Он взглянул на друга, но Гарун сидел понурясь, сцепив руки и устремив взгляд словно бы в никуда. Халиф нахмурился.
– Ты не отвечаешь, друг мой. Скажи, что за мысли отвлекли тебя?
Гарун заколебался, ибо не хотел огорчать халифа, признаваясь, что устал от войн и кровопролития.
– Во владениях твоих, о халиф, царит мир, и все народы благословляют имя твое, восхваляя мудрость твоего правления.
Халиф покачал головой.
– Увы, Гарун, тебе ведомо, что неверные только и ждут известия о моей кончине, ибо лишь страх передо мной удерживает их от искушения снова взяться за оружие. О, Гарун! – Халиф сжал руки своего приближенного. – Стань моим мечом, дабы разить их и после моей смерти! Не успокаивайся до тех пор, пока идолы не будут низвергнуты и во всех их капищах не будет возглашена та непреложная истина, что нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его!
Гарун встретился взглядом со своим повелителем.
– Внимаю и повинуюсь, – промолвил он через некоторое время и, снова отведя глаза, спросил: – Каково будет твое второе желание, о повелитель правоверных?
Халиф собрался было ответить, но в этот миг до них неожиданно донесся крик, а потом послышались звуки, весьма походившие на рыдания молодой девушки. И халиф, и Гарун мгновенно вскочили на ноги и поспешили в сад, чтобы выяснить, в чем причина этого плача. Там, в тени раскидистого дерева, они увидели юного принца аль-Хакима, да пребудет с ним десница Аллаха. То был юноша несказанной красоты и изящества, со станом тонким, как шелковая нить, со щеками нежными, как лепестки анемонов, и глазами яркими, как незамутненный агат. Но в руке его был хлыст, а у ног его лежала девушка с сорванным со спины платьем Плечи ее кровоточили, а жалобный плач разрывал сердце. Приблизившись, халиф с изумлением узнал в ней свою дочь, принцессу Ситт аль-Мульк.
– Что все это значит? – в гневе вопросил халиф.
Принц обернулся.
– Я наказываю эту неразумную особу за опрометчивую гордыню, – ничуть не смутившись, ответил он. – Она дерзнула отказать мне в некоторых просьбах.
– Но она твоя сестра, причем старшая, – нахмурился халиф. – И именно ей принадлежит право руководить тобой.
– Она женщина, то есть сосуд греха и вместилище порока! Разве в Коране не сказано, что женщина не может иметь преимущество перед мужчиной?
– Ты еще не мужчина.
Юноша исподлобья воззрился на аль-Азиза.
– Может и так, отец, но стану им очень скоро. Ибо сестра сказала мне, – тут он снова хлестнул девушку, – что ты опасно болен и мне в ближайшем будущем предстоит стать халифом.
Гнев охватил аль-Азиза. С горящим взором он выхватил из рук сына хлыст и отшвырнул в сторону, но при этом сам схватился за сердце и, наверное, упал бы, не подхвати его верный Гарун. Глаза принца аль-Хакима сузились, и его тонкие губы тронула холодная улыбка. Потом он повернулся и поспешил прочь по тропинке. Сестра его поднялась на ноги, все еще сотрясаясь от рыданий, но, даже не взглянув на отца, торопливо удалилась следом за братом. Проводив их взглядом, халиф глубоко вздохнул.
– Таков мой сын, которому суждено в скором времени стать твоим господином, – сказал он Гаруну.
– На все воля Аллаха, – ответствовал, покачав головой, аль-Вакиль. – По милости его ты можешь прожить еще много лет.
– Но что, если он откажет мне в такой милости?.. – Халиф отстранился, хотя еще не совсем твердо держался на ногах. – Ты должен поклясться, что будешь заботиться о моем сыне. Нрав его буен, он своенравен и склонен к опрометчивым поступкам. Потребуются хорошие друзья, чтобы удержать его на пути Аллаха.
– Ты знаешь, о халиф, я всегда был преданным слугой твоего дома.
– Ты будешь верен моему сыну? – Халиф вновь схватил руки друга в свои и крепко сжал их. – Клянешься, что никогда не станешь умышлять против него?
– Клянусь именем Аллаха!
Халиф улыбнулся и расцеловал Гаруна в обе щеки.
– Наконец-то, – прошептал он, – я могу умереть спокойно. Троим своим подданным и друзьям поручил я здесь, в Каире, попечение о сыне: своему брату, своему визирю и начальнику конницы. Но ты, Гарун, дорог мне более всех прочих и из всех друзей моих пользуешься наибольшим доверием. И я верю, что ты, Гарун, сдержишь свое слово. Да благословит тебя Аллах, и да пребудет с тобой милость его.
Так и вышло, что во исполнение пожеланий повелителя правоверных, но вопреки своим собственным Гарун аль-Вакиль обнажил сияющий меч и, подобно грозному дыханию бури, обрушился на неверных. Ибо едва распространилась весть о кончине халифа, как злоумышляющие гяуры взбунтовались на всем пространстве от гор Хорасана до пустыни Шем и от островов Камар до яркого Румийского моря. Но ярость и злоба их нимало не устрашили Гаруна аль-Вакиля, ибо он обладал храбростью сотни львов и никто из смертных не мог потягаться с ним в битве. Множество богатых караванов с пленными и сокровищами, захваченными в битвах во славу Истинной Веры, было послано им ко двору халифа аль-Хакима, но новый владыка ни разу не удостоил его ответным посланием.
Миновало долгих семь лет и долгих семь зим, и наконец неуемным рвением Гаруна-аль-Вакиля все земли повелителя правоверных вновь были приведены к миру и покорности.
– Хвала Аллаху, – сказал тогда себе полководец, – ибо пришло время, когда я смогу вернуться в Каир, город из городов, не имеющий равных в мире. Слишком долго был отлучен я от его благ и удобств и не видел улиц его.
Аль-Вакиль с радостью предвкушал отдых в садах и мечтал о том, как возьмет себе жену, ибо, хотя молодость его уже миновала, он еще не имел сына, каковой есть наивысший и драгоценнейший дар, посылаемый человеку Аллахом.
Однако, прежде чем вложить меч в ножны, ему надлежало получить благословение повелителя правоверных, а потому по прибытии в Каир Гарун аль-Вакиль без промедления направился во дворец, где с превеликим изумлением увидел над воротами человека, посаженного на кол.
– Разве это не брат прежнего халифа? – вопросил он.
Страж в ответ хмуро кивнул, но говорить, по-видимому, расположен не был. Он молча пропустил аль-Вакиля ко вторым воротам, над которыми полководец тоже увидел кол, а на колу человека.
Вглядевшись в лицо несчастного, Гарун в ужасе воскликнул:
– Что вижу я? Разве это не визирь прежнего халифа?
И снова страж отделался молчаливым кивком, и снова пропустил его к следующим, третьим воротам, над которыми в страшных муках, со стонами умирал еще один человек.
– Разве это не начальник конницы покойного халифа? – спросил Гарун аль-Вакиль.
И в третий раз страж кивнул, не пожелав вымолвить ни слова, но при подходе к четвертым воротам все так же молча указал на еще один кол. Пока пустой.
– Идем дальше, – молвил верный аль-Вакиль.
И страж проводил его к дверями тронного зала.
Войдя, меч ислама и укротитель неверных простерся ниц перед халифом. Придворные, увидев вошедшего, умолкли, в зале воцарилась тишина.
– Встань, – повелел аль-Хаким.
Аль-Вакиль повиновался.
– Приблизься.
И это повеление было исполнено. Гарун аль-Вакиль увидел, что за прошедшие годы новый халиф возмужал, превратившись из юноши в статного и красивого молодого мужчину с шелковистой бородкой. Он восседал на престоле, а на коленях его седела принцесса Ситт аль-Мульк. Сестра повелителя правоверных тоже повзрослела и расцвела, ее девичья прелесть сменилась красотой юной женщины. Груди принцессы соблазнительно округлились, и на одной из них лежала рука брата с длинными, изящными пальцами.
Долгое время аль-Хаким молча смотрел на полководца, а потом спросил:
– Как смел ты вернуться в Каир и предстать пред моими очами, не выполнив данного тебе повеления?
– О владыка, – возразил Гарун, – враги твои повержены, и во владениях твоих, от западного океана до границ Хинда, воцарился мир.
– Ты лжешь.
Аль-Вакиль, пораженный и возмущенный, уже потянулся было к рукояти меча, но тут вспомнил о слове, данном покойному халифу, и, проглотив оскорбление, низко склонился перед аль-Хакимом.
– О повелитель правоверных, скажи, какого врага верный раб еще не поверг к твоим стопам?
Халиф слегка улыбнулся.
– Скажи мне, не разорил ли ты недавно город Ирам?
– Да, владыка, Ирам Многоколонный, лежащий далеко за пределами широких пустынь.
– И оттуда ты прислал мне множество пленных и рабов?
– Ради твоей славы и чести, о повелитель.
Халиф, едва заметно кивнув, хлопнул в ладоши.
– Вот один из них.
И тут же из теней выступил черный мавр, могучий чреслами, безобразный с виду и более походивший на ужасного демона, чем на смертного, ибо белые зубы его сверкали подобно клыкам хищника, а в глазах полыхал адский огонь.
– Масуд, – повелел халиф, – повтори ему то, о чем недавно говорил мне.
Черный мавр шагнул вперед и, возвышаясь над Гаруном, как башня, прорычал:
– Узнай, о водитель воинств, что далее Ирама расположен другой город, именуемый Лилат-ах, изобильный сокровищами и чудесными творениями, ибо никому еще не удавалось пробить брешь в его высокобашенных стенах. Трепет внушает он недругам, поелику прославлен как Город Проклятых.
– Но почему этот город нарекли именно так? – спросил Гарун, охваченный одновременно и страхом, и любопытством. – Отчего пошла о нем столь дурная слава?
– Утверждают, – ответил мавр с мерзкой ухмылкой, – что жители прокляты за то, что отдали свои души.
– Но кому? Кому?
Мавр сложил огромные ладони.
– В своих храмах, – промолвил он, – они поклоняются не Аллаху, но Лилат, каковую объявляют Великой Богиней, приписывая ей сотворение всего сущего. Они утверждают, – да помилует меня Аллах, – что даже человек был сотворен этой богиней, вылеплен ею из праха земного и оживлен ее кровью.
Мавр помолчал и, взглянув на халифа, добавил:
– Повелитель правоверных, все это я подтверждаю клятвенно, перед твоим троном и ликом Всевышнего.
– Итак... – Голос халифа неожиданно сделался высоким и резким. Он крепче обнял сестру, прижал ее к себе, и лицо его расплылось от удовольствия. – Мне очень хотелось бы знать, за какую цену жители Города Проклятых уступили этой богине свои души.
Он медленно наклонил голову.
– Уж, надо думать, они получили взамен нечто чудесное. Не иначе как некий удивительный дар.
Неожиданно по его телу пробежала дрожь. Он взглянул на сестру с таким видом, словно увидел ее впервые, скривился в гримасе и вскочил на ноги, так что сброшенная с его коленей принцесса упала на пол.
– Разве я не повелитель правоверных?! – визгливо вскричал аль-Хаким. – Разве не должны все сокровища этого города стать моими? Разве не должны его стены быть сровненными с песками, а его идолы низвергнутыми и разбитыми в пыль? – Халиф уставил палец на полководца. – Как можешь ты, о Гарун аль-Вакиль, наслаждаться отдохновением в тенистых садах Каира, в то время как город воистину проклятых нечестивцев, утверждающих, будто человек был создан шлюхой и оживлен ее нечистой, сочащейся из срамного места кровью, стоит и жители его кощунственно потешаются над именем Аллаха? Этого терпеть нельзя!
Глаза халифа выкатились и стали дико вращаться, на губах выступила пена.
– Ступай! – выкрикнул он, указав на ворота. – Ступай! Этого терпеть нельзя!
Низко поклонившись, Гарун покинул дворец и, памятуя о слове, данном им прежнему повелителю, без промедления покинул Каир, дабы двинуть войска на Город Проклятых. Но, седлая коня и подвешивая к поясу сияющий меч, он вспоминал руку халифа, ласкающую грудь сестры, и не переставал дивиться тому, что человек, твердо приверженный величию и славе Аллаха, может в то же время быть столь порочным и развращенным.
«Увы, многое в мире непостижимо для смертного. Лишь Аллаху ведомы все тайны сущего», – сказал он себе под конец и, дабы не смущать свое сердце подобными размышлениями, сосредоточился на Городе Проклятых.
Сорок дней и сорок ночей вел аль-Вакиль свое войско через пустыню, пока не достиг Ирама. Город сей выглядел теперь совсем не так, как в тот день, когда Га-рун увидел его впервые: стены его смешались с песком, дома лежали в развалинах, а жители превратились в скопище жалких, голодных оборванцев. Узрев сие бедствие из бедствий, Гарун сокрушился сердцем и, памятуя, что именно он довел людей до столь плачевного состояния, повелел, чтобы их накормили и оделили милостыней.
Но когда он предложил щедрую плату каждому, кто проводит его в Лилат-ах, все, кто услышал его, побледнели и попятились.
– Поворачивай назад! – воскликнули они. – Возвращайся, воитель, ибо даже твой несравненный меч не осилит проклятия, лежащего на этом городе.
Гарун потребовал объяснить, в чем заключается это столь устрашающее всех проклятие, но люди, побледнев и задрожав еще сильнее, сказали, что сие неведомо, ибо оттуда никто не возвращался. Но, увидев, что все сказанное ничуть не устрашило Гаруна и он, как прежде, исполнен решимости, они согласились раскрыть ему некий секретный способ, позволяющий найти путь к этому вместилищу зла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60