Здания средней высоты, от десяти до двадцати этажей, тянулись вдоль склонов от экваториального Старого города почти до самых окон.
— Какой дурак построил целиком искусственную среду и заполнил ее зданиями, предназначенными для поверхности планеты? — проворчала Ребел.
— Где ваше чувство истории? — покачал головой Борс. — Это один из первых контейнерных городов. Тогда люди еще не могли все продумать. Посмотрите-ка сюда!
Он пересек площадь, направляясь туда, где стояла гигантская базальтовая лунная скала, обтесанная в форме грубого каменного топора. Сотни вырезанных в камне лиц со страхом и отчаянием выглядывали из глубины скалы и сливались друг с другом. Борс медленно прочитал старинную надпись на испанском языке у подножия скалы.
— Это памятник жертвам войны, миллионам, взятым в плен и поглощенным Комбином. Комбины устроили здесь центр переработки, они заталкивали свои жертвы в подъемные механизмы и сбрасывали в атмосферу. Крайняя жестокость. Выжило меньше половины, и их поглотила Земля.
Ребел беспокойно оглядела грязную площадь. Людей почти не было. Дряхлая астронавтка в рваном скафандре заковыляла к ним с протянутой рукой. Скучающая женщина в полицейской форме наблюдала за ними. Ребел взяла Борса под руку:
— Ну ладно. Это было давно. Давайте уйдем отсюда.
Борс повел ее в глубь Старого города к экваториальному морю. Море оказалось полоской стоячей воды шириной с земную реку, оно осталось со времен основания Гисинкфора, когда воду откачивали вверх и она стекала обратно живописными ручейками. Половина выходящих фасадом на море зданий была пуста, окна покрылись копотью, но встречались здесь и кафе, и грязные лавки, и магазины. Улица была шумная и яркая от музыки и голографической рекламы — настоящая маленькая местная Гиндза. Именно здесь находились полуподпольные психохирургические заведения. Прохожих было немного, и выглядели они довольно подозрительно. Прямо по луже промчался трехколесный мотоцикл. Ребел рванула Борса за рукав, спасая от грязи, веером брызнувшей из-под колес.
— Хватит, насмотрелась я. Теперь поищем мне комнату.
Они повернулись спиной к черной воде и поплелись вверх по склону. Кибертакси, увязавшееся за ними в тщетной надежде заполучить пассажиров, быстро отстало. Здесь и там на глухих стенах и обшарпанных домах мелькала реклама корпораций. Немногие еще не разбитые громкоговорители обольстительно ворковали.
— Не спешите покидать «Пеквот». Я вполне могу вас приютить на неделю-другую.
На руке Ребел был браслет из слоновой кости, который Уайет дал ей в шератоне. Она дотронулась до браслета, и тусклый шар превратился в волшебный город, пронизанный желтыми энергетическими линиями и горящий красными и голубыми огнями. На верхней улице Ребел заметила сороконожку, состоящую из комбинов, связанных друг с другом линиями электромагнитного взаимодействия. И глубоко под кожей Борса блестели, молча дожидаясь своего часа, хитроумные устройства. Чем бы ни оказались эти приспособления, простому торговцу антикварной информацией они не нужны.
— Вы очень великодушны, но, сидя на корабле, я не найду Уайета. Послушайте, если вы его увидите, передайте ему, пожалуйста, мои слова. Скажите ему, что я дочь волшебницы.
— Он поймет, что это значит?
— Нет, но ему станет интересно, и он выяснит.
Они продолжали идти молча. Борс то и дело бросал взгляд на Ребел, словно пытаясь прочитать за свежей психораскраской ее мысли. Ей нравился Борс, она хотела ему доверять, но Эвкрейшу много раз предавали друзья, и Ребел все это помнила. Она не желала повторять ошибки Эвкрейши.
Завернув за угол, Ребел увидела перед собой тридцатиметровой высоты ноздрю и слегка попятилась: у нее закружилась голова. Предметы на рекламных экранах приобретали порой гротескные размеры. Океаны омывали здание, а шесть невероятно длинных ногтей рассекали экран и вонзались в помидор. Эвкрейша была знакома с символикой рекламы, но знаки корпораций государств, расположенных между Луной и Землей, отличались от эмблем кластеров, и она не могла их расшифровать. Помидор брызгал кровью.
— Кто здесь у власти? — спросила Ребел. — Какое тут правительство?
Борс пожал плечами:
— Кто его знает.
Они приблизились к обсидиановому зданию и вошли в вестибюль. Киберохранники поднялись на дыбы, повернули к Борсу и Ребел головы и вновь опустились. Из тени появился толстяк с новехонькими руками, они были розовые и до смешного тонкие. Спросонья он не мог открыть глаза. Синие волосы на груди были выкрашены под цвет галстука-бабочки.
— Да?
— Я хотела бы снять комнату, — сказала Ребел. И затем, так как она не осмелилась назвать свое настоящее имя, но хотела, чтобы Уайет смог ее отыскать, добавила:
— Меня зовут Солнышко. — Она пожала плечами, показывая, что фамилии у нее нет.
Толстяк хрюкнул и вытащил обмазанную жиром стеклянную пластинку.
— Приложите руку сюда. Так, хорошо. Поднимайтесь на третий этаж, там одна дверь загорится синим. Это будет стоить сорок пять минут в день.
— Нормально. — Ребел взяла у Борса свой ящик. — Обещайте, что будете время от времени заглядывать ко мне, Борс. Мне будет очень приятно.
Он кивнул, подмигнул, улыбнулся и ушел.
Толстяк обернулся:
— Он что, борс?
— А?.. Да.
Толстяк улыбнулся:
— Один из них как-то мне помог. Когда увидите его, скажите: если ему нужна комната, я сделаю скидку.
* * *
Ребел устроилась на работу в учреждение под названием «Мир мозга». В первой комнате лежали груды устаревших психосхем и висело несколько полок с современными моделями, но прибыль приносила лишь находившаяся в дальнем помещении модельная мастерская. Неудачники, гонимые паранойей и отчаянием, искали здесь хоть какую-то психохирургическую помощь. Утомленные, иногда дрожащие, они заходили сюда купить смелость, отвагу или даже безрассудство, необходимые им, чтобы справиться со своими делами. Бывали здесь беглецы, желавшие приобрести другую, отличную от прежней, манеру скрываться и уходить от преследования. Неудачники, ищущие никак не попадающуюся им выигрышную личность. Иногда встречались искатели приключений, собиравшиеся отправиться на Землю по спусковой трубе, чтобы нажить крупную сумму на каком-нибудь сомнительном дельце, но они должны были платить очень дорого, так как им требовалось программирование, запрещенное законом. Когда Ребел устраняла последние следы сострадания или страха, когда их глаза начинали светиться хитростью, а реакции ускорялись до предела, в них оставалось так же мало человеческого, как в комбинах.
Через несколько дней Ребел уже могла с первого взгляда определить, кто за чем пришел. Через неделю ее перестало это интересовать. Все клиенты для нее стали одинаковы. Она заходила в маленькую комнату с деревянной обшивкой, где одну стену занимали платы психосхем, и углублялась в работу. Тоже создание новых умов, но в грошовом варианте. Эвкрейша была мастером своего дела. За полтора часа она могла выбрать и подогнать в соответствии с требованиями заказчика любую личность, и это приносило ей профессиональное удовлетворение. Работа ей нравилась. Она не хотела даже думать о том, что станет с ее клиентами, но всегда трудилась на совесть.
В «Мире мозга» работали еще два мастера. Бледный, нервный мужчина с длинными пальцами, который всегда опаздывал. И высокая полная женщина по имени Хадиджа. У нее были темные глаза и циничный рот, и она крутила роман с бледным, нервным мужчиной.
Однажды, когда Ребел проработала уже с две недели, нервный мужчина не пришел вообще. Ребел только успела уложить последнего клиента на койку и подключить к программе, как вдруг занавеска распахнулась и в комнату вошла Хадиджа. Раньше она никогда не заглядывала. Она ходила по комнате, клиент, мужчина-проститутка, стремящийся оживить свой интерес к сексу, следил за ней и бессмысленно улыбался.
— Закройте глаза, — сказала ему Ребел. — Хорошо. Можете представить себе единорога?
— Нет.
— Гм-м.
Ребел достала одну из плат и поместила ее в звуковую ванну. Пока прибор выбивал из пластинки микропыль, Ребел размышляла о том, что, если бы ей дали волю, она окончательно убила бы в этом создании интерес к сексу и парень вышел бы из этой комнаты свободным. Он бросил бы свое ремесло и никогда бы о том не жалел. Но Эвкрейша ни за что не стала бы вмешиваться в дела клиента без разрешения, а Ребел начинала прислушиваться к профессиональному суждению своей напарницы. Ребел поставила плату обратно.
— А теперь?
— Да.
Хадиджа провела пальцем по полке с платами: они застучали, ударяясь о разделительные перегородки. Женщина отошла к порогу и встала там, приподняв занавеску.
— Ладно, — наконец сказала она. — А как насчет надраться со мной после работы?
После работы Ребел обычно проверяла дома, нет ли для нее сообщений, а потом бродила по улицам Гисинкфора, знакомясь с их расположением и разыскивая Уайета. До сих пор она не нашла никаких серьезных подсказок, но сделала еще не все. И ей вовсе не хотелось пить. Но Ребел вспомнила, как Эвкрейше иногда хотелось с кем-нибудь напиться, а под рукой никого не оказывалось.
— Конечно, — ответила Ребел. — Как только я кончу с этим.
Хадиджа кивнула и вышла.
— А сейчас… — Ребел подняла руку. — Сколько вы видите пальцев?
— Четыре.
Она подсветила стену.
— Цвет голубой или зеленый?
— Голубой.
— Хорошо. Еще один вопрос. — На стене появилось изображение. Это был Уайет. — Видели когда-нибудь этого человека?
— Нет.
— Хорошо, вы выдержали испытание.
Ребел вздохнула и, сделав последнюю проверку на цельность, включила программер. Парень вздрогнул и закрыл глаза, программа начала действовать.
* * *
Для начала они отправились в темный маленький бар «У воды», излюбленное заведение психохирургов, и сели у окна, чтобы смотреть на прохожих. Хадиджа выпила две первые кружки вина в мрачном молчании и, когда они опустели, стала стучать по столу, требуя еще. Отпив половину из третьей, она проворчала:
— Мужики, называется.
— Да уж точно.
— Даже говорить не хочется.
Ребел лениво глазела в окно и вдруг увидела, как какое-то существо подкралось, схватило с тротуара отбросы и быстро скрылось в тени. Длинное тощее животное, покрытое серой шерстью.
— Ну надо же! — сказала Ребел. — Ты видела? Здесь водятся кошки!
— Да, от них деваться некуда. Живут в заброшенных зданиях. Правительство вылавливало их при помощи механизмов, большие такие хреновины, размером, наверно.., с собаку, но дети бросали их в воду, чтобы посмотреть, как они коротятся. Это было давно, когда я была маленькая. — Хадиджа рассмеялась:
— Видела бы ты, как из них искры сыпались!
— Скажи мне вот что. Почему это никто не знает, какое в Гисинкфоре правительство?
— Да. Никто не знает. — Потом, отвечая на взгляд Ребел:
— Это правда. Одни считают, что это Земля управляет всеми городами-государствами через своих представителей. Другие думают, что правительства скрываются из страха, что их захватят комбины. А некоторые говорят, что полиция не подотчетна никому, что это просто еще одна банда. Ведь они каждую неделю собирают деньги за охрану порядка. И никто не знает, чем они руководствуются. Что-то сходит людям с рук, но не всегда. А бывает, люди навсегда исчезают. Думаю, правителям очень удобно делать дела, когда никто их не знает.
— Но это какой-то бред. Кому тогда жаловаться, если что-то не так?
— Вот именно. — Хадиджа сунула палец в кружку и поболтала вино. — Лучше всего глядеть в оба и не нарываться.
— И как же это делается?
Хадиджа засмеялась и покачала головой:
— Пошли куда-нибудь еще.
Они вылезли из окна, прошли по узкому выступу, поднялись по ржавой лестнице на крышу в ярко освещенный сад, где порхали бабочки (Ребел спросила: «Ты уверена, что мы правильно идем?» — «Положись на меня», — ответила Хадиджа), потом миновали пешеходный мостик и спустились в погребок под названием «Пещера». Там они уселись за стол, устроенный на усеченном сталагмите, и Хадиджа потребовала вина. Ребел оглядывала переполненную темную комнату.
— У меня такое ощущение, словно мы никуда и не уходили.
— Ты совершенно права. — Хадиджа заплатила за вино и подняла кружку. — Слушай, Солнышко. Откуда у тебя такое аристократическое имя? Я хочу сказать, ты ведь не местная. Никогда не поверю, что местная. Я живу тут всю жизнь, я знаю.
В вине были намешаны эндорфины. Ребел пришла в приподнятое настроение, но в то же время как бы отстранилась от происходящего. Ее защищала нежная, мягкая дымка. Теперь ничто ей не могло повредить.
— У меня аристократическое имя?
Дома, на Тирнанноге, имея стакан эндорфинов, можно творить чудеса, создавать причудливые смеси из чувств и воображения. Но по эту сторону Оорта знают лишь примитивные биотехнологии.
— Ну да, знаешь, Космос Старчайлд Биддл или Галактика Спейслинг Тойокуни. Когда люди еще только поселились за пределами Земли и от радости с ума посходили, они давали детям такие идиотские имена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Какой дурак построил целиком искусственную среду и заполнил ее зданиями, предназначенными для поверхности планеты? — проворчала Ребел.
— Где ваше чувство истории? — покачал головой Борс. — Это один из первых контейнерных городов. Тогда люди еще не могли все продумать. Посмотрите-ка сюда!
Он пересек площадь, направляясь туда, где стояла гигантская базальтовая лунная скала, обтесанная в форме грубого каменного топора. Сотни вырезанных в камне лиц со страхом и отчаянием выглядывали из глубины скалы и сливались друг с другом. Борс медленно прочитал старинную надпись на испанском языке у подножия скалы.
— Это памятник жертвам войны, миллионам, взятым в плен и поглощенным Комбином. Комбины устроили здесь центр переработки, они заталкивали свои жертвы в подъемные механизмы и сбрасывали в атмосферу. Крайняя жестокость. Выжило меньше половины, и их поглотила Земля.
Ребел беспокойно оглядела грязную площадь. Людей почти не было. Дряхлая астронавтка в рваном скафандре заковыляла к ним с протянутой рукой. Скучающая женщина в полицейской форме наблюдала за ними. Ребел взяла Борса под руку:
— Ну ладно. Это было давно. Давайте уйдем отсюда.
Борс повел ее в глубь Старого города к экваториальному морю. Море оказалось полоской стоячей воды шириной с земную реку, оно осталось со времен основания Гисинкфора, когда воду откачивали вверх и она стекала обратно живописными ручейками. Половина выходящих фасадом на море зданий была пуста, окна покрылись копотью, но встречались здесь и кафе, и грязные лавки, и магазины. Улица была шумная и яркая от музыки и голографической рекламы — настоящая маленькая местная Гиндза. Именно здесь находились полуподпольные психохирургические заведения. Прохожих было немного, и выглядели они довольно подозрительно. Прямо по луже промчался трехколесный мотоцикл. Ребел рванула Борса за рукав, спасая от грязи, веером брызнувшей из-под колес.
— Хватит, насмотрелась я. Теперь поищем мне комнату.
Они повернулись спиной к черной воде и поплелись вверх по склону. Кибертакси, увязавшееся за ними в тщетной надежде заполучить пассажиров, быстро отстало. Здесь и там на глухих стенах и обшарпанных домах мелькала реклама корпораций. Немногие еще не разбитые громкоговорители обольстительно ворковали.
— Не спешите покидать «Пеквот». Я вполне могу вас приютить на неделю-другую.
На руке Ребел был браслет из слоновой кости, который Уайет дал ей в шератоне. Она дотронулась до браслета, и тусклый шар превратился в волшебный город, пронизанный желтыми энергетическими линиями и горящий красными и голубыми огнями. На верхней улице Ребел заметила сороконожку, состоящую из комбинов, связанных друг с другом линиями электромагнитного взаимодействия. И глубоко под кожей Борса блестели, молча дожидаясь своего часа, хитроумные устройства. Чем бы ни оказались эти приспособления, простому торговцу антикварной информацией они не нужны.
— Вы очень великодушны, но, сидя на корабле, я не найду Уайета. Послушайте, если вы его увидите, передайте ему, пожалуйста, мои слова. Скажите ему, что я дочь волшебницы.
— Он поймет, что это значит?
— Нет, но ему станет интересно, и он выяснит.
Они продолжали идти молча. Борс то и дело бросал взгляд на Ребел, словно пытаясь прочитать за свежей психораскраской ее мысли. Ей нравился Борс, она хотела ему доверять, но Эвкрейшу много раз предавали друзья, и Ребел все это помнила. Она не желала повторять ошибки Эвкрейши.
Завернув за угол, Ребел увидела перед собой тридцатиметровой высоты ноздрю и слегка попятилась: у нее закружилась голова. Предметы на рекламных экранах приобретали порой гротескные размеры. Океаны омывали здание, а шесть невероятно длинных ногтей рассекали экран и вонзались в помидор. Эвкрейша была знакома с символикой рекламы, но знаки корпораций государств, расположенных между Луной и Землей, отличались от эмблем кластеров, и она не могла их расшифровать. Помидор брызгал кровью.
— Кто здесь у власти? — спросила Ребел. — Какое тут правительство?
Борс пожал плечами:
— Кто его знает.
Они приблизились к обсидиановому зданию и вошли в вестибюль. Киберохранники поднялись на дыбы, повернули к Борсу и Ребел головы и вновь опустились. Из тени появился толстяк с новехонькими руками, они были розовые и до смешного тонкие. Спросонья он не мог открыть глаза. Синие волосы на груди были выкрашены под цвет галстука-бабочки.
— Да?
— Я хотела бы снять комнату, — сказала Ребел. И затем, так как она не осмелилась назвать свое настоящее имя, но хотела, чтобы Уайет смог ее отыскать, добавила:
— Меня зовут Солнышко. — Она пожала плечами, показывая, что фамилии у нее нет.
Толстяк хрюкнул и вытащил обмазанную жиром стеклянную пластинку.
— Приложите руку сюда. Так, хорошо. Поднимайтесь на третий этаж, там одна дверь загорится синим. Это будет стоить сорок пять минут в день.
— Нормально. — Ребел взяла у Борса свой ящик. — Обещайте, что будете время от времени заглядывать ко мне, Борс. Мне будет очень приятно.
Он кивнул, подмигнул, улыбнулся и ушел.
Толстяк обернулся:
— Он что, борс?
— А?.. Да.
Толстяк улыбнулся:
— Один из них как-то мне помог. Когда увидите его, скажите: если ему нужна комната, я сделаю скидку.
* * *
Ребел устроилась на работу в учреждение под названием «Мир мозга». В первой комнате лежали груды устаревших психосхем и висело несколько полок с современными моделями, но прибыль приносила лишь находившаяся в дальнем помещении модельная мастерская. Неудачники, гонимые паранойей и отчаянием, искали здесь хоть какую-то психохирургическую помощь. Утомленные, иногда дрожащие, они заходили сюда купить смелость, отвагу или даже безрассудство, необходимые им, чтобы справиться со своими делами. Бывали здесь беглецы, желавшие приобрести другую, отличную от прежней, манеру скрываться и уходить от преследования. Неудачники, ищущие никак не попадающуюся им выигрышную личность. Иногда встречались искатели приключений, собиравшиеся отправиться на Землю по спусковой трубе, чтобы нажить крупную сумму на каком-нибудь сомнительном дельце, но они должны были платить очень дорого, так как им требовалось программирование, запрещенное законом. Когда Ребел устраняла последние следы сострадания или страха, когда их глаза начинали светиться хитростью, а реакции ускорялись до предела, в них оставалось так же мало человеческого, как в комбинах.
Через несколько дней Ребел уже могла с первого взгляда определить, кто за чем пришел. Через неделю ее перестало это интересовать. Все клиенты для нее стали одинаковы. Она заходила в маленькую комнату с деревянной обшивкой, где одну стену занимали платы психосхем, и углублялась в работу. Тоже создание новых умов, но в грошовом варианте. Эвкрейша была мастером своего дела. За полтора часа она могла выбрать и подогнать в соответствии с требованиями заказчика любую личность, и это приносило ей профессиональное удовлетворение. Работа ей нравилась. Она не хотела даже думать о том, что станет с ее клиентами, но всегда трудилась на совесть.
В «Мире мозга» работали еще два мастера. Бледный, нервный мужчина с длинными пальцами, который всегда опаздывал. И высокая полная женщина по имени Хадиджа. У нее были темные глаза и циничный рот, и она крутила роман с бледным, нервным мужчиной.
Однажды, когда Ребел проработала уже с две недели, нервный мужчина не пришел вообще. Ребел только успела уложить последнего клиента на койку и подключить к программе, как вдруг занавеска распахнулась и в комнату вошла Хадиджа. Раньше она никогда не заглядывала. Она ходила по комнате, клиент, мужчина-проститутка, стремящийся оживить свой интерес к сексу, следил за ней и бессмысленно улыбался.
— Закройте глаза, — сказала ему Ребел. — Хорошо. Можете представить себе единорога?
— Нет.
— Гм-м.
Ребел достала одну из плат и поместила ее в звуковую ванну. Пока прибор выбивал из пластинки микропыль, Ребел размышляла о том, что, если бы ей дали волю, она окончательно убила бы в этом создании интерес к сексу и парень вышел бы из этой комнаты свободным. Он бросил бы свое ремесло и никогда бы о том не жалел. Но Эвкрейша ни за что не стала бы вмешиваться в дела клиента без разрешения, а Ребел начинала прислушиваться к профессиональному суждению своей напарницы. Ребел поставила плату обратно.
— А теперь?
— Да.
Хадиджа провела пальцем по полке с платами: они застучали, ударяясь о разделительные перегородки. Женщина отошла к порогу и встала там, приподняв занавеску.
— Ладно, — наконец сказала она. — А как насчет надраться со мной после работы?
После работы Ребел обычно проверяла дома, нет ли для нее сообщений, а потом бродила по улицам Гисинкфора, знакомясь с их расположением и разыскивая Уайета. До сих пор она не нашла никаких серьезных подсказок, но сделала еще не все. И ей вовсе не хотелось пить. Но Ребел вспомнила, как Эвкрейше иногда хотелось с кем-нибудь напиться, а под рукой никого не оказывалось.
— Конечно, — ответила Ребел. — Как только я кончу с этим.
Хадиджа кивнула и вышла.
— А сейчас… — Ребел подняла руку. — Сколько вы видите пальцев?
— Четыре.
Она подсветила стену.
— Цвет голубой или зеленый?
— Голубой.
— Хорошо. Еще один вопрос. — На стене появилось изображение. Это был Уайет. — Видели когда-нибудь этого человека?
— Нет.
— Хорошо, вы выдержали испытание.
Ребел вздохнула и, сделав последнюю проверку на цельность, включила программер. Парень вздрогнул и закрыл глаза, программа начала действовать.
* * *
Для начала они отправились в темный маленький бар «У воды», излюбленное заведение психохирургов, и сели у окна, чтобы смотреть на прохожих. Хадиджа выпила две первые кружки вина в мрачном молчании и, когда они опустели, стала стучать по столу, требуя еще. Отпив половину из третьей, она проворчала:
— Мужики, называется.
— Да уж точно.
— Даже говорить не хочется.
Ребел лениво глазела в окно и вдруг увидела, как какое-то существо подкралось, схватило с тротуара отбросы и быстро скрылось в тени. Длинное тощее животное, покрытое серой шерстью.
— Ну надо же! — сказала Ребел. — Ты видела? Здесь водятся кошки!
— Да, от них деваться некуда. Живут в заброшенных зданиях. Правительство вылавливало их при помощи механизмов, большие такие хреновины, размером, наверно.., с собаку, но дети бросали их в воду, чтобы посмотреть, как они коротятся. Это было давно, когда я была маленькая. — Хадиджа рассмеялась:
— Видела бы ты, как из них искры сыпались!
— Скажи мне вот что. Почему это никто не знает, какое в Гисинкфоре правительство?
— Да. Никто не знает. — Потом, отвечая на взгляд Ребел:
— Это правда. Одни считают, что это Земля управляет всеми городами-государствами через своих представителей. Другие думают, что правительства скрываются из страха, что их захватят комбины. А некоторые говорят, что полиция не подотчетна никому, что это просто еще одна банда. Ведь они каждую неделю собирают деньги за охрану порядка. И никто не знает, чем они руководствуются. Что-то сходит людям с рук, но не всегда. А бывает, люди навсегда исчезают. Думаю, правителям очень удобно делать дела, когда никто их не знает.
— Но это какой-то бред. Кому тогда жаловаться, если что-то не так?
— Вот именно. — Хадиджа сунула палец в кружку и поболтала вино. — Лучше всего глядеть в оба и не нарываться.
— И как же это делается?
Хадиджа засмеялась и покачала головой:
— Пошли куда-нибудь еще.
Они вылезли из окна, прошли по узкому выступу, поднялись по ржавой лестнице на крышу в ярко освещенный сад, где порхали бабочки (Ребел спросила: «Ты уверена, что мы правильно идем?» — «Положись на меня», — ответила Хадиджа), потом миновали пешеходный мостик и спустились в погребок под названием «Пещера». Там они уселись за стол, устроенный на усеченном сталагмите, и Хадиджа потребовала вина. Ребел оглядывала переполненную темную комнату.
— У меня такое ощущение, словно мы никуда и не уходили.
— Ты совершенно права. — Хадиджа заплатила за вино и подняла кружку. — Слушай, Солнышко. Откуда у тебя такое аристократическое имя? Я хочу сказать, ты ведь не местная. Никогда не поверю, что местная. Я живу тут всю жизнь, я знаю.
В вине были намешаны эндорфины. Ребел пришла в приподнятое настроение, но в то же время как бы отстранилась от происходящего. Ее защищала нежная, мягкая дымка. Теперь ничто ей не могло повредить.
— У меня аристократическое имя?
Дома, на Тирнанноге, имея стакан эндорфинов, можно творить чудеса, создавать причудливые смеси из чувств и воображения. Но по эту сторону Оорта знают лишь примитивные биотехнологии.
— Ну да, знаешь, Космос Старчайлд Биддл или Галактика Спейслинг Тойокуни. Когда люди еще только поселились за пределами Земли и от радости с ума посходили, они давали детям такие идиотские имена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41