиму. Как и сквонки, лааги, похоже, не занимались ничем, кроме работы, работы и еще раз работы.
Единственная связь между этой их непрерывной деятельностью и Мэри заключалась в том, что Мэри тоже была неутомимой работницей. Но даже она не могла работать всю жизнь круглые сутки семь дней в неделю; а лааги, судя по уже увиденному, именно так и делали. Неужели она и правда могла обходиться четырьмя часами сна за ночь в течение неопределенного времени? Во время службы на границе Джиму приходилось иногда по нескольку недель обходиться пятью-шестью часами сна, и его быстро изматывало недосыпание. Конечно, у разных людей потребности в сне разные...
И потом, неужели она и правда спала только тогда, когда спал он, и просыпалась тогда же, когда и он...
— Джим! — окликнула Мэри. — Что ты делаешь со свонком? Я не хочу, чтобы он возвращался к стене. Пусть продолжает работать в толпе: ты слышишь, Джим?
— Я ничего ему не говорил, — ответил Джим. Пока он отвлекся, сквонк повернулся и, как и сказала Мэри, направился к стене, подножие которой осмотрел несколько часов назад. — Сквонк, хороший сквонк, не ходи туда, вернись обратно.
Но сквонк уже добрался до стены. Он прислонился к ней, укоротил ноги, перекатился на спину, подняв красные ступни к потолку, и так и лежал, покачиваясь в своей оболочке.
— Ну что ж, — сказал Джим наконец. — Похоже, когда ему надо спать, он спит.
— А ты не можешь его разбудить?
— Как? — поинтересовался Джим.
— Не знаю. Ты им командуешь, придумай что-нибудь. Должен же быть какой-то сигнал тревоги, который бы его разбудил.
— Может, такой сигнал и есть, — согласился он, — но если мы хотим использовать его и дальше, не лучше ли держать его в форме? Пусть он спит тогда, когда привык спать. Если с ним что-нибудь случится или он так устанет, что перестанет обращать на меня внимание, где мы возьмем другого? Видела, как он сейчас не обратил на меня внимания, когда я велел ему не ходить к стене?
Мэри не ответила. В ее молчании чувствовался гнев. Но уверенности в этом у Джима не было. Пока она не начинала говорить, догадываться о ее эмоциональном состоянии было сложно; но стоило ей заговорить, чувства ее проявлялись четко и ясно, доминируя над всеми словами. На этот раз он сказал сам себе, что ему показалось, но после того, как сквонк проснулся и послушно взялся за работу, Джим стал наблюдать за Мэри и ее реакциями.
В последующие недели или даже месяцы они собрали, а Мэри изложила в рапортах огромное количество наблюдений за лаагами. Сколько именно времени прошло, сказать было трудно. Дни, похоже, были длиннее земных, хотя до возвращения к «ИДругу» и его приборам точно об этом сказать было нельзя.
Они добрались до окраин города. Заканчивался он, как оказалось, очень неожиданно: за последним зданием начинались пустоши с плотно утрамбованной песчаной почвой, поросшие щетинистым кустарником; кустики и редкие деревца время от времени вытаскивали корни, переползали на новое место и снова укоренялись. Пустошь была покрыта следами еще более примитивных форм жизни, начиная с конических холмов, напоминавших муравейники высотой в несколько метров, и кончая скоплениями холмиков поменьше, размером с человеческий кулак. Днем из них выползали, вылетали и выскакивали крошечные существа вроде насекомых. Питались они, похоже, растительностью или друг другом.
Пройдя немного по этим землям, сквонк вскоре занервничал и захотел вернуться. На расстоянии около километра от зданий и Мэри, и Джиму показалось, что они заметили среди растительности движущиеся фигуры величиной с лаагов.
— ...Невозможно определить, от страха сквонк так рвался в город или потому, что чувство долга призывало его вернуться на место, — продиктовала Мэри в рапорте по возвращении в город. — Возможно, и то и другое...
В городе они в конце концов нашли что-то вроде космического терминала, где стояли, взлетали и садились корабли.
— Странно, что они решили держать «ИДруга» не здесь, а в городе, — заметил Джим.
— О подобных вопросах можно подумать и потом, — сказала Мэри.
Тем не менее вопрос этот продолжал занимать Джима. Он жалел, что не знает, держат ли корабль здесь, среди обычного космического транспорта.
Еще они увидели, как лааги общаются на расстоянии. Они понаблюдали за лаагом, который работал с панелью, состоящей из кнопок на вертикальном стержне. Стержень этот не только вращался вокруг своего основания в полу, его еще можно было удлинять и укорачивать, так как секции подлиннее могли задвигаться поверх прилегающих секций покороче. Короткие толстые пальцы лаага перебирали кнопки, встроенные в сам стержень.
При этом лааг наблюдал за трехмерным экраном, на котором двигался и жестикулировал другой лааг. Вскоре они поняли, что лааг перед ними управлял движениями изображения, которое видел его собеседник, а тот в свою очередь управлял изображением на экране.
— Называй это телефоном, — предложил Джим. — Это проще, чем говорить каждый раз об инопланетной форме общения.
Мэри не ответила, но в рапортах с этого момента употребляла слово «телефон».
Но они не нашли зон отдыха, ничего, что напоминало бы отдельные дома, жилища или даже спальни. Одно место, правда, явно было местным эквивалентом больницы.
В больнице нашлось и родильное отделение; некоторые лааги — какие именно, по внешнему виду было не определить — были способны производить потомство. Джим и Мэри не смогли выяснить, было ли размножение двуполым, бесполым или еще какой-нибудь разновидностью. Совокупляющихся лаагов они, во всяком случае, не видели. Лааги вообще почти не трогали друг друга, не считая легких прикосновений и вибрирующих жестов вроде тех, которыми хвалили сквонка, когда он только покинул корабль. Иногда при разговоре лааги использовали похожие вибрации. Но более близких контактов ни Джим, ни Мэри у них не заметили.
Дети, очевидно, вынашивались до срока внутри взрослого, как и у людей. Для родов беременные взрослые приходили в больницу. Роды наступали через несколько минут после приема в родильное отделение больницы, из чего Мэри вывела, что момент их наступления в какой-то мере контролируется самим лаагом.
У новорожденных голова и конечности были спрятаны во внешние складки кожи. Их немедленно уносили работники больницы, а лааг-родитель вставал, уходил из больницы и возвращался к работе.
После этого, похоже, родители и дети друг с другом не общались. Новорождённые помещались во что-то вроде яслей, и в течение следующей недели голова и конечности начинали потихоньку показываться наружу. Через две-три недели малыши вставали на ноги и были в состоянии передвигаться, и тогда из яслей их переводили во что-то вроде школы. Там они немедленно и почти без обучения начинали работать или, может быть, играть в работу.
«Кажется, естественный отбор на этой планете, если предполагать, что это единственная, населенная лаагами или породившая их планета, — продиктовала Мэри в одном из рапортов, — основывается на общинных формах жизни. Если это правда, то может оказаться, что лааги — общинная форма жизни, которая развилась до равного земному уровня и создала сравнимую цивилизацию, но соответствующую их особым требованиям и потому неповторимую.
В результате, хотя во многих родах деятельности они подчиняются расовой императиве, и все, что для них важно, — это потребности общества, в более современных и технологических областях они существуют как индивидуумы. Хотя я не смогла найти доказательств существования правительства или индивидуумов-лидеров, и я, и Джеймс Уандер совершенно уверены, что они должны существовать в социальной структуре лаагов...»
Взрослые лааги ели в ближайшей общей столовой и спали на работе, когда сон был им необходим. Как и у сквонков, самая большая уступка потребности в отдыхе состояла у лаагов в том, что они уходили с прохода перед тем, как заснуть. Спали они не больше одного-двух часов, и установленного времени сна у них не было.
Они также сделали неприятное открытие: лааги и умирали на работе. Иногда кто-то из тех, кто втянул конечности и голову вроде бы для нормального сна, больше никогда не просыпался. Смерть, очевидно, проявлялась в том, что голова, руки и ноги слегка выползали из складок кожи и были необычно вялыми.
Когда такое случалось, иногда коллеги мертвого лаага уносили его, а иногда на него не обращали внимания. Тогда за ним вскоре приходили другие лааги, а место умершего работника занимал живой.
По настоянию Мэри они проследили за такой уборочной командой и выяснили, что она просто сбрасывает тела в мусорный ящик у ближайшей столовой. Оттуда вместе с пищевыми отходами их забирала и увозила управляемая сквонком мусоросборочная машина.
Все это Мэри тщательно заносила через Джима в банки памяти «ИДруга». Джим тем временем занимался двумя задачами.
Первая заключалась в определении способности сквонка пользоваться инструментами и сотрудничать с другими сквонками. Мэри обратила на это внимание, когда Джим приказал сквонку поднять и передвинуть металлическую балку, прислоненную к стене полуофисного, полузаводского здания, в котором они в тот момент находились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47