Возможно, он как-то разрешим, возможно, и нет.
Антон вдруг снова вспомнил об «атаке века» Маринеско.
– Кстати, насчет спасения. Довольно скоро произойдет самая большая трагедия из случавшихся когда-либо на море. Один из ваших крупнейших океанских лайнеров – «Вильгельм Густлов» – будет потоплен советской подводной лодкой. Жертвы будут несравнимы и с пятью «Титаниками». И всё же теперь я почти уверен, что спасти его невозможно, хотя раньше это казалось мне очень простой задачей.
– «Вильгельм Густлов»? – переспросил Юлинг.
– Да. Я не помню, откуда он выйдет, но то, что это произойдет 30 января, в годовщину, когда ваш фюрер стал канцлером, – совершенно уверен.
– Насколько я знаю, этот теплоход давно не плавает, – сказал Ротманн, – и вообще о нем как-то все забыли.
– Вы правы. Он почти с начала войны прекратил всякие рейсы и стоит в каком-то укромном месте.
– У нас весь надводный флот стоит в укромном месте, – усмехнулся Ротманн. – «Густлова», небось, тоже спрятали где-нибудь в норвежском фиорде?
– Не знаю. По-моему, нет. Он где-то на Балтике. После гибели «Бисмарка» фюрер больше всего на свете боялся потерять еще какое-нибудь крупное судно или корабль. Особенно «Тирпица».
– И что, вы считаете, что никак нельзя предотвратить это событие?
– Да. Казалось бы, чего проще? Узнаем, откуда выходит «Густлов» тридцатого числа, и пытаемся сделать так, чтобы он вышел на сутки позже. Можно убеждать морское начальство можно в последний момент прихлопнуть капитана или что-нибудь там взорвать. В конце концов, ради девяти тысяч человек…
– Сколько, вы сказали?
– Девять тысяч. По последним данным, которыми я располагаю из той половины моей жизни, на дно отправится не менее девяти тысяч человек. И что бы мы ни делали, они погибнут. Знаете, почему? Потому, что иначе я не знал бы об этом факте!
За окнами октябрь давно уже сменился ноябрем. Дворники смели с мокрых тротуаров последние опавшие листья. В зашторенные окна квартиры на улице Роз задули холодные восточные ветра.
В Советском Союзе отпраздновали двадцать седьмую годовщину Октябрьской революции. В тот же день в Соединенных Штатах на четвертый срок был избран Франклин Рузвельт. Двумя днями позже в рейхе тоже праздновали – под звуки «Хорста Весселя» отметили двадцать первую годовщину мюнхенского нацистского путча. Правда, неудачного. А еще через три дня в норвежском Альтенфиорде англичане наконец-таки расправились с ненавистным «Тирпицем». Через пару недель Гитлер, поглощенный идеей мощного контрудара в Арденнах, начинает перебрасывать туда лучшие дивизий СС, не замечая, что на Восточном фронте в Курляндии русские готовят окружение его группы армий «Север». Другими словами, всё шло своим чередом, и Европа, как и весь мир, жила привычной жизнью, воюя и готовясь к зиме.
Гросс-адмирал Карл Дениц сидел в своем берлинском кабинете в Шелль-Хаусе и перечитывал доставленный ему только что курьером гауптквартиры фюрера пакет:
«Секретно в высочайшей степени.
Отпечатано в одном экземпляре.
Гроссадмиралу К. Деницу.
Гросс-адмирал!
В соответствии с решениями известного вам совещания по программе «Морской уж» вам надлежит обеспечить формирование и подготовку десяти подводных экипажей: восемь – для шести лодок проекта XXI (два резервных) и два – для двух лодок проекта Х1УА. Экипажи должны быть сформированы на основании тщательного отбора личного состава, осуществленного по следующим критериям:
1) исключительная преданность делу фюрера и рейха;
2) высокие профессиональные качества, подкрепленные у унтер-офицеров и офицеров участием в боевых операциях;
3) стопроцентная пригодность по состоянию здоровья;
4) стопроцентный контроль психологов санитарного управления ВМФ;
5) никаких связей с СС;
6) желательно отсутствие семьи.
Срок исполнения – 15 января 1945 г.
Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».
Дениц знал, что было решено создать небольшой мобильный морской отряд на базе новейших электролодок типа XXI. Эти лодки могли без дозаправки пройти более одиннадцати тысяч морских миль, имея на борту двадцать четыре торпеды новой серии. Они обладали невиданной доселе скоростью в подводном положении, вдвое превышавшей самые скоростные лодки всех остальных классов. В частности, их предполагалось использовать у Атлантического побережья Америки. Однако отряд, получивший название «Морской уж», явно предназначался для чего-то другого. Зачем в его состав ввели два подводных танкера класса Х1УА? Почему вокруг этой небольшой флотилии была создана атмосфера особой секретности? И с какой стати вопросами подводной войны стал задаться Борман?
В тот же день в другом берлинском кабинете аналогичный конверт был распечатан Альбертом Шпеером.
«Секретно в высочайшей степени.
Отпечатано в одном экземпляре. Рейхсминистру вооружений и боеприпасов А. Шпееру.
Рейхсминистр!
В соответствии с решениями известного вам совещания по программе «Морской уж» вам надлежит к 15 января закончить строительство и оснащение шести подводных лодок проекта XXI. К указанной дате лодки должны быть готовы принять экипажи и совершить переход в одну из баз ВМФ. Особое внимание должно быть уделено качеству. Для ускорения строительства предлагается ограничиться установкой только двух торпедных аппаратов вместо проектных шести. Предлагается также не устанавливать механизмы транспортировки и заряжания торпед. Прошу вас по данному вопросу поддерживать со мной оперативную связь.
Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».
Шпеер тоже знал о «Морском уже» и понимал, что знает далеко не всё. Установка вместо шести торпедных аппаратов только двух и отказ от уникальной системы перезаряжания наводили на некоторые раздумья. Ко всему прочему несколько дней назад он получил срочный заказ на изготовление нескольких сотен металлических контейнеров особой конструкции. Чертежи были разработаны без его участия и предусматривали абсолютную герметичность этих странных ящиков. В технической документации контейнеры шли под ничего не значащими обозначениями. Излишне говорить, что этот заказ был также засекречен.
Третий конверт в тот же день вскрыл гауляйтер Франц Нагель, несколько месяцев назад оставивший свое гау на отбитой советскими войсками территории.
«Особо секретно. Отпечатано в одном экземпляре. Гауляйтеру ф. Нагелю.
Дорогой Франц!
Предлагаю тебе приступить к отбору молодых людей в «Отряд фюрера» в соответствии с программой «Новая Швабия» к концу января следующего года 50 юношей и 50 девушек должны быть собраны в одном из горных лагерей СА Верманшафт в Южной Баварии. Отбор осуществить по следующим критериям:
1) исключительная преданность делу фюрера и партии;
2) эталонная расовая чистота;
3) стопроцентное здоровье;
4) повышенные показатели интеллектуального тестирования;
5) возрастные рамки 18 – 25 лет;
6) желательно отсутствие семьи.
Во избежание утечки информации при отборе материала не предпринимать поиск кандидатур в СС и люфтваффе.
Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».
Гауляйтер Нагель ничего не знал о «Морском уже», но был в курсе того, что «Отряд фюрера» должен будет, когда придет время, отправиться очень и очень далеко. Так далеко, что одна из стран Южной Америки могла быть лишь промежуточной остановкой на его пути к конечному пункту следования.
Генрих Гиммлер тоже в тот вечер сидел за столом своего берлинского кабинета. Некоторое время он в задумчивости вертел в руках свой знаменитый зеленый карандаш, затем положил его, выключил настольную лампу и подошел к окну. Отдернув край плотной шторы, он увидел, что на улице уже окончательно стемнело. За стеклами моросил холодный осеней дождь, и было слышно тихое урчание мотора стоявшего у тротуара напротив автомобиля.
Гиммлер думал о «Морском уже». Сегодня он получил подтверждение достоверности информации о секретной флотилии подлодок с таким названием. Задав фюреру прямой вопрос об этом соединении, он услышал в ответ, что у него много своих забот. Министру внутренних дел, шефу СС и всей германской полиции, командующему войсками СС и армией резерва не следует влезать еще и в дела военно-морского флота.
Он бы и не влезал в дела Деница, если бы до него не дошли сведения, что в эти дела влез Борман. С каких это пор рейхсляйтер и главный партийный функционер вдруг заинтересовался подводными лодками? Не его ли прямой обязанностью вместе со своими гауляйтерами было заниматься вопросами фольксштурма? Или он собирался сажать на новейшие субмарины стариков и детей? И самый главный вопрос – знает ли фюрер обо всём, что замышляют его секретарь и его новый любимчик – услужливый и безотказный Дениц?
Если бы речь шла о новейших ракетах ФАУ, сверхтяжелых танках, реактивных истребителях или таинственных дисколетах, это не вызвало бы особых подозрений. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось. Но подводные лодки… Да еще такие, которые могут тихо погрузиться где-нибудь в гавани Вильгельмсхафена или Киля и так же тихо всплыть через пару недель у берегов Аргентины… Вот это уже неспроста. Иметь под личным контролем такую эскадру означало иметь возможность тихо и незаметно уйти в любой момент. Да еще прихватить с собой несколько сот тонн груза в виде золотых слитков, урана или секретной документации.
Гиммлер задернул штору, вернулся к столу и зажег свет. Когда этот «Морской уж» будет полностью готов к выполнению своих задач, решил рейхсфюрер, ему следует знать о нем все до мельчайших подробностей. Он нажал кнопку звонка и сказал вошедшему секретарю:
– Вызовите ко мне Мюллера.
Как-то, числа десятого декабря, вернувшемуся после обеда Цибелиусу слегка испуганный секретарь подал телеграмму. Она была частного характера, но на телеграфе, зная, что адресат в это время на работе, решили отправить почтальона прямиком в гестапо. Оберштурмбаннфюрер, как всегда с недовольным и даже брезгливым видом, с которым он брал любые документы и бумаги из рук своих подчиненных, развернул ее и прочел: «Двадцатого ноября Барбара Хартенштейн погибла во время воздушного налета. Место захоронения можно узнать в магистратуре города Альсдорфа по адресу…»
«Больно надо», – подумал было Цибелиус, но через пару секунд до него вдруг дошел весь ужас написанного. То, что погибла сестра, а речь в телеграмме шла о его родной сестре, тронуло его меньше всего. В этот день были неприятности и похуже, например, ругань с начальником городской службы воздушного оповещения. «Что с квартирой?!» – вот какой вопрос сначала заставил Цибелиуса побелеть, потом бросил в его голову пару стаканов лишней крови, после чего сжал сосуды на подступах к мозгу. Он побагровел и смотрел вытаращенными глазами на отшатнувшегося в нешуточном испуге секретаря.
Камни! Его камни, те, что он хранил в синем мешочке, его единственная надежда на будущее, по-прежнему находились в квартире сестры в Альсдорфе. Он несколько раз собирался перевезти свой клад сюда, но каждый раз откладывал. То было просто некогда, то ему казалось, что там безопаснее. А теперь, если бомба попала в ее дом и квартира разрушена, всё пропало. Годы труда, когда он собирал марку к марке, рискуя порой по доносу подчиненных или жалобе родственников осужденных оказаться под внутренним расследованием, могут пойти прахом. Одно несколько успокаивало безутешного брата – его сестра была не из тех, кто медлит при первых звуках сирены воздушной тревоги. Насколько он знал, она всегда неслась в бомбоубежище вместе со своими соседками по дому – такими же безмозглыми дурами, как и сама. Так что прибить ее должно было скорее там, вне дома. Но на это была слабая надежда. Во-первых, бомбоубежище располагалось совсем рядом и могло быть запросто разрушено вместе с соседними домами. Всю эту часть улицы могла накрыть одна серия бомб. Дома, как правило, так и падали – целыми кварталами, особенно в последнее время, когда эти мерзавцы стали сбрасывать со своих летающих крепостей бомбы весом до трех тонн, а то и больше. Во-вторых, в телеграмме говорится о захоронении. Значит, труп был найден и опознан. А это гораздо легче сделать, когда человек находился в верхнем этаже рухнувшего здания, нежели в заваленном обломками стен глубоком подвале. Таких часто и вовсе не откапывали, когда не хватало людей в спасательных командах и происходили новые разрушения. Пособирают тех, кто на поверхности, послушают фонендоскопом, не стучит ли кто снизу, и уже через день прекращают всякую работу на этом месте.
Все эти мысли роем носились в мозгу шефа фленсбургского гестапо.
– Машину, – прохрипел он секретарю. – Ротманна ко мне!
Через два дня, когда невысокое, почти зимнее солнце уже перекатилось на запад, усталый Цибелиус выходил из автобуса в Альсдорфе. Отпросившись по телефону у начальства, он сел в поезд до Гамбурга, там пересел на дюссельдорфский скорый, из Дюссельдорфа в воинском эшелоне докатился до Ахена, откуда последние двадцать пять километров трясся в автобусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Антон вдруг снова вспомнил об «атаке века» Маринеско.
– Кстати, насчет спасения. Довольно скоро произойдет самая большая трагедия из случавшихся когда-либо на море. Один из ваших крупнейших океанских лайнеров – «Вильгельм Густлов» – будет потоплен советской подводной лодкой. Жертвы будут несравнимы и с пятью «Титаниками». И всё же теперь я почти уверен, что спасти его невозможно, хотя раньше это казалось мне очень простой задачей.
– «Вильгельм Густлов»? – переспросил Юлинг.
– Да. Я не помню, откуда он выйдет, но то, что это произойдет 30 января, в годовщину, когда ваш фюрер стал канцлером, – совершенно уверен.
– Насколько я знаю, этот теплоход давно не плавает, – сказал Ротманн, – и вообще о нем как-то все забыли.
– Вы правы. Он почти с начала войны прекратил всякие рейсы и стоит в каком-то укромном месте.
– У нас весь надводный флот стоит в укромном месте, – усмехнулся Ротманн. – «Густлова», небось, тоже спрятали где-нибудь в норвежском фиорде?
– Не знаю. По-моему, нет. Он где-то на Балтике. После гибели «Бисмарка» фюрер больше всего на свете боялся потерять еще какое-нибудь крупное судно или корабль. Особенно «Тирпица».
– И что, вы считаете, что никак нельзя предотвратить это событие?
– Да. Казалось бы, чего проще? Узнаем, откуда выходит «Густлов» тридцатого числа, и пытаемся сделать так, чтобы он вышел на сутки позже. Можно убеждать морское начальство можно в последний момент прихлопнуть капитана или что-нибудь там взорвать. В конце концов, ради девяти тысяч человек…
– Сколько, вы сказали?
– Девять тысяч. По последним данным, которыми я располагаю из той половины моей жизни, на дно отправится не менее девяти тысяч человек. И что бы мы ни делали, они погибнут. Знаете, почему? Потому, что иначе я не знал бы об этом факте!
За окнами октябрь давно уже сменился ноябрем. Дворники смели с мокрых тротуаров последние опавшие листья. В зашторенные окна квартиры на улице Роз задули холодные восточные ветра.
В Советском Союзе отпраздновали двадцать седьмую годовщину Октябрьской революции. В тот же день в Соединенных Штатах на четвертый срок был избран Франклин Рузвельт. Двумя днями позже в рейхе тоже праздновали – под звуки «Хорста Весселя» отметили двадцать первую годовщину мюнхенского нацистского путча. Правда, неудачного. А еще через три дня в норвежском Альтенфиорде англичане наконец-таки расправились с ненавистным «Тирпицем». Через пару недель Гитлер, поглощенный идеей мощного контрудара в Арденнах, начинает перебрасывать туда лучшие дивизий СС, не замечая, что на Восточном фронте в Курляндии русские готовят окружение его группы армий «Север». Другими словами, всё шло своим чередом, и Европа, как и весь мир, жила привычной жизнью, воюя и готовясь к зиме.
Гросс-адмирал Карл Дениц сидел в своем берлинском кабинете в Шелль-Хаусе и перечитывал доставленный ему только что курьером гауптквартиры фюрера пакет:
«Секретно в высочайшей степени.
Отпечатано в одном экземпляре.
Гроссадмиралу К. Деницу.
Гросс-адмирал!
В соответствии с решениями известного вам совещания по программе «Морской уж» вам надлежит обеспечить формирование и подготовку десяти подводных экипажей: восемь – для шести лодок проекта XXI (два резервных) и два – для двух лодок проекта Х1УА. Экипажи должны быть сформированы на основании тщательного отбора личного состава, осуществленного по следующим критериям:
1) исключительная преданность делу фюрера и рейха;
2) высокие профессиональные качества, подкрепленные у унтер-офицеров и офицеров участием в боевых операциях;
3) стопроцентная пригодность по состоянию здоровья;
4) стопроцентный контроль психологов санитарного управления ВМФ;
5) никаких связей с СС;
6) желательно отсутствие семьи.
Срок исполнения – 15 января 1945 г.
Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».
Дениц знал, что было решено создать небольшой мобильный морской отряд на базе новейших электролодок типа XXI. Эти лодки могли без дозаправки пройти более одиннадцати тысяч морских миль, имея на борту двадцать четыре торпеды новой серии. Они обладали невиданной доселе скоростью в подводном положении, вдвое превышавшей самые скоростные лодки всех остальных классов. В частности, их предполагалось использовать у Атлантического побережья Америки. Однако отряд, получивший название «Морской уж», явно предназначался для чего-то другого. Зачем в его состав ввели два подводных танкера класса Х1УА? Почему вокруг этой небольшой флотилии была создана атмосфера особой секретности? И с какой стати вопросами подводной войны стал задаться Борман?
В тот же день в другом берлинском кабинете аналогичный конверт был распечатан Альбертом Шпеером.
«Секретно в высочайшей степени.
Отпечатано в одном экземпляре. Рейхсминистру вооружений и боеприпасов А. Шпееру.
Рейхсминистр!
В соответствии с решениями известного вам совещания по программе «Морской уж» вам надлежит к 15 января закончить строительство и оснащение шести подводных лодок проекта XXI. К указанной дате лодки должны быть готовы принять экипажи и совершить переход в одну из баз ВМФ. Особое внимание должно быть уделено качеству. Для ускорения строительства предлагается ограничиться установкой только двух торпедных аппаратов вместо проектных шести. Предлагается также не устанавливать механизмы транспортировки и заряжания торпед. Прошу вас по данному вопросу поддерживать со мной оперативную связь.
Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».
Шпеер тоже знал о «Морском уже» и понимал, что знает далеко не всё. Установка вместо шести торпедных аппаратов только двух и отказ от уникальной системы перезаряжания наводили на некоторые раздумья. Ко всему прочему несколько дней назад он получил срочный заказ на изготовление нескольких сотен металлических контейнеров особой конструкции. Чертежи были разработаны без его участия и предусматривали абсолютную герметичность этих странных ящиков. В технической документации контейнеры шли под ничего не значащими обозначениями. Излишне говорить, что этот заказ был также засекречен.
Третий конверт в тот же день вскрыл гауляйтер Франц Нагель, несколько месяцев назад оставивший свое гау на отбитой советскими войсками территории.
«Особо секретно. Отпечатано в одном экземпляре. Гауляйтеру ф. Нагелю.
Дорогой Франц!
Предлагаю тебе приступить к отбору молодых людей в «Отряд фюрера» в соответствии с программой «Новая Швабия» к концу января следующего года 50 юношей и 50 девушек должны быть собраны в одном из горных лагерей СА Верманшафт в Южной Баварии. Отбор осуществить по следующим критериям:
1) исключительная преданность делу фюрера и партии;
2) эталонная расовая чистота;
3) стопроцентное здоровье;
4) повышенные показатели интеллектуального тестирования;
5) возрастные рамки 18 – 25 лет;
6) желательно отсутствие семьи.
Во избежание утечки информации при отборе материала не предпринимать поиск кандидатур в СС и люфтваффе.
Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».
Гауляйтер Нагель ничего не знал о «Морском уже», но был в курсе того, что «Отряд фюрера» должен будет, когда придет время, отправиться очень и очень далеко. Так далеко, что одна из стран Южной Америки могла быть лишь промежуточной остановкой на его пути к конечному пункту следования.
Генрих Гиммлер тоже в тот вечер сидел за столом своего берлинского кабинета. Некоторое время он в задумчивости вертел в руках свой знаменитый зеленый карандаш, затем положил его, выключил настольную лампу и подошел к окну. Отдернув край плотной шторы, он увидел, что на улице уже окончательно стемнело. За стеклами моросил холодный осеней дождь, и было слышно тихое урчание мотора стоявшего у тротуара напротив автомобиля.
Гиммлер думал о «Морском уже». Сегодня он получил подтверждение достоверности информации о секретной флотилии подлодок с таким названием. Задав фюреру прямой вопрос об этом соединении, он услышал в ответ, что у него много своих забот. Министру внутренних дел, шефу СС и всей германской полиции, командующему войсками СС и армией резерва не следует влезать еще и в дела военно-морского флота.
Он бы и не влезал в дела Деница, если бы до него не дошли сведения, что в эти дела влез Борман. С каких это пор рейхсляйтер и главный партийный функционер вдруг заинтересовался подводными лодками? Не его ли прямой обязанностью вместе со своими гауляйтерами было заниматься вопросами фольксштурма? Или он собирался сажать на новейшие субмарины стариков и детей? И самый главный вопрос – знает ли фюрер обо всём, что замышляют его секретарь и его новый любимчик – услужливый и безотказный Дениц?
Если бы речь шла о новейших ракетах ФАУ, сверхтяжелых танках, реактивных истребителях или таинственных дисколетах, это не вызвало бы особых подозрений. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось. Но подводные лодки… Да еще такие, которые могут тихо погрузиться где-нибудь в гавани Вильгельмсхафена или Киля и так же тихо всплыть через пару недель у берегов Аргентины… Вот это уже неспроста. Иметь под личным контролем такую эскадру означало иметь возможность тихо и незаметно уйти в любой момент. Да еще прихватить с собой несколько сот тонн груза в виде золотых слитков, урана или секретной документации.
Гиммлер задернул штору, вернулся к столу и зажег свет. Когда этот «Морской уж» будет полностью готов к выполнению своих задач, решил рейхсфюрер, ему следует знать о нем все до мельчайших подробностей. Он нажал кнопку звонка и сказал вошедшему секретарю:
– Вызовите ко мне Мюллера.
Как-то, числа десятого декабря, вернувшемуся после обеда Цибелиусу слегка испуганный секретарь подал телеграмму. Она была частного характера, но на телеграфе, зная, что адресат в это время на работе, решили отправить почтальона прямиком в гестапо. Оберштурмбаннфюрер, как всегда с недовольным и даже брезгливым видом, с которым он брал любые документы и бумаги из рук своих подчиненных, развернул ее и прочел: «Двадцатого ноября Барбара Хартенштейн погибла во время воздушного налета. Место захоронения можно узнать в магистратуре города Альсдорфа по адресу…»
«Больно надо», – подумал было Цибелиус, но через пару секунд до него вдруг дошел весь ужас написанного. То, что погибла сестра, а речь в телеграмме шла о его родной сестре, тронуло его меньше всего. В этот день были неприятности и похуже, например, ругань с начальником городской службы воздушного оповещения. «Что с квартирой?!» – вот какой вопрос сначала заставил Цибелиуса побелеть, потом бросил в его голову пару стаканов лишней крови, после чего сжал сосуды на подступах к мозгу. Он побагровел и смотрел вытаращенными глазами на отшатнувшегося в нешуточном испуге секретаря.
Камни! Его камни, те, что он хранил в синем мешочке, его единственная надежда на будущее, по-прежнему находились в квартире сестры в Альсдорфе. Он несколько раз собирался перевезти свой клад сюда, но каждый раз откладывал. То было просто некогда, то ему казалось, что там безопаснее. А теперь, если бомба попала в ее дом и квартира разрушена, всё пропало. Годы труда, когда он собирал марку к марке, рискуя порой по доносу подчиненных или жалобе родственников осужденных оказаться под внутренним расследованием, могут пойти прахом. Одно несколько успокаивало безутешного брата – его сестра была не из тех, кто медлит при первых звуках сирены воздушной тревоги. Насколько он знал, она всегда неслась в бомбоубежище вместе со своими соседками по дому – такими же безмозглыми дурами, как и сама. Так что прибить ее должно было скорее там, вне дома. Но на это была слабая надежда. Во-первых, бомбоубежище располагалось совсем рядом и могло быть запросто разрушено вместе с соседними домами. Всю эту часть улицы могла накрыть одна серия бомб. Дома, как правило, так и падали – целыми кварталами, особенно в последнее время, когда эти мерзавцы стали сбрасывать со своих летающих крепостей бомбы весом до трех тонн, а то и больше. Во-вторых, в телеграмме говорится о захоронении. Значит, труп был найден и опознан. А это гораздо легче сделать, когда человек находился в верхнем этаже рухнувшего здания, нежели в заваленном обломками стен глубоком подвале. Таких часто и вовсе не откапывали, когда не хватало людей в спасательных командах и происходили новые разрушения. Пособирают тех, кто на поверхности, послушают фонендоскопом, не стучит ли кто снизу, и уже через день прекращают всякую работу на этом месте.
Все эти мысли роем носились в мозгу шефа фленсбургского гестапо.
– Машину, – прохрипел он секретарю. – Ротманна ко мне!
Через два дня, когда невысокое, почти зимнее солнце уже перекатилось на запад, усталый Цибелиус выходил из автобуса в Альсдорфе. Отпросившись по телефону у начальства, он сел в поезд до Гамбурга, там пересел на дюссельдорфский скорый, из Дюссельдорфа в воинском эшелоне докатился до Ахена, откуда последние двадцать пять километров трясся в автобусе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73