Уж не пришло ли тебе в голову расстроить мой брак с фараоном?
– Я не могу это сделать. Боги ясно высказали свою волю, избавив тебя от смерти, дабы ты стала великой царицей.
Тии улыбнулась.
– Выходит, они пересмотрели свое прежнее мнение.
– Выходит, что так, – угрюмо буркнул Инен и отвернулся.
Он шагал так быстро, что сестра едва за ним поспевала.
– Инен, – промолвила она, коснувшись рукой его рукава. – Что тебя так тревожит? Ты что-то знаешь?
Он раздраженно передернулся, но внезапно схватил сестру за руку и поцеловал кончики ее пальцев.
– Хотел бы я... – пробормотал молодой жрец. – О, как бы я хотел, чтобы все было иначе!
– В каком смысле?
– Чтобы ты не... Чтобы... Нет! – Он горько улыбнулся и покачал головой. – Тебе ведь известно: мы, служители божества, не вправе разглашать тайны непосвященным.
Тии остановилась и, взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, спросила:
– Ты очень удивился, узнав, что я упала с высоты и не разбилась?
– Сверх всякой меры.
– А вот наш отец, представь себе, не удивился ни капельки.
– Правда? – Лицо Инена омрачилось еще больше. – Ты говоришь правду?
– Конечно. Ты знаешь, в чем тут дело?
Инен помолчал, а потом пожал плечами и буркнул:
– Я не могу больше с тобой говорить – боюсь наболтать лишнего.
С этими словами он повернулся, чтобы уйти. Но когда Тии окликнула его, остановился, словно сделав над собой усилие, и снова взглянул в лицо сестре.
– Я твой брат и очень люблю тебя, – промолвил Инен. – Но прежде всего я жрец Амона.
– Скажи одно: твой бог Амон благословит мой брак?
– О да, конечно. – Инен поклонился. – Не сомневайся в этом, о великая царица.
Он повернулся и заспешил прочь. На сей раз Тии не предприняла попытки задержать брата, а лишь проводила его взглядом. Ей не давал покоя его странный, словно бы предостерегающий тон, но в конце концов она приказала себе не думать об этом, рассмеялась и, покачав головой, весело побежала по дорожке сада.
– С какой стати мне чего-то бояться? – выкрикнула Тии во весь голос. – Инен сам признал, что я великая царица. А раз так, нет в мире ничего, что не было бы подвластно моей воле.
Уже выйдя из сада, она остановилась во внутреннем дворике, где каменотесы работали над украшением стены. Увидев, что именно они высекали на каменных плитах, девушка радостно захлопала в ладоши и заторопилась во дворец. Каменотесы продолжили свою работу, спеша завершить надпись, которая гласила:
«Тии, возлюбленная превыше прочих, владычица всех земель, госпожа счастья, наполняющая дворец любовью. Тии, повелительница Верхнего и Нижнего Египта, великая царица обеих стран».
* * *
Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных! – молвил он. – Если ты вернешься сюда вечером, я поведаю тебе о судьбе фараона и царицы Тии.
Халиф поступил так, как было сказано: удалился во дворец, а вечером вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...
* * *
Тии не потребовалось много времени и не пришлось прилагать особых усилий, чтобы понять, насколько прекрасна и восхитительна жизнь великой царицы. Все, о чем она мечтала за высокими стенами женской половины царского дворца, все, чем порой тешила свое отнюдь не бедное воображение, оказалось лишь бледной тенью великолепной действительности. Порой ей казалось, что, став госпожой этого дивного мира, она мельком заглянула в рай, ибо, по ее разумению, именно там должно было находиться все наилучшее и превосходнейшее: золото, серебро, благовония и притирания, сандал и слоновая кость, редкостные яства и сладчайшие вина. Ни дня не проходило без развлечений: охоты в пустыне, прогулки на ладьях по Нилу, пикника в прохладе садов или торжественного пира, главенствовала на котором, конечно же, неизменная спутница своего царственного супруга – Тии, величайшая из великих цариц.
Ибо, покинув женскую половину, Тии твердо решила ни за что туда не возвращаться. Она убедилась, с какой легкостью фараон может избавиться от великой царицы, и порой сама, скрывшись за ширмой, из-за которой царь, согласно обычаю оставаясь невидимым, рассматривает красавиц из своего гарема, забавлялась, глядя на свою соперницу и ее сестер. Будучи царевнами по крови, они тем не менее превратились в простых затворниц царского гарема.
Но их вид служил для Тии не только развлечением, но и предостережением: она и на минуту не забывала о том, что до тех пор, пока ей не удастся подарить фараону наследника, подобная угроза будет существовать и для нее. Что же касается супруга, то великая царица очень скоро исполнилась к нему глубочайшего презрения. При всей своей власти, при всем своем могуществе Аменхотеп ничего другого и не заслуживал. Он любил только удовольствия, и супруга, поняв это, доставляла ему их в полной мере и, умело играя на этой струнке, фактически руководила его поступками. Тии вертела им как хотела, а царь Аменхотеп, ослепленный страстью, сам не заметил, что вскоре стал стремиться угодить ей больше, чем она ему. Зная, как любит она озеро, близ которого провела самые счастливые часы своего детства, он повелел воздвигнуть на его берегу дворец – богаче и роскошнее, чем любой из существовавших ранее. Искусственный канал вел прямо к причалу у ворот дворца, так что великая царица имела возможность спуститься из своих покоев в золоченую ладью и совершить прогулку по озеру или по Нилу. На ладье был установлен трон, и, когда восседавшая на нем в поражающем великолепием облачении Тии в окружении своих верных львов являлась пред очами толпившегося на берегах народа, простолюдины верили, что сподобились счастья лицезреть истинную избранницу богов. О ней говорили не иначе как с благоговением. Все знали о ее чудесном спасении, да и одного того, что царицу повсюду сопровождали львы, было достаточно, чтобы повергнуть суеверный народ в трепет. Не укрылось от людей и то, что ваятели по повелению фараона отныне создавали статуи царицы того же роста, что и его собственные. Вровень с супругом Тии изображали также на рельефах и фресках. Это невиданное новшество поражало воображение, и с течением времени многие уверовали в то, что царица есть живое воплощение божества, превосходящее величием, как о том шептались, даже самого фараона.
Правда, воспитанная на женской половине, вдали от мира, Тии при всем своем тщеславии и любви к пышности в некоторых вопросах оставалась наивной и, умело управляя мужем, плохо представляла себе, какое впечатление производит ее поведение на подданных.
В конце концов отец заставил ее обратить внимание и на это. Как-то утром, застав ее сидящей на террасе у озера, возле того места, где они прежде так любили гулять, он молча положил ей на колени браслет, а потом сказал:
– Я слышу о тебе странные толки.
Тии взяла браслет и внимательно рассмотрела. На нем имелась вставка – сердоликовая гемма в золотом обрамлении, изображавшая богиню с телом крылатой львицы и человеческим лицом, как две капли воды похожим на лицо Тии. От восторга она, не удержавшись, захлопала в ладоши.
– Великолепно! Превосходно!
– Вовсе нет, – сердито возразил отец.
Тии взглянула на него в изумлении: до сих пор он никогда не проявлял гнев в ее присутствии.
– Превосходная вещь, – повторила она. – Я не вижу в ней ничего дурного.
– Посмотри внимательнее. – Отец выхватил браслет из ее рук. – Неужто не видишь? Ты изображена в виде голодной хищницы, готовой броситься на добычу. Люди боятся тебя, о дочь моя, – даже те из них, которые готовы тебя боготворить. О тебе говорят как о богине пустынь и диких зверей.
– Разве это моя вина? – спросила Тии, лениво пожав плечами. Она наклонилась, и погладила одного из спавших рядом с ней львов по гривастой голове. – Люди верят в то, во что хотят верить, и я не в силах им помешать.
– Ты должна немедленно отказаться от всего этого.
– От чего? Каким образом?
– От притязаний на божественность. Тебе следует публично объявить, что ты не являешься богиней, ибо есть лишь один Истинный Бог, творец и повелитель всего сущего.
Долгое время Тии молчала, не решаясь встретиться с отцом взглядом.
Иосиф вздохнул и подошел к спуску, где вода озерца мягко плескалась о мраморные ступени.
– Я не могу отказаться от этого, – тихо промолвила Тии, указывая на свою золоченую ладью. – Я уже не могу без этого обойтись.
– Это не главное в жизни.
– Тебе легко говорить, отец. Ты мужчина. Тебе не приходится бояться того, что в один ужасный момент ты окажешься забытым и запертым на женской половине.
Иосиф с печальной улыбкой покачал головой.
– Дитя моя, тебе не пристало страшиться забвения и небрежения, ибо твоя великая судьба была предначертана еще в давние годы, в вещем сне, ниспосланном по воле Всевышнего.
С этими словами Иосиф взял дочь за руку, обнял и поведал ей о видении, явленном царю Тутмосу в долине гробниц, и о значении этого сна, заключавшемся в грядущем очищении царской крови от древнего проклятия.
Но когда он закончил, Тии нахмурилась и покачала головой.
– Если женщина, которую царь Тутмос видел во сне с кувшином в руках, и вправду была моей матерью, откуда у тебя уверенность в том, что это пророчество имеет отношение ко мне? С тем же успехом там могло говориться о судьбе Инена или Эйэ.
Она взглянула отцу в глаза и испугалась, увидев, что они потемнели от боли. Такими она видела их лишь единожды, когда впервые появилась перед ним после падения.
– Что с тобой? – прошептала она. – Ты меня пугаешь.
Отец стиснул ее в объятиях так крепко, что она едва не задохнулась.
– Ты всегда будешь любить меня, дочурка, – прошептал он. – Я в это верю.
– Конечно... А как же иначе? С чего ты вообще об этом заговорил?
– Я... – Отец глубоко вздохнул. – Я рассказал тебе не все, что приснилось Тутмосу. Было и еще нечто – нечто такое, что фараон не решился мне рассказать и, лишь почуяв близкую кончину, записал на папирусе.
– Что там написано?
– Прочти сама.
Тии взяла протянутый ей отцом свиток, быстро пробежала его глазами, а потом, нахмурясь, перечитала более внимательно.
– Отец... Но я... Я не понимаю...
На устах Иосифа появилась горькая улыбка.
– А на мой взгляд, смысл написанного ясен как день. Во сне царя Тутмоса твоя мать изливала воду из кувшина, а он извергал семя, смешивая его с этим потоком. Конечно, он попросил меня истолковать это видение.
– Растолкуй и мне.
Улыбка Иосифа стала натянутой.
– Прочтя папирус, переданный мне по воле фараона Тутмоса, я подошел к служанке твоей матери, и она подтвердила давно терзавшую меня догадку. Как-то раз фараон дал ей сильнодействующее снотворное и приказал подмешать это зелье в питье твоей матери. Не сомневаюсь в том, что в ту ночь, когда она впала в беспамятство, он вошел к ней и заронил свое семя в ее лоно. Мне ведомо, что тот сон лежал на его душе тяжким бременем. Должно быть, он счел это видение обращенным к нему волеизъявлением божества и именно потому позволил себе совершить такое деяние за моей спиной. За спиной своего друга.
– Нет! – Тии сглотнула. – Нет! Это невозможно! – Она покачала головой и отвела глаза. – Ты ведь не можешь быть уверен...
– Я и не был уверен, до твоего падения с крыши. Именно тогда я понял... Я понял, что кровь в твоих жилах не может быть моей. – Иосиф печально улыбнулся и снова крепко обнял Тии. – Несмотря ни на что, ты всегда останешься моей дочкой. Моим младшим, самым любимым ребенком.
Почувствовав, что щеку отца увлажнили слезы, она нежно поцеловала его и отерла щеку своими волосами.
– Отец... – прошептала Тии.
Иосиф, несмотря на свою грусть, улыбнулся.
– Ты сказал, что на крови царей лежит проклятие? – так же шепотом спросила она.
– Боюсь, что да.
– А что это за проклятие?
Он едва заметно пожал плечами.
– Не могу сказать. Единственное, что я знаю... – Он умолк и взглянул на браслет. – Единственное, что я знаю: ты должна выполнять волю Всевышнего. Посмотри. Посмотри на это внимательно. – Он снова вложил браслет в руку дочери. – Ты предупреждена, дочка, так что будь осторожна.
Долгое время Тии неотрывно смотрела на свой портрет.
– Помню, – сказала она наконец, – в тот вечер, когда было объявлено о том, что я стану великой царицей, Инен пришел ко мне и сказал, что ему очень хочется, чтобы все было по-иному. Я часто размышляла о смысле его слов. Наверное, он что-то знал?
Иосиф нахмурился и отвернулся. Лицо его сделалось холодным.
– Полагаю, он знал очень много.
– С тех пор я не видела его – уже семь лет.
– Надо думать, за это время ему стало ведомо еще больше. Ибо сейчас он занимает весьма высокое положение.
– Как думаешь, сейчас он согласился бы раскрыть мне свои секреты?
– Если твой брат смог презреть любовь своего отца и обратиться к магии и почитанию идолов, разве можно надеяться на то, что он поведает свои драгоценные тайны кому-либо непосвященному?
– Все может быть, – улыбнулась Тии, застегивая на запястье браслет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Я не могу это сделать. Боги ясно высказали свою волю, избавив тебя от смерти, дабы ты стала великой царицей.
Тии улыбнулась.
– Выходит, они пересмотрели свое прежнее мнение.
– Выходит, что так, – угрюмо буркнул Инен и отвернулся.
Он шагал так быстро, что сестра едва за ним поспевала.
– Инен, – промолвила она, коснувшись рукой его рукава. – Что тебя так тревожит? Ты что-то знаешь?
Он раздраженно передернулся, но внезапно схватил сестру за руку и поцеловал кончики ее пальцев.
– Хотел бы я... – пробормотал молодой жрец. – О, как бы я хотел, чтобы все было иначе!
– В каком смысле?
– Чтобы ты не... Чтобы... Нет! – Он горько улыбнулся и покачал головой. – Тебе ведь известно: мы, служители божества, не вправе разглашать тайны непосвященным.
Тии остановилась и, взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, спросила:
– Ты очень удивился, узнав, что я упала с высоты и не разбилась?
– Сверх всякой меры.
– А вот наш отец, представь себе, не удивился ни капельки.
– Правда? – Лицо Инена омрачилось еще больше. – Ты говоришь правду?
– Конечно. Ты знаешь, в чем тут дело?
Инен помолчал, а потом пожал плечами и буркнул:
– Я не могу больше с тобой говорить – боюсь наболтать лишнего.
С этими словами он повернулся, чтобы уйти. Но когда Тии окликнула его, остановился, словно сделав над собой усилие, и снова взглянул в лицо сестре.
– Я твой брат и очень люблю тебя, – промолвил Инен. – Но прежде всего я жрец Амона.
– Скажи одно: твой бог Амон благословит мой брак?
– О да, конечно. – Инен поклонился. – Не сомневайся в этом, о великая царица.
Он повернулся и заспешил прочь. На сей раз Тии не предприняла попытки задержать брата, а лишь проводила его взглядом. Ей не давал покоя его странный, словно бы предостерегающий тон, но в конце концов она приказала себе не думать об этом, рассмеялась и, покачав головой, весело побежала по дорожке сада.
– С какой стати мне чего-то бояться? – выкрикнула Тии во весь голос. – Инен сам признал, что я великая царица. А раз так, нет в мире ничего, что не было бы подвластно моей воле.
Уже выйдя из сада, она остановилась во внутреннем дворике, где каменотесы работали над украшением стены. Увидев, что именно они высекали на каменных плитах, девушка радостно захлопала в ладоши и заторопилась во дворец. Каменотесы продолжили свою работу, спеша завершить надпись, которая гласила:
«Тии, возлюбленная превыше прочих, владычица всех земель, госпожа счастья, наполняющая дворец любовью. Тии, повелительница Верхнего и Нижнего Египта, великая царица обеих стран».
* * *
Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных! – молвил он. – Если ты вернешься сюда вечером, я поведаю тебе о судьбе фараона и царицы Тии.
Халиф поступил так, как было сказано: удалился во дворец, а вечером вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...
* * *
Тии не потребовалось много времени и не пришлось прилагать особых усилий, чтобы понять, насколько прекрасна и восхитительна жизнь великой царицы. Все, о чем она мечтала за высокими стенами женской половины царского дворца, все, чем порой тешила свое отнюдь не бедное воображение, оказалось лишь бледной тенью великолепной действительности. Порой ей казалось, что, став госпожой этого дивного мира, она мельком заглянула в рай, ибо, по ее разумению, именно там должно было находиться все наилучшее и превосходнейшее: золото, серебро, благовония и притирания, сандал и слоновая кость, редкостные яства и сладчайшие вина. Ни дня не проходило без развлечений: охоты в пустыне, прогулки на ладьях по Нилу, пикника в прохладе садов или торжественного пира, главенствовала на котором, конечно же, неизменная спутница своего царственного супруга – Тии, величайшая из великих цариц.
Ибо, покинув женскую половину, Тии твердо решила ни за что туда не возвращаться. Она убедилась, с какой легкостью фараон может избавиться от великой царицы, и порой сама, скрывшись за ширмой, из-за которой царь, согласно обычаю оставаясь невидимым, рассматривает красавиц из своего гарема, забавлялась, глядя на свою соперницу и ее сестер. Будучи царевнами по крови, они тем не менее превратились в простых затворниц царского гарема.
Но их вид служил для Тии не только развлечением, но и предостережением: она и на минуту не забывала о том, что до тех пор, пока ей не удастся подарить фараону наследника, подобная угроза будет существовать и для нее. Что же касается супруга, то великая царица очень скоро исполнилась к нему глубочайшего презрения. При всей своей власти, при всем своем могуществе Аменхотеп ничего другого и не заслуживал. Он любил только удовольствия, и супруга, поняв это, доставляла ему их в полной мере и, умело играя на этой струнке, фактически руководила его поступками. Тии вертела им как хотела, а царь Аменхотеп, ослепленный страстью, сам не заметил, что вскоре стал стремиться угодить ей больше, чем она ему. Зная, как любит она озеро, близ которого провела самые счастливые часы своего детства, он повелел воздвигнуть на его берегу дворец – богаче и роскошнее, чем любой из существовавших ранее. Искусственный канал вел прямо к причалу у ворот дворца, так что великая царица имела возможность спуститься из своих покоев в золоченую ладью и совершить прогулку по озеру или по Нилу. На ладье был установлен трон, и, когда восседавшая на нем в поражающем великолепием облачении Тии в окружении своих верных львов являлась пред очами толпившегося на берегах народа, простолюдины верили, что сподобились счастья лицезреть истинную избранницу богов. О ней говорили не иначе как с благоговением. Все знали о ее чудесном спасении, да и одного того, что царицу повсюду сопровождали львы, было достаточно, чтобы повергнуть суеверный народ в трепет. Не укрылось от людей и то, что ваятели по повелению фараона отныне создавали статуи царицы того же роста, что и его собственные. Вровень с супругом Тии изображали также на рельефах и фресках. Это невиданное новшество поражало воображение, и с течением времени многие уверовали в то, что царица есть живое воплощение божества, превосходящее величием, как о том шептались, даже самого фараона.
Правда, воспитанная на женской половине, вдали от мира, Тии при всем своем тщеславии и любви к пышности в некоторых вопросах оставалась наивной и, умело управляя мужем, плохо представляла себе, какое впечатление производит ее поведение на подданных.
В конце концов отец заставил ее обратить внимание и на это. Как-то утром, застав ее сидящей на террасе у озера, возле того места, где они прежде так любили гулять, он молча положил ей на колени браслет, а потом сказал:
– Я слышу о тебе странные толки.
Тии взяла браслет и внимательно рассмотрела. На нем имелась вставка – сердоликовая гемма в золотом обрамлении, изображавшая богиню с телом крылатой львицы и человеческим лицом, как две капли воды похожим на лицо Тии. От восторга она, не удержавшись, захлопала в ладоши.
– Великолепно! Превосходно!
– Вовсе нет, – сердито возразил отец.
Тии взглянула на него в изумлении: до сих пор он никогда не проявлял гнев в ее присутствии.
– Превосходная вещь, – повторила она. – Я не вижу в ней ничего дурного.
– Посмотри внимательнее. – Отец выхватил браслет из ее рук. – Неужто не видишь? Ты изображена в виде голодной хищницы, готовой броситься на добычу. Люди боятся тебя, о дочь моя, – даже те из них, которые готовы тебя боготворить. О тебе говорят как о богине пустынь и диких зверей.
– Разве это моя вина? – спросила Тии, лениво пожав плечами. Она наклонилась, и погладила одного из спавших рядом с ней львов по гривастой голове. – Люди верят в то, во что хотят верить, и я не в силах им помешать.
– Ты должна немедленно отказаться от всего этого.
– От чего? Каким образом?
– От притязаний на божественность. Тебе следует публично объявить, что ты не являешься богиней, ибо есть лишь один Истинный Бог, творец и повелитель всего сущего.
Долгое время Тии молчала, не решаясь встретиться с отцом взглядом.
Иосиф вздохнул и подошел к спуску, где вода озерца мягко плескалась о мраморные ступени.
– Я не могу отказаться от этого, – тихо промолвила Тии, указывая на свою золоченую ладью. – Я уже не могу без этого обойтись.
– Это не главное в жизни.
– Тебе легко говорить, отец. Ты мужчина. Тебе не приходится бояться того, что в один ужасный момент ты окажешься забытым и запертым на женской половине.
Иосиф с печальной улыбкой покачал головой.
– Дитя моя, тебе не пристало страшиться забвения и небрежения, ибо твоя великая судьба была предначертана еще в давние годы, в вещем сне, ниспосланном по воле Всевышнего.
С этими словами Иосиф взял дочь за руку, обнял и поведал ей о видении, явленном царю Тутмосу в долине гробниц, и о значении этого сна, заключавшемся в грядущем очищении царской крови от древнего проклятия.
Но когда он закончил, Тии нахмурилась и покачала головой.
– Если женщина, которую царь Тутмос видел во сне с кувшином в руках, и вправду была моей матерью, откуда у тебя уверенность в том, что это пророчество имеет отношение ко мне? С тем же успехом там могло говориться о судьбе Инена или Эйэ.
Она взглянула отцу в глаза и испугалась, увидев, что они потемнели от боли. Такими она видела их лишь единожды, когда впервые появилась перед ним после падения.
– Что с тобой? – прошептала она. – Ты меня пугаешь.
Отец стиснул ее в объятиях так крепко, что она едва не задохнулась.
– Ты всегда будешь любить меня, дочурка, – прошептал он. – Я в это верю.
– Конечно... А как же иначе? С чего ты вообще об этом заговорил?
– Я... – Отец глубоко вздохнул. – Я рассказал тебе не все, что приснилось Тутмосу. Было и еще нечто – нечто такое, что фараон не решился мне рассказать и, лишь почуяв близкую кончину, записал на папирусе.
– Что там написано?
– Прочти сама.
Тии взяла протянутый ей отцом свиток, быстро пробежала его глазами, а потом, нахмурясь, перечитала более внимательно.
– Отец... Но я... Я не понимаю...
На устах Иосифа появилась горькая улыбка.
– А на мой взгляд, смысл написанного ясен как день. Во сне царя Тутмоса твоя мать изливала воду из кувшина, а он извергал семя, смешивая его с этим потоком. Конечно, он попросил меня истолковать это видение.
– Растолкуй и мне.
Улыбка Иосифа стала натянутой.
– Прочтя папирус, переданный мне по воле фараона Тутмоса, я подошел к служанке твоей матери, и она подтвердила давно терзавшую меня догадку. Как-то раз фараон дал ей сильнодействующее снотворное и приказал подмешать это зелье в питье твоей матери. Не сомневаюсь в том, что в ту ночь, когда она впала в беспамятство, он вошел к ней и заронил свое семя в ее лоно. Мне ведомо, что тот сон лежал на его душе тяжким бременем. Должно быть, он счел это видение обращенным к нему волеизъявлением божества и именно потому позволил себе совершить такое деяние за моей спиной. За спиной своего друга.
– Нет! – Тии сглотнула. – Нет! Это невозможно! – Она покачала головой и отвела глаза. – Ты ведь не можешь быть уверен...
– Я и не был уверен, до твоего падения с крыши. Именно тогда я понял... Я понял, что кровь в твоих жилах не может быть моей. – Иосиф печально улыбнулся и снова крепко обнял Тии. – Несмотря ни на что, ты всегда останешься моей дочкой. Моим младшим, самым любимым ребенком.
Почувствовав, что щеку отца увлажнили слезы, она нежно поцеловала его и отерла щеку своими волосами.
– Отец... – прошептала Тии.
Иосиф, несмотря на свою грусть, улыбнулся.
– Ты сказал, что на крови царей лежит проклятие? – так же шепотом спросила она.
– Боюсь, что да.
– А что это за проклятие?
Он едва заметно пожал плечами.
– Не могу сказать. Единственное, что я знаю... – Он умолк и взглянул на браслет. – Единственное, что я знаю: ты должна выполнять волю Всевышнего. Посмотри. Посмотри на это внимательно. – Он снова вложил браслет в руку дочери. – Ты предупреждена, дочка, так что будь осторожна.
Долгое время Тии неотрывно смотрела на свой портрет.
– Помню, – сказала она наконец, – в тот вечер, когда было объявлено о том, что я стану великой царицей, Инен пришел ко мне и сказал, что ему очень хочется, чтобы все было по-иному. Я часто размышляла о смысле его слов. Наверное, он что-то знал?
Иосиф нахмурился и отвернулся. Лицо его сделалось холодным.
– Полагаю, он знал очень много.
– С тех пор я не видела его – уже семь лет.
– Надо думать, за это время ему стало ведомо еще больше. Ибо сейчас он занимает весьма высокое положение.
– Как думаешь, сейчас он согласился бы раскрыть мне свои секреты?
– Если твой брат смог презреть любовь своего отца и обратиться к магии и почитанию идолов, разве можно надеяться на то, что он поведает свои драгоценные тайны кому-либо непосвященному?
– Все может быть, – улыбнулась Тии, застегивая на запястье браслет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60