Он присел, потеряв на время интерес к статуе. Это были голуби, создания, процветавшие во всех вариантах, где он приземлялся. Голландец вытянул ладонь перед голубем с серыми крыльями и пестрым телом.
Птица ступила ему на ладонь и присела. Голландец выпрямился, стараясь не наклонять ладонь. Большинство людей смотрело на этих птиц с равнодушием либо неприязнью, но он чувствовал, что восхищается ими. Они выжили, обретаясь рядом с человечеством, как и значительно менее приятные крысы. Оба вида по сравнению с людьми стояли ниже, но в чем-то и выше. Простота и приспособляемость.
— Я вам завидую, — сказал он доверчивому голубю, — но я ведь всем завидую.
Голландец погладил спинку голубя и снова опустил его на землю. Птица поднялась и вернулась к своей стае.
Выпрямляясь, он опять посмотрел на статую. Определенно это птица. Должно быть, у скульптора буйная фантазия, раз он придумал такую штуку.
Подходя к статуе, он заметил подростка. Голландец не обратил на него внимания, пока не заметил, что тот на него смотрит. Проблеск Зрения коснулся его. Подросток, смуглый мальчишка лет одиннадцати, моргнул и, пропал. Не убежал, а просто исчез.
Не глядя на суетящихся вокруг него голубей, Голландец пошел к статуе, его толкало любопытство, усиленное необычной встречей. На расстоянии вытянутой руки от места, где стоял ребенок, он задержался и обследовал все вокруг: не осталось никакого следа, не было даже легкого звона, который иногда отмечает место, где стоял кто-либо, обладающий Зрением. Мальчишка буквально исчез.
Может быть, он наткнулся на беглеца, одного из эмигрантов, которые путешествовали с одной Земли на другую в тщетных попытках уйти от того разрушения, которое Голландец всегда нес с собой. Иногда они ему попадались, но, как и этот мальчик, всегда старались скрыться, если он был поблизости. Кое-кто из них уже знал, что его появление означает начало Конца, и относились к нему, как к парии, каким он и был. А те, кто не понимал, кто он такой, просто знали, что он не один из них, а раз не один из них, то для беглецов он мог оказаться охотником.
Были существа, которые охотились за эмигрантами, существа без совести. Их Голландец тоже встречал, и хотя он сожалел, что самого его относят к той же категории, страх беглецов был ему понятен.
Никогда ему еще не попадался такой молодой беглец.
Они всегда были взрослыми. И след от них оставался более ощутимый, но тут бывало по-разному.
Может, он придумал этого мальчишку? Вообще-то он способен поддаться галлюцинациям. Он вновь огляделся, но ничего рядом не заметил.
Площадь его больше не интересовала. Голландец отошел от статуи, нырнул в первую же улицу и быстро пошел прочь.
Не оглядываясь.
Достаточно удалившись, он замедлил шаг, снова обращая внимание на окружающее. И снова звуки и картины города, называемого Чикаго, зачаровали его. Сколько людей.
Высокие, маленькие, толстые, худые, старые, молодые, черные, белые и еще какие-то. Это разнообразие поразило Голландца, хотя он видел его при каждом приземлении. У человечества много вариантов, в этом одна из его сильных сторон — такое многообразие, хотя и не все люди с ним бы согласились.
Ничто из этих преимуществ не будет иметь значения, когда этот мир исчезнет.
И опять восхищение окружающим поблекло при мысли о грядущей катастрофе. Голландец застыл посреди толпы, пешеходы огибали его, не чувствуя, что делают.
«Что же мне делать?»
Не следует ли ему просто порадоваться той малости, которую он сумеет увидеть в этом мире перед Концом, или, может быть, стоит попробовать, еще раз, найти выход, выход из своего личного ада и из того ада, что ожидает этот ничего не подозревающий мир. Изменится ли что-нибудь?
«Зачем я все время пытаюсь? Что я стараюсь совершить?»
Таким искушением было отказаться от тщетной суеты, притвориться, что не замечаешь надвигающегося, распробовать…
Разум, не принадлежащий человеку, прочесал его мысли и быстро заслонился.
Голландец моргнул и обратил взгляд к окружающей его толпе. Первой мыслью было, что это мальчишка, которого он видел, но мальчик, беглец он или нет, явственно ощущался как человек. Нет, чем дольше невидимый путник думал, тем больше утверждался в мысли, что встретил разум из другого варианта. То, что сейчас привлекло его внимание, не имело права находиться в этом мире, — как и во всех других вариантах Земли, где он встречал ему подобных. Рошаль — вот как они себя называли, по крайней мере тот, что перед смертью соизволил ответить на его вопрос.
Он был там, среди людей, на кого-то охотился, но не на него. Голландец подозревал, кто был жертвой, и это заставляло его в свою очередь искать охотника. Сердце забилось быстрей, когда он начал поиск, но теперь это было приятное чувство. Он что-то делал, даже если это в конечном счете не имело смысла.
Он снова смешался с толпой. Любой из тех, кто вообще заметит его, увидит еще одного спешащего по делам человека, одетого в костюм. Единственными, кто разглядит иное, могут быть Рошали и те, на кого охотились нечеловеческие создания.
Беглецы. Наверняка это было одно из тех существ, которые на них охотились.
Странно, что оба оказались так близко. Вероятно, это не совпадение.
Голландец чувствовал, что существо движется в том же направлении, что и он. Оно шло с такой же скоростью, хоть и не намеренно. Он пошел быстрее, сокращая расстояние до тех пор, пока его добыча тоже резко не двинулась быстрее.
Его заметили, но Голландцу было наплевать. Пусть и Рошаль почувствует, что значит быть дичью. Он знал, что за существо претворялось человеком, и ему доставляло удовольствие заставить его убегать — непривычное положение для Рошаля. Он гнался не только из одного альтруизма. Это давало выход его разочарованию и горю. Эти охотники переносились с одной Земли на другую, не помышляя о жизни на этих мирах, а он, причина стольких смертей, страдал о каждом, кто погибал в неизбежном разрушении.
Одну за другой Голландец пронзил взглядом движущиеся перед ним фигуры, узнавая в них ту человеческую повадку, которую его жертва повторить до конца не могла. Сопение, жесты, походка, в этих мелочах чувствовалось различие.
Наконец его взгляд остановился на подвижной, но невысокой фигуре в сером пиджаке. По человеческим стандартам он был немолод и ничем не выделялся. Ну, разумеется. Как же иначе обмануть жертву, пока не станет слишком поздно.
Голландец пошел быстрее, но тот, другой — в человеке в сером, — тоже.
На одном перекрестке Рошаль заколебался, он посмотрел налево на другой угол улицы. Одна нога двинулась в том направлении, но тут Рошаль оглянулся. В этот момент его истинная сущность показалась сквозь человеческую оболочку. Голландец в полную силу своего Зрения увидел, что глаза были полосатыми: в черную и белую полоску. Как и он сам, его жертва не имела зрачков.
Человек в сером пиджаке свернул направо и исчез за углом дома.
Где-то далеко слева Голландец чувствовал намеченную жертву Рошаля, еще одного беглеца. И снова его заинтересовала вероятность появления стольких посторонних лиц, таких, как он сам, поблизости от этого места. Голландец ощутил соблазн в этом разобраться, но ведь беглецы были по большей части жертвами, а не угрозой, тогда как жестокосердные охотники жили лишь затем, чтобы делать свое дело.
Когда Голландец наконец завернул за угол, Рошаля нигде не было видно, но он его чувствовал. У охотников Зрение было развито не в такой степени, как у него. Вероятно, это существо полагало, что оно от него спряталось, но на этом расстоянии защита была недостаточной. Он точно знал, где оно ждет. Он точно знал, как оно действует, встречался с подобным в предыдущих вариантах Земли. Сейчас оно было всего в нескольких ярдах от него.
Внешне вход в магазин, который выбрал охотник, выглядел очень обычно. Клиенты входили и выходили, даже когда он подошел совсем близко. В магазине продавали одежду, этим он почти не интересовался. Выбор не удивил Голландца, Рошали часто устраивали логова над дверями, где проходило много людей. Он знал это по предыдущим встречам.
Чего он так и не сумел узнать, так это зачем им нужны беглецы и кто их посылал. На этот счет Рошали были удивительно скрытны, во что бы им ни обходилось молчание.
Притворившись покупателем, Голландец открыл дверь и вошел внутрь.
— Дурак, дурак, — каркнул низкий голос.
Для него дверь открылась в какое-то компактное пространство, отдающее кошмаром. Все вокруг было голубым, серебристым и серым или же сочетанием этих трех цветов. Скалистая местность, все линии изломаны. Перед рослой фигурой Голландца неясно маячил изломанный вход в магазин, однако сквозь разбитое стекло он различал настоящий магазин, где люди разглядывали одежду и делали покупки. Элегантная женщина с темными волосами, волосами, напоминавшими так сильно о другой женщине, все еще царившей в его сердце, а ведь со дня ее смерти рухнуло множество миров, шла прямо на него. Она дошла до сломанной двери в версии кошмара, и исчезла, как только ее нога переступила порог.
Голландец оглянулся. Женщина оказалась за ним, а дверь, в которую он вошел, как раз за ней захлопнулась.
Он в буквальном смысле оказался в мире между входом и внутренним помещением магазина.
— Назад слишком поздно. Назад слишком поздно.
В первый раз он посмотрел на стену у потолка. Человек в сером прилип к ней, как паук, но теперь все его конечности стали длинными и тонкими, а руки и босые ноги заканчивались пальцами с ногтями, каждый длиною почти в фут.
Ухмылка на лице Рошаля, не такая уж и человеческая, растянулась так широко, что казалось странным, почему верхушка головы не отваливается.
Кожа его была черной, как тень.
— Заходи-ка, муха, в гости, — сказал Голландец стишок из сотни, а может, и больше миров. Но его аудитория шутку не приняла. Монстр прыгнул со стены, выставив все четыре комплекта когтей и пытаясь схватить таинственную фигуру.
Неизвестно почему, но Голландец чувствовал: Рошаль полагает, что он будет стоять и ждать нападения. Может, тут и было чуть-чуть магии, достаточно для беглецов, но не для него. Ведь он нечто большее, но одновременно и меньшее, чем они. Они, видимо, попадали в капкан ужаса, не ведая о своей судьбе, а потом застывали на месте, и их утаскивали к таинственному хозяину охотника.
Такой беспомощный в своей проклятой жизни, сейчас Голландец и не пытался изображать беспомощность. Он выставил левую руку и, когда Рошаль прыгнул, схватил чудовище за глотку.
Когти впились, но не нашли опоры. Слишком призрачны были и Голландец; и его одеяние, чтобы Рошаль мог его схватить.
Голландец сжал чудище так, чтобы оно ни о чем другом больше не мыслило. Оно прекратило попытки схватить и уставилось на него.
— Если хочешь, мы можем просто поговорить.
Монстр попробовал плюнуть ему в лицо, но Голландец придавил посильнее, и его добыча поперхнулась, задыхаясь.
Голландец посчитал до десяти, а потом ослабил хватку, чтобы охотник мог говорить.
— Зачем тебе беглецы? — Этот вопрос он и раньше задавал. На сей раз он надеялся получить другой ответ.
— Нужны. Нужны. — Тот же ответ, примерно так они всегда отвечали.
— Кто твой хозяин? — Он сомневался, что услышит ответ, но спросить не мешало.
Рошаль засмеялся, болезненный, ломающийся звук.
— Это ничего тебе не даст. Что толку утаивать ответы?
Кто твой хозяин?
Полосатые глаза сверкнули.
— Ты — не дичь. Ты — не дичь. Ты — другой. Ты — другой.
— Конечно, нет, — согласился Голландец, — я не из ваших жертв. Я охочусь на охотников, я их не щажу. Ты не из этого мира. Значит, у тебя нет выбора. Отвечай или…
Без всякого предупреждения Рошаль развалился прямо у него в руках.
Конечности распались на сегменты. Следом упало тело, теперь такое бесформенное, что не осталось никакого сходства с человеком, коснувшись земли, оно превратилось в лужу. Расхохотавшись еще раз, голова вывалилась из рук Голландца.
Со всех сторон он ощутил мощное давление. Как будто пара гигантских рук пыталась сдавить Голландца между ладонями. Рушился карманный мирок Рошаля. Голландец не боялся смерти, знал, что не может умереть, но боль он чувствовал, а оставаться здесь значило подвергнуться еще большей боли. Он не собирался провести остаток этой своей земной жизни в ловушке.
Он развернулся и направился к двери. Он почти дошел, но тут почувствовал: что-то хватает его сначала за одну ногу, потом за другую. Голландец посмотрел вниз и не очень-то удивился, увидев, что когти охотника вцепились ему в ботинки около щиколоток. Позади он все еще слышал, как хохотала голова:
— Никто не уходит. Никто не уходит.
Чудовище оказалось более гибкой моделью, чем попадавшиеся ему раньше, тем не менее оно все еще не в состоянии было осознать, что столкнулось с чем-то, весьма сильно отличающимся от беглецов. Оно и не представляло, что может сделать Голландец.
— Ты тень, а не вещество, — бросил он хохочущей голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47