- Да, сэр. - Я так ясно вижу, как она идет сюда, чтобы постелить постель. Это хрупкая девушка с большими голубыми глазами и робким выражением. Она открывает дверь, переступает порог и направляется к кровати. А на нее прыгает этот людоед. О том, что произойдет, даже думать не хочется. - Нет, сэр. Я нахмурился. - Вместо того чтобы сидеть на шкафу и повторять "Да, сэр", "Нет, сэр", вы бы, Дживс, лучше что-нибудь сделали. - А что я могу сделать, сэр? - Начать действовать, Дживс. Смелое, решительное действие - вот что нам сейчас нужно. Может быть, вы помните, как мы однажды гостили у тети Агаты в "Вуллем-Черси" в графстве Гертфордшир? Там еще был достопочтенный А. Б. Филмер, член кабинета министров, а от меня все не отставал рассердившийся лебедь, и я влез на крышу домика, который стоял на островке посреди озера. - Я очень хорошо помню этот эпизод, сэр. - И я тоже. Картина так ярко запечатлелась на сетчатке моего воображения это действительно сетчатка, да? - Да, сэр. - Так вот, вы бесстрашно встаете перед лебедем - а ну кыш отсюда, глупая птица, - и набрасываете ему на голову свой плащ, лебедь в полной растерянности, я свободен, а он вынужден продумывать весь план военных действий заново. Великолепная сцена укрощения. В жизни не видел ничего удачнее. - Благодарю вас, сэр. Я рад, что оказался полезен. - Еще как, Дживс, не знаю, что бы я без вас делал. И вот сейчас мне пришло в голову, что можно повторить тот маневр, пес будет совершенно сбит с толку. - Несомненно, сэр. Но у меня нет плаща. - Тогда я советую вам обдумать, как заменить его простыней. А если вы сомневаетесь, что простыня сослужит службу не хуже плаща, могу рассказать, что как раз перед тем, как вы вошли в комнату, я испытал ее на Споде с отличным результатом. Он никак не мог из-под нее выпутаться. - В самом деле, сэр? - Можете не сомневаться, Дживс. Лучшего оружия, чем простыня, и желать не приходится. На кровати есть простыни - Да, сэр. На кровати. Молчание... Я не люблю обижать людей, но если это не nolle prosequi, значит, мне не понятен смысл этой процедуры. Замкнутое хмурое лицо Дживса подтверждало, что я не ошибся, и я решил сыграть на его гордости, как Гасси во время наших pour-parlers1 относительно Спода пытался сыграть на моей. - Дживс, вы боитесь крошечную плюгавую собачонку? Он почтительно поправил меня, выразив мнение, что животное, о котором идет речь, вовсе не крошечная плюгавая собачонка, а собака средней величины с прекрасно развитой мускулатурой. Он особенно советовал мне обратить внимание на челюсти и зубы Бартоломью. Я принялся уговаривать его. - Вот увидите, Дживс, если вы неожиданно прыгнете, его зубы не вонзятся в тело. Вы можете подскочить к кровати, сорвать простыню и замотать в нее пса, он не сообразит, что случилось, а мы окажемся на свободе. - Да, сэр. - Ну так что, будете прыгать? - Нет, сэр. Наступило довольно тягостное молчание. Пес Бартоломью все так же не мигая смотрел на меня, и опять я заметил на его морде высокомерно-добродетельное ханжеское выражение, которое мне еще больше не понравилось. Кому приятно сидеть на комоде, куда вас загнал скотч-терьер, но мне казалось, что в таком случае животное должно хотя бы проявить понимание и не сыпать соль на раны, не спрашивать взглядом: "Ну что, спасли тебя?" Я решил прогнать с его морды это выражение. В шандале, стоявшем возле меня, был огарок свечи, я вынул его и бросил в мерзкую тварь. Бартоломью с жадностью сожрал свечу, через минуту его вырвало, и он, дав мне короткую передышку, как ни в чем не бывало снова уставился на меня. Тут дверь открылась, и в комнату вошла Стиффи. А я-то ждал ее часа через два, не раньше. Мне сразу бросилось в глаза, что ее обычной жизнерадостности как не бывало. Ведь Стиффи минуты не посидит на месте, вечно куда-то несется молодые силы играют, так, кажется, говорят, но сейчас она двигалась медленно, нога за ногу, как бурлаки на Волге. Она равнодушно посмотрела на нас, бросила: "Привет, Берти. Привет, Дживс" - и, казалось, забыла о нас. Приблизилась к туалетному столику, сняла шляпку и, опустившись на стул, мрачно посмотрела на себя в зеркало. Видно, ее душа была как проколотая шина, из которой вышел воздух, и я понял, что, если не заговорю, она тоже не заговорит, а молчать сейчас и вовсе неловко. Поэтому я сказал: - Привет, Стиффи. - Привет. - Приятный вечер. Вашего пса только что вырвало на ковер. Это, конечно, была прелюдия к главной теме, которую я и начал развивать. - Вы, наверно, удивились, Стиффи, застав нас здесь? - Нет, ничуть. Вы искали блокнот? - Ну конечно. Именно блокнот. Хотя, если честно, мы не успели приступить к поискам. Ваш песик был против. - Я все это с юмором представил, обратите внимание. В таких случаях только юмор и спасает. - Он неправильно истолковал наш визит. - В самом деле? - Да. Я очень затрудню вас, если попрошу пристегнуть к его ошейнику надежный ремень и отвести угрозу, нависшую над демократией во всем мире? - Да, очень затрудните. - Неужели вы не хотите спасти жизнь двум вашим ближним? - Не хочу. Я не хочу спасать жизнь мужчинам. Ненавижу мужчин, всех до одного. Надеюсь, Бартоломью искусает вас до костей. Призывами к человечности ее не проймешь, это ясно. Попробуем другой подход. - Я не ждал вас так скоро, - сказал я. - Думал, вы пошли в рабочий клуб бренчать на фортепьяно, пока Растяпа Пинкер показывает цветные картинки и читает лекцию о Святой земле. - Я и пошла. - Но вернулись что-то слишком уж рано. - Да. Лекцию отменили. Гарольд разбил слайды. - Не может быть. - Ну конечно, разве мог он их не переколотить, у него ведь руки не тем концом вставлены. - Как же это случилось? Она вяло погладила по голове пса Бартоломью, который подошел к ней, чтобы с ним поиграли. - Уронил их. - Почему? - Он был в шоке, потому что я разорвала нашу помолвку. - Что??? - Что слышали. - Глаза ее заблестели, казалось, она заново переживает эту тяжелую сцену, в голосе зазвучал металл - ну прямо голос тети Агаты, когда она разговаривает со мной. Куда девалась вялая манера, в первый раз я увидел, как эта юная особа полыхает от ярости. - Пришла я к Гарольду в коттедж, мы поговорили о разных разностях, потом я спрашиваю: "Милый, когда ты стащишь каску у Юстаса Оутса?" Вы не поверите, но он посмотрел на меня таким ужасно робким, испуганным взглядом и сказал, что долго боролся со своей совестью, надеясь получить ее согласие, но совесть не сдалась, она и слышать не хочет о краже каски у Юстаса Оутса, поэтому все отменяется. "Ах так? - сказала я и выпрямилась во весь рост. - Значит, отменяется? Ну, тогда и помолвка наша тоже отменяется". Он и уронил все слайды Святой земли, которые держал в обеих руках, а я ушла. - Ушли? Неужели? - Да, ушла. И считаю, что правильно сделала. Если он будет говорить мне "нет" каждый раз, как я попрошу его о каком-нибудь пустяке, лучше уж узнать об этом заранее. Все сложилось как нельзя лучше, я просто счастлива. И, шмыгнув носом, да так громко, будто рядом разорвали кусок полотна, она закрыла лицо руками и разразилась безудержными рыданиями, как принято говорить. Конечно, душераздирающее зрелище, и вы не слишком ошибетесь, если выскажете предположение, что меня переполнило сочувствие к ее горю. Уверен, во всем Уэст-Энде не найти другого мужчины, который бы так живо откликался на женские страдания. Будь я поближе, я бы безо всякого погладил ее по голове. Но несмотря на доброе сердце, у Вустеров довольно земного здравого смысла, и я очень скоро сообразил, что в этой истории есть свои плюсы. - Ужасно, - сказал я, - сердце кровью обливается. Верно, Дживс? - Безусловно, сэр. - Да, черт возьми, оно просто истекает кровью, и ничего тут не скажешь, можно только выразить надежду, что великий целитель Время залечит рану. И поскольку в сложившихся обстоятельствах блокнот вам, конечно, больше не нужен, может быть, вы вернете его мне? - Что? - Я сказал, что, поскольку ваш предполагаемый союз с Пинкером распался, вы, естественно, не пожелаете хранить среди своих вещей блокнот Гасси... - Ах, не морочьте мне сейчас голову вашими дурацкими блокнотами, - Ну, конечно, конечно, у меня и в мыслях не было. Просто я хотел сказать, что, если когда-нибудь у вас найдется время... выдастся лишняя минута... вы не сочтете за труд... - Ладно. Но сейчас я не могу отдать его вам. Блокнота здесь нет. - Нет? - Нет. Я положила его... Что это? Она остановилась на самом интересном месте, потому что все мы вдруг услышали стук. Стук доносился со стороны балкона. Должен упомянуть, что в комнате Стиффи, кроме кровати под балдахином, ценных картин, обитых богатой тканью мягких кресел и прочей дорогой мебели, которых совершенно не заслуживала эта наглая девчонка, кусавшая руку, которая кормила ее, устроив в своей квартире в ее честь обед, а теперь испытывала по ее милости жуткое отчаяние и тревогу, - так вот, в этой комнате был еще и балкон. Стучали в балконную дверь, из чего можно было заключить, что за ней кто-то стоял. Бартоломью мгновенно понял это, потому что с необыкновенным проворством подскочил к балконной двери и стал выгрызаться наружу. До сих пор пес вел себя в высшей степени сдержанно, казалось, он готов сидеть и гипнотизировать вас взглядом вечно, а тут вдруг оказалось, что это хулиган и сквернослов. Наблюдая, как он бесчинствует, грызя дверь и исходя площадной бранью, я благодарил Бога, что мне удалось так быстро вскочить на комод. Дикий кровожадный зверь - вот кем оказался этот Бартоломью Бинг. Конечно, не нам, смертным, осуждать замыслы мудрого Провидения, но, черт меня возьми, не понимаю я, зачем собаке не слишком большого размера оно дало челюсти и зубы крокодила. Впрочем, что толку удивляться, теперь все равно ничего не изменишь. Стиффи от неожиданности замерла, что вполне естественно, когда девушка слышит стук в балконную дверь, но через минуту опомнилась и пошла узнать, что все это значит. С комода, где я сидел, мне было ничего не углядеть, но туалетный столик был явно расположен более удачно. Вот она откинула занавеску и вдруг прижала руку к груди, как актриса на сцене, с ее губ сорвался громкий крик, я услышал его, несмотря на оглушительный лай и хрип вконец осатаневшего терьера. - Гарольд! - воскликнула она, и, следуя простейшей логике, я заключил, что на балконе стоит мой старый добрый друг Растяпа Пинкер, ныне священник. В голосе юной авантюристки была та самая радость, с которой женщина встречает рокового любовника, однако, поразмыслив, эта особа сочла, что подобный тон не слишком уместен после сцены, только что происшедшей между ней и служителем Бога. И заговорила холодно и враждебно, я все слышал, потому что она взяла на руки эту злобную тварь Бартоломью и зажала ему пасть рукой - я бы такого в жизни не сделал, осыпь меня золотом. - Что вам угодно? Бартоломью молчал, слышимость была великолепная. Голос Пинкера звучал слегка приглушенно за стеклянной дверью, но все равно можно было разобрать каждое слово. - Стиффи! - В чем дело? - Можно войти? - Нет, нельзя. - Я кое-что принес. Юная шантажистка в восторге взвизгнула. - Гарольд! Ты ангел! Неужели ты все-таки раздобыл ее? - Да. - Ах, Гарольд, какое счастье, какая радость! Она в волнении открыла балкон, в комнату ворвался холодный ветер, коленкам под брюками стало холодно. Ветер ворвался, но Пинкер почему-то не вошел. Он мялся на балконе, и через минуту я понял причину его нерешительности. - Скажи, Стиффи, а твой пес не бросится? - Нет, нет. Подожди минуту. Она отнесла животное к чулану, где висела одежда, бросила его туда и закрыла дверь. Никаких сообщений из-за двери не последовало, поэтому надо полагать, что тварь улеглась на полу и заснула. Скотч-терьеры - философы, они легко приспосабливаются к переменам жизни. Тяпнут слабого, от сильного убегут. - Путь свободен, мой ангел, - сказала она, возвращаясь к балкону, и переступивший порог Пинкер заключил ее в объятия. Они закружились, и сначала было трудно разобрать, кто из них где, но вот он разжал руки, и я наконец увидел его отдельно от нее и с ног до головы. Он здорово раздобрел за время, что мы не виделись. Деревенское сливочное масло и несуетливая жизнь, которую ведут священники, прибавили еще несколько фунтов веса к его и без того внушительной комплекции. Тощий, долговязый спортсмен Пинкер остался в нашей ранней юности, на "Великопостных гонках". Однако я скоро понял, что изменился он только внешне. Он чуть не упал на ровном месте, споткнувшись о ковер, налетел на оказавшийся поблизости столик и, как ни трудно это было, умудрился его опрокинуть, - нет, передо мной все тот же нескладеха Пинкер, у которого обе ноги - левые, и если его отправить в переход через великую пустыню Гоби, он в силу особенностей своей физической конституции непременно собьет кого-нибудь с ног по дороге. В былые времена в колледже физиономия Пинкера вечно сияла здоровьем и радостью. Здоровье осталось - он напоминал одетый священником бурак, однако с весельем дело обстояло не столь благополучно. Лицо было встревоженное, мрачное, наверно, совесть совсем искогтила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32