И, не целясь, попал точно в мишень, расщепив на лучины еле державшуюся в ней предыдущую стрелу. Самое забавное, что он был искренен. Ну, почти.
И они разошлись. Все они ужасно торопились, у каждого были неотложные, животрепещущие дела — а что вы хотите, если в мире происходит ТАКОЕ? Когда сложились обстоятельства, при которых любой человек обязан сделать свой, единственный, правильный выбор, — слишком многое поставлено на карту. И не будем о какой-то там комбинаторике, абсолютном тропизме… и тем более о проценте погрешности.
— Я сказал то, что они хотели услышать. Ты — чего они слышать в упор не хотели. Но, знаешь, ни то, ни другое уже не имеет ни малейшего значения. Можешь тоже мне поверить,
Александр уронил лицо в ладони. Потерянный, враз постаревший. Странно: наедине с ним Руслан не испытывал ни своего тщательно культивированного превосходства, ни стихийного чувства неполноценности. Что в комплексе составляло едва ли не симпатию.
— Если бы Влад остался жив, — . глухо проговорил тот. — Если бы… Все могло быть по-другому. ОН бы смог. Еще тогда, на первом курсе… ему ведь почти удалось их убедить.
Руслан кивнул:
— Я знаю.
— Да? — Александр вскинул голову и криво усмехнулся. — Хотя я так и думал.
Вздохнул, подпер пальцами подбородок и продолжил — то ли в пространство, то ли для себя самого:
— Или пятнадцать лет назад… когда ещё можно было остановить… ВАС.
Ну-ну; Руслан ненавязчиво подался вперед и спросил подчеркнуто легковесно, как бы между делом — так обсуждают что-то виртуальное, из люкс-визиона, не имеющее касательства к реальной жизни:
— Санин действительно считал, что способен определить процент погрешности?
— Он мог. Он был гений… А что? Тебя это интересует?
Воспаленные глаза Александра слишком часто смаргивали, чтобы разглядеть в лице собеседника нечто, предназначенное остаться скрытым. Руслан снова небрежно пожал плечами. Мало ли что его интересует. И почему.
Процент погрешности. Осознание принадлежности к нему — только это одно способно выбить из седла самоуверенных кроликов, нестройной толпой ушедших только что отсюда— завоевывать мир. И ведь завоюют. Перекроят по собственному желанию; независимо от того, будет ли некий Руслан Цыба раз в две недели — или даже ежедневно — просматривать распечатки досье на каждого из них.
Отец так и не добился от своих людей разработки этой программы. Но так или иначе он думал, что держит процесс под контролем… Отец уже четыре года не думает ни о чем. Наивный Александр Линичук по прозвищу Гэндальф — пожалуй, последний, кто верит в абсолютное могущество тех, кого называет многозначительным местоимением ОНИ. Да еще и отождествляет ИХ с ним, Русланом. Смешно.
Сами вы — ОНИ. Единственное, что не все.
— Один вопрос, — вдруг сказал Александр. — Так, не по существу… Почему ты раздумал меня убивать? Зачем тебе было являться сюда — собственной персоной?
— Что?
Руслан приподнял брови. Что ему определенно нравилось в Линичуке — так это способность удивить в тот самый момент, когда, казалось бы, удивляться уже нечему раз и навсегда.
— Ты хочешь сказать, это был не…
…Раздался звонкий треск, и оба синхронно вздрогнули. Руслан беззвучно хмыкнул: изумление достигло критической точки и перехлестнуло через край.
— Ни фига себе, — пробормотал Александр.
Это уж точно. С натужным скрипом и приглушенным верещанием, медленно, но верно загружался мертвый компьютер на столе, за которым они сидели. Щелкнул допотопный монитор, тускло засветившись сквозь толстенный слой пыли. Нетерпеливый Гэндальф размашисто протер его ладонью; никогда он, помнится, не был чистюлей.
Однако то, что невесть каким чудом высветилось на мониторе, Александра не касалось. Ссылка в углу сообщила, что на данный компьютер сброшен по сети сигнал приват-почты Руслана Цыбы. До полной загрузки, клялась машина, оставалось тридцать шесть секунд. Впрочем, Руслан в это не верил.
И в самом деле прошло минуты две, прежде чем на выпуклом мерцающем экране высветилась таблица с малиновой строкой по верхнему краю. Черт, можно себе представить, как долго эта махина будет грузить программу идентификации…
— Что это? — потрясенно спросил Александр.
Руслан устало вздохнул:
— Не видишь? Обыкновенный гриф-мессидж.
Был закат.
Они остановились отдышаться после бесконечной лестницы: Александр вообще едва держался на ногах, сам же Руслан, всю жизнь старавшийся следить за своим здоровьем, лишь слегка запыхался. Заходящее солнце облагораживало винными бликами надбитую елочную игрушку «Шара». Подсвечивало скудные клубы дыма на заднем плане. Даже красиво.
— Это ИХ мир, Сашка, — выровняв дыхание, заговорил Руслан. — И тут уже ничего не поделаешь. Попробуй отнестись философски: в конце концов, ОНИ действительно на многое способны. ОНИ в два счета все это отстроят, да так, что нам с тобой останется только восхищаться. А война, жертвы… что, скажешь, до проекта «Миссури» в мире не было войн и жертв? Вот увидишь, он и вправду изменится к лучшему, причем в фантастические сроки. Оно того стоило, Гэндальф. Мой отец был бы доволен.
Прикусил язык, с которого против воли таки сорвалось упоминание об отце; что ж, наверное, иначе было нельзя. Судя по лицу Александра, тому некого было обвинять или благодарить. Только себя.
— У нас был шанс, — в который раз упрямо пробормотал он. — Помешать. Изменить. Чтобы все по-другому…
И почти неслышно:
— Думаю, и не один.
Часть третья
Пролог
Шел снег.
Они смеялись и бежали, взявшись за руки; что-то дерзкое, энергичное, поднимаясь изнутри, не позволяло просто идти пешком, как все люди. Затормозили под желтым фонарем и начали целоваться. Она запрокинула голову: снег сыпался сверху густым подсвеченным конусом, похожий на конфетти.
— Поедем ко мне? — спросил Андрей.
Не предложил, а именно спросил. Он уже нуждался в ее одобрении, согласии. Уже перепоручал окончательное решение — ей.
И это было здорово!
— Лучше ко мне, — сказала она. — Ближе. И у меня тортик есть.
— Ну, если тортик… С масляным кремом?
— С масляным. И с орешками.
Он потянул ее за руку, и они снова побежали — к троллейбусной остановке. Как будто могли остановиться и ждать черт-те сколько какого-то там троллейбуса; на пустынной ночной дороге попутных машин и то не наблюдалось. Но попробовали: ровно еще на один длинный поцелуй у бигборда с рекламой сигарет. Девушка с бигборда одиноко подставляла снегу обнаженный бюст четвертого размера.
Непокрытую голову Андрея уже запушил снег. Снежинки на бровях. И даже на ресницах.
Она улыбнулась ему — хотя что такое одна улыбка посреди сплошного смеха? Дурачась, показала язык несчастной сигаретной барышне. И сказала — приказала, повелела! — во всяком случае, никак не спросила:
— Пойдем пешком.
И он, конечно, тут же сорвался с места, не сомневаясь, не думая. Он был — ЕЕ. Она с самого первого дня решила, что он будет ее, и она этого добилась.
Она много чего успела добиться. Никто из однокашников и не догадывается, из какой невообразимой глуши она приехала, С длинной, обтрепанной по краям спортивной сумкой, не зная в столице ни единого человека. И как с шести утра торчала в сквере перед институтом верхом на этой сумке, дожидаясь, пока откроется приемная комиссия.
А сейчас у нее — работа, у одной из немногих на курсе. Хорошая работа. Полставки — так почти не пропускаешь пар, — но этой половины вполне хватает, чтобы ездить на машинах, а не в метро, всюду успевать и считать «Макдоналдс» местом быстрого перекуса, а не рестораном. И квартира. Конечно, съемная, однокомнатная, — но достаточно своя, чтобы жить так, как ей нравится, и приводить того, кого она хочет.
Разумеется, это только начало. Прошло всего полгода.
Тополиная аллея стрелой уходила в подсвеченный фонарями снежный вихрь. Звездный путь к настоящей жизни. К Будущему.
Она всегда знала, что добьется ВСЕГО. Она привыкла рассчитывать только на себя. Но лишь сегодня поняла, НАСКОЛЬКО может на себя рассчитывать.
И это было так здорово, что хотелось не бежать — лететь вперед, наперегонки со снегом!
Что бы они там ни говорили. Со своими идиотскими гуманностью и свободолюбием, ноги которых растут из банального пофмгизма. Высокие материи — для тех, кому ничего не нужно от жизни. Или — другой вариант — если тебе все уже преподнесено на блюдечке. Если ты столичная штучка.
Запрокинула голову, ловя в темноте взгляд Андрея. Смеющиеся длинные глаза. Улыбка— будто близкий огонек сквозь метель.
Андрей не такой. Он понимает. Ему тоже много чего дано изначально, без малейших усилий с его стороны, — но он-то хочет большего. Гораздо большего!..
Он тоже ВСЕГО добьется.
И вместе они изменят мир.
— Вообще-то ребята правы, — крикнул он облачком пара, в котором таяли снежинки. — Надо во всем этом разобраться. Предать гласности…
— Зачем? — откликнулась она легковесно, почти беспечно. — Чтобы проект прикрыли, а нас с тобой сдали в какую-нибудь лабораторию для исследований? Да?
Андрей засмеялся. Она тоже засмеялась и наподдала носком сапога по сугробу, метя в него, и без того заснеженного, как тополя и фонари вдоль дороги.
Переглянулись — и снова притормозили под конусом желтого света и снега.
— Привет. Гуляете?
Она и не заметила, как он подошел, — а потому прокатилась по нему оценивающим взглядом, будто по незнакомому. Высокий, одного роста с Андреем. Длинное верблюжье пальто, наверное, совершенно неприличной стоимости, перчатки и кепка светлой замши, стильные очки в капельках растаявших снежинок. Сдвинул их на лоб, сморгнул; при всем своем лоске он всегда напоминал ей подслеповатого кролика.
Впрочем, теперь, когда она узнала о нем ТАКОЕ, он стад где-то даже интересен.
Если, конечно, это правда.
— Возвращаемся из общаги, — пояснил Андрей. — Организовали с ребятами вечеринку.
— И хорошо посидели?
Он говорил ровно, вежливо, почти что светски: воспитанный юноша. Однако в невинной фразе прозвучало что-то двойное, скрытое, почти пугающее. Хотя, возможно, она сама это выдумала.
— Расскажете, что там было?
И прибавил уже без вопроса в голосе:
— Нам ведь по пути.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Международный Институт
Интеллектуальных Стратегий Управления и Развития Общества
Объявляется четвертый набор студентов на универсальные
специальности Будущего в сферах политики, международных
отношений, экономики, информации, науки, культуры и пр.
Впервые!
В учебный процесс внедрены новейшие достижения в области
технологий нейромоделирования и комбинаторики, что даст
нашим выпускникам уникальную возможность в абсолютной
степени реализовать заложенный в них потенциал.
Вступительные экзамены:
Математика
Экономическая география
История
Иностранный язык (по выбору)
Сочинение
Индивидуальное собеседование (тестирование на предмет
подверженности комбинированной нейронной стимуляции центров способности к абсолютному тропизму)
МИИСУРО — институт, доступный каждому, кто обладает
мобильной психикой!
Наши выпускники — люди, от которых зависит Будущее!
Именно они изменят мир!
Р.S. Применение нейронной комбинаторики является
добровольным и конфиденциальным, осуществляется по заявлению студента и с письменного согласия его родителей. Если у Вас возникли вопросы по данному поводу, обращайтесь к Главному куратору проекта Константину Олеговичу ЦЫБЕ.
ЕВГЕНИЙ, первый курс
Я ей соврал, что она у меня вторая.
Сказал бы «десятая», не поверила бы. Хотя, по-моему, она не поверила и так. И вообще зря я начал ей врать.
На столе виднелась в темноте початая коробка конфет и неоткупоренная бутылка кагора. Сам я не пью, у меня режим, — а она, оказалось, тоже не пьет. Да и конфеты с ликером не особенно пошли, хотя и не сказала ничего, съела кое-как одну или две… в общем, зря покупал. Хотя в чем проблема? Гэндальф с Геркой все слопают, выпьют и не заметят. Как и того, что наша четыреста пятая впервые за полгода похожа на комнату, а не на свинарник. Три часа горбатился… а как иначе можно было ее сюда привести?!.
И не хотела оставаться. Твердила, что дома ее ждут, волнуются и так далее, но потом все-таки сбегала на проходную, позвонила. И вернулась. А у меня — этот идиотский кагор с конфетами. Да еще и наплел зачем-то, будто она у меня вторая…
Слава…
Что-то зашуршало и мягко свалилось прямо мне в лицо: чуть не заорал от неожиданности, честное слово. А это был всего лишь динамовский шарфик, он держится на стене полосками скотча, и один конец отклеился, уже не в первый раз… А Слава спрашивала, что это за шарфик у меня над кроватью. И про нашу сборную спрашивала, кто из них кто; может, ей и вправду интересно. А может, просто не могла придумать, о чем еще со мной говорить.
Попробовал закинуть конец шарфика за спинку кровати: не получилось, слишком короткий. Подергал, не отлепится ли другой конец: нет, крепко. Тогда затолкал в щель между матрасом и стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
И они разошлись. Все они ужасно торопились, у каждого были неотложные, животрепещущие дела — а что вы хотите, если в мире происходит ТАКОЕ? Когда сложились обстоятельства, при которых любой человек обязан сделать свой, единственный, правильный выбор, — слишком многое поставлено на карту. И не будем о какой-то там комбинаторике, абсолютном тропизме… и тем более о проценте погрешности.
— Я сказал то, что они хотели услышать. Ты — чего они слышать в упор не хотели. Но, знаешь, ни то, ни другое уже не имеет ни малейшего значения. Можешь тоже мне поверить,
Александр уронил лицо в ладони. Потерянный, враз постаревший. Странно: наедине с ним Руслан не испытывал ни своего тщательно культивированного превосходства, ни стихийного чувства неполноценности. Что в комплексе составляло едва ли не симпатию.
— Если бы Влад остался жив, — . глухо проговорил тот. — Если бы… Все могло быть по-другому. ОН бы смог. Еще тогда, на первом курсе… ему ведь почти удалось их убедить.
Руслан кивнул:
— Я знаю.
— Да? — Александр вскинул голову и криво усмехнулся. — Хотя я так и думал.
Вздохнул, подпер пальцами подбородок и продолжил — то ли в пространство, то ли для себя самого:
— Или пятнадцать лет назад… когда ещё можно было остановить… ВАС.
Ну-ну; Руслан ненавязчиво подался вперед и спросил подчеркнуто легковесно, как бы между делом — так обсуждают что-то виртуальное, из люкс-визиона, не имеющее касательства к реальной жизни:
— Санин действительно считал, что способен определить процент погрешности?
— Он мог. Он был гений… А что? Тебя это интересует?
Воспаленные глаза Александра слишком часто смаргивали, чтобы разглядеть в лице собеседника нечто, предназначенное остаться скрытым. Руслан снова небрежно пожал плечами. Мало ли что его интересует. И почему.
Процент погрешности. Осознание принадлежности к нему — только это одно способно выбить из седла самоуверенных кроликов, нестройной толпой ушедших только что отсюда— завоевывать мир. И ведь завоюют. Перекроят по собственному желанию; независимо от того, будет ли некий Руслан Цыба раз в две недели — или даже ежедневно — просматривать распечатки досье на каждого из них.
Отец так и не добился от своих людей разработки этой программы. Но так или иначе он думал, что держит процесс под контролем… Отец уже четыре года не думает ни о чем. Наивный Александр Линичук по прозвищу Гэндальф — пожалуй, последний, кто верит в абсолютное могущество тех, кого называет многозначительным местоимением ОНИ. Да еще и отождествляет ИХ с ним, Русланом. Смешно.
Сами вы — ОНИ. Единственное, что не все.
— Один вопрос, — вдруг сказал Александр. — Так, не по существу… Почему ты раздумал меня убивать? Зачем тебе было являться сюда — собственной персоной?
— Что?
Руслан приподнял брови. Что ему определенно нравилось в Линичуке — так это способность удивить в тот самый момент, когда, казалось бы, удивляться уже нечему раз и навсегда.
— Ты хочешь сказать, это был не…
…Раздался звонкий треск, и оба синхронно вздрогнули. Руслан беззвучно хмыкнул: изумление достигло критической точки и перехлестнуло через край.
— Ни фига себе, — пробормотал Александр.
Это уж точно. С натужным скрипом и приглушенным верещанием, медленно, но верно загружался мертвый компьютер на столе, за которым они сидели. Щелкнул допотопный монитор, тускло засветившись сквозь толстенный слой пыли. Нетерпеливый Гэндальф размашисто протер его ладонью; никогда он, помнится, не был чистюлей.
Однако то, что невесть каким чудом высветилось на мониторе, Александра не касалось. Ссылка в углу сообщила, что на данный компьютер сброшен по сети сигнал приват-почты Руслана Цыбы. До полной загрузки, клялась машина, оставалось тридцать шесть секунд. Впрочем, Руслан в это не верил.
И в самом деле прошло минуты две, прежде чем на выпуклом мерцающем экране высветилась таблица с малиновой строкой по верхнему краю. Черт, можно себе представить, как долго эта махина будет грузить программу идентификации…
— Что это? — потрясенно спросил Александр.
Руслан устало вздохнул:
— Не видишь? Обыкновенный гриф-мессидж.
Был закат.
Они остановились отдышаться после бесконечной лестницы: Александр вообще едва держался на ногах, сам же Руслан, всю жизнь старавшийся следить за своим здоровьем, лишь слегка запыхался. Заходящее солнце облагораживало винными бликами надбитую елочную игрушку «Шара». Подсвечивало скудные клубы дыма на заднем плане. Даже красиво.
— Это ИХ мир, Сашка, — выровняв дыхание, заговорил Руслан. — И тут уже ничего не поделаешь. Попробуй отнестись философски: в конце концов, ОНИ действительно на многое способны. ОНИ в два счета все это отстроят, да так, что нам с тобой останется только восхищаться. А война, жертвы… что, скажешь, до проекта «Миссури» в мире не было войн и жертв? Вот увидишь, он и вправду изменится к лучшему, причем в фантастические сроки. Оно того стоило, Гэндальф. Мой отец был бы доволен.
Прикусил язык, с которого против воли таки сорвалось упоминание об отце; что ж, наверное, иначе было нельзя. Судя по лицу Александра, тому некого было обвинять или благодарить. Только себя.
— У нас был шанс, — в который раз упрямо пробормотал он. — Помешать. Изменить. Чтобы все по-другому…
И почти неслышно:
— Думаю, и не один.
Часть третья
Пролог
Шел снег.
Они смеялись и бежали, взявшись за руки; что-то дерзкое, энергичное, поднимаясь изнутри, не позволяло просто идти пешком, как все люди. Затормозили под желтым фонарем и начали целоваться. Она запрокинула голову: снег сыпался сверху густым подсвеченным конусом, похожий на конфетти.
— Поедем ко мне? — спросил Андрей.
Не предложил, а именно спросил. Он уже нуждался в ее одобрении, согласии. Уже перепоручал окончательное решение — ей.
И это было здорово!
— Лучше ко мне, — сказала она. — Ближе. И у меня тортик есть.
— Ну, если тортик… С масляным кремом?
— С масляным. И с орешками.
Он потянул ее за руку, и они снова побежали — к троллейбусной остановке. Как будто могли остановиться и ждать черт-те сколько какого-то там троллейбуса; на пустынной ночной дороге попутных машин и то не наблюдалось. Но попробовали: ровно еще на один длинный поцелуй у бигборда с рекламой сигарет. Девушка с бигборда одиноко подставляла снегу обнаженный бюст четвертого размера.
Непокрытую голову Андрея уже запушил снег. Снежинки на бровях. И даже на ресницах.
Она улыбнулась ему — хотя что такое одна улыбка посреди сплошного смеха? Дурачась, показала язык несчастной сигаретной барышне. И сказала — приказала, повелела! — во всяком случае, никак не спросила:
— Пойдем пешком.
И он, конечно, тут же сорвался с места, не сомневаясь, не думая. Он был — ЕЕ. Она с самого первого дня решила, что он будет ее, и она этого добилась.
Она много чего успела добиться. Никто из однокашников и не догадывается, из какой невообразимой глуши она приехала, С длинной, обтрепанной по краям спортивной сумкой, не зная в столице ни единого человека. И как с шести утра торчала в сквере перед институтом верхом на этой сумке, дожидаясь, пока откроется приемная комиссия.
А сейчас у нее — работа, у одной из немногих на курсе. Хорошая работа. Полставки — так почти не пропускаешь пар, — но этой половины вполне хватает, чтобы ездить на машинах, а не в метро, всюду успевать и считать «Макдоналдс» местом быстрого перекуса, а не рестораном. И квартира. Конечно, съемная, однокомнатная, — но достаточно своя, чтобы жить так, как ей нравится, и приводить того, кого она хочет.
Разумеется, это только начало. Прошло всего полгода.
Тополиная аллея стрелой уходила в подсвеченный фонарями снежный вихрь. Звездный путь к настоящей жизни. К Будущему.
Она всегда знала, что добьется ВСЕГО. Она привыкла рассчитывать только на себя. Но лишь сегодня поняла, НАСКОЛЬКО может на себя рассчитывать.
И это было так здорово, что хотелось не бежать — лететь вперед, наперегонки со снегом!
Что бы они там ни говорили. Со своими идиотскими гуманностью и свободолюбием, ноги которых растут из банального пофмгизма. Высокие материи — для тех, кому ничего не нужно от жизни. Или — другой вариант — если тебе все уже преподнесено на блюдечке. Если ты столичная штучка.
Запрокинула голову, ловя в темноте взгляд Андрея. Смеющиеся длинные глаза. Улыбка— будто близкий огонек сквозь метель.
Андрей не такой. Он понимает. Ему тоже много чего дано изначально, без малейших усилий с его стороны, — но он-то хочет большего. Гораздо большего!..
Он тоже ВСЕГО добьется.
И вместе они изменят мир.
— Вообще-то ребята правы, — крикнул он облачком пара, в котором таяли снежинки. — Надо во всем этом разобраться. Предать гласности…
— Зачем? — откликнулась она легковесно, почти беспечно. — Чтобы проект прикрыли, а нас с тобой сдали в какую-нибудь лабораторию для исследований? Да?
Андрей засмеялся. Она тоже засмеялась и наподдала носком сапога по сугробу, метя в него, и без того заснеженного, как тополя и фонари вдоль дороги.
Переглянулись — и снова притормозили под конусом желтого света и снега.
— Привет. Гуляете?
Она и не заметила, как он подошел, — а потому прокатилась по нему оценивающим взглядом, будто по незнакомому. Высокий, одного роста с Андреем. Длинное верблюжье пальто, наверное, совершенно неприличной стоимости, перчатки и кепка светлой замши, стильные очки в капельках растаявших снежинок. Сдвинул их на лоб, сморгнул; при всем своем лоске он всегда напоминал ей подслеповатого кролика.
Впрочем, теперь, когда она узнала о нем ТАКОЕ, он стад где-то даже интересен.
Если, конечно, это правда.
— Возвращаемся из общаги, — пояснил Андрей. — Организовали с ребятами вечеринку.
— И хорошо посидели?
Он говорил ровно, вежливо, почти что светски: воспитанный юноша. Однако в невинной фразе прозвучало что-то двойное, скрытое, почти пугающее. Хотя, возможно, она сама это выдумала.
— Расскажете, что там было?
И прибавил уже без вопроса в голосе:
— Нам ведь по пути.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Международный Институт
Интеллектуальных Стратегий Управления и Развития Общества
Объявляется четвертый набор студентов на универсальные
специальности Будущего в сферах политики, международных
отношений, экономики, информации, науки, культуры и пр.
Впервые!
В учебный процесс внедрены новейшие достижения в области
технологий нейромоделирования и комбинаторики, что даст
нашим выпускникам уникальную возможность в абсолютной
степени реализовать заложенный в них потенциал.
Вступительные экзамены:
Математика
Экономическая география
История
Иностранный язык (по выбору)
Сочинение
Индивидуальное собеседование (тестирование на предмет
подверженности комбинированной нейронной стимуляции центров способности к абсолютному тропизму)
МИИСУРО — институт, доступный каждому, кто обладает
мобильной психикой!
Наши выпускники — люди, от которых зависит Будущее!
Именно они изменят мир!
Р.S. Применение нейронной комбинаторики является
добровольным и конфиденциальным, осуществляется по заявлению студента и с письменного согласия его родителей. Если у Вас возникли вопросы по данному поводу, обращайтесь к Главному куратору проекта Константину Олеговичу ЦЫБЕ.
ЕВГЕНИЙ, первый курс
Я ей соврал, что она у меня вторая.
Сказал бы «десятая», не поверила бы. Хотя, по-моему, она не поверила и так. И вообще зря я начал ей врать.
На столе виднелась в темноте початая коробка конфет и неоткупоренная бутылка кагора. Сам я не пью, у меня режим, — а она, оказалось, тоже не пьет. Да и конфеты с ликером не особенно пошли, хотя и не сказала ничего, съела кое-как одну или две… в общем, зря покупал. Хотя в чем проблема? Гэндальф с Геркой все слопают, выпьют и не заметят. Как и того, что наша четыреста пятая впервые за полгода похожа на комнату, а не на свинарник. Три часа горбатился… а как иначе можно было ее сюда привести?!.
И не хотела оставаться. Твердила, что дома ее ждут, волнуются и так далее, но потом все-таки сбегала на проходную, позвонила. И вернулась. А у меня — этот идиотский кагор с конфетами. Да еще и наплел зачем-то, будто она у меня вторая…
Слава…
Что-то зашуршало и мягко свалилось прямо мне в лицо: чуть не заорал от неожиданности, честное слово. А это был всего лишь динамовский шарфик, он держится на стене полосками скотча, и один конец отклеился, уже не в первый раз… А Слава спрашивала, что это за шарфик у меня над кроватью. И про нашу сборную спрашивала, кто из них кто; может, ей и вправду интересно. А может, просто не могла придумать, о чем еще со мной говорить.
Попробовал закинуть конец шарфика за спинку кровати: не получилось, слишком короткий. Подергал, не отлепится ли другой конец: нет, крепко. Тогда затолкал в щель между матрасом и стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62