Небритый, в футболке с растянутым воротом, не очень чистых парусиновых брюках и кроссовках с потрескавшимися подошвами. Честное слово, в тренажерном зале «Амфитриона» этот человек появлялся в несравнимо более презентабельном виде. Евгений стиснул зубы, чувствуя, как деревенеет улыбка и большая капля пота ползет по спине под нейлоновой рубашкой от «Дольче и Габбана».
— Присаживайтесь. — Хозяин кивнул на длинное бревно перед мангалом. Тут же сел сам, а пигалица в джинсах примостилась рядом и положила голову ему на плечо. Больше Евгений не заметил ни души. Неужели они так и будут втроем изображать вечеринку: он, Палыч и эта его…
— Скоро подойдет моя супруга, — беспардонно читая мысли, улыбнулся Николаенко. — Ас Ниночкой вы уже, надеюсь, познакомились?.. нет? Нина Владимировна, моя маленькая дочурка.
Канарейка вспорхнула и протянула Евгению руку. Тот пожал ее в половину усилия, каким обычно держал карандаш, и наконец опустился на бревно. Успел в очередной раз почувствовать себя полным кретином, подтягивая брюки.
Дочка. Н-да, а он уже подумал… Стоп, выходит, Николаенко послал встречать его на дороге не десятую по рангу прислугу, а родную дочь?..
Неправильно. Абсурдно и нелепо, как его эксклюзивный костюм на неотесанном бревне.
— Мясо вымачивается в красном вине, — обстоятельно выдавала тайну рецепта жена Николаенко. — Сутки, не меньше. Однако самое главное — угадать со специями. У меня есть несколько основных ансамблей: «для тех, кто любит поострее», «тонкий пикант», «горская простота» и так далее. Но, знаете, Евгений Борисович, без элемента импровизации все равно не обойтись. Частица души… только тогда шашлык будет по-настоящему…
Слава богу, можно было ей не отвечать: периодические кивки и усиленное жевание вполне сходили за должное. А шашлык действительно был потрясающе вкусный, Евгений уже приканчивал третий по счету немаленький шампур. С первого из них на брюки упала жирная капля, навсегда испортив дорогой костюм (правда, Ниночка тщательно засыпала пятно солью), — но теперь, после нескольких бокалов вина, Евгений уже был способен об этом не думать. Хотя о полном расслаблении в душевной компании говорить не приходилось.
— До чего же хорошо, — негромко икнув, протянул хозяин. — Весна, тишина, воздух пить можно!.. Вот в такие вечера и думаешь: а на кой мне сдалась эта политика?..
Канарейка Ниночка тихонько хихикнула. Анна Сергеевна, тоже маленькая и рыжая дама в спортивном костюме, нежно похлопала мужа по плечу. Евгений дипломатично жевал; кольнуло предчувствие, что именно в этот момент начинается серьезный разговор. Ради чего, собственно.
— Вот вы совсем не интересуетесь политикой, правда, Евгений Борисович?
И Палыч пригубил вина, словно его вопрос был чисто риторическим. Но явно ждал ответа; что ж, Евгений проглотил кусок мяса и неопределенно повел бровями:
— Нет, почему же… Новости смотрю, стараюсь быть в курсе. В моем бизнесе иначе нельзя. Многие клиенты, с вас же начиная, Владимир Павлович, имеют самое непосредственное отношение… а я живу интересами своих клиентов тоже.
— Понимаю, понимаю… Кроме того, если не ошибаюсь, у вас там немало знакомых. — Николаенко усмехнулся. — Я имею в виду, старых, по альма-матер. Ведь МИИСУРО стал, так сказать, кузницей кадров… Практически вся талантливая молодежь, что сейчас приходит в политику, — ваши бывшие однокашники.
— Вы имеете в виду Андрея Багалия?
Палыч положил в рот шашлык, устроив естественную паузу; все еще невнятно заговорил снова:
— И Андрея, и эту девочку, Аню Гроссман… очень способная детка, очень. У нее все шансы выйти во второй тур. — Он приглушенно рассмеялся. — Наступает мне на пятки ваш «Миссури». Знаете, Ниночка тоже там учится, второй курс… но, по-моему, марка уже не та. Что-то такое с вами там делали в первые годы, правда, Евгений Борисович?
Он не понял:
— Как — что? Учили. Я, во всяком случае, был старательным студентом. Если бы не спорт — сборы, соревнования, потом травма, реабилитация, — наверное, окончил бы с красным дипломом.
— А ваши друзья? Скажем, этот, вы говорили, который придумал вам название клуба?..
— Сашка Линичук? Он журналист. Средненький, звезд с неба не хватает. Да они с Геркой и не учились вовсе — только песни орали под гитару… — Он улыбнулся, протягивая руку за новым шампуром. — Мы жили втроем в одной комнате, так заниматься было невозможно! Что теперь с Георгием, я даже не знаю.
Николаенко внушительно посмотрел на дочь: мол, делай выводы. Канарейка потупилась. Но почему-то эта сценка показалась Евгению ненастоящей, разыгранной, как по нотам.
Палыч уже глядел на него в упор.
— У вас, кажется, был еще один друг. С ним случилось несчастье… я ничего не путаю?
— Да. — Он решил не выказывать удивления. — Влад Санин. Впрочем, они дружили втроем: Влад, Герка и Гэндальф. Я их делами и песнями не особенно интересовался.
— Ну, о чем вы говорите! Я помню свои студенческие годы. Споры до хрипоты, юношеский нигилизм, готовность перевернуть мир… А тем более студенты МИИСУРО, в чьи руки уже тогда было отдано Будущее. Неужели вам не хотелось выяснить, каким именно образом? Насколько мне известно, этот мальчик, Влад, довольно близко подошел к разгадке…
Ему неоткуда было это знать.
Евгений тщательно пережевывал мясо; необходимо срочно что-то придумать. Если та старая история каким-то образом всплыла наружу, лично он не собирался иметь к ней никакого отношения. Нужно убедить Николаенко, что он обратился не по адресу. Что совершенно напрасно приглашал на семейную вечеринку постороннего человека и отправлял к нему свою дочь в качестве эскорта. Ничего не знаю и знать не хочу. Ничего!..
— Он был странноватый парень, этот Влад, — заговорил неторопливо и вроде бы непринужденно. — Щуплый такой, понимаете, приставка к компьютеру. Да, у него была одна бредовая идейка: какие-то нейронные карты, центры способности к абсолютному тропизму, процент погрешности… вы что-нибудь поняли? Я и не пытался въезжать. Полная ерунда. А Герка с Гэндальфом проникались: неформалы. Тем более что ко всему этому, ясное дело, прилагались навороченные компьютерные примочки…
— У вас в комнате был компьютер?
— Дома у Санина был. И на работе — он уже на первом курсе подрабатывал программистом. А в комнате — смеетесь, Владимир Павлович. Это вам не нынешний МИИСУРО, У нас тогда на всю общагу был только старенький комп у Юльки Сухой, так она его прятала под скатертью и сверху ставила цветок, чтобы не бегали все подряд… То были совсем другие времена.
— Да, — вздохнул Николаенко. — Помню, тогда почти никто не верил в будущее этой страны. А вы его сделали. Вы, молодые. И мне по-человечески интересно понять, как вам это удалось…
«По-человечески». Евгений замаскировал нервный смешок за хрустальной стенкой бокала. И какого черта он, Жека, не послал тогда всю компанию подальше, когда им взбрело в голову вести при нем дискуссии и даже продемонстрировать в действии ту программу… Палыч — железный мужик. Он не ослабит хватки, пока не узнает всего.
Солнце уже просвечивало сквозь нижние ветви дубов; Ниночка склонила голову на плечо Анны Сергеевны. Человек в растянутой футболке, радушный хозяин и глава семейства, смотрел на гостя. Не в упор, а чуть-чуть искоса, напряженно повернув голову.
Нет, показалось. Не может быть, чтобы в этих прищуренных глазах, знакомых каждому по предвыборным плакатам…
Страх?
— А бодибилдингом вы занялись уже потом?
Они шли вдвоем через сумеречный лес, в тишине стрекотали насекомые и шуршали листья под ногами. И даже Ниночка приглушила свой канареечный голосок.
— Да. Врачи сказали, что я не смогу бегать после такого разрыва связок, то есть не сумею развивать нормальную скорость, а для футболиста это приговор. Пришлось сменить вид спорта. Как видите, удалось кое-чего достичь…
— Папа много рассказывал о вас…
Она шагала медленно, запрокинула в повороте голову, ловя его взгляд. Полуоткрытый маленький ротик, россыпь веснушек. Забыла вынуть из-за уха увядший одуванчик, и серый в полумраке закрывшийся цветок при каждом шаге подскакивал у нее на щеке. И распахнутые, совершенно влюбленные глаза…
Дочка самого Николаенко. Евгений усмехнулся. И ведь папа, кажется, не против.
— Он и вправду восхищается вами: силой характера, деловыми качествами… Способностью безошибочно выбрать верный путь в жизни — это ведь не каждому дано.
…Он ожидал гораздо худшего. Однако жесткий допрос в какой-то момент разом превратился в удивительно теплый, душевный разговор; и теперь, прогуливаясь с дочерью Палыча в сторону автостоянки, Евгений готов был поверить, что допрос ему почудился по глупой мнительности. И вообще, вполне вероятно, этот странный вечер был попросту смотринами.
Почему бы и нет? Может, Ниночка как-то увидела его, красивого и мускулистого, в рекламном буклете или в телепередаче… Спортивный инструктор? Но зато в каком престижном клубе! А Владимиру Николаенко по имиджу поддерживать молодых, идущих по жизни верным путем. Особенно выпускников МИИСУРО. Особенно перед самыми выборами.
Меньше месяца — и ты зять Президента. Стоит подумать.
— Так странно — мы с вами из одного института… — тихо сказала Ниночка. — Только сейчас там совсем неинтересно. Это в ваше время в «Миссури» учились такие люди! Тот же Андрей Багалий… Вы дружили с Андреем?
— С ним все дружили. Очень обаятельный был парень… хотя вообще-то ничего особенного. А что?
Ниночка взяла его за руку. Притормозила, заставила остановиться. Стремительно темнело, Евгений уже не различал зрачков в ее глазах.
— Я вам скажу, — прошептала почти неслышно. И наивно, по-детски: — Только никому-никому, хорошо?
Пожал плечами, кивнул.
— У папы есть внутренняя социологическая служба. Люди, которым он платит за правду, понимаете? Так вот, они говорят, что Багалий может победить его… уже на этих выборах. И даже, возможно, в первом туре. Он не верит, конечно… Но он боится.
— Ерунда, — убежденно, совершенно искренне сказал Евгений.
Ниночкина ладонь была маленькая и прохладная. Эта ладошка с неожиданной силой удержала его, когда он хотел двинуться дальше. В кронах дубов звучно и вкрадчиво прошелестел ветер. Романтическая беседа в вечернем майском лесу. О политике. Впрочем, эта канарейка, выросшая под папиным крылом, вряд ли умеет говорить о чем-то ещё.
— А знаете, мне самой иногда… страшно. Его лицо на бигбордах. И выступление вчера было по второму каналу… Вы говорите — обаятельный парень. А по-моему, в его обаянии что-то нечеловеческое. Как будто перехлестнуло через край — и зависло в воздухе, против всех законов. Он всегда был такой?
— Не знаю. — Евгений все-таки зашагал вперед, не выпуская ее руки. — Слава говорила, не всегда…
— Звенислава?
Чуть не до крови закусил губу. Отпустил Ниночкину руку; нет, стряхнул ее, как стряхивают насекомое. Он не собирался говорить о НЕЙ. Так нелепо, вдруг, ни с того ни с сего. Ведь за все время он ни разу не позволил себе по-настоящему о ней вспомнить. Давно пережил, скомкал и выкинул в контейнер, как пачку из-под стероидов.
— Я просто… — испуганно забормотала Ниночка. — Она же выступала по регионам с концертами в поддержку Багалия, и они вместе учились, вот я и подумала… Звенислава. Она когда-то любила его, правда?
— Ничего она его не любила.
Евгений сам не знал, как оно вырвалось — нелепое, мальчишеское, назло врагам. И пришлось объясниться, и с каждым словом, как ни странно, становилось легче:
— Она умела убедить себя в чем угодно… Потом, позже, точно так же вбила себе в голову, что любит меня. Между прочим, была моей первой женщиной… Но все это быстро кончилось — потому что уже прошла зима. Не понимаете? И никто не поймет, ведь Звенислава — символ нации, запредельный успех, самый что ни на есть правильный жизненный выбор. Но я все чаще думаю, ЧТО бы выяснилось, если приложить к ней ту программу Влада…
— Что?
На поясе мелодично запела мобила. Странно: телефон молчал весь день, и Евгений был уверен, что отключил его. Бросил мимолетный взгляд на определитель номера: «определению не поддается». Ладно.
— Слушаю.
— Здравствуй, Жека, это Руслан.
— Руслан?..
Понадобилось несколько длинных секунд, чтобы сосредоточиться и вспомнить. Но…
— Извини, что отвлекаю, — голос в трубке звучал так, словно они виделись буквально вчера, — у вас тут приятная прогулка… Я просто хотел попросить тебя, Жека: не болтай. Не распускай понапрасну язык, хорошо?.. Ну, счастливо.
Евгений медленно отвел трубку от уха и, как лунатик, долго держал на вытянутой руке, прежде чем повесить назад на пояс. Ерунда какая-то. За пять лет в «Миссури» они не сказали друг другу и пятнадцати слов. После института ни разу нигде не пересеклись; удивительно, что ему, Евгению, вообще удалось… И как это понимать?
— Что-нибудь случилось? — робко чирикнула Ниночка.
Он вздохнул — а, к черту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62