— Мария… — произнес он.
— Робби?..
— Yo te amo, corazon.
— Yo te amo, Робби.
Потом он лежал рядом с ней, ожидая, когда успокоится ее дыхание, и Программа вновь медленно завладевала его сознанием. Ему показалось, она уснула; он поднялся и, не зажигая ночника, начал одеваться.
— Робби? — Голос ее спросонья прозвучал испуганно.
— Querida?
— Ты опять уходишь?
— Я не хотел тебя будить.
— Тебе обязательно нужно идти?
— Это же моя обязанность.
— Останься, прошу тебя. Ну хотя бы на эту ночь.
Он зажег ночник. Из полумрака в тусклом свете выплыло встревоженное лицо. Впрочем, и тени истерии он не заметил.
— «Past ich, so rost ich».
— Кроме того, мне бы потом стало стыдно.
— Я понимаю, тогда ступай. Только возвращайся поскорее.
Он снова извлек две таблетки, положил их на полочку в ванной, а упаковку спрятал.
* * *
В главном корпусе наибольшее оживление и суета воцарялись ночью, когда шум солнечного радиоизлучения становился минимальным, а условия прослушивания звезд — самыми благоприятными. В коридорах сновали девушки с кувшинчиками кофе, а в бар стекались поговорить мужчины.
Макдональд вошел в помещение центрального пульта. У табло с контрольными приборами дежурил Адамс, техником-ассистентом у него Монталеоне. Адамс поднял глаза и безнадежным жестом указал на свои наушники. Пожав плечами, Макдональд поочередно кивнул ему и напарнику, после чего устремил взгляд на диаграмму. Она показалась ему, впрочем, как и всегда, случайной.
Адамс наклонился к нему, показывая пару максимумов.
— Может, вот здесь что-то и есть.
— Мало шансов, — ответил Макдональд.
— Похоже, ты прав. Компьютер и не пробовал поднять тревогу.
— После ряда лет основательных наблюдений за такими вещами подобное въедается в душу. Начинаешь мыслить, как компьютер.
— Или от всех этих неудач впадаешь в депрессию.
— Увы…
В помещении все сияло, как в операционной: стекло, металл и пластик — все гладенькое, отполированное и стерильное. И еще повсюду пахло электричеством. Конечно, Макдональд знал, электричество не имеет запаха, но так уж получалось. На самом деле так, скорее всего, пах озон, или нагретая изоляция, или какая-то там смазка. На выяснение источника запаха тратить время не хотелось, да и, сказать по правде, он не очень стремился узнать это. Просто привык считать это запахом электричества. Возможно, именно поэтому ученый из него — никакой. Ученый — тот, кто хочет знать, «почему», непрестанно внушали его учителя.
Макдональд склонился над пультом и щелкнул выключателем. Помещение наполнил тихий шипящий звук, напоминающий свист лопнувшей камеры — «ссспокойный шшшорох шипящих сссогласных со ссскальной сессии шшшепелявых ужжжей…»
Он покрутил регулятор, и звук перешел в нечто, названное, кажется, Теннисоном — «журчаньем мириадов пчел». Еще оборот регулятора — и это уже напоминает Мэтью Арнольда.
Он въявь — угрюм, безрадостен, уныл.
В нем ни любви, ни жалости, и мы
Одни, среди надвинувшейся тьмы,
Трепещем: рок суровый погрузил
Нас в гущу схватки первозданных сил.
Мэтью Арнольд, «Дуврский берег»
Он опять дотронулся до ручки регулятора, и звуки перешли в ропот отдаленных голосов — то призывных, то срывающихся, то спокойно-рассудительных, то шепчущих, словно в бесконечном отчаянии силились они втолковать нечто, находящееся за пределами понимания. Закрыв глаза, Макдональд будто видел припавшие к окнам лица, искаженные в своем стремлении быть услышанными и понятыми.
И все они пытались во что бы то ни стало говорить разом. Макдональду даже захотелось прикрикнуть: «Молчать! Ну-ка, все там, тихо, — кроме вот тебя, с краю. И по очереди. Мы выслушаем всех до одного, пусть и затратим по времени сто человеческих жизней…»
— Иногда, — проговорил Адамс, — мне кажется, напрасно мы подключили динамики. Человек неизбежно впадет в антропоморфизм. Спустя какое-то время начинает слышать нечто. Временами даже кажется, будто принимаешь какие-то послания. Теперь я эти голоса и не слушаю вовсе. А, бывало, просыпался ночью, от потревожившего нашептывания прямо в уши. Вот-вот, казалось, получу сообщение, и все сразу разрешится. И неизменно внезапно пробуждался.
Он отключил динамики.
— А может, кто-то и примет сообщение, — сказал Макдональд. — Этому как раз и служит звуковая трансформация радиочастот, сохраняя сосредоточенное внимание. Она либо гипнотизирует, либо просто раздражает, но все же именно в такой атмосфере и рождается вдохновение.
— И безумие — тоже, — объявил Адамс. — Человек, как конь, — всегда должен тянуть собственный воз. — Да, конечно.
Макдональд взял отложенные Адамсом наушники и приставил к уху.
«Тико-тико, тико-тико», — послышалось ему. Будто чье-то щебетанье.
«Тико-тико, тико-тико… Что за психи в Пуэрто-Рико?.. Уши есть, а нас не слышат. Из-за звезд поедет крыша…»
Макдональд отложил наушники и усмехнулся.
— Возможно, в безумии тоже есть свое вдохновение.
— По крайней мере, такое отвлекает от черных мыслей.
— А может, и от работы тоже? Ты и вправду хочешь кого-то там отыскать?
— А зачем тогда я здесь торчу? Впрочем, иногда я думаю: а может, лучше ничего не знать?
— Подобное нам всем время от времени приходит в голову, — согласился Макдональд.
В кабинете он вновь с остервенением взялся за кипу бумаг и писем. Кое-как перебрав их до конца, встал и со вздохом потянулся. «Возможно, — пришла в голову мысль, — он не чувствовал бы себя столь, разочарованным и неуверенным, если б работал непосредственно над самой Проблемой, а не просто помогал заниматься ею другим». Но должен же кто-то делать это. Кто-то обязан заботиться, чтобы Программа крутилась, персонал выходил на работу, поступали бы ассигнования из бюджета, счета оплачивались и, как говорится, все пуговицы оставались на месте.
Может, все, от чего он так отмахивается, — его черная работа, нудная бумажная возня и есть то самое важное. Да, естественно, это обычное управление, рутина, и Лили справится не хуже. Однако важно, чтобы на этом месте был именно он, человек, верящий в Программу, и чьи сомнения никогда не станут явными. Он словно превратился в Малое Ухо, своеобразный символ. А ведь именно символы поддерживают людской дух, не позволяют впадать в отчаяние.
В приемной его ожидал смотритель.
— Вы примете меня, сэр? — спросил он.
— Ну конечно же, Джо, — сказал Макдональд, осторожно прикрывая дверь в кабинет. — В чем дело-то? Что ты мне хочешь сказать?
— О моих зубах, сэр.
Старичок поднялся со стула и, ловко орудуя языком и губами, выплюнул на ладонь искусственную челюсть. Макдональд с отвращением вытаращился на нее. Ничего особенного — зубы как зубы. Добротно изготовленная искусственная челюсть, разве что чересчур уж натуралистичная. Макдональда всегда отталкивали такого рода предметы. Вроде бы они и в точности имитировали нечто, каковым на самом деле не являлись, но в них он подсознательно ощущал какой-то подвох.
— Они говорят со мной, мистер Макдональд, — прошамкал смотритель, с недовольством вглядываясь в содержимое ладони. — По ночам они шепчут мне, прямо из стакана на тумбочке у кровати, о чем-то очень далеком. Вроде бы какие-то сообщения.
Макдональд вытаращился на смотрителя. Как странно слышать это от старика. С трудом он все же выговорил слово «сообщения». Почему именно это слово так удивило его? Ведь старикашка запросто мог подцепить его где-нибудь в бюро или в лабораториях. Наоборот — было бы странно, если б он ничего здесь не нахватался. Таким образом, все естественно: сообщения.
— Я слышал, такое случается, — сказал Макдональд. — В искусственной челюсти мог случайно образоваться детекторный приемник и принимать радиоволны. Особенно, если поблизости какая-нибудь мощная радиостанция. А у нас здесь блуждает множество радиочастот, особенно если принять во внимание эти антенны и все такое прочее. Знаешь что, Джо? Давай договоримся с дантистом-профессионалом, — он приведет в порядок твои зубы, и они тебя больше не будут беспокоить. Я думаю, все ограничится небольшой переделкой.
— Спасибо, сэр, — произнес старик, вставляя челюсть на место. — Вы прекрасный человек, мистер Макдональд.
* * *
Десять миль пути до гасиенды Макдональда не покидало неопределенное чувство беспокойства, будто за весь день он так и не сделал чего-то важного или же сделал нечто некстати, в то время, как следовало поступить наоборот.
Когда он остановился у входа, дом по-прежнему оставался темен, однако на сей раз не тьмой запустения, а лишь уютным затемнением. Он различил ее ровное и спокойное дыхание. Мария спала.
Дом сиял огнями; лившиеся из окон длинные снопы света далеко отодвинули темноту, освещая даже близлежащие холмы, а шум, создаваемый множеством отголосков, рождал эхо, и казалось, все окрестности бурлят жизнью.
— Заходи-ка, Лили, — пригласил Макдональд. Ему вспомнилась, некая зимняя сцена: Лили встречает в дверях джентльменов и помогает им снимать пальто. Но то была другая Лили, и дом был другой, да и воспоминания чьи-то чужие.
— Рад тебя видеть. — Он показал рукой в направлении, откуда слышался наибольший шум. — В гостиной есть пиво, а в кабинете — кое-что и покрепче: девяностопятипроцентный пшеничный спирт. Будь с ним поосторожней. Коварная штука, скажу между нами. Однако — nane est bibendum!
— А где миссис Макдональд? — спросила Лили. — Где-то там, внутри. — Макдональд взмахнул банкой. — Господа и бесстрашные дамы — в кабинете. Дамы вместе с отважными господами — в гостиной. Кухня — наша общая территория. Выбирай.
— По правде, мне не следовало бы приходить, — сообщила Лили. — Я предлагала мистеру Саундерсу заменить его на центральном пульте, но он ответил, такое невозможно, — видите ли, я не знакома с правилами обслуживания аппаратуры. Будто компьютер и в самом деле нуждается в посторонней помощи, вроде мне неизвестно, как в случае чего поступить и кого вызвать.
— Вот, что я скажу тебе. Лили, — изрек Макдональд. — Компьютер справился бы и сам. Да и ты управилась бы с ним лучше любого из нас. Но, знаешь. Лили, если дать человеку почувствовать, что он здесь лишний, его сразу же охватит чувство осознания собственной никчемности. И тогда человек сдается. А делать этого он не имеет права.
— Ох, Мак!.. — вздохнула Лили.
— Да, не имеет никакого права. Поскольку кого-то из них вскоре осенит идея. Она-то все и разрешит. Не меня осенит, а кого-то из них… Надо все же кого-то послать, сменить Чарли, пока еще вечеринка в разгаре.
«Wer immer strebens sich bemucht,
Den konnen wir erlosen».
Лили вздохнула.
— Я сделаю это, шеф.
— И развлекайся как следует.
— Слушаюсь, шеф, слушаюсь.
— Найди себе какого-нибудь парня. Лили, — проворчал Макдональд, запирая двери и направляясь в сторону гостиной, поскольку Лили числилась последней в списке приглашенных.
Из гостиной доносились обрывки разговоров.
— …вплотную заняться гамма-лучами…
— …а где взять деньги на постройку такого генератора? Никто еще не строил ничего подобного и неизвестно, во сколько это влетит.
— …источников гамма-излучения должно быть в миллион раз меньше, чем радиоисточников на волне в двадцать один сантиметр…
— …те же аргументы приводил Коккони почти пятьдесят лет назад…
— …однако эмиссионная полоса водорода напрашивается сама собой. Так Моррисон сообщил Коккони, а тот, помнится, согласился, что она представляет собой логичный, самой природой созданный пункт радиоконтактов, так сказать, космических rendez-vous. «Единственная естественная эталонная частота, известная каждому наблюдателю во Вселенной», — вот так они это заключили. -…но уровень шума…
Улыбнувшись, Макдональд двинулся на кухню за банкой холодного пива.
— …автоматических зондов Брэйсуэлла? — осведомлялся кто-то с раздражением.
— И чего ты от них ожидаешь?
— Почему мы их не ищем?
— С зондами Брэйсуэлла дело обстоит как раз наоборот: они сами должны нам представиться.
— А с нашими, возможно, что-то произошло. После стольких-то миллионов лет на орбите…
— …в лазерных пучках больше смысла.
— Как же, — они тотчас затеряются на фоне звездного излучения…
— Как доказали Шварц и Таунс, достаточно лишь выбрать длину волны поглощения атмосферой звезды. Установить узконаправленный лазерный пучок на частоте из линий поглощения углерода…
В кабинете речь шла о квантовом шуме.
— Квантовый шум — в пользу низких частот.
— Однако он устанавливает их нижний предел.
— Согласно расчетам Дрэйка, самым целесообразным, с точки зрения уровня шума, являются частоты между 3,2 и 8,1 сантиметра.
— Дрэйк, Дрэйк! Да что там он знал! За нами — преимущество в целых полсотни лет исследований. Пятьдесят лет технического прогресса. Столько лет назад мы могли отправлять радиосигналы в радиусе тысячи световых лет, а лазерные — до десяти. А теперь эти величины возросли, по крайней мере, до десяти тысяч и пятисот соответственно.
— А если там никого нет? — хмуро отозвался Адамс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35