Женский смех сменился криками ужаса.
Гарун взирал на происходящее и отказывался верить своим глазам. Потом оцепенение спало: бросившись к зданию, он сорвал засов, проник внутрь и вытолкал наружу нескольких оставшихся в живых женщин. Увы, лишь немногих: почти все посетительницы бань уже задохнулись в дыму или заживо сварились в кипятке.
Гарун попытался прорваться сквозь языки пламени в глубь задымленного помещения, но был схвачен и остановлен Масудом.
– Во имя Аллаха, повелитель, что ты творишь? – воскликнул аль-Вакиль.
Халиф выпрямился во весь рост, но промолчал.
– Разве ты не повелитель правоверных? – вскричал Гарун, простирая руки в сторону полыхающего строения. – Разве не твой долг защищать слабых? Разве не все мы возлюбленные чада Аллаха?
Аль-Хаким содрогнулся и жестом велел Гаруну замолчать, но тот не унимался.
– Женщины, сваренные тобою в кипятке, о халиф, были смертными, как и ты. Как и ты, из плоти и крови. Они во всем подобны твоей сестре, принцессе Ситт аль-Мульк!
Лицо халифа исказила конвульсивная гримаса. Неожиданно он закусил губу с такой силой, что потекла кровь, а потом, издав громкий стон, схватился за голову и закричал:
– Масуд, кусок падали, проклятая черная собака! Чего ты ждешь, сын и воспитанник шлюхи? Погаси огонь!
Дрожащей рукой халиф вытащил кошель и принялся швырять деньги уцелевшим женщинам, которые, сбившись кучкой под аркой Северных ворот, пытались прикрыть наготу уцелевшими клочьями одежды.
Халиф уставился на них широко раскрытыми глазами, а потом, повернувшись к Гаруну, молвил:
– Кто мог бы подумать, что смертная плоть может выглядеть столь маняще?
Гарун не ответил, ибо при виде чужой наготы скромно отвел глаза.
Однако халиф настойчиво повернул бывшего воителя лицом к себе и, глядя ему в глаза, проникновенно сказал:
– Пребудь же со мной, о Гарун аль-Вакиль, ибо я скорее расстанусь со своей жизнью, чем с человеком таких достоинств и мудрости.
– Что слышу я, о повелитель? – изумился Гарун. – Я думал, ты собираешься посадить меня на кол.
– Узнай же, что, вздумай ты нарушить свою клятву и выполнить мой приказ, тебя постигла бы именно такая участь, ибо человек, нарушающий собственные обеты, не может верно служить своему владыке. Теперь же, убедившись в твоей стойкости, я дарую тебе все сокровища, привезенные из града Лилат.
И опять, уже в который раз, Гарун покачал головой.
– Увы, повелитель, я не могу их принять.
Халиф снова помрачнел.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты сам указал, о владыка, что человек должен быть верен своему слову. Я же поклялся стать прилежным учеником и освоить магические искусства, дабы обрести умение исцелять болящих и врачевать раны. А разве нуждается врачеватель в суетных богатствах?
Некоторое время халиф угрюмо молчал, а потом внезапно заключил Гаруна в объятия и расцеловал в обе щеки.
– Будь же благословен! – воскликнул он. – Ибо ты для меня тот же, кем был Иосиф для фараона. Сокровища града Лилат я отдам тебе, чтобы ты с пользою употребил их на нужды сирых и убогих. А на этом месте, дабы сохранить о себе добрую память и побудить людей вечно восхвалять мое имя, я повелю возвести святую мечеть.
Он указал на дымящиеся руины бань. Пламя уже угасло, и люди разбирали почерневшие обломки, извлекая из-под них погибших. Когда один из них взвалил на плечо мертвое тело, Гарун отвернулся, тогда как халиф, напротив, уставился на труп горящими глазами. Потом, как уже бывало, его охватила дрожь, и он, бросившись к аль-Вакилю, крепко обнял отважного воина и, приблизив губы к его уху, прошептал:
– О светоч среди советников, поведай, какого рода магические знания ты надеешься обрести?
– Те, коими обладал познавший тайное, подлинное имя Аллаха царь Соломон, сын Давида.
– И какую силу давало ему знание?
– Силу повелевать джиннами и всеми духами, сотворенными не из праха земного, но из огня.
– Какие же повеления мог отдавать премудрый и могучий царь служившим ему джиннам?
– Какие угодно, повелитель, ибо могущество духов огня может быть ограничено лишь волею Аллаха.
– Какие угодно?
Халиф бросил взгляд на почерневшие руины, откуда как раз вытаскивали очередной обугленный труп.
– Да, какие угодно.
Халиф прерывисто задышал.
– В таком случае, – сказал он, – повелеваю тебе, узнав тайное имя Аллаха, сообщить его мне, дабы я повелел начертать оное на каменной кладке моей мечети. Ибо, хотя я и халиф, наместник Аллаха, есть изменник, злоумышляющий против сестры моей и меня, помышляющий ввергнуть нас в жестокие страдания и тянущий гнусные руки к нашим телам.
Аль-Хаким снова посмотрел в сторону развалин, перед которыми в ряд выкладывали мертвые тела.
– Враг сей дыханием своим обращает рассвет в закат, рушит дворцы и на месте их воздвигает мрачные гробницы. И имя ему, о Гарун... Имя ему – Смерть!
* * *
Тем самым путем, каким некогда ехал он верхом как грозный и могущественный завоеватель, брел ныне Гарун пешком, обратившись в скромного ученика, взыскующего познания. Повсюду собирал он крупицы мудрости, выискивая сведущих наставников как среди мусульман, так и промеж неверных, обитали ли они за высокими стенами Константинополя, среди пагод прославленного Пекина или в землях, лежащих за океанам, где, как говорят, к людям нисходят с небес ангелы. У ног тысячи и одного мудреца сидел Гарун, внимая их речам, и наконец сам обрел великую мудрость и прославился как не ведающий себе равных в славном искусстве исцеления. Многих вырвал он из объятий смерти, и повсюду люди объявляли его кудесником и чародеем, ибо не видели другого объяснения подобным чудесам. Никогда, шептались повсюду, не бывало мага, равного Гаруну аль-Вакилю, ибо он сведущ во всех тайных науках, умеет читать письмена звезд, знает наречия птиц и зверей и даже взращенные огнем джинны смиренно выполняют его повеления. Иные же говорили о тайнах более мрачных и устрашающих, намекая на то, что власть великого волшебника простирается и за пределы мира живых.
Слава повсюду шествовала впереди Гаруна, и задолго до его возвращения в Каир люди на базарах вовсю толковали о скором прибытии знаменитого земляка Халиф, ждавший его с нетерпением, приказал расставить караулы у всех городских ворот. Стоило Гаруну появиться на северной дороге, как стражники встретили его с почетом и сообщили, что немедленно доставят к повелителю. Гарун молча последовал за ними, хотя было замечено, что, проходя мимо недостроенной мечети у Баб-эль-Фатх, он едва заметно улыбнулся и покачал головой. Так и не проронив ни слова, он вступил в парадный зал дворца, где свита оставила его наедине с халифом. Тот, завидев Гаруна, поднялся с места и заключил аль-Вакиля в объятия.
– О князь среди чародеев, – воскликнул халиф, – слава о твоем волшебном искусстве распространилась по всему миру.
Гарун в ответ лишь покачал головой.
– Увы, о повелитель правоверных, – промолвил он, – я вовсе не сведущ ни в какой магии.
Халиф уставился на него в неверии.
– Но люди говорят, будто ты способен исцелить едва ли не любой недуг.
– Для того чтобы врачевать болящих, о повелитель, вовсе не нужна магия.
Взгляд халифа сделался суровым.
– Ты хочешь сказать, что так и не узнал тайное имя Аллаха?
– О владыка, смертному не дано постичь его имя без помощи и наставления небесных ангелов, да пребудут с ними вовеки мир и благословение Всевышнего.
Халиф сжал кулак и дважды, изо всех сил, раздраженно ударил им по столу.
– Ты уверен?
– Уверен, о повелитель. Знай, что, покинув тебя, я путешествовал по многим дальним странам, пока наконец не добрался до гор Каф – края, жителей которого почитают мудрейшими среди смертных, ибо джинны часто являются к ним и раскрывают величайшие тайны как нашего мира, так и мира духов. Мало что из сущего сокрыто от этих мудрецов, однако тайное имя Аллаха неведомо даже им. Более того, едва я спросил их об этом, самые сведущие из ученых задрожали и побледнели.
При этих словах халиф тоже задрожал, побледнел, закусил губу и снова обрушил тяжелый кулак на столешницу.
– Выходит, – сокрушенно пробормотал он, – эта надпись так и не украсит каменную кладку моей мечети.
Развернувшись, халиф подошел к окну и довольно долго молча смотрел на раскинувшийся внизу сад.
– Моя сестра... – произнес он наконец и, поманив к себе пальцем Гаруна, указал ему на сад: – Моя сестра...
Аль-Вакиль выглянул в окно и увидел сидевшую у фонтана принцессу Ситт аль-Мульк – очаровательный, прелестнейший цветок среди великолепных цветов сада.
– Неужели даже она, столь прекрасная и восхитительная, должна состариться, а потом покинуть наш мир и сойти в могилу? – прошептал халиф.
– Она роза, о повелитель, а всякой розе приходит время увянуть.
– Нет, – очень тихо прошептал халиф и неожиданно резко повернулся к собеседнику, держа в руке серебряный кинжал.
– Ты обманываешь меня! Хочешь скрыть от меня тайну!
– Я истинно верующий, о повелитель. Лишь ангелам и пророкам дано знать тайное имя Аллаха.
– Но если так, почему спрошенные об этом мудрецы Каф, как ты сам признал, побледнели и задрожали?
– Они поняли, что я пытаюсь найти способ одолеть саму Смерть.
– Ага, значит, такой способ действительно существует?! Сознавайся!
Он приставил нож к горлу Гаруна, и тот невольно напрягся.
– Да, повелитель, – ответствовал врачеватель, – но способ этот связан с гнусной черной некромантией, недостойной правоверного. Я знал о его существовании с тех пор, как побывал в Городе Проклятых, жрецы которого умели побеждать Смерть.
– Но при этом ты приказал стереть Лилат-ах с лица земли, – указал аль-Хаким и плотнее прижал лезвие ножа к горлу аль-Вакиля. – Разве это не предательство по отношению к твоему халифу?
– Но разве не ты, о халиф, своими устами повелел мне уничтожить сие обиталище нечестивых? – возразил аль-Вакиль. – Я действовал в соответствии с твоим приказанием.
– Но тебе следовало заглянуть в самые глубины моей души! – вскричал халиф. – Тебе следовало проникнуть в сокровеннейшие мои помыслы и понять, что я жажду овладеть этими тайнами для себя.
Гарун промолчал, и халиф спустя мгновение улыбнулся.
– Думаю, – промолвил он, проведя острым лезвием по горлу мудреца так, что образовался тонкий, кровоточащий порез, – на самом деле ты все прекрасно понимаешь.
Он провел по порезу кончиком пальца и попробовал кровь на вкус.
– Вообще-то, ты, несомненно, заслуживаешь смерти. Однако я могу сохранить тебе жизнь – при том условии, что ты поделишься со мною тайнами, выведанными в горах Каф.
Последовало молчание.
– Вспомни о клятве, данной тобой моему отцу, – настаивал халиф. – Ты обещал верно служить мне, а тебя всегда отличала приверженность данному слову.
– Эта тайна, – промолвил после долгою молчания Гарун, – погребена навеки и не должна более увидеть свет нашего мира. Ибо былое есть мрак, скрывающий многое из того, чему и надлежит оставаться утаенным, дабы не устрашить и не подвергнуть опасности живущих ныне.
– Но я все равно желаю узнать этот секрет.
Некоторое время Гарун продолжал молчать, но в конце концов с тяжелейшим вздохом произнес:
– Ты халиф, наместник пророка.
Через окно он бросил взгляд вдаль – туда, где за дворцовыми садами и стенами, за башнями и минаретами города, за сверкающей лентой Нила, как паруса кораблей над подернутой серебристой дымкой пустыней, вздымались великие пирамиды Гизы.
– Ведай же, о повелитель правоверных, что, когда я стал настойчиво расспрашивать мудрецов Каф о природе сей тайны, они, в свою очередь, спросили, из какой страны я явился, а услышав ответ, принялись смеяться. Я спросил их, что забавного нашли они в моих словах, и мудрецы ответствовали, что возжелавшему познать тайну жизни и смерти не было нужды обходить весь свет, переплывая моря и переваливая через горы. Ибо – так сказали они – именно в Египте с его величественными каменными пирамидами, в его дворцах и храмах, в его гробницах, сокрытых в недрах песков, с незапамятных времен хранятся тайны, столь ужасающие, что невозможно описать словами, тайны столь же древние, как и сами пески. Ибо – так сказали они – именно Египет – родина всей магии.
– А сказали ли они... – Халиф облизал губы, и глаза его разгорелись, – а под силу ли этой магии раскрыть тайны могил?
Гарун пожал плечами.
– Язык древних умер вместе с ними, и не осталось никого, кому были бы внятны их письмена. – Он умолк, вновь устремил взгляд к видневшимся вдалеке пирамидам и совсем тихо добавил: – Однако в горах Каф живут те, кто еще помнит древнюю традицию.
– Расскажи, о чем речь.
– Мне поведал об этом один мудрец, весьма искушенный в тайных познаниях. Однако сказанное им запретно для ушей правоверных, грозит им вечным проклятием и должно быть предано забвению.
– Как бы то ни было, я желаю услышать все, что поведал тебе мудрец. И пусть великая тайна принадлежит хоть самому Иблису, ты обязан донести ее до моих ушей, – заявил халиф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60