– Почему же твои дела так плохи?
– Я открыл ящик Пандоры в своих поисках и теперь приперт к стенке. Однако не все еще потеряно. Я не оставляю надежды выкарабкаться.
– Я долго ждал звонка и боялся услышать что-то подобное. Ты знаешь что? Лично президент приказал тебя отозвать. А если ты откажешься – послать отряд для твоего уничтожения. Что ты натворил?
– Я могу сказать только, что президент, коли он дает такие приказы, мой враг. Бойся его, Женька. А я… Хорошо, я согласен вернуться. Присылай самолет.
– Куда?
– Я снова в Аяччо.
– Хорошо. Самолет будет послезавтра.
Вот как. Об этом он даже не задумывался, а ведь далеко на родине, подспудно ассоциировавшейся с надежным убежищем, та же самая картина. Куклы с компьютерами в головах только и ждут, когда он прилетит к ним в лапы. Как в одном старом фильме – некуда бежать. Кругом они, кругом эти гнусные твари!! Они, конечно, пришлют самолет, только по дороге домой с ним произойдет несчастный случай. И, что самое смешное, если даже завтра у них что-нибудь получится, приказ уже будет отдан и никто его не станет отменять! Хорошая перспектива – превратиться в пыль где-нибудь над Пустыней. Вот тебе и ответ на вопрос как быть с Анной? Поцелуй в лобик, немного слез, последнее «прощай».. К чему связывать ее судьбу со своей, па которую уже кто только не позарился? Девочка, конечно, будет страдать, но это проходяще. Кто в юности не влюблялся страстно и на всю жизнь? Первая любовь самая сильная и самая незаметно исчезающая. С такими мыслями он спустился в холл и проник в маленький ресторанчик. Там уже веселилась пара компаний, кроме его собственной. Хозяин и его толстые дочки бегали между столов взмыленные, подавая еду и питье. В углу светился экран телевизора, на котором разряженные, как петухи, парни прыгали вокруг девок в передниках в каком-то развеселом танце. Веселящиеся гости кричали по-итальянски и по-испански, а уж руками размахивали так, словно хотели проветрить душное помещение. За их столиком было потише. Анна, одетая в черное облегающее платье, которое Оскар уже видел на ней в Секешфехерваре, была в центре внимания. Губы у нее ярко краснели даже в полумраке, а глаза стали шальными от вина и шуток парней, сосредоточивших на ней свое внимание. «Им так хорошо сидеть и смеяться! – подумал Оскар. – На кой черт я туда тащусь со своей кислой мордой?» Он в нерешительности застыл у входа, никем не замеченный и позабытый Вскоре молодежь вскочила и присоединилась к остальным гостям в танце. Тогда Оскар решился и быстро юркнул за столик.
– Эй! – воскликнул расслабленный Акула, поигрывающий стаканом с вином. – Где ты потерялся?
Оскар молчал долго – пока хозяин трясущимися руками расставлял перед ним тарелки, пока его дочка перечисляла имеющиеся в меню вина.
– Какое-нибудь dolce, – отмахнулся от нее Энквист. – Эх, старик, это наше веселье знаешь что мне напоминает? Пир во время чумы!
– А ты чего хотел? Чтобы мы разошлись по комнатам и поодиночке рыдали там в подушки? Перед смертью надо хорошо проститься с жизнью, дружище!! Выпить побольше вина, трахнуть какую-нибудь подходящую женщину… словно решив осуществить все сказанное, Акула налил себе еще вина, но стакан поставил на стол, а сам, откинувшись на спинку стула, стал рассматривать грудастых итальянок. – Почему ты такой кислый?
– Я связался со своим боссом. Меня желают вернуть домой как можно скорее и высылают самолет. Понимаешь, я только что понял: дома кишат те же самые твари, что и здесь, и не просто кишат, а правят бал. Знаешь, как получается? Черт знает сколько лет мы с тобой работали на них, думая, будто выполняем свой долг перед Родиной! Как, по-твоему, должен я веселиться после таких мыслей?
– Ты просто на время превратился в гнусную трусливую размазню. Этим парнишкам тоже подобные мысли в голову приходили, да и завтра их ждет нечто страшное. Пять человек против укрепленной базы этих созданий, которые нас обогнали в развитии на хрен знает сколько поколений.
– К черту все!! Будем бочками лакать вино и любить женщин!! Ты прав, чудовище. А где Вэрсаж?
– Бэр… Ах, та баба! Она попросила принести ей еду в номер, сказалась больной. Я думаю, с нее не стоит спускать глаз, потому что не доверяю этому чучелу ни на грош.
Поморщившись от визгливых скрипичных аккордов, Оскар залпом выпил больше полстакана сладкого красного вина, потом немного поел супа с требухой.
– К черту это все! Только, как я посмотрю, ты сам не веселишься.
– Потому что я такая же старая развалина, дружище, даже еще хуже! Лакая вино, я вспоминаю: что сделал за свою жизнь человек, имя которого забыли все на Земле, и осталась лишь кличка: Акула. У него нет ни жены, ни детей, даже братьев и сестер, пусть троюродных – и тех нет! Я уже не помню, любил ли я когда-нибудь женщину? Именно любил, а не занимался сексом, я имею в виду. Я рыскал по свету в поисках врагов Родины, уничтожал их, а в это время истинные враги, эти твари со звезд, наслаждались моими страшными деяниями!
В расстроенных чувствах Акула схватил отставленный было стакан и осушил его в несколько глотков, а потом вытер прослезившиеся глаза.
– И сколько нас, таких, как ты и я? Им не надо было посылать армию, чтобы захватывать планету силой, не надо было подкупать правительства и заключать сомнительные сделки. Они все сделали нашими руками… почти сделали.
Их взаимное плаканье длилось до тех пор, пока танцевавшая молодежь не вернулась за столик. К тому времени оба уже основательно нагрузились. Акула, очевидно, краем своего разума осознавший, что его молодым коллегам не следует видеть босса в таком плачевном состоянии, спрятал под иолу бутылочку и поплелся к себе в номер.
– Эй! – Рихард весело ткиул Оскара в плечо. – Ты живой? Смотри, я ведь отобью твою красотку!
– Да-да! – игриво подтвердила Анна, ухватившись за другое плечо.
– Я вызову тебя на дуэль! – буркнул Энквист.
– Будешь убит на месте!
– Что? Хочешь попробовать? Ну, давай! – Оскар, шатаясь, встал из-за стола и попытался принять стойку для драки.
– Сначала проспись как следует!! – Немец со смехом поднырнул под его качающиеся руки, дернул сзади за волосы и умчался по лестнице вверх вслед за Бешеным и Бароном. Оскар медленно опустил кулаки.
– Пойдем! – тихо сказала на ухо Анна и обняла его за талию.
Он пьяно кивнул. Обнявшись, они медленно побрели следом за остальными, с трудом преодолевая высокие скрипучие ступеньки. Одна, две, три… Потом вдруг они понеслись с такой скоростью, будто Оскар был локомотивом, а ступеньки – шпалами под его быстрыми колесами… Все быстрее и быстрее, пока не слились в одно темное пятно, после которого Оскар уже не мог воспринимать окружающую действительность.
Он проснулся глубокой ночью в своей постели рядом с окном, в которое светила полная сизая луна. Где-то на ней сидит Вэрсаж, бедняга, пытающийся помочь несчастным дикарям. Оскар повернул голову и сразу же скривился от тупой боли в затылке. Комната плыла в голубоватом лунном свете, и от этого все перед глазами расплывалось. Однако, полежав без движения, он смог сфокусировать зрение. Рядом, на второй подушке лежала измученная Анна, которая даже не сняла свое красивое и соблазнительное черное платье. Впрочем, сейчас оно вполне походило на элегантную ночную рубашку. Лицо девушки было покрыто темными разводами в тех местах, где бежавшие слезы размыли макияж. Ах, малышка! Она плакала здесь рядом с его свински-бесчувственным телом до тех пор, пока усталость не взяла свое и не погрузила в благодатный сон. О, боже, пускай он будет благодатным! Не отбирай у этого ребенка, у которого отняли все, что только возможно отнять, хотя бы его прекрасные сны. Оскар зачем-то погрозил кулаком луне, тяжело вздохнул и снова погрузился в мутное забытье. Хотелось надеяться, что Господь Бог отдал Анне все лучшие сны, как он только что молил его, так как самому Оскару снилось нечто кошмарное. Люди с торчащими из лбов кончиками вживленных в мозги «клубней» ловили его огромными сачками, они толпились вокруг и жадно разевали рты, потому что он остался на Земле последним настоящим человеком. Его хотели насадить на иглу и поставить под стекло в музее. Анна, Рихард, Акула и множество других знакомых и незнакомых ему «тел» ожесточенно махали сачками, а он, горько рыдая, носился между мрачными зданиями без окон и дверей. Ему нужно было найти хоть один проем в этих серых стенах – он знал, там спасение. И вот – о, чудо! – открытая дверь. Оскар метнулся к ней, но из двери выпал труп с размозженной головой и злорадной ухмылкой на том, что у него осталось от лица. Отшатнувшись, Энквист упал на мостовую и ударился головой. Сверху на него падали настигающие добычу сачки…
Затылок ломило просто ужасно. За окном ночь едва светлела, встречая утро. Оскар вытер мокрые щеки и уснул, чтобы на этот раз не видеть снов.
* * *
В восемь утра все семеро стояли около гостиницы под низким темно-желтым кругом солнца на резком западном ветру.
– А если вы не вернетесь? – в отчаянии шептала Анна. Ее руки спрятались в его руках, ее тело крепко прижималось к его телу. – Зачем, зачем ты вчера так напился?
– Потому что из меня вышел бы плохой отец.
– К черту отца и дочь!! Как ты не понимаешь, я хочу быть твоей женщиной, а не дочкой!! По-другому я не буду счастлива.
– В тебе говорит подросток. Подожди, повзрослеешь и все поймешь!!
– Поймешь? – она горько усмехнулась. – И откуда в тебе столько уверенности в том, что прав?! Поймешь… Понять я тебя, может, и смогу, а вот простить – никогда!!
Она резко вырвала свои руки и отвернулась лицом к разгорающемуся солнцу. Как плохо!
– Не надо… Не надо обид, – дрожащим голосом сказал Оскар. Теперь ему было все равно, что остальные стоят рядом и слушают их бесконечный спор. – Я и так уже повержен в прах и почти издох. Не добивай меня!
Анна снова резко повернулась и обняла его, по щекам ее обильно струились слезы:
– А ты, ты зачем бьешь меня своим равнодушием?
– Это не равнодушие, милая, это страх. Страх перед будущим… перед прошлым… перед настоящим. Я просто боюсь, что у меня нет ничего.
– Это не так!
Оскар прижал ее к себе как можно крепче и поцеловал – прямо в губы, быстро и страстно. Луч солнца игриво сверкнул на застывших на щеках слезах и, словно высвеченная им из-под покрова печали, на лице Анны появилась улыбка.
– Да! – вдруг прошептал с яростью Оскар. – Все будет хорошо. Я вернусь. Мы вернемся. И после этого никому не придется прятаться!!!
Наконец их объятия разжались, потому что пришло время расставаться.
– До свидания! – сказал Оскар. Анна только слабо улыбнулась сквозь слезы. Остальные деликатно спешили прочь. Энквист сунул ей в руки записку.
– Это на всякий случай, просто чтобы мне было легче в деле. В Бастии, на улице Нуово авеню, в доме двадцать пять живет такой симпатичный парень, Дино Мирабелло. Он должен меня вспомнить – скажи ему, что ты моя дочь.
– Хорошо… Только в этом случае я согласна назваться дочкой. Но если ты вернешься, подлый мужчина, тебе никуда от меня не деться!
– Я совершенно с тобой согласен. И я все-таки вернусь. Я не могу не вернуться, – говоря, Оскар пятился назад, а Анна, незаметно для самой себя, медленно двигалась следом и протягивала к нему руки. Он помахал ей сразу обеими руками и побежал вниз по круто спускающемуся к морю шоссе. Солнце, светящее в спину, отбрасывало на старую бетонку длинные уродливые тени. Шесть теней. Пять человек и одно тело с чужим разумом внутри шли прочь и не оборачивались, чтобы в последний раз не смотреть на тонкую фигурку, сжавшуюся от рыданий.
В полном молчании они дошли до окраины Аяччо – до маленьких домишек, низких и плоских, с облупленными стенами и латаными крышами из гнилых досок. Отсюда были видны качающие ветками пальмы на бульваре Лантиви и зеленая вода в море. Однако им пришлось идти в сторону от залива по грязным замусоренным переулкам в сторону сине-красно-белой будки и остановочной платформы поезда. Она стояла несколько в стороне от последних домов города, прямо посреди зарослей маки, мешанины растений, скрывающей людей по пояс. Продираться, впрочем, им не пришлось – к будке вела широкая нахоженная тропинка. Единственное неудобство состояло в том, что тропа довольно круто поднималась вверх. Оскар быстро оглянулся назад на середине пути – сам не понимая, зачем? Убогие домишки, горькая густая пыль на улицах, серые высохшие растения, а над всем этим торчащие голые черные скалы с зелеными пятнами выходов меди. «Tout у etait meilleur et plus beau quailleun, – сказал Наполеон об этом месте. – Все здесь лучше, чем где бы то ни было». Быть может, в нем говорила слепая любовь к Родине? Или чувства в нем были сродни тем, какие колыхались в душе Энквиста? Если эта картина – последнее, что он видит в жизни, то, действительно, трудно сыскать зрелища прекраснее. И пыль, и запятнанные скалы – удел живых. Только они могут увидеть в них красоту, если постараются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52