Они всматривались сейчас в лица бредущих мимо людей в надежде увидеть знакомых.
– По железной дороге уехать будет сложно, – сказал Ротманн, когда они, присев на скамейке в одном из скверов недалеко от вокзала, обдумывали, что делать дальше. – Нужно добраться до Лейпцига. Это немногим более ста километров. Вы точно хотите вернуться во Фленсбург?
– Да. – Глаза Антона слипались, он готов был лечь тут же на скамье и уснуть. – Вы боитесь моего присутствия там, я знаю. Достаньте мне яду. Я воспользуюсь им при угрозе ареста. Даю вам слово.
– Бросьте. Ничего я не боюсь, – пробурчал Ротманн.
В последнее время у него возникло странное чувство ответственности за этого человека. Он считал себя обязанным позаботиться о нем как о своем госте. Как будто ему была поручена ответственная миссия спасти пришельца из будущего. Но разве не соотечественники этого русского убили его родного брата? Не их ли союзники расправились с его матерью и женой? Не они ли обращают в прах десятки городов его родины? Нет, он не чувствовал Дворжака причастным ко всему происходящему. Это был человек из другого мира. Предъявлять счет ему за всё происходящее было бы так же нелепо, как современным итальянцам обижаться на современных немцев за истребление их предками когда-то легионов Варра в Тевтобургском лесу. Более того, Дворжак сам боится своих, прекрасно зная историю любимого отечества. Ему действительно некуда деваться, и он, Ротманн, единственный во всём свете человек, знающий тайну того, над кем судьба сыграла поистине злую шутку.
– Ладно, пошли искать местную полицию. Думаю, они подскажут, где тут можно переночевать и на чем завтра уехать.
Они пошли в направлении городской ратуши, башня которой виднелась впереди. Вдруг Ротманн резко схватил Антона за руку.
– Смотрите!
Антон пошарил глазами по сторонам и увидел обшарпанный «Мерседес», притулившийся у небольшого аккуратного одноэтажного домика.
– Узнаете? Вы не запомнили номер ?
– Нет, но я хорошо запомнил ту вмятину на задней двери. Ротманн! Это же такси папаши Ремера!
– Так и я про то же. Как вы говорите его зовут? Ремер?
В это время из дома вышла женщина лет тридцати пяти-сорока, с небольшим ведерком в руке. Подойдя к автомобилю, она стала протирать стекла. Ротманн направился к ней.
– Простите, это машина господина Ремера? – Женщина испуганно посмотрела на небритого офицера в грязной шинели.
– Да.
– Можем мы его увидеть? Он подвозил нас вчера в Дрездене…
– Да, да, да, – лицо женщины вдруг преобразилось радостным удивлением, – конечно, проходите в дом. Вы те самые господа, что искали улицу Эльфенкенигштрассе? Он рассказывал. Проходите прямо вон туда. Урсула! Папа!
Они прошли через прихожую в открытую дверь просторной комнаты. Это была очень просто, даже по-деревенски обставленная гостиная. Несмотря на некоторый беспорядок, во всем ощущалась заботливая чистота. Осмотревшись, Ротманн увидел сбоку большое зеркало и впервые осознал, как он теперь выглядит. Светло-серая шинель была в отвратительных пятнах черной сажи, белой извести, коричневой глины. Вдоль нижнего обреза тянулись темно-бурые пятна засохшей крови. Вероятно, это была кровь убитого водителя, которого они вытащили из кабины грузовика. Если на фронте с таким внешним видом еще можно было расхаживать, то уж никак не здесь, среди чистеньких занавесок и кружевных скатерок на тумбочках и этажерках.
Сзади скрипнули половицы. Обернувшись, Ротманн с Антоном увидели Ремера. Это был тот самый пожилой таксист. Рост его едва превышал 160 сантиметров. Позади собралось несколько человек, среди которых была и уже знакомая им женщина. Припадая на одну ногу, таксист сделал по направлению к гостям два шага и остановился.
Лицо старика сильно изменилось за эти полтора дня. Оно осунулось, посерело, глаза стали красными и опухшими. Он развел руки в стороны, как бы не зная, что сказать, и переводил взгляд то на Антона, то на Ротманна. Неожиданно старик бросился к Антону и обнял его. Потом он схватил Ротманна за руку и стал трясти.
– Как я рад! Если бы вы знали, как я рад! – говорил он срывающимся голосом. – Если бы не вы… Ведь никто не мог предположить, что они сделают это. Как же они могли…
Он отошел на шаг назад. Внешний вид и смертельная усталость на лицах стоявших перед ним мужчин только сейчас дошли до его сознания.
– Вы там были в эту ночь? – он оглядел шинель Ротманна. – Так. Раздевайтесь немедленно. Эрна, Урсула, живо за работу! Лео, готовь ванную!
Он сам кинулся расстегивать пуговицы на шинели Ротманна, продолжая отдавать приказания домочадцам.
– Сейчас, сейчас. Мои женщины сделают всё в лучшем виде. Снимайте с себя всё – и мыться. Потом будем ужинать, а потом отдыхать. К утру всё высохнет. Я затоплю печь и просушу всё до утра, можете не беспокоиться. А потом отвезу вас куда прикажете…
– Нам вообще-то во Фленсбург, – шутя сказал Ротманн, расстегивая ремень.
Старик серьезно посмотрел на него.
– Дотуда моя старушенция не докатится. Но до ближайшей станции, где вы сможете сесть на поезд, я вас обязательно довезу. Хоть до Лейпцига.
Через час они все сидели за большим столом и Ротманн с Антоном слушали рассказ папаши Ремера. Стол был уставлен едой, приготовленной к Масленице. Антона, который, выпив немного вина и поев, буквально падал со стула, отвели в маленькую комнатку и уложили спать. Не сомкнувший глаз всю предыдущую ночь, но закаленный на фронтах, Ротманн держался бодро. Выбритый и освеженный одеколоном, он сидел в чистой рубахе, принесенной ему Эрной, старшей дочерью Ремера,
Стемнело. Электричества в городе не было уже почти сутки, и на столе зажгли свечи.
– Я ведь сначала не обратил на ваши слова никакого внимания, – рассказывал несколько уже захмелевший хозяин. – Но ближе к вечеру вдруг почувствовал такое необъяснимое беспокойство, что места себе не находил. Стал уговаривать моих поехать сюда. Они ни в какую, мол, завтра праздник и всё такое. Пока не поклялся забрать их утром и привезти назад. Ну вот, значит, отвез их четверых: Эрну, Урсулу, Лео – младшего сына Эрны – и нашу племянницу Анну. Она еще совсем маленькая и уже спит. Что теперь с ее родителями? – он тяжело вздохнул. – Знал бы наверняка, вывез бы всех своих родственников, и дальних, и совсем десятиюродных. Да! Я ведь потом сам-то поехал обратно. Думал переночевать дома. В десять часов подъезжал уже к предместьям. Вдруг началась стрельба. Сирены я оттуда еще не слышал, да и не знаю, была ли она вообще. Остановился, выхожу из машины, что за чудеса! Над городом зажглись огни. Я было подумал, уж не фейерверк ли? Много ярких огней. Высоко. И под ними всё засверкало и запереливалось. Зрелище неописуемое. Как будто миллионы алмазов посыпались на землю. А снизу еще лучи прожекторов. Я так и не понял, что это такое было.
– Это летчики повесили световые ракеты на парашютах для указания целей и сбросили станиолевые ленты. Такие длинные полоски из алюминиевой фольги. Когда они медленно падают тысячами вниз, наши радары слепнут. – пояснил Ротманн.
– Вот оно что, – Ремер задумчиво покачал головой. – Вот, значит, как. А я уж было стал ругать себя, что отвез дочек.
– Ну, думаю, если еще не спят, то оттуда всё хорошо видно. И тут как громыхнет. Недалеко от меня зенитка стала стрелять, и сразу же вспышки по всему Альтштадту. И я увидел в небе кресты, которые стали кружить над колокольнями, а под ними всё вспыхивало и вставало дыбом, и земля затряслась.
Он замолчал. Молчал и Ротманн, пуская в сторону сигаретный дым. Они оставались за столом вдвоем: женщины ушли стирать, пятнадцатилетний Лео некоторое время посидел рядом с дедом, но скоро его тоже забрали на подмогу.
– Потом я бросился назад во Фрейталь, – продолжал Ремер. – Испугался, что и там будут бомбить. Все мои стояли на улице и гадали, уцелел я или они меня уже никогда не увидят. Тогда-то я и рассказал им про вас, про ту улицу, что вы искали, и про то, как предупредили меня о налете. Да, совсем забыл вас спросить, тот это оказался госпиталь? Там на углу?
Ротманн отрицательно покачал головой.
– Жаль. Значит, мое предположение не оправдалось. А сестра моя совсем разболелась, – решил сменить тему разговора старый таксист. – Сегодня целый день не встает с кровати. У нее там лучшая подруга и родственники мужа.
Он в сердцах махнул рукой.
– Вы не были в Италии, господин штурмбаннфюрер? – спросил неожиданно старик, вспомнив, что видел на кителе собеседника серебряный значок за ранение и Железный крест.
– Нет. Зовите меня просто Отто.
– Да-да. Я почему спросил, у нас ведь там погиб муж Эрны. В конце сорок третьего под Кассино. Он служил в дивизии рейхсмаршала Геринга, причем из старого еще набора. Их из России отправили в Африку, и оттуда весной сорок третьего мало кому удалось вырваться. Но Герду повезло. Его вывезли с остатками полка на Сицилию, потом в Италию. К тому времени там уже воевала новая дивизия рейхсмаршала, и они вошли в ее состав.
– Он был танкистом ?
– Нет, он служил в ремонтном батальоне. Золотые руки были у парня. Еще перед самой войной мы с ним перебрали мою старушенцию так, что с тех пор я только колеса латаю да бензин подливаю. Он работал автомехаником. К сожалению, наши семейные альбомы остались там. – Ремер махнул рукой в сторону окна. – Уж лучше бы Герд сдался в плен в Африке с остальными. Говорят, с ними обращаются по-божески.
Поняв, что сказал лишнее, Ремер осекся и растерянно заморгал. Штурмбаннфюрер сделал вид, что не обратил на его слова внимания, и стал наполнять вином две рюмки.
– Никто не знает, что лучше, а что хуже, – чтобы успокоить старика, стал рассуждать Ротманн. – Вот Роммель. Не отзови его Гитлер за неделю до капитуляции, был бы сейчас жив. Дожидался бы где-нибудь в Шотландии или в Канаде окончания войны. Потом вернулся бы к семье, написал мемуары и встретил почетную старость. Судьба, спасая его от плена, погубила через полтора года.
– Да, такого человека потеряли, – сокрушенно проговорил успокоенный Ремер. – Герд встречался с ним как-то сразу после Тобрука и написал нам об этом. Роммель уважал солдатский труд и всегда заботился о простых людях.
Они еще поговорили некоторое время. Ремер рассказал, что в прошлом году погиб жених Урсулы, а старший сын Эрны сейчас на Восточном фронте, и вестей от него нет уже месяц. Затем он стал расспрашивать о том, чему Ротманн с Антоном оказались свидетелями прошлой ночью, – о разрушениях и жертвах. Ротманн отвечал уклончиво, не желая окончательно расстраивать старика.
– Как вы считаете, они еще прилетят?
– Вряд ли. Им здесь уже просто нечего делать.
– А завтра можно будет поехать туда?
– И думать забудьте. Дня через три, не раньше.
Наутро, позавтракав и одевшись во всё чистое, офицер и его молчаливый спутник простились с семьей папаши Ремера. Шинель Ротманна выглядела почти новой. Конечно, удалить все следы оказалось невозможным без достаточного количества моющих средств, которых здесь не было. Молодая Урсула, подойдя к Ротманну, сказала, прикоснувшись к его Демянскому щиту:
– Я спорола вашу медаль с плеча, чтобы не испортить ее в воде, а потом аккуратно пришила точно на то же место.
Смешно назвав почетный шеврон медалью, она явно ожидала похвалы и некоторого внимания. Ротманн взял ее руку и, сняв фуражку, поцеловал. Потом он поцеловал руку Эрны и потрепал по плечу Лео.
– Желаю вам всем удачи. – Обращаясь к сыну Эрны, добавил: – А ты не вздумай сунуться в драку. Эта война уже не твоя, что бы там ни говорил доктор Геббельс. Ваша семья выполнила свой долг перед родиной и фюрером и теперь просто должна уцелеть.
Отдав честь, он вышел. Антон пожал всем руки и поблагодарил за гостеприимство. Через пять минут старый «Мерседес» папаши Ремера уже катил вдоль опустевших к утру улиц. Через час они выехали на большую автостраду и поехали на юго-запад в сторону Хемница. Там, по мнению Ремера, было проще сесть на поезд и добраться до Лейпцига.
Когда, купив билеты, они прощались, Антон сказал старому таксисту:
– Если у вас есть к кому поехать на запад страны или в Баварию, на юг, уезжайте. В будущем будет меньше проблем.
– Сколько нам ехать? – спросил Антон, блаженно развалившись на своем диване в двухместном купе мягкого вагона.
– Часов восемь, не меньше.
– Хоть бы подольше. Я не прочь еще раз хорошенько выспаться под стук колес. Вы любите спать под стук колес?
В это время дверь отворилась и проводник предложил войти в купе еще одному пассажиру. Это был грузного вида полковник в длинной расстегнутой шинели и с большим чемоданом в руке.
– Здравствуйте, – сказал полковник и тяжело сел на край дивана Ротманна. – Извините за вторжение, господа, но проводник сказал, что больше мест нет, а мне только до Лейпцига.
Он поставил чемодан возле ног и снял фуражку. Достав платок, полковник стал вытирать взмокший лоб.
– Да вы раздевайтесь, господин оберстарцт, – сказал Ротманн, – здесь достаточно тепло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– По железной дороге уехать будет сложно, – сказал Ротманн, когда они, присев на скамейке в одном из скверов недалеко от вокзала, обдумывали, что делать дальше. – Нужно добраться до Лейпцига. Это немногим более ста километров. Вы точно хотите вернуться во Фленсбург?
– Да. – Глаза Антона слипались, он готов был лечь тут же на скамье и уснуть. – Вы боитесь моего присутствия там, я знаю. Достаньте мне яду. Я воспользуюсь им при угрозе ареста. Даю вам слово.
– Бросьте. Ничего я не боюсь, – пробурчал Ротманн.
В последнее время у него возникло странное чувство ответственности за этого человека. Он считал себя обязанным позаботиться о нем как о своем госте. Как будто ему была поручена ответственная миссия спасти пришельца из будущего. Но разве не соотечественники этого русского убили его родного брата? Не их ли союзники расправились с его матерью и женой? Не они ли обращают в прах десятки городов его родины? Нет, он не чувствовал Дворжака причастным ко всему происходящему. Это был человек из другого мира. Предъявлять счет ему за всё происходящее было бы так же нелепо, как современным итальянцам обижаться на современных немцев за истребление их предками когда-то легионов Варра в Тевтобургском лесу. Более того, Дворжак сам боится своих, прекрасно зная историю любимого отечества. Ему действительно некуда деваться, и он, Ротманн, единственный во всём свете человек, знающий тайну того, над кем судьба сыграла поистине злую шутку.
– Ладно, пошли искать местную полицию. Думаю, они подскажут, где тут можно переночевать и на чем завтра уехать.
Они пошли в направлении городской ратуши, башня которой виднелась впереди. Вдруг Ротманн резко схватил Антона за руку.
– Смотрите!
Антон пошарил глазами по сторонам и увидел обшарпанный «Мерседес», притулившийся у небольшого аккуратного одноэтажного домика.
– Узнаете? Вы не запомнили номер ?
– Нет, но я хорошо запомнил ту вмятину на задней двери. Ротманн! Это же такси папаши Ремера!
– Так и я про то же. Как вы говорите его зовут? Ремер?
В это время из дома вышла женщина лет тридцати пяти-сорока, с небольшим ведерком в руке. Подойдя к автомобилю, она стала протирать стекла. Ротманн направился к ней.
– Простите, это машина господина Ремера? – Женщина испуганно посмотрела на небритого офицера в грязной шинели.
– Да.
– Можем мы его увидеть? Он подвозил нас вчера в Дрездене…
– Да, да, да, – лицо женщины вдруг преобразилось радостным удивлением, – конечно, проходите в дом. Вы те самые господа, что искали улицу Эльфенкенигштрассе? Он рассказывал. Проходите прямо вон туда. Урсула! Папа!
Они прошли через прихожую в открытую дверь просторной комнаты. Это была очень просто, даже по-деревенски обставленная гостиная. Несмотря на некоторый беспорядок, во всем ощущалась заботливая чистота. Осмотревшись, Ротманн увидел сбоку большое зеркало и впервые осознал, как он теперь выглядит. Светло-серая шинель была в отвратительных пятнах черной сажи, белой извести, коричневой глины. Вдоль нижнего обреза тянулись темно-бурые пятна засохшей крови. Вероятно, это была кровь убитого водителя, которого они вытащили из кабины грузовика. Если на фронте с таким внешним видом еще можно было расхаживать, то уж никак не здесь, среди чистеньких занавесок и кружевных скатерок на тумбочках и этажерках.
Сзади скрипнули половицы. Обернувшись, Ротманн с Антоном увидели Ремера. Это был тот самый пожилой таксист. Рост его едва превышал 160 сантиметров. Позади собралось несколько человек, среди которых была и уже знакомая им женщина. Припадая на одну ногу, таксист сделал по направлению к гостям два шага и остановился.
Лицо старика сильно изменилось за эти полтора дня. Оно осунулось, посерело, глаза стали красными и опухшими. Он развел руки в стороны, как бы не зная, что сказать, и переводил взгляд то на Антона, то на Ротманна. Неожиданно старик бросился к Антону и обнял его. Потом он схватил Ротманна за руку и стал трясти.
– Как я рад! Если бы вы знали, как я рад! – говорил он срывающимся голосом. – Если бы не вы… Ведь никто не мог предположить, что они сделают это. Как же они могли…
Он отошел на шаг назад. Внешний вид и смертельная усталость на лицах стоявших перед ним мужчин только сейчас дошли до его сознания.
– Вы там были в эту ночь? – он оглядел шинель Ротманна. – Так. Раздевайтесь немедленно. Эрна, Урсула, живо за работу! Лео, готовь ванную!
Он сам кинулся расстегивать пуговицы на шинели Ротманна, продолжая отдавать приказания домочадцам.
– Сейчас, сейчас. Мои женщины сделают всё в лучшем виде. Снимайте с себя всё – и мыться. Потом будем ужинать, а потом отдыхать. К утру всё высохнет. Я затоплю печь и просушу всё до утра, можете не беспокоиться. А потом отвезу вас куда прикажете…
– Нам вообще-то во Фленсбург, – шутя сказал Ротманн, расстегивая ремень.
Старик серьезно посмотрел на него.
– Дотуда моя старушенция не докатится. Но до ближайшей станции, где вы сможете сесть на поезд, я вас обязательно довезу. Хоть до Лейпцига.
Через час они все сидели за большим столом и Ротманн с Антоном слушали рассказ папаши Ремера. Стол был уставлен едой, приготовленной к Масленице. Антона, который, выпив немного вина и поев, буквально падал со стула, отвели в маленькую комнатку и уложили спать. Не сомкнувший глаз всю предыдущую ночь, но закаленный на фронтах, Ротманн держался бодро. Выбритый и освеженный одеколоном, он сидел в чистой рубахе, принесенной ему Эрной, старшей дочерью Ремера,
Стемнело. Электричества в городе не было уже почти сутки, и на столе зажгли свечи.
– Я ведь сначала не обратил на ваши слова никакого внимания, – рассказывал несколько уже захмелевший хозяин. – Но ближе к вечеру вдруг почувствовал такое необъяснимое беспокойство, что места себе не находил. Стал уговаривать моих поехать сюда. Они ни в какую, мол, завтра праздник и всё такое. Пока не поклялся забрать их утром и привезти назад. Ну вот, значит, отвез их четверых: Эрну, Урсулу, Лео – младшего сына Эрны – и нашу племянницу Анну. Она еще совсем маленькая и уже спит. Что теперь с ее родителями? – он тяжело вздохнул. – Знал бы наверняка, вывез бы всех своих родственников, и дальних, и совсем десятиюродных. Да! Я ведь потом сам-то поехал обратно. Думал переночевать дома. В десять часов подъезжал уже к предместьям. Вдруг началась стрельба. Сирены я оттуда еще не слышал, да и не знаю, была ли она вообще. Остановился, выхожу из машины, что за чудеса! Над городом зажглись огни. Я было подумал, уж не фейерверк ли? Много ярких огней. Высоко. И под ними всё засверкало и запереливалось. Зрелище неописуемое. Как будто миллионы алмазов посыпались на землю. А снизу еще лучи прожекторов. Я так и не понял, что это такое было.
– Это летчики повесили световые ракеты на парашютах для указания целей и сбросили станиолевые ленты. Такие длинные полоски из алюминиевой фольги. Когда они медленно падают тысячами вниз, наши радары слепнут. – пояснил Ротманн.
– Вот оно что, – Ремер задумчиво покачал головой. – Вот, значит, как. А я уж было стал ругать себя, что отвез дочек.
– Ну, думаю, если еще не спят, то оттуда всё хорошо видно. И тут как громыхнет. Недалеко от меня зенитка стала стрелять, и сразу же вспышки по всему Альтштадту. И я увидел в небе кресты, которые стали кружить над колокольнями, а под ними всё вспыхивало и вставало дыбом, и земля затряслась.
Он замолчал. Молчал и Ротманн, пуская в сторону сигаретный дым. Они оставались за столом вдвоем: женщины ушли стирать, пятнадцатилетний Лео некоторое время посидел рядом с дедом, но скоро его тоже забрали на подмогу.
– Потом я бросился назад во Фрейталь, – продолжал Ремер. – Испугался, что и там будут бомбить. Все мои стояли на улице и гадали, уцелел я или они меня уже никогда не увидят. Тогда-то я и рассказал им про вас, про ту улицу, что вы искали, и про то, как предупредили меня о налете. Да, совсем забыл вас спросить, тот это оказался госпиталь? Там на углу?
Ротманн отрицательно покачал головой.
– Жаль. Значит, мое предположение не оправдалось. А сестра моя совсем разболелась, – решил сменить тему разговора старый таксист. – Сегодня целый день не встает с кровати. У нее там лучшая подруга и родственники мужа.
Он в сердцах махнул рукой.
– Вы не были в Италии, господин штурмбаннфюрер? – спросил неожиданно старик, вспомнив, что видел на кителе собеседника серебряный значок за ранение и Железный крест.
– Нет. Зовите меня просто Отто.
– Да-да. Я почему спросил, у нас ведь там погиб муж Эрны. В конце сорок третьего под Кассино. Он служил в дивизии рейхсмаршала Геринга, причем из старого еще набора. Их из России отправили в Африку, и оттуда весной сорок третьего мало кому удалось вырваться. Но Герду повезло. Его вывезли с остатками полка на Сицилию, потом в Италию. К тому времени там уже воевала новая дивизия рейхсмаршала, и они вошли в ее состав.
– Он был танкистом ?
– Нет, он служил в ремонтном батальоне. Золотые руки были у парня. Еще перед самой войной мы с ним перебрали мою старушенцию так, что с тех пор я только колеса латаю да бензин подливаю. Он работал автомехаником. К сожалению, наши семейные альбомы остались там. – Ремер махнул рукой в сторону окна. – Уж лучше бы Герд сдался в плен в Африке с остальными. Говорят, с ними обращаются по-божески.
Поняв, что сказал лишнее, Ремер осекся и растерянно заморгал. Штурмбаннфюрер сделал вид, что не обратил на его слова внимания, и стал наполнять вином две рюмки.
– Никто не знает, что лучше, а что хуже, – чтобы успокоить старика, стал рассуждать Ротманн. – Вот Роммель. Не отзови его Гитлер за неделю до капитуляции, был бы сейчас жив. Дожидался бы где-нибудь в Шотландии или в Канаде окончания войны. Потом вернулся бы к семье, написал мемуары и встретил почетную старость. Судьба, спасая его от плена, погубила через полтора года.
– Да, такого человека потеряли, – сокрушенно проговорил успокоенный Ремер. – Герд встречался с ним как-то сразу после Тобрука и написал нам об этом. Роммель уважал солдатский труд и всегда заботился о простых людях.
Они еще поговорили некоторое время. Ремер рассказал, что в прошлом году погиб жених Урсулы, а старший сын Эрны сейчас на Восточном фронте, и вестей от него нет уже месяц. Затем он стал расспрашивать о том, чему Ротманн с Антоном оказались свидетелями прошлой ночью, – о разрушениях и жертвах. Ротманн отвечал уклончиво, не желая окончательно расстраивать старика.
– Как вы считаете, они еще прилетят?
– Вряд ли. Им здесь уже просто нечего делать.
– А завтра можно будет поехать туда?
– И думать забудьте. Дня через три, не раньше.
Наутро, позавтракав и одевшись во всё чистое, офицер и его молчаливый спутник простились с семьей папаши Ремера. Шинель Ротманна выглядела почти новой. Конечно, удалить все следы оказалось невозможным без достаточного количества моющих средств, которых здесь не было. Молодая Урсула, подойдя к Ротманну, сказала, прикоснувшись к его Демянскому щиту:
– Я спорола вашу медаль с плеча, чтобы не испортить ее в воде, а потом аккуратно пришила точно на то же место.
Смешно назвав почетный шеврон медалью, она явно ожидала похвалы и некоторого внимания. Ротманн взял ее руку и, сняв фуражку, поцеловал. Потом он поцеловал руку Эрны и потрепал по плечу Лео.
– Желаю вам всем удачи. – Обращаясь к сыну Эрны, добавил: – А ты не вздумай сунуться в драку. Эта война уже не твоя, что бы там ни говорил доктор Геббельс. Ваша семья выполнила свой долг перед родиной и фюрером и теперь просто должна уцелеть.
Отдав честь, он вышел. Антон пожал всем руки и поблагодарил за гостеприимство. Через пять минут старый «Мерседес» папаши Ремера уже катил вдоль опустевших к утру улиц. Через час они выехали на большую автостраду и поехали на юго-запад в сторону Хемница. Там, по мнению Ремера, было проще сесть на поезд и добраться до Лейпцига.
Когда, купив билеты, они прощались, Антон сказал старому таксисту:
– Если у вас есть к кому поехать на запад страны или в Баварию, на юг, уезжайте. В будущем будет меньше проблем.
– Сколько нам ехать? – спросил Антон, блаженно развалившись на своем диване в двухместном купе мягкого вагона.
– Часов восемь, не меньше.
– Хоть бы подольше. Я не прочь еще раз хорошенько выспаться под стук колес. Вы любите спать под стук колес?
В это время дверь отворилась и проводник предложил войти в купе еще одному пассажиру. Это был грузного вида полковник в длинной расстегнутой шинели и с большим чемоданом в руке.
– Здравствуйте, – сказал полковник и тяжело сел на край дивана Ротманна. – Извините за вторжение, господа, но проводник сказал, что больше мест нет, а мне только до Лейпцига.
Он поставил чемодан возле ног и снял фуражку. Достав платок, полковник стал вытирать взмокший лоб.
– Да вы раздевайтесь, господин оберстарцт, – сказал Ротманн, – здесь достаточно тепло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73