– Что случилось? – спросил Дух, пряча гитару за спину.
– Человек… – пробормотал, заикаясь, проводник. – Человек… из друго… друго… другого вагона… ужас…
– Да-а… – с усмешкой протянул Дух. – Человек из другого вагона, это, конечно, пистец-ц как жутко.
Шилов толкнул его в бок, и Дух, бормоча под нос что-то о дурацких шуточках программистов «уничтожителя времени», не сразу, но замолчал.
– Найдите проводника Миррера из шестнадцатого вагона… – пробормотал седой проводник. – Найдите его и поговорите с ним… он многое вам объяснит… даст вам ключ… – Проводник дернулся, лицо его искривилось, левый уголок рта поднялся, как будто проводник решил улыбнуться, но получилось у него это только наполовину. Проводник закатил глаза и потерял сознание.
– Ну и что будем делать? – спросил Дух, уныло бренча на гитаре.
– Надо найти этого Миррера, – сказал Шилов.
– Ты ему веришь? Это нелепо!
– При чем тут веришь, не веришь? Он единственный проводник на весь вагон. К тому же он приносит нам чай и открывает туалет, а сейчас туалет, как я понимаю, закрыт, потому что мы недавно проезжали мимо большой станции. Дух, ты хочешь в туалет?
Дух посмотрел вниз:
– Э…
– Даже если не хочешь сейчас, захочешь потом. Именно поэтому нам просто необходимо найти этого Миррера, или любого другого проводника, чтобы он помог нашему проводнику и нам. Я прав?
– Несомненно, прав! – торжественно провозгласил Вернон и положил Шилову руку на плечо: – В путь, друзья! Нас ждут необыкновенные приключения!
– Может, сначала врача ему вызовем? – спросил Дух неуверенно.
– Где мы, по-твоему, его возьмем?
– Ну, давайте хотя бы уложим его поудобнее!
Они водрузили тучное тело проводника на полку, накрыли толстые ноги казенной простыней. Вернон молча взял в руку мягкое запястье толстяка и, пустив скупую слезу, отпустил его.
– В путь! – повторил он торжественно. – Навстречу опасностям!
Но сразу отправиться в путь не получилось. Лишь они вышли из каморки, Шилова потянул за рукав толстый морщинистый старик в индейской национальной одежде, увешанный перламутровыми бусами. У старика было красное, будто сгоревшее лицо. Редкие черные волосы, казалось, срослись с его большой, похожей на дыню головой. В кривых пальцах старик держал деревянную трубку с длинным чубуком. Старик открыл рот – оттуда отчетливо пахнуло табаком – и заговорил не спеша, степенно.
– Посмотри на печальную рыбу-солнце, – сказал он, выпуская изо рта лохмотья табачного дыма, – посмотри на ужасное чудовище, которое пожирает ее и скажи мне: этого ты хотел или нет?
Шилов посмотрел в окно на гибнущую звезду, и ему показалось, что мироздание трещит по швам, будто огромный человек, который пытается выбраться из слишком тесной одежды. Он увидел в разошедшийся шов печальный рыбий глаз и грустных людей, руки которых были обагрены кровью. Они с ужасом смотрели друг на друга, пытаясь понять, почему получилось именно так – ведь хотели как лучше. Шилов пригляделся и увидел черное чудовище, которое медленно пожирало рыбу-солнце, и чудовище это было во стократ страшнее людей с руками, измазанными в земляничном соке; этот синий монстр поглощал все подряд: и людей с горячими сердцами, и маленькое глупое солнце, которое они пытались зажечь, и красные флаги, и бюсты с изображением одного и того же человека, но с разными лицами, и первую любовь, которая не успела еще превратиться в инстинкт размножения; это чудовище засасывало в себя все – и плохое, и хорошее, но ничего не давало взамен, кроме оглушающей темноты, выдирающей горячие сердца из грудных клеток, той самой бескрайней тьмы, которая прячется по углам, когда в детской комнате включен ночник – фальшивый символ надежды для маленького ребенка.
Шилов перевел испуганный взгляд на старика, но тот, кажется, уснул, и трубка с длинным чубуком вывалилась из его рта и упала на колени, затянутые плотной материей. Шилов, повинуясь внезапному импульсу, поднял трубку и затянулся, закашлялся, потому что табак был крепок, и к тому же к запаху табака примешивались какие-то непривычные запахи: яблока, инжира, еще чего-то. Его тут же повело, мозг заволокло серым туманом, и он поглядел в окно на черную дыру-чудовище и рыбу-солнце, и пелена, именуемая реальным миром, спала с его глаз. Он увидел, что они даже не борются, что все давно предрешено, что рыба погибнет окончательно только спустя миллион лет, но она погибнет наверняка, в этом нет сомнения, и ничего после себя не оставит. Шилов прижался лбом к теплому стеклу и выронил трубку из ослабевших пальцев. Он смотрел на грустных людей, которые держали в безвольных руках шашки и смотрели друг на друга с немой тоской. Он смотрел на фуражки и папахи, украшенные красными звездами, на погоны и медали, а они рассматривали друг друга и в смущении отводили глаза, сжимали руки в кулаки, тут же бессильно разжимали и глядели на небо, которое никогда теперь не примет их. Шилов подумал, как было бы хорошо, если б эту сцену увидел Дух. Он бы многое тогда понял. Шилов раз за разом прокручивал эту мысль в голове: он бы понял, он бы обязательно понял… однако Шилов никак не мог сообразить, что Дух должен понять и почему…
– Эй, Шилов! – Кто-то хлопнул его по плечу, и Шилов очнулся. Не стало печальной рыбы-солнце, исчезла первозданная тьма, остались только звезда и хвост ее, вытянувшийся к огненной воронке. – Очнись, что с тобой? Дубняк?
– Пойдем, Шилов, надо проводника искать, – сказал Вернон, успевший переодеться в охотничий костюм. Дух стоял рядом с ним с гитарой наготове.
– Что с тобой, братец? – спросил Дух. – Бледный, как твоя жизнь!
– Наблюдал за смертью печальной рыбы-солнце, – пробормотал Шилов. Он посмотрел на старика, который сидел прямо на полу и спал, наклонился и положил ему на колени трубку и услышал, как старик шепчет под нос во сне: ум-мка, умка, ум-м-мка…
– Странный какой-то дед, – задумчиво произнес Вернон, надраенным воском ботинком касаясь колена «индейца». – Откуда он здесь взялся? Может быть, это тот самый чужак, которого испугался наш проводник?
– Бред, – пробормотал Дух, невежливо отталкивая Вернона, и нырнул в свой отсек. Порывшись в сумке, он нашел сигареты, сунул одну в зубы и вышел в коридор.
– Ладно, пойдем искать этого… как его там?
– Миррера.
– Вот-вот.
– Давайте have some drink сначала.
– Нет. Хотя давайте. Водочки. И сразу пойдем.
– Да, сразу. Но сначала выпьем.
– Само собой.
– Да.
– Да хрена там! Давайте просто нажремся в сопли, а потом пойдем!
Глава третья
Взрыв вышиб дверь ближайшего купе. Огненная струя лизнула стену и пронеслась по коридору, раскаляя воздух. Дверь, лишенная опоры, красиво вертелась в воздухе, и Шилов, который лежал на полу вниз животом, закричал от излишнего многообразия картинок, поступающих, минуя глаза, сразу в мозг. Это было больно. Он видел, как дверь зависает в пустоте, как медленно, слишком медленно прыгает Дух, пытаясь успеть спрятаться от напирающего пламени, как что-то беззвучно кричит Вернон, успевший нырнуть в соседнее купе. Потом время ускорилось, дверь врезалась в стену, оставив в ней вмятину. Дух упал рядом с ним, огненная струя пронеслась над головами и растаяла, осыпавшись искрами и пеплом.
Кто-то плакал. Кто-то смеялся. Шилов повернул голову и увидел, что плачет Дух. Он сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и нежно прижимал к груди остатки разбитой гитары. Шилов привстал и увидел, что смеется Вернон, да даже и не смеется, а гогочет, закатывается, держась за живот. Вернон что-то пытался сказать, но у него ничего не получалось, он показывал пальцем куда-то на стену, на соседнее изуродованное взрывом купе и смеялся все громче. По вагону прошелестел механический голос, прерываемый шипением: «Добро пожаловать в загадочный двадцать первый век, когда люди умели останавливать и замедлять время! Теперь и вы можете побывать в их шкуре с помощью Локального Уничтожителя Времени (тм)!»
– ЛАВ, – сказал Дух, – так мы его называли.
– Почему не ЛУВ? Так правильнее.
– А был у нас в команде один американец, по-русски ничего так болтал. Вот он услышал русское название этой фигни и говорит: «По-русски, это будет так: L U V, то есть любовь».
– По-моему, «любовь» по-английски будет LOVE, – пробормотал Шилов. – Какой-то неправильный американец тебе попался.
– Чего это неправильный? Правильный, черный такой американец, словист, знаток древнеафроамериканских языков.
– Эй, как бабахнуло-то! – сквозь выступившие от смеха слезы закричал Вернон. – Как оно, а? Уууууууу… а потом: ба-бах!
– Ничего смешного, – ответил Шилов, поднимаясь на ноги. – Нас чуть не убило.
– Сволочь! – закричал Дух, разбивая остатки гитары о стену. В воздухе поплыли щепки. Он повернулся к Вернону и сказал со злой улыбкой: – Вижу, тебе смешно, господин Вернон. Забавный ты человек, с чувством юмора. А скажи-ка мне, повелитель прачечных, откуда ты знал, что в соседнем купе рванет? Как ты это определил?
Вернон нахмурился, поправил пальцем очки:
– Не прачечных, а химчисток, – сказал он. – Увидьте разницу.
– Не вижу, – отрезал Дух. – Зато вижу другое: ты, Вернон, оплатишь мне стоимость этой гитары, а стоит она очень дорого.
– Я…
– Ладно-ладно! – Шилов встал между ними. – Успокойтесь. Не время гавкаться. Давайте лучше искать Миррера.
– Вагон пуст, – буркнул Дух.
Вагон и впрямь казался пустым. Поезд подпрыгивал на несуществующих рельсах, раздвижные дверцы пустых купе стучали, пахло дымом и нагретым металлом. Тревожно шумели кондиционеры. Вагонное бытие было наглухо обито белоснежными панелями из пластика.
– Как в больнице, – сказал Дух.
– Тем не менее, этот вагон классом повыше нашего, – откликнулся Шилов, шагая вперед по коридору. Он заглядывал в каждое купе по пути и видел только стерильно чистые полы, откидные столики, прижатые к стенам, и полки с аккуратно скатанными полосатыми матрацами и подушками со штемпелями инвентарных номеров. Окна в купе были прикрыты жалюзи. Сквозь полупрозрачные шторы блекло светили проносившиеся мимо светила.
– Я… – начал Шилов, оборачиваясь, но тут же умолк, потому что увидел, как Вернон с плотоядной усмешкой вытягивает из кармана завернутый в вощеную бумагу кусок чего-то, похожего на плитку шоколада, и кидает его в купе, а потом поворачивается к братьям и кричит, ныряя в замедлившееся пространство-время: «Спаса…» Он кричит очень медленно и, пока он открывает рот, прекрасно видны его желтые зубы и блестящие капельки слюны и крошки, повисшие в воздухе. Слышно, как свистит взрывчатка, обернутая вощеной бумагой. Взрывчатка, которая летит и вот-вот коснется пола, и новый взрыв сотрясет вагон… «…йтесь» – вопит Вернон и прыгает, как и в прошлый раз, в свободное купе, а Шилов хватает Духа за воротник и швыряет его в другое купе. Сам прыгает за ним. Тут очень медленно и поначалу вроде беззвучно в коридор врывается огонь, пол уходит из-под ног, и они с братом падают, а горячий воздух опаливает подошвы их ботинок, и Дух кричит что-то вроде: «Убью гада!», – а потом вагон начинает трястись. Все вокруг заволакивает черный дым, который очень долго не хочет рассеиваться. Они лежат на полу и ждут, когда дым утянет в вентиляцию. Становится прохладно, мокро, потому что включилась система пожаротушения.
А ведь этот чокнутый там, за стеной, подумал Шилов. Он в любой момент может кинуть бомбу к ним в купе. Вот так приключения. Вот так джентльмен.
– Дух, вставай!
Он помог брату подняться. Дух хромал, припадая на левую ногу.
– Все-таки Вернон?
Шилов кивнул.
– Больной ублюдок. Я сразу его раскусил; любитель, с-сучонок, приключений вторым классом.
Они заглянули в соседнее купе, но не нашли и следа Вернона. Обыскали весь вагон, однако лондонский делец как сквозь землю провалился. В кабинке проводника братья отыскали грязную одежду, несколько книг c сальными обложками, эротику в основном, и сборник рассказов некоего Пелевина «Желтая стрела», страницы из которого были почти все выдраны. На пустой полке Шилов нашел кусок хозяйственного мыла и лист разлинованной бумаги. Лист был мятый, старый, желтый, на нем было написано кривым почерком на эсперанто примерно вот что:
«Я пишу тем, кто придет в наш вагон за нами вслед. Друзья, уходите отсюда скорее, этот вагон мертв и мертво все, что было в нем. Таинственный вирус сокрушил всех нас, и я тоже уже заражен, и умру в течение суток. Ужасный кашель раздирает мое горло, тело покрылось кровоточащими, испускающими гнилостную вонь, пятнами. Я не знаю, откуда взялся вирус, кто его принес, хотя есть подозрение, что вирус – искусственный, что его вывели и принесли сюда ублюдки из десятого вагона. Впрочем, это уже неважно. Запомните, друзья: единственное лекарство от вируса – взрыв, который мог разнести вас на куски, но благодаря редкой удаче не разнес, и вы выжили и теперь знаете, что после такого события вам все нипочем».
– Ну и бредятина! – кривясь от боли в ноге, сказал Дух, смял и выкинул листок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52