— Милиционеров убивать? Да что же такое происходит?..
— Все. На сегодня шабаш. А то скоро транспорт ходить перестанет.
— Да? А я как раз хотел начать давать признательные показания.
— Давай завтра. В восемь утра. А то я до дома не доеду.
Тогда совсем ничего не понятно! Им что, его признания не нужны? Тогда что им нужно? Что?
— Ну бывай! Истребитель милиционеров!
— Куда меня?
— Как куда? В камеру. Куда же еще?
— В старую?
— Нет. На этот раз в новую. В общую. Хватит тебе барствовать. Поживи на общих основаниях.
Так, может быть, в этом дело? В общей камере? Может, они надеются, что после общей камеры он заговорит?
Но ведь он только что хотел сделать признание! Но следователь опаздывал домой.
Опять ничего не понятно! Совершенно непонятно.
— Стой! Лицом к стене! Заскрежетал засов. Распахнулась дверь. Камера была небольшая. Но заполнена под потолок.
— Давай, давай, заходи! — поторопил надзиратель.
Полковник сделал шаг вперед.
Сзади, обрезая путь к отступлению, громыхнула дверь.
Зубанов стоял у порога, всматриваясь в полумрак места своего нового заключения.
— Кто такой будешь? — спросил голос из глубины камеры.
— Человек.
— Если человек, то отвечай по-человечески! Кто такой? За что сюда угодил?
— Тещу покалечил. А хотел убить. Камера одобрительно загудела.
— Тогда проходи.
— Где мое место?
— Где устроишься.
Полковник сел на корточки возле нар. Другого места не было.
— Мы здесь по очереди спим, — сообщил ему, свесившись, сидящий на нарах сосед. — Кроме, конечно, тех.
"Те» свободно сидели на нарах и играли в карты.
— Их тут человек пять, блатных.
Значит, не та камера. Раз не все блатные.
Полковник попытался расслабиться. Опустил голову на грудь. И тут же поднял ее.
По глазам резанул чужой взгляд. Блатного, игравшего в карты.
А чего бы ему смотреть, от карт отрываться? Причем не просто смотреть. Оценивающе смотреть? Зачем ему оценивающе смотреть на одного из многих сокамерников? И прятать глаза, делая вид, что он не отрывался от карт?
Неужели?..
Тогда действительно его признания никому не нужны! Тогда все становится на свои места! В том числе многочасовая болтовня сменяющих друг друга следователей.
Эту ночь полковник решил не спать. Но делать вид, что спит.
Он решил эту ночь не спать, даже если ошибается. Просто так, на всякий случай, чтобы развеять свои подозрения. Или утвердиться в них.
Он сидел на уголке нар, привалясь головой к стене.
И спал. Активно спал, с похрапыванием и пусканием слюны на подбородок. Пару раз он действительно уснул. Но проснулся от шорохов в камере.
Ночью ничего не произошло. Вообще ничего!
Днем полковника терзали следователи. Он пытался уснуть, сидя на табурете, но его будили и вновь задавали бесконечно-однообразные вопросы на тему: зачем ты хотел убить милиционеров?..
Вторую ночь полковник хотел спать. Очень хотел. Настолько, что решил, что ошибся. В своих предположениях. Что придумал ночные страхи.
Кому надо придумывать столь сложные комбинации, когда… Полковник уснул. И ему снились разнообразные по форме, но одинаковые по содержанию страхи. За ним кто-то гнался, чтобы догнать и убить. Его догоняли и убивали. Полковник пугался и открывал глаза. Или не открывал, опасаясь увидеть наяву то, что видел во сне.
Проснувшись в очередной раз, он услышал шорох. Приоткрыл глаза и увидел спускающихся с нар блатных.
Теперь он испугался наяву. Сон обернулся реальностью!
Полковник испугался, но никак не выразил свой страх внешне. У него бешено колотилось сердце, мокла спина и ладони. Но он продолжал сидеть, как сидел.
— Заходи справа, — показал один из блатных. — А ты слева.
В его руках блеснула заточка.
"Значит, все-таки убивать! Значит, прав!» — мгновенно понял Зубанов.
Блатные приблизились. Обступили.
Теперь пора было драться. Вернее, даже не драться, принимать бой. Рукопашный бой. Который не драка!
Потому что строится по другим законам. По законам убийства.
Только так! А если иначе — смерть!
Блатной с ножом навис, занес руку.
Полковник мгновенно открыл глаза и ударил своего убийцу согнутыми передними пальцами в горло. Изо всей силы ударил, без оглядки на жалость. Без боязни убить.
Тот выронил заточку, захрипел, схватился за перебитое горло пальцами, выплюнул изо рта черную в свете тусклых ламп кровь.
Но полковник всего этого не видел. Он выскочил из-под падающего на него тела, ногой ударил в пах ближнего к нему блатного и еще одного растопыренной пятерней в глаза. Этого он достал, скользнув ногтями по открытым глазам. Второго, которого бил ногой, нет. Только задел.
Против него оставалось три противника. Но пока еще растерявшихся противника. Деморализованных противника. Через секунду-другую они очухаются и, наваливщись разом, уронят полковника на бетонный пол.
Им нельзя давать прийти в себя!
Полковник дико, пугая противника, закричал! Что есть силы закричал! Как на отработке приемов рукопашного боя. Как учили!
Блатные отшатнулись. Полковник бросился вперед, ударил одного из них снизу в подбородок. И когда тот откинулся и всплеснул руками — ногой в открытый пах.
И тут же получил сильный пинок ногой в колено. Преодолевая боль, выпрямился, увидел летящий ему в лицо кулак. Отклонился. Не видя куда, ткнул правой рукой. Почувствовал упругое сопротивление чужого тела. Ударил туда же левой рукой. Услышал вскрик.
Почувствовал, как противник падает куда-то вниз. На пол.
Уже плохо соображая, что делает, но лишь стараясь предупредить встречный удар, полковник высоко подпрыгнул и всем телом, выставленными ногами, обрушился на грудь поверженного противника.
Раздался хруст.
— А-а-а! — заорал последний оставшийся на ногах блатной. — А-а! Псих! Он псих! А-а! — наткнулся спиной на стену, испугался еще больше. — Не трогай меня! Не трогай-й! А-а!
Полковник, почувствовав резкую слабость, сел на пол. Стер с лица пот. Смахнул с кулака кровь.
В камере было тихо. Все заключенные лежали и сидели на местах, делая вид, что не проснулись. Что ничего не видели и ничего не слышали.
Бряцнул засов. В дверь ворвались несколько милиционеров с дубинками и фонарями.
— Стоять! — заорали они, заколотили дубинками направо и налево. Но больше всего по вжавшемуся в стену блатному, который стоял и потому показался им самым опасным. — Руки за голову.
Загнали всех обитателей камеры в угол. Наклонились над лежащими на полу телами. Попытались нащупать пульс.
— Этот готов!
— Этот, кажется, тоже.
Поднялись. Взглянули на напряженно застывших в углу зеков.
— Кто? Кто?! Их?
Все молчали. Потому что все крепко спали всю ночь.
— Кто?!!
— Он! — показал пальцем уцелевший блатной.
— Один?!
— Один! Он один всех!
— И правильно! Убивать их надо! — тихо сказал кто-то в толпе.
Милиционеры разом, с двух сторон, ударили полковника дубинками по спине и груди и сверху, когда он осел, по плечам, голове, по чему ни попадя. Подхватили под руки и потащили бесчувственно провисшее тело к выходу… В эту ночь полковник не умер. В эту ночь полковник купил свою жизнь. Ценой отнятых им двух чужих жизней!
Глава 39
— Очухался, — сказал надзиратель. — А то часа три трупом лежал. Я уж думал, сдох, — отодвинулся от «глазка», пропуская к нему мужчину в мятой гражданской одежде.
Тот припал к «глазку» и долго, очень долго, минут десять, смотрел.
В карцере, на полу, лежал человек. Чуть старше среднего возраста. Чуть выше среднего роста. Не атлет. Нормальный фраер.
Мужчина оглядел в «глазок» помещение.
Типичный карцер. Каменный мешок с серыми бетонными стенами, бетонным полом, бетонной ступенькой, предназначенной для сна, с вбетонированным в пол канализационным сливом. С мокротой, ползущей по стенам, скапливающейся влажными пятнами на полу.
Мужчина отодвинулся от «глазка» и молча, не говоря ни слова, пошел по коридору.
— Руки за спину! — напомнил ему выскочивший из ниши сержант.
Мужчина сцепил руки за спиной.
— Налево! Прямо! Стой!
Остановились у безликой казенной двери.
— Товарищ следователь! Привел!
— Давай его сюда.
— Заходи!
Мужчина шагнул в кабинет.
— Проходи, — предложил следователь. — Свободны, сержант.
Сержант плотно прикрыл за собой дверь.
— Видел его? — спросил следователь. Мужчина утвердительно кивнул.
— Что скажешь? Скривился.
— Не скажи. Он сегодня двух блатных положил. Руками. Так что с ним надо поосторожней. Мужчина неопределенно пожал плечами.
— Справишься один? Кивнул.
— Ты чего молчишь? Онемел, что ли? Мужчина покачал головой. Сказал с видимой неохотой:
— Нет, гражданин начальник.
— Точная у тебя кликуха — Молчун. Мужчина ничего не ответил.
— Придешь к нему ночью, в три часа. Дверь будет открыта. Зайдешь тихо. Отрубишь его. Но так, чтобы не до смерти. За следы не бойся. На нем живого места нет, так что никто ничего не заметит.
Разорвешь его одежду. Свяжешь петлю. Зацепишь за вентиляционную решетку. Ну и… Вроде как он с собой кончил. Все ясно?
Мужчина кивнул.
— Если что не так, управишься без петли. Но тогда сам понимаешь… Тогда все валим на тебя. Тебе терять все равно нечего. Тебе хоть так, хоть так — вышка. А мы тебе за это дело послабления. Ну и вообще… — Вы мне — «дурь». «Дурь»!
— Хорошо, сделаем.
— И еще телку. Телку мне!
— Где же я тебе телку возьму?
— Где хочешь, начальник. Или я… — Ладно, столкуемся. Если дело не сладится, ты перед тем, как уходить, надзирателя стукни. Ключи у него возьми. Ну вроде как ты хотел того мужика в карцере замочить и для того ключи взял. Только сильно не бей. Так, чуть-чуть. Он знать будет, сразу упадет. Договорились?
Мужчина опять кивнул.
— Ну все. Иди.
Следователь проводил ушедшего зека глазами.
Мразь. Телку ему захотелось!
Поднял трубку телефона. Набрал номер.
— Я договорился, — сказал он. — Этой ночью. В три часа. Нет. Можете не беспокоиться. Не расскажет. Дело сделает, а рассказать никому не расскажет. Не сможет. Да. При попытке к бегству. Нет, причина будет. Очень серьезная. Нападение на надзирателя с целью завладения ключами.
Будут ждать в коридоре. Он прямо на них выйдет. И окажет вооруженное сопротивление.
Заточка.
Да. Они будут вынуждены применить оружие на поражение. Потому что он опасный преступник. Рецидивист и убийца. Напавший на надзирателя. И убивший заключенного, находившегося в карцере.
Нет. Нет шанса. Некуда ему деваться.
Да.
Да.
Можете быть уверены…
* * *
Полковник Зубанов пришел в себя от холода. И от боли. В разбитом, переломанном теле.
«Сволочи! Лучше бы убили! — подумал он. — Тем более что все равно убьют, раз так взялись. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Но убьют обязательно. Как видно, крепко я встал им поперек горла. Новые куски глотать мешает. Зачем же тогда мучить, если хотят убить?»
Полковник подполз к каменной ступеньке, опираясь о нее руками, сел. Огляделся.
Кругом были бетонные стены, лампа под потолком, дверь и в двери «глазок». И больше ничего. Пять квадратных метров стен, пола и потолка… Похоже, карцер. Похоже, сунули его в карцер. За то, что он нарушил внутренний распорядок. За то, что посмел защитить себя.
Полковник попытался встать, но не смог. Не смог даже приподняться из-за боли во всем теле.
Как же он сможет?.. Когда они придут… Потому что обязательно придут. В покое они его не оставят. И здесь, в карцере, тоже не оставят. Нигде не оставят. Теперь они тем более попытаются довести дело до конца. Может быть, даже сегодня ночью. Скорее всего сегодня ночью. Потому что завтра им придется объяснять те два трупа. Придется указывать на него, приглашать прокурора. А если сегодня ночью, то ничего не придется объяснять.
Получается — сегодня ночью. Почти наверняка сегодня ночью! Причем постараются представить дело так, что он покончил с собой. Так удобней всего. Так без вопросов. Убил, испугался и… Вот только как он должен? Как они хотят, чтобы он покончил с собой?
Полковник огляделся. Голые стены. Голый пол.
Под потолком лампа, но до нее не дотянуться. Вентиляционная решетка. Единственная зацепка. Может, она? А веревку сделать из его одежды, разорвав на полосы.
Скорее всего так. К решетке. И все концы в могилу.
Как можно избежать… самоубийства? Что можно сделать, чтобы не дать им подвесить себя к вентиляционной решетке? Или не к решетке, но все равно подвесить. Все равно убить.
Что можно предпринять для своего спасения?
Полковник приподнял, сжал в кулак левую руку, ткнул ей вперед. Поморщился от боли. Удара не получилось. Таким ударом газету не порвать, не то что… Приподнял левой рукой правую. Пальцы шевелились, но сама рука висела плетью. Сломали руку. Или просто отбили мышцы.
Правой руки не было.
Была бессильная левая рука. И не способные держать тело ноги.
Безнадежно. Он не сможет оказать сопротивления. Он может только кусаться. Он будет кусаться, но ничего не сможет изменить. Его вздернут… Полковник закрыл глаза. Он понял, что этот бой ему выиграть не суждено. Этот бой он может только проиграть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48