– Ну и что, а некоторым нравится.
– Что нравится? – не поняла мать.
– Мои кости с кожей, – звякая ложкой по уже пустой тарелке, прошамкала полным ртом Эрна.
– Это кому же, например?
– Одному мальчику.
– Уж не с ним ли у тебя деловая встреча? Готфрид, ты бы хоть поинтересовался у дочери, куда она собралась, – обратилась Элеонора Вангер к мужу.
Профессор со вздохом отложил газету.
– Ну ма-а-ама, каникулы ведь! Меня пригласили в кино. А погода самая что ни на есть рождественская. Кстати, не забудьте купить елку. Мы должны все сфотографироваться возле нее и послать карточку Мартину, – прихлебывая чай, тараторила Эрна. – Бедный Марти, его даже не отпустили на Рождество!
– Ты нам зубы не заговаривай, – не унималась мать, – говори, кто тебя пригласил и куда вы пойдете?
– Ну, Петер. Петер Кристиан. Ты его не знаешь. Мы были в их школе на соревнованиях.
Две недели назад Эрна познакомилась с Петером на соревнованиях по фехтованию, ставшему в последние годы очень модным видом спорта у молодежи. Они сидели рядом на зрительской трибуне в спортзале школы для мальчиков, где учился Петер. Следующей весной он оканчивал выпускной класс и был старше Эрны на полтора года.
Они оба кричали, смеялись и топали ногами, болея каждый за представителя своего района. А потом он проводил Эрну до дома и на следующий день встретил после уроков возле ее школы. Они долго гуляли, наслаждаясь первым снегом, рассказывали друг другу о себе.
– Ты кем хочешь стать? – спросил Петер.
– Путешественницей! – размахивая портфелем, не задумываясь ответила Эрна.
– Серьезно? И где же, к примеру, ты успела побывать?
– В прошлом году мы были на Олимпийских играх, а минувшим летом я ездила в Байройт на фестиваль. Вот! А еще я часто навещаю родственников в Регенсбурге – у меня там живет тетя. А в следующем году мы поедем смотреть замок Нойшванштайн!
– Ну, это совсем рядом, – протянул он. – Я предпочитаю дальние путешествия. Позапрошлым летом, например, я плавал на Мадейру и Канарские острова.
– Здорово! – восхитилась Эрна. – Расскажи!
– Эти круизы организовал «Рабочий фронт». Мы плыли на теплоходе «Штутгарт». Но это еще что! Прошлым летом я дошел на эсминце «Ягуар» до Альтен-фиорда! Знаешь, где это?
– Где? – Эрна даже остановилась от восхищения.
– Далеко-далеко за Полярным кругом. В Норвегии «Рабочий фронт» зафрахтовал этот эсминец у моряков и организовал круиз до мыса Нордкап. Правда, до него мы так и не добрались.
– Почему?
– Погода испортилась Эсминец – это тебе не круизный теплоход. Знаешь, как его болтает! Мы почти все слегли от морской болезни. – Петер рассмеялся. – Капитан повернул назад и высадил нас, бледных и измученных, в Нарвике. Так что домой мы возвращались уже по железной дороге через Швецию. А когда нужно было переплыть на пароме через пролив, чтобы попасть в Данию, и мы снова увидели море, то многим опять стало плохо. А там плыть-то всего двадцать километров.
Они рассмеялись, и Петер еще долго рассказывал о своих приключениях за Полярным крутом и на тропических островах.
– А я провожу лето в лагерях, – вздохнула Эрна. – Этой весной ушел в армию мой брат Мартин, и мне стало так одиноко.
Однажды, когда он не встретил ее после школы, она шла домой одна и ломала голову: что случилось? Петер не появился и на следующий день. Вечером отец спросил ее:
– Ты чего такая тихая сегодня? В школе что-то не в порядке?
– Да нет.
– Что вы там хоть проходите по истории?
– Да так, каких-то борцов или мучеников.
– Каких-то? – удивился профессор. – Интересно, о чем же, к примеру, шла речь на последнем уроке?
Эрна поморщилась, напрягая память. Последний урок истории был как раз сегодня. Но ей было не до тяжелых шей «позорной республики». Она думала о Петере. Придет ли он сегодня?
– О Шла…гет…
– О Лео Шлагеттере? – подсказал отец.
– Да, вроде бы о нем.
– Ну, и что? Что ты можешь сказать об этом человеке?
– По-моему, его убили не то французы, не то англичане. – Она умоляюще посмотрела на отца, взгляд которого выражал сожаление. – Он что-то там сказал… или сделал… Еще во времена оккупации Рура ..
Выйдя на следующий день на крыльцо школы, она снова не увидела Петера. Был последний день занятий. Если он не пришел и сегодня, то, значит, она не увидит его, как минимум, до конца каникул. Эрна вздохнула и, попрощавшись с подругами, собралась уже идти домой, как вдруг услышала мальчишеский голос:
– Эй, тебя зовут Эрна?
Перед ней стоял карапуз, весь перепачканный снегом..
– Ну, допустим, а тебе-то что?
– Тогда держи.
Карапуз вынул из кармана запечатанный конверт, протянул его Эрне и убежал. Она тут же вскрыла конверт и прочла:
«Приходи сегодня в семь часов на угол Герцог-Рудольфштрассе и Кольца. Я купил билеты в кино. Твой Петер».
Записка так и была подписана: «Твой Петер».
Она задохнулась от радости. Пасмурное небо и промозглый ветер со снегом стали лучшей погодой в мире, Каникулы! Рождество! Что там сказали сегодня в конце занятий? Что-то грустное… Ах да, умер генерал Людендорф. Но что ей до смерти еще одного старого борца, когда ее мальчик написал «Твой Петер»!
Снимая дома свой яркий красный берет, из-за которого некоторые называли ее Красной шапочкой, она вдруг догадалась, по какой примете ее узнал тот мальчишка.
– Сразу после кино домой, – строго сказала мать, когда Эрна выпархивала на их просторную лестничную площадку. – И пусть твой ухажер проводит тебя до самого дома. Не забывай, нам еще собирать посылку Мартину!
Она пришла в условленное место, приложив некоторое усилие, чтобы чуть-чуть опоздать. На пять минут. Хотя была на соседней улице уже за полчаса до назначенного срока. Но… там никого не оказалось. То есть прохожих было много, и они все спешили по своим делам, не обращая на растерянную Эрну внимания. У самого перекрестка урчал большой легковой автомобиль с брезентовым верхом. Другие машины проезжали мимо, выбрасывая из-под колес мокрый снег. Но где же Петер?
– Ну вот, опять, – сказала она вслух, – неужели я опоздала так намного?
В это время дверца автомобиля отворилась и из него выбрался Петер.
– Машина подана, фройляйн! – сказал он весело и, подойдя, взял в свои руки обе ее ладони. – Вы не замерзли?
– Петер, это что, твоя машина?
Он посмотрел на часы.
– Еще сорок минут моя. Я выпросил ее на час у отца. Это его служебный «Мерседес». Предлагаю немного покататься, а потом пойти в «Каир». У нас билеты на восемь часов на какой-то новый итальянский фильм с Джульеттой Монтели.
– А кто это?
– Черт ее знает, – Петер рассмеялся, – я думал, ты разбираешься в артистах. Просто прочитал на афише это имя.
Он отворил заднюю дверцу и пропустил Эрну в салон.
– Покатай нас по городу, Георг, – обратился Петер к шоферу, усаживаясь рядом. – А потом высади у «Каира».
За рулем сидел пожилой человек в черной шинели. Он кивнул, и машина тронулась.
Это был вечер, который она запомнила навсегда.
Они долго катались по Кольцу. Часто останавливались, чтобы попить лимонаду или купить чего-нибудь сладкого. Потом, смеясь и отряхивая снег, снова усаживались на заднее сиденье. Без пятнадцати восемь Петер отпустил Георга. Они ели пирожные в фойе кинотеатра и рассматривали фотографии артистов, соревнуясь, кто вспомнит больше фильмов с их участием.
– Паула Вессели, – еще издали узнала Эрна одну из восходящих звезд германского кинематографа. – Мы всей семьей ходили на ее «Маскарад» в «Глория-Паллас», когда были в Берлине. А этот актер играл в «Отпуске под честное слово», а эта – в «Примерном супруге» и в «Путешественниках»…
Их места оказались в самом последнем ряду. Эрна сначала расстроилась, что так далеко, но скоро почувствовала, что это неспроста.
Перед тем как погасили свет, на сцену вышел работник кинотеатра и снова напомнил всем, что сегодня на семьдесят третьем году жизни в Татцинге скончался генерал Эрих Людендорф, великий полководец и верный соратник фюрера. Поэтому перед началом сеанса будет Документальный фильм о нем.
Эрна уже в третий раз сегодня слышала о Людендорфе. Но смерть этого человека совпала с таким чудесным для нее днем, что впоследствии, когда что-то напоминало о нем, она ощущала приятное неосознанное волнение. Как неожиданный запах деревенского дымка или случайный звук вдруг вызывают ностальгическое воспоминание о чем-то далеком и безвозвратном, так это историческое имя стало через годы меткой в ее памяти, по которой ей открывался доступ к воспоминанию. Но это она поняла позже.
Перед зрителями предстал образ сурового и мужественного генерала, не побоявшегося, когда у всех уже опустились руки, отдать приказ армиям сражаться до конца Потом он шел плечом к плечу с Адольфом Гитлером на пули полицейского заслона, и это была предтеча «Национальной революции», свершившейся спустя почти десять лет.
Когда начался художественный фильм, Эрна почувствовала, как горячая ладонь сжала ее руку. Хорошо, что в зале было темно и никто не видел румянца, залившего ее щеки. Если бы их попросили на другой день написать изложение об увиденной ленте, как это иногда практиковалось после коллективного посещения кино или театра, то их листы остались бы чистыми. Романтическая любовь некой пастушки к испанскому гранду была ничтожна в сравнении с их дружбой Они ничего не запомнили, но это был лучший фильм из всех, что они видели!
Потом они медленно шли к Брудерштрассе. Возле подъезда ее дома долго стояли молча, нисколько не тяготясь своим молчанием. Кто-то верно заметил: «Настоящий друг не тот, с кем всегда есть о чем поговорить, а тот, в обществе которого ты можешь молчать, не испытывая неловкости».
Он пожал ее руку и провел ладонью по локонам спадающих на плечи волос.
– Сегодняшний день стал самым счастливым в моей жизни, – сказал он очень просто, без пафоса и волнения. – К сожалению, на каникулы я должен уехать, и мы увидимся только после Рождества.
Эрна молчала.
– Ты будешь скучать?
Она встрепенулась.
– Значит, завтра мы не увидимся? Когда ты приедешь?
– На Новый год.
– Когда мы встретимся, – сказала она, – я хочу, чтобы вечером снова шел снег. Давай опять пойдем в «Каир». Там, наверное, все еще будет идти этот фильм, и мы снова сядем на последний ряд. Ты будешь ждать?
… – Ты знаешь, кто отец этого твоего Петера? – спросила как-то ее мать.
– Какой-то большой начальник
– Вот именно, что начальник. Он что, тебе не рассказывал?
– О чем, мама?
Эрна слегка недоумевала А ведь и правда, они совсем не говорили о родителях.
– Элли, может, не надо? – вступил в разговор отец.
– А что тут такого? Пусть знает.
– И что я должна знать?
В голосе Эрны прозвучали нотки раздражения. «Тоже мне, тайны мадридского двора, – думала она. – В конце концов, плохих людей не возят на служебных „Мерседесах“. Да и какое мне дело до отца, если я люблю… Петера». Она вдруг поймала себя на том, что мысленно произнесла это слово.
– Он начальник одного из отделений лагеря Дахау, – продолжила мать, штопая шерстяной носок. – У нас в Красном Кресте о нем ходит дурная слава.
– Какого еще лагеря? – не поняла дочь.
Она почти ничего не знала о концентрационных лагерях. В школе о них не рассказывали, поэтому еще недавно, когда она слышала слова: «его отправили в Дахау», ей казалось странным, почему постоянно кого-то отправляют непременно в этот расположенный по соседству с Мюнхеном городок. Что в нем такого особенного, в этом Дахау? Постепенно до ее сознания дошло второе смысловое значение слова «Дахау», хотя и в очень туманном виде.
– Что значит «дурная слава»?
– Ладно, хватит об этом, – прервал их разговор профессор, – нечего разводить сплетни. В конце концов, у каждого своя работа.
Ни один школьник, если он, конечно, в своем уме, не станет торопить каникулы, ожидая с нетерпением их окончания. Но Эрна была именно таким исключением. Она слонялась по дому, не зная, чем заняться.
Наконец с башни Новой ратуши в белое пасмурное небо поплыл особенный мюнхенский бой курантов. Его поддержали церкви и кирхи всего города, и звон рождественских колоколов возвестил о пришествии Спасителя. До Нового года оставалось меньше недели. «Когда же он приедет, – думала она, глядя на нарядную елку. – Нельзя же быть таким бессердечным. Или он наврал мне про лучший день в его жизни?»
Ее стали терзать сомнения. В конце концов, кто она? Пятнадцатилетняя девчонка, нескладная и худая. Мать права – не на что особенно и смотреть. Если бы не красивые волосы, доставшиеся в наследство от бабушки, то и вовсе – гадкий утенок.
Она, конечно, преувеличивала и сама знала об этом. В классе она считалась если не первой красавицей, то уж второй непременно. И то только потому, что ее женские формы несколько отставали в своем оформлении от сверстниц. Она видела, какими глазами смотрели на нее некоторые мальчишки из их двора. В них была грусть и что-то запретное. Да и только будучи уверенной в своей внешности, можно поиздеваться над собой, глядя в зеркало
Большие темные глаза, полные, яркие от природы губы и, несмотря на общую худобу еще не вполне сформировавшегося тела, округлые щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82