Вода имела сладковатый привкус и слегка отдавала гранитом. Услышав рядом шум, Джон обернулся. Мальчик присоединился к нему на ступеньке у воды и пил, встав на четвереньки.
Повернув к Джону лицо, с которого капала вода, мальчик посмотрел на него с серьезным, изучающим выражением. «Кто ты? Неужели я стану таким же?»
Внезапно почувствовав смущение, Джон встал, стряхнул капли воды с ладоней и поднялся назад на мост. Как может мальчик так легко разговаривать без слов?
Джон стоял у перил моста над мальчиком, не глядя на него. Под вязами, вдоль прибрежной болотистой полосы, росли низкие ивы. Облако закрыло солнце, погружая мир под деревьями в неожиданные холодные сумерки. Джон говорил себе, что шум реки – это всего лишь шум реки. Это не человеческая речь. Может быть, когда-то эта земля была околдована, но теперь души ушли. Осталась только эта пустота, абсолютная испорченность, эти кривые ивы и промозглое болото у реки. Река говорила ему, как богохульное эхо: «Мои духи ушли. Я иссякла».
Из-за облака выглянуло солнце, пробиваясь сквозь деревья и бросая блики на воду, но теперь оно было другим.
Мальчик поднялся на мост к Джону, и к ним подошел священник, неся рюкзак одной рукой. Херити стоял один у входа на мост, глядя куда-то далеко в сторону.
– Это осквернение, – сказал отец Майкл.
Мальчик поднял глаза на отца Майкла, на его молчаливом юном лице явно виднелся вопрос: «Что это означает?»
Священник посмотрел в глаза мальчику:
– Это ужасное место.
Мальчик повернулся и осмотрел все вокруг. Его выражение лица было озадаченным, оно как бы говорило, что это прекрасное место – деревья, река, полный желудок.
«Он поправляется», – подумал Джон. Начнет ли он говорить, когда полностью поправится?
Херити, подойдя к ним, сказал:
– Ага, у священника одно из его черных настроений. Его вера болтается во рту, а рот похож на водопроводный кран, из которого все уже вытекло.
Отец Майкл резко обернулся.
– Вы могли бы убить веру, Херити?
– Эх! Не я убиваю веру, святой отец. – Херити улыбнулся Джону. – Великая трагедия, вот что убивает веру.
– В кои веки, вы правы, – сказал отец Майкл.
Херити сделал вид, что удивлен.
– В самом деле, неужели я прав?
Отец Майкл глубоко набрал воздух в легкие.
– Все сомнения, которые когда-либо существовали, растут подобно сорной траве в заброшенном саду, что был Ирландией.
– Как это поэтично, святой отец! – Херити обернулся и встретился глазами с неразговаривающим мальчиком. – То, что досталось тебе в наследство, бедный парень, – это каменистая земля Шоу, а у тебя нет ни ума, ни чувств, чтоб ты мог заметить это.
Глубокий вздох вырвался из уст отца Майкла.
– Я иногда думаю, что это ужасный кошмар, король всех ужасов. Мы скоро проснемся и, смеясь над ночными страхами, продолжим как прежде идти своими дорогами. Пожалуйста, сделай так, Боже!
Мальчик сжал воротник куртки, отвернулся и побрел с моста. Отец Майкл снова закинул рюкзак на плечи и последовал за ним.
Херити взглянул на Джона.
– Может быть, двинемся дальше?
Дорога начала подниматься из долины, вначале совсем незаметно. Херити и Джон держались ближе к священнику, не более, чем в пяти шагах сзади.
«Здесь уже безопасно?» – спрашивал себя Джон. Херити не давал им растягиваться. Или это связано с крутыми поворотами, за которыми ничего не видно? Может, Херити хотел быть ближе к священнику и видеть одновременно с ним то, что появится за следующим поворотом?
– Ты знаешь, что случилось с нашим отцом Майклом? – спросил Херити. – Я вижу, он не собирается рассказывать тебе, а он – самый лучший очевидец всего этого.
Священник не обернулся, но плечи его сжались.
Херити громким голосом обратился к напряженной спине.
– В первые дни ужасного наступления чумы огромная безумная толпа мужчин сожгла Мейнут в графстве Килдар – полностью, даже колледж святого Патрика, где когда-то останавливался Фитцджеральд Кест, и который является храмом старинных традиций. Новые стены горели, как факел, так-то вот. А старые обрушились на большие машины, которые их пытались свалить, и на взрывчатку. Это надо было видеть!
– Почему они это сделали?
– Они ужасно разозлились. Бог покинул их. Они не могли добраться до Бога, поэтому выместили все на церкви. – Херити поднял подбородок и крикнул: – Так ведь вы мне рассказывали, отец Майкл?
Священник молчал, мальчик шагал рядом с ним.
– Дым поднимался до небес три дня, – сказал Херити, – и еще дольше, если считать тлеющие угли. Да, пламя бушует, а толпа все это время мечется и ищет священников, собираясь их сжечь.
– Они жгли священников?
– Бросали их прямо в огонь!
– И отец Майкл был там?
– О да. Наш отец Майкл был там и видел всю эту суматоху. У монахов был отличный запас спиртного в их кельях.
Джон вспомнил о клейме на лбу отца Майкла.
– Это тогда они поставили ему знак?
– О нет! Это было позже. Его собственные люди сделали это, потому что они знали, что он был в Мейнуте и остался в живых. Нет, если священника видели там во время пожара – это была для него верная смерть.
Херити замолчал. Между каменными оградами по сторонам дороги эхом отдавался только звук их шагов, да со стороны отца Майкла слышалось слабое бормотание молитвы.
– Послушай, как он молится! – сказал Херити. – Вы помните, как это все было, святой отец? Эх, Джон, пожар в Мейнуте был виден на много миль кругом. Дым его поднимался прямо вверх. Я знаю одного священника, который был там, так вот он сказал, что это был сигнал Господу Богу.
От отца Майкла доносилось только слабое бормотание молитвы.
– Мы видели это послание Богу, не так ли, отец Майкл? – крикнул Херити.
– И что мы сказали? Что Бог может лгать! Вот что мы сказали. Бог может солгать нам.
Джон представил себе эту сцену, так живо описанную Херити. Он чувствовал О'Нейла-Внутри где-то рядом, чувствовал, что тот прислушивается, хотя и не пытается выйти наружу. Огонь, крики… он почти слышал их.
– Ты был там вместе с отцом Майклом, – сказал Джон.
– К счастью для него! Спас его паршивую шкуру, так-то вот. – Херити засмеялся булькающим смехом. – О, ему это не нравится, то, что он обязан жизнью такому, как я. Так много священников погибло, а он жив. Это было зрелище, скажу тебе! Они там не считали, но монахов сгорело больше двухсот, я в этом уверен. В огонь, и прямо в пекло!
Отец Майкл поднял кулаки к небу, но не обернулся. Его голос продолжал бормотать молитву.
Херити продолжил:
– Это было огненное мученичество, подобно которому не видели в этой стране много столетий. А наш отец Майкл не приобрел ореол мученика.
Священник затих. Его движения выглядели вялыми. Рюкзак на его спине оттягивал плечи.
– Некоторые говорят, что спаслось только двенадцать священников, – сказал Херити. – Их переодели в гражданское платье и спрятали те немногие из нас, кто тогда еще сохранил рассудок. Я иногда удивляюсь, почему я помог, но тогда была ужасная вонь, и выпивка кончилась. Не было смысла оставаться!
Херити таинственно улыбнулся своим мыслям, потом повернул голову и подмигнул Джону.
– Но Безумцу понравился бы этот вид! Я уверен в этом.
Джон запнулся. Он чувствовал истерический смешок О'Нейла-Внутри.
«Почему Херити сказал это? Почему он сказал это МНЕ?»
Херити уже переключил внимание на дорогу под ногами, и его выражение лица стало непроницаемым. Подъем становился все круче. Дорога поднималась, обходя холмы, и когда перед ними открылся следующий вид, они заметили впереди поросшую деревьями теснину у выхода из долины.
В послеполуденном воздухе ощущалась влажная, почти тропическая жара. Джону хотелось видеть джунгли и пальмы, а не эти зеленые холмы с узкой, черной дорогой, врезающейся в землю подобно овечьей террасе. Кучка деревьев впереди оказалась состоящей в основном из тополей, хилых от постоянной борьбы с зимними вьюгами, дующими через это узкое место на леса и болота к востоку.
Слова Херити все еще звучали в Джоне. Он был поражен отношением ирландцев к своей родной природе. Почему Херити спас священника? Потому что отец Майкл был рожден на этой же почве. Что-то произошло в этом тесном союзе людей и земли. Кельты проникли в самую глубинную сущность Ирландии. Они не просто перемещались по поверхности, как кочевники. Даже это путешествие проходило скорее сквозь Ирландию, а не просто по ее территории. Соотечественники Херити стали частью самой почвы. И никогда не возникал вопрос о том, принадлежит ли им Ирландия. Наоборот. Они сами принадлежали Ирландии.
Джон поднял взгляд на дорогу впереди. За тополями виднелась более темная зелень хвойных насаждений, ровными рядами цепляющихся за склоны холма. Там, в гуще деревьев, стоял большой дом с мансардой: французский замок, выглядевший нетронутым над руинами в долине. Из его каминных труб поднимался дым. Этот дом как бы укрывался в деревьях и казался усыновленным Ирландией. Он больше не был французским. Это был ирландский дом. С дымом доносился запах торфа.
38
И, наконец, я говорю ирландцам: не забывайте Банши из Далкаса Айбелла, Банши, который предупредил Брайена Бора, что тот умрет в Клонтарфе. Слушай своего Банши, Ирландия, потому что я отомщу всем вам. Больше вы не сможете избежать личной ответственности за то, что вы сделали со мной и моими близкими. Я, последний ростовщик, пришел брать с вас последний долг – и не на несколько трудных месяцев, а навсегда.
Джон Рой О'Нейл, письмо третье
Сэмюэл Бенджамин Вэлкорт прошел все ступени служебной лестницы в Консульской Службе Соединенных Штатов и Агентстве США по Международному развитию – ЮСАЙД. Тенденция не связываться ни с какой политической партией ограничила его продвижение, однако во время службы в ЮСАЙД он ухитрился приобрести множество друзей среди военных.
Нельзя забывать и доклады, которые часто хвалили за глубину.
В возрасте шестидесяти одного года, видя, что путь наверх окончательно перекрыт, он покинул ЮСАЙД, где все равно работал только временно по направлению Консульской службы, и выставил свою кандидатуру в Сенат от штата Огайо.
Его преимущества были значительными:
Способность быть понятым почти в любой компании и на четырех языках.
Богатая семья, желающая поддержать его предвыборную кампанию.
Жена Мэй, которая нравилась как молодым, так и старым феминисткам своим блестящим остроумием. (Пожилым женщинам она нравилась, потому что выглядела тем, чем и была – бойкой на язык, независимой бабушкой.) Закулисная поддержка Демократической Машины штата Огайо плюс этот индивидуалистический подход к политике в прошлом вызывали немедленный отклик у «независимых» и либеральных республиканцев.
И наконец, венчающие картину факты: богатый, приковывающий внимание баритон в паре с солидной внешностью.
Сэмюэл Бенджамин Вэлкорт просто «смотрелся» на трибуне, и он знал, как подать себя на телевидении.
Эффект был сокрушительным – обвальная победа в тот год, когда республиканцы добились новых успехов везде, кроме поста президента.
Выражаясь словами обозревателя из «Экрона»: «Избиратели сказали, что им нравится стиль этого парня, и они хотят, чтобы он присматривал за теми сукиными сынами в Сенате».
Британский обозреватель выборов прокомментировал ситуацию так: «Удивительно, что он сидел так долго в заднем ряду».
Через два месяца после ввода в Сенат Сэм Вэлкорт выдвинулся, доказав, что за все эти годы во втором эшелоне он действительно многому научился и знает, как работает система.
Он работал как импресарио, выжимающий максимум из имеющегося у него артиста.
Очень немногие были удивлены, когда он был выдвинут вице-президентом во время второй кампании Прескотта. Им нужен был Огайо и кто-нибудь нравящийся республиканцам, энергичный предвыборный боец с привлекательной женой, которая тоже была бы не против участвовать в кампании, человек со своей собственной силовой базой – все те вещи, которые многое решают при выборе кандидата. И только «индивидуалистские» тенденции Вэлкорта беспокоили национальную организацию.
Чашу весов в пользу Вэлкорта склонил Адам Прескотт.
– Давайте возьмем его в команду и посмотрим, как она работает. В любом случае: еще один срок в Сенате, и его невозможно будет остановить. Мы можем поставить его поближе и присматривать за ним.
– Он до смерти испугает Государственный Департамент, – сказал советник президента.
Это развеселило Прескотта.
– Это на пользу Госдепу, когда он испуган. Он не кажется мне человеком, который возьмется за топор. Немного хирургии там-сям, может быть, но рек крови не будет.
Оценка Прескотта оправдалась во всех отношениях, и, когда в конце этого второго срока президентства ударила чума, они работали, как две половинки одной машины. Военные друзья Вэлкорта оказались тогда бесценными, что было существенной частью и собственного авторитета Прескотта.
Вэлкорт думал обо всем этом, стоя у окна Голубой комнаты и глядя наружу на редкое уличное движение на Экзекьютив-авеню-Соут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80