Симпатия, возникшая у Уайта с самого начала к этому человеку, начинала перерастать в восхищение, а это уже представляло опасность.
Впрочем, поступки Джона таили опасность гораздо большую. Он вообразил, будто разница исчезла и можно забыть о цвете кожи и своем народе, и жить, как белый, — заботясь лишь о себе. Насколько же он слеп, если не замечает расизма? Необходимо по-прежнему оставаться начеку, ибо доверчивая сдача на милость белых людей — без столь необходимой охранительной силы справедливого гнева — это неизбежный риск потери собственного «я». А его сын — сын Эндрю Уайта — не может и не должен перейти во вражеский стан.
— Наконец, нас осенило, — продолжал свой рассказ Макдональд. — Все эти точки и паузы удалось интерпретировать как заполненные и пустые места, наподобие кроссворда. Компьютеру, наконец, поддался этот орешек — удалось высчитать, где начало и конец послания, отсеять не относящуюся к сообщению атмосферные помехи, шумы, и определить, что является, собственно, посланием, повторяемым непрерывно. Результат предоставлен в виде распечатки.
Макдональд потянулся к какой-то картинке, лежащей на его столе чистой стороной вверх. Уайт ее не заметил. «Чего еще не удалось здесь разглядеть? — подумал он. — Не упустил ли он еще чего-либо в этом послании?»
— Это тот самый, — сообщил Макдональд. — Перевернув картинку, он подал ее Уайту. — Оригинал послания, первый перевод электронных импульсов в изображение на бумаге. Мы поместим его в рамочку, специально для вас, — возможно, вам захочется оставить это на какое-то время у себя, не торопясь как следует разглядеть его, поразмышлять; когда надоест и на него вдоволь наглядятся ваши гости, можно передать в Смитсоновский институт.
Уайт протянул руку с оригиналом с таким видом, будто в нем заключалось известие, которого, как правило, обычно избегают получать, — повестка в суд или обвинительный приговор. Он не желал ни видеть, ни думать о нем и предпочел бы, наверное, чтобы его вовсе не переводили. Захотелось уничтожить послание, забыть о его существовании, как о дурной вести. Он отлично понимал древнеегипетский обычай рубить голову гонцу, приносящему скверное известие. Уайт взглянул на послание. Белый листок, весь испещренный точечками, будто засиженный мухами.
— Это и есть послание?
Макдональд кивнул.
— Да, на первый взгляд оно выглядит неубедительно. Гораздо важнее знать источник, откуда оно пришло, интеллект иных разумных существ, рожденных под небесами, где сияют два чуждых нам светила — красные гиганты, удаленные от нас на сорок пять световых лет. Какой же долгий путь пришлось ему преодолеть, добираясь сюда, к нам, дабы превратиться в изображение, находящееся в ваших руках.
— И все же всего этого мало, — произнес Уайт, перевернув рамку, словно желая взглянуть на чистую сторону, в надежде увидеть нечто более важное и по-настоящему понятное.
— Может, это и не производит большого впечатления, — терпеливо продолжил Макдональд, — однако содержащаяся в рисунке информация, бесспорно, уникальна. «Одна картина стоит тысячи слов», — говаривали, если не ошибаюсь, китайцы. Из всего этого можно узнать в столь же крат больше, нежели из набора слов, записанных какими-нибудь литерами, научись мы читать эти символы. Все, чем мы располагаем — это пятьсот восемьдесят точек и пропусков, точек и имеющих свое значение промежутков, только сетка, образованная девятнадцатью линиями по вертикали и тридцатью одной строкой по горизонтали. Однако в эту сетку капеллане ухитрились вписать автопортрет.
* * *
Уайт снова вгляделся в точки. Теперь он начал различать формы и некую упорядоченность. Он осознал, что все это время инстинктивно стремился убедить себя, будто в компьютерной распечатке все случайно и хаотично, и послание по самой своей сути лишено всякого смысла.
— Чертовски скверный портрет, — проворчал он, — похоже на человечков, нацарапанных рукой ребенка.
— Или человечков, нарисованных взрослыми, но предназначенных для детей, — легко узнаваемые, поскольку они и сами так могут. Подобные картинки выходят, если карандашом с толстым грифелем рисовать на миллиметровой бумаге. Такое понятно даже наивному разуму.
Уайту стало весело.
— Например, моему?
— Да, и вашему тоже. Однако в отличие ото всех упомянутых нами изображений человечков с подобных картинок, наш рисунок заслуживает внимания. Он весьма загадочен, однако кое-что, означенное им, уже понемногу проясняется. В левом нижнем углу виден квадрат со стороной в четыре знака; еще один расположен в правом верхнем углу. Наверняка это светила. Солнца.
— Два солнца? — удивился Уайт и сразу же понял, что сглупил. — А, ясно. Капелла состоит из двух солнц. Мне же говорили об этом и Джон, и вы, — впрочем, такие вещи как-то вылетают из головы.
— «Слова парят, а чувства книзу гнут», — процитировал Макдональд.
— «А слов без чувств вверху не признают», — закончил Уайт, ощутив, как его радует выражение изумления и особой почтительности, проскользнувшее во взгляде Макдональда, и тут же понял: сейчас ему тонко польстили. Он в полной мере оценил мастерство, с которым это было сделано.
— Под символом справа расположены меньший квадрат и отдельные точки, далеко не случайно сгруппированные вокруг него. Если больший квадрат — солнце, то меньший…
— Планета, — подсказал Уайт.
— Превосходно, — произнес Макдональд.
Уайт ощутил себя учеником, удостоившимся похвалы учителя.
— А отдельные и двойные точки, — продолжал Макдональд, — предположительно, спутники планеты. Теория гласит: в системе двойных солнц сохранять стабильную орбиту способны лишь планеты-супергиганты. Существование жизни на таких планетах весьма сомнительно. Однако у сверхгигантов встречаются спутники величиной с Землю, где и могла бы развиться некая раса разумных существ. И наш капелланин — если это, конечно, он, ведь не исключено, и она, — похоже, указывает парой своих рук, или же рукой и крылом, на одно из двух солнц, — то, что справа вверху, и одновременно на один из спутников, — разумеется, если это действительно спутник. Предположительно это означает: «Вот это — мое солнце (в отличие от того, другого, находящегося, по-видимому, на достаточном удалении), а вот это — моя родная планета».
Уайт согласно покивал. Сам не желая того, он начинал втягиваться в процесс этих рассуждении.
— Что ж, весьма изобретательно. Прямо как в детективе.
Поймав на себе взгляд Макдональда, он понял, его приняли в игру и, как ни странно, это его обрадовало.
— Мы бьемся, стараясь собрать в логическое целое все догадки и намеки, и попытаться расшифровать этот ребус, — говорил Макдональд. — Наш персонал, мистер президент, — это преданные делу, блестящие специалисты, которые намного способнее меня; мне остается лишь позаботиться, чтобы им хватало карандашей, резинок и скрепок.
— Мне это знакомо — с прохладцей произнес Уайт.
«Интересно, насколько осведомлен обо мне Макдональд, или же пытается раскусить меня сейчас? Или все бюрократы одинаковы?».
— Под спутниками находятся числа — от единицы до девятки, записанные в двоичной системе. Это подтверждает: системы счета, начала элементарной математики и процессы мышления капеллан схожи с нашими. Находящиеся вдоль левой кромки изображения похожи на слова; справа — числа, слева — слова; числа записаны горизонтально, слова — вертикально.
— Что за слова?
Макдональд пожал плечами.
— О многом мы еще только догадываемся, строим предположения. Возможно, они составляют для нас словарь, а впоследствии воспользуются им, — если слово будет соответствовать, по крайней мере, одному изображению; но, возможно, слова эти необходимы для формулировки некоего высказывания, заключенного в послании и нами пока не расшифрованного, а может, их привели, чтобы упростить понимание данного изображения.
— Что могут означать эти слова?
— Они соответствуют чему-то, — Макдональд указал на рисунок в руках Уайта, — расположенному в одной строке с ними или в нескольких строках, — обычно справа. Пропустим то, что сверху. Следующее повторяется трижды. На два капелланин указывает своими правыми конечностями. Возможно, это слово означает «капелланин». Обратите внимание, третий раз оно появляется в одной строке с точкой под капелланином и может означать, — если только здесь не случайность или бессмысленный шум, — что это тоже капелланин, точнее, капелланский эмбрион. — Он выжидательно посмотрел на Уайта.
— Яйцо? — рискнул предположить Уайт.
— Вполне вероятно. Возможно, они пытаются сообщить, что они размножаются, откладывая яйца.
— Так это какая-то птица?
— Или пресмыкающееся. А возможно, и насекомое. Но вероятнее всего — птица, тогда это объясняет дополнительную пару конечностей.
— Думаете, их крылья настоящие?
— Да, либо обычные крылья для полета, либо их рудименты.
Уайт скользнул взглядом по рисунку Иеремии, лежащему на столе Макдональда, и вновь обратился к обрамленной компьютерной распечатке. Теперь он начинал догадываться, как одно превратилось в другое и каким образом Иеремия смог углядеть в обозначенном точками человечке ангела, а в квадратном сооружении на его голове — нимб. Ситуация прояснялась, хотя и продолжала оставаться серьезной.
— А другие слова?
— Они требуют дальнейших размышлений, — сообщил Макдональд. — Например, третье сверху может означать «крыло», пятое — «туловище» или «грудь», седьмое — «ноги» или «стопы». Но могут оказаться чем-либо совершенно иным, если их отнести не к анатомическим частям, а к действиям. Кое-что мы пока придерживаем про запас в ожидании повторов.
Уайт замер.
— Так вы получаете новые послания?
Макдональд помотал головой.
— Одно и то же. Привлекая наше внимание, капеллане в первую очередь как бы желают сообщить о себе лишь самое важное, а уж затем, полностью убедившись, что наше понимание им гарантировано, двинуться дальше.
— Прямо как система программированного обучения, — заметил Уайт.
На душе полегчало: новые послания отсутствовали, и дело пока придется иметь с единственным сообщением иных существ. Другими словами — проблема одна, а не целая лавина.
— Но, с другой стороны, не исключено, — проговорил Макдональд, — их нежелание двигаться дальше обусловлено не только необходимостью убедиться в получении нами послания, но и вопросами, связанными с составлением ответа.
Уайт поспешил сменить тему.
— Какие же, на ваш взгляд, важнейшие сведения они намеревались нам сообщить?
— Прежде всего — кто они такие; где живут; как называются; как объясняются друг с другом; как мыслят.
— И как же они мыслят? — осведомился Уайт.
— С помощью слов, чисел и образов — так же, как и мы.
Уайт сверлил взглядом рисунок, словно желая вырвать столь ревностно хранимые им секреты.
— Мыслят ли они так же, как и мы… в категориях пользы и вреда, прибыли и убытка, выигрыша и проигрыша; задаются ли вопросом «что я с этого буду иметь?»
Уайту показалось, будто Макдональд смотрел сейчас на него так же, как с минуту назад он сам разглядывал рисунок. Президент встряхнулся.
— Мне они представляются весьма миролюбивыми. К тому же далеко не у всех из нас понятия наживы и враждебности — синонимы и причисляются к добродетелям. Мне кажется, хотя и медленно, но нас все же покидает дух агрессивного соперничества. А еще хотелось бы напомнить: птицы всегда и давно выступают символами мира.
— Только голубь, — угрюмо заметил Уайт. — Вам приходилось видеть, как сойка атакует других птиц, кошек и даже людей? А ястребы? А орлы и стервятники? Любое существо, доминирующее на планете своего обитания, должно стать агрессивным. И как может мыслить птица?
* * *
Как мыслит человек? Воспитанный тобою, у собственного очага, обогретый теплом твоих рук и любви, — как должен мыслить он? Как достучаться до него, какие найти слова, рассказать ему обо всем и добиться, чтобы он увидел, наконец, кто есть он и каков мир?.. И начал бы этот разговор он так:
«Послушай-ка, сынок, ты видишь мир оазисом спокойствия, доброжелательства и благоприятных возможностей, где возведены в закон правила честной игры. Но мир не таков. Если ты и впредь будешь продолжать думать так, то рано или поздно хорошенько вляпаешься во что-нибудь скверное своей черной задницей». И наверняка Джон ответил бы на это: «Отец, хватит тебе рассуждать, как черномазому!»
* * *
Уайт оторвал взгляд от рисунка и взглянул Макдональду в глаза.
— У вас есть сын? — спросил он и поздно спохватился: задав такой вопрос, он кое-что упустил из виду. Почему он не спросил «есть ли у вас дети?» И это в то время, когда единственный ребенок является нормой. Впрочем, может, Макдональд и не обратит на это внимание.
Лицо Макдональда подобрело.
— Есть, — произнес он.
Все-таки он понял.
— Мы очень похожи, — проговорил Уайт. — Сюда я приехал с сыном.
— Я знаю, — ответил Макдональд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Впрочем, поступки Джона таили опасность гораздо большую. Он вообразил, будто разница исчезла и можно забыть о цвете кожи и своем народе, и жить, как белый, — заботясь лишь о себе. Насколько же он слеп, если не замечает расизма? Необходимо по-прежнему оставаться начеку, ибо доверчивая сдача на милость белых людей — без столь необходимой охранительной силы справедливого гнева — это неизбежный риск потери собственного «я». А его сын — сын Эндрю Уайта — не может и не должен перейти во вражеский стан.
— Наконец, нас осенило, — продолжал свой рассказ Макдональд. — Все эти точки и паузы удалось интерпретировать как заполненные и пустые места, наподобие кроссворда. Компьютеру, наконец, поддался этот орешек — удалось высчитать, где начало и конец послания, отсеять не относящуюся к сообщению атмосферные помехи, шумы, и определить, что является, собственно, посланием, повторяемым непрерывно. Результат предоставлен в виде распечатки.
Макдональд потянулся к какой-то картинке, лежащей на его столе чистой стороной вверх. Уайт ее не заметил. «Чего еще не удалось здесь разглядеть? — подумал он. — Не упустил ли он еще чего-либо в этом послании?»
— Это тот самый, — сообщил Макдональд. — Перевернув картинку, он подал ее Уайту. — Оригинал послания, первый перевод электронных импульсов в изображение на бумаге. Мы поместим его в рамочку, специально для вас, — возможно, вам захочется оставить это на какое-то время у себя, не торопясь как следует разглядеть его, поразмышлять; когда надоест и на него вдоволь наглядятся ваши гости, можно передать в Смитсоновский институт.
Уайт протянул руку с оригиналом с таким видом, будто в нем заключалось известие, которого, как правило, обычно избегают получать, — повестка в суд или обвинительный приговор. Он не желал ни видеть, ни думать о нем и предпочел бы, наверное, чтобы его вовсе не переводили. Захотелось уничтожить послание, забыть о его существовании, как о дурной вести. Он отлично понимал древнеегипетский обычай рубить голову гонцу, приносящему скверное известие. Уайт взглянул на послание. Белый листок, весь испещренный точечками, будто засиженный мухами.
— Это и есть послание?
Макдональд кивнул.
— Да, на первый взгляд оно выглядит неубедительно. Гораздо важнее знать источник, откуда оно пришло, интеллект иных разумных существ, рожденных под небесами, где сияют два чуждых нам светила — красные гиганты, удаленные от нас на сорок пять световых лет. Какой же долгий путь пришлось ему преодолеть, добираясь сюда, к нам, дабы превратиться в изображение, находящееся в ваших руках.
— И все же всего этого мало, — произнес Уайт, перевернув рамку, словно желая взглянуть на чистую сторону, в надежде увидеть нечто более важное и по-настоящему понятное.
— Может, это и не производит большого впечатления, — терпеливо продолжил Макдональд, — однако содержащаяся в рисунке информация, бесспорно, уникальна. «Одна картина стоит тысячи слов», — говаривали, если не ошибаюсь, китайцы. Из всего этого можно узнать в столь же крат больше, нежели из набора слов, записанных какими-нибудь литерами, научись мы читать эти символы. Все, чем мы располагаем — это пятьсот восемьдесят точек и пропусков, точек и имеющих свое значение промежутков, только сетка, образованная девятнадцатью линиями по вертикали и тридцатью одной строкой по горизонтали. Однако в эту сетку капеллане ухитрились вписать автопортрет.
* * *
Уайт снова вгляделся в точки. Теперь он начал различать формы и некую упорядоченность. Он осознал, что все это время инстинктивно стремился убедить себя, будто в компьютерной распечатке все случайно и хаотично, и послание по самой своей сути лишено всякого смысла.
— Чертовски скверный портрет, — проворчал он, — похоже на человечков, нацарапанных рукой ребенка.
— Или человечков, нарисованных взрослыми, но предназначенных для детей, — легко узнаваемые, поскольку они и сами так могут. Подобные картинки выходят, если карандашом с толстым грифелем рисовать на миллиметровой бумаге. Такое понятно даже наивному разуму.
Уайту стало весело.
— Например, моему?
— Да, и вашему тоже. Однако в отличие ото всех упомянутых нами изображений человечков с подобных картинок, наш рисунок заслуживает внимания. Он весьма загадочен, однако кое-что, означенное им, уже понемногу проясняется. В левом нижнем углу виден квадрат со стороной в четыре знака; еще один расположен в правом верхнем углу. Наверняка это светила. Солнца.
— Два солнца? — удивился Уайт и сразу же понял, что сглупил. — А, ясно. Капелла состоит из двух солнц. Мне же говорили об этом и Джон, и вы, — впрочем, такие вещи как-то вылетают из головы.
— «Слова парят, а чувства книзу гнут», — процитировал Макдональд.
— «А слов без чувств вверху не признают», — закончил Уайт, ощутив, как его радует выражение изумления и особой почтительности, проскользнувшее во взгляде Макдональда, и тут же понял: сейчас ему тонко польстили. Он в полной мере оценил мастерство, с которым это было сделано.
— Под символом справа расположены меньший квадрат и отдельные точки, далеко не случайно сгруппированные вокруг него. Если больший квадрат — солнце, то меньший…
— Планета, — подсказал Уайт.
— Превосходно, — произнес Макдональд.
Уайт ощутил себя учеником, удостоившимся похвалы учителя.
— А отдельные и двойные точки, — продолжал Макдональд, — предположительно, спутники планеты. Теория гласит: в системе двойных солнц сохранять стабильную орбиту способны лишь планеты-супергиганты. Существование жизни на таких планетах весьма сомнительно. Однако у сверхгигантов встречаются спутники величиной с Землю, где и могла бы развиться некая раса разумных существ. И наш капелланин — если это, конечно, он, ведь не исключено, и она, — похоже, указывает парой своих рук, или же рукой и крылом, на одно из двух солнц, — то, что справа вверху, и одновременно на один из спутников, — разумеется, если это действительно спутник. Предположительно это означает: «Вот это — мое солнце (в отличие от того, другого, находящегося, по-видимому, на достаточном удалении), а вот это — моя родная планета».
Уайт согласно покивал. Сам не желая того, он начинал втягиваться в процесс этих рассуждении.
— Что ж, весьма изобретательно. Прямо как в детективе.
Поймав на себе взгляд Макдональда, он понял, его приняли в игру и, как ни странно, это его обрадовало.
— Мы бьемся, стараясь собрать в логическое целое все догадки и намеки, и попытаться расшифровать этот ребус, — говорил Макдональд. — Наш персонал, мистер президент, — это преданные делу, блестящие специалисты, которые намного способнее меня; мне остается лишь позаботиться, чтобы им хватало карандашей, резинок и скрепок.
— Мне это знакомо — с прохладцей произнес Уайт.
«Интересно, насколько осведомлен обо мне Макдональд, или же пытается раскусить меня сейчас? Или все бюрократы одинаковы?».
— Под спутниками находятся числа — от единицы до девятки, записанные в двоичной системе. Это подтверждает: системы счета, начала элементарной математики и процессы мышления капеллан схожи с нашими. Находящиеся вдоль левой кромки изображения похожи на слова; справа — числа, слева — слова; числа записаны горизонтально, слова — вертикально.
— Что за слова?
Макдональд пожал плечами.
— О многом мы еще только догадываемся, строим предположения. Возможно, они составляют для нас словарь, а впоследствии воспользуются им, — если слово будет соответствовать, по крайней мере, одному изображению; но, возможно, слова эти необходимы для формулировки некоего высказывания, заключенного в послании и нами пока не расшифрованного, а может, их привели, чтобы упростить понимание данного изображения.
— Что могут означать эти слова?
— Они соответствуют чему-то, — Макдональд указал на рисунок в руках Уайта, — расположенному в одной строке с ними или в нескольких строках, — обычно справа. Пропустим то, что сверху. Следующее повторяется трижды. На два капелланин указывает своими правыми конечностями. Возможно, это слово означает «капелланин». Обратите внимание, третий раз оно появляется в одной строке с точкой под капелланином и может означать, — если только здесь не случайность или бессмысленный шум, — что это тоже капелланин, точнее, капелланский эмбрион. — Он выжидательно посмотрел на Уайта.
— Яйцо? — рискнул предположить Уайт.
— Вполне вероятно. Возможно, они пытаются сообщить, что они размножаются, откладывая яйца.
— Так это какая-то птица?
— Или пресмыкающееся. А возможно, и насекомое. Но вероятнее всего — птица, тогда это объясняет дополнительную пару конечностей.
— Думаете, их крылья настоящие?
— Да, либо обычные крылья для полета, либо их рудименты.
Уайт скользнул взглядом по рисунку Иеремии, лежащему на столе Макдональда, и вновь обратился к обрамленной компьютерной распечатке. Теперь он начинал догадываться, как одно превратилось в другое и каким образом Иеремия смог углядеть в обозначенном точками человечке ангела, а в квадратном сооружении на его голове — нимб. Ситуация прояснялась, хотя и продолжала оставаться серьезной.
— А другие слова?
— Они требуют дальнейших размышлений, — сообщил Макдональд. — Например, третье сверху может означать «крыло», пятое — «туловище» или «грудь», седьмое — «ноги» или «стопы». Но могут оказаться чем-либо совершенно иным, если их отнести не к анатомическим частям, а к действиям. Кое-что мы пока придерживаем про запас в ожидании повторов.
Уайт замер.
— Так вы получаете новые послания?
Макдональд помотал головой.
— Одно и то же. Привлекая наше внимание, капеллане в первую очередь как бы желают сообщить о себе лишь самое важное, а уж затем, полностью убедившись, что наше понимание им гарантировано, двинуться дальше.
— Прямо как система программированного обучения, — заметил Уайт.
На душе полегчало: новые послания отсутствовали, и дело пока придется иметь с единственным сообщением иных существ. Другими словами — проблема одна, а не целая лавина.
— Но, с другой стороны, не исключено, — проговорил Макдональд, — их нежелание двигаться дальше обусловлено не только необходимостью убедиться в получении нами послания, но и вопросами, связанными с составлением ответа.
Уайт поспешил сменить тему.
— Какие же, на ваш взгляд, важнейшие сведения они намеревались нам сообщить?
— Прежде всего — кто они такие; где живут; как называются; как объясняются друг с другом; как мыслят.
— И как же они мыслят? — осведомился Уайт.
— С помощью слов, чисел и образов — так же, как и мы.
Уайт сверлил взглядом рисунок, словно желая вырвать столь ревностно хранимые им секреты.
— Мыслят ли они так же, как и мы… в категориях пользы и вреда, прибыли и убытка, выигрыша и проигрыша; задаются ли вопросом «что я с этого буду иметь?»
Уайту показалось, будто Макдональд смотрел сейчас на него так же, как с минуту назад он сам разглядывал рисунок. Президент встряхнулся.
— Мне они представляются весьма миролюбивыми. К тому же далеко не у всех из нас понятия наживы и враждебности — синонимы и причисляются к добродетелям. Мне кажется, хотя и медленно, но нас все же покидает дух агрессивного соперничества. А еще хотелось бы напомнить: птицы всегда и давно выступают символами мира.
— Только голубь, — угрюмо заметил Уайт. — Вам приходилось видеть, как сойка атакует других птиц, кошек и даже людей? А ястребы? А орлы и стервятники? Любое существо, доминирующее на планете своего обитания, должно стать агрессивным. И как может мыслить птица?
* * *
Как мыслит человек? Воспитанный тобою, у собственного очага, обогретый теплом твоих рук и любви, — как должен мыслить он? Как достучаться до него, какие найти слова, рассказать ему обо всем и добиться, чтобы он увидел, наконец, кто есть он и каков мир?.. И начал бы этот разговор он так:
«Послушай-ка, сынок, ты видишь мир оазисом спокойствия, доброжелательства и благоприятных возможностей, где возведены в закон правила честной игры. Но мир не таков. Если ты и впредь будешь продолжать думать так, то рано или поздно хорошенько вляпаешься во что-нибудь скверное своей черной задницей». И наверняка Джон ответил бы на это: «Отец, хватит тебе рассуждать, как черномазому!»
* * *
Уайт оторвал взгляд от рисунка и взглянул Макдональду в глаза.
— У вас есть сын? — спросил он и поздно спохватился: задав такой вопрос, он кое-что упустил из виду. Почему он не спросил «есть ли у вас дети?» И это в то время, когда единственный ребенок является нормой. Впрочем, может, Макдональд и не обратит на это внимание.
Лицо Макдональда подобрело.
— Есть, — произнес он.
Все-таки он понял.
— Мы очень похожи, — проговорил Уайт. — Сюда я приехал с сыном.
— Я знаю, — ответил Макдональд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35