– Я могу быть свободным? – ласково спросил Никита Ваганов. – Пойду уговаривать Бореньку Ганина не ставить в газету отчерк! – «Лейтенант расскажет вам про гейзер…»
Боб Гришков насторожился:
– А это что такое?
– Песня.
– Нет, слушай, Никита, что это такое? Очень знакомое.
– Это песня Вертинского, под которую вы вчера спали в достославном ресторане «Сибирь»… Тебе надо лечиться электричеством, Боб.
Боб с шумом выпустил воздух из легких и звучно шлепнул себя по лбу ладонью.
– Идиотство! Вспомнил! «Он расскажет…». Стоп! «…о циничном африканском танце и о вечном летуне Голландце…» Так?
– Так, ваше пьянство! Но я тебя все равно люблю, но не уважаю, Боб! Поцеловать в щечку?
– Иди к черту, идиот! Слушай: «…намекнет о нежной дружбе с гейшей, умолчав о близости дальнейшей…» Так? Ну, вот видишь! Мать напевала, когда я был сосунком, а Вертинский возвращался в Россию. Впрочем, не таким уж я был сосунком.
Никита Ваганов сказал:
– Жир может не волноваться. Он и сейчас сосунок, несмышленыш! Аревуар!
Выходя из отдела информации, Никита Ваганов думал о том, какой хороший, чудесный, умный и добрый человек этот Боб Гришков и что он, Никита Ваганов, по абсолютно неизвестной причине без малейшего повода завидует Бобу Гришкову. Чему? Пьянству? Девочкам? Неисчерпаемому оптимизму? Независимости? Идиотистика, как говорит сам Боб Гришков. Так чему он, черт возьми, завидовал? …Никита Ваганов поймет, почему завидует Гришкову, через много лет, уже зрелым человеком, достигшим сияющих вершин. Поймет, и затоскует, и будет тосковать долго, зная, что скоро, очень скоро распрощается с этой теплой и круглой землей, на которой все сбалансировано так целесообразно, так стройно, что нельзя выбросить мгновение, как слово из песни. И это будет осень, глубокая осень…
Без раздумий и малейших колебаний вошел в кабинет редактора Кузичева, обменявшись с ним рукопожатием, в ответ на приглашение сесть отрицательно покачал головой.
– Владимир Александрович, некая коричневая папка лежит в вашем сейфе. Судя по тому, что вы не приглашаете меня для беседы, мой номер не проходит! – Он забавно свел глаза к переносице. – Гоните матерьял, как говорит Пермитин. Деньги на бочку!
Редактор повел себя странно: зачем-то аккуратно расчесал жидкие свои волосы, из-за отсутствия зеркала внимательно осмотрел себя в стекло книжного шкафа и только тогда сел на валик когда-то роскошного кожаного дивана. Он искоса посмотрел на Никиту Ваганова и насмешливо спросил:
– Хотите, значит, выступить по утопу древесины в самой «Заре»? Этакий «подвал», а под ним скромно: Ник. Ваганов. Так?
Никита Ваганов ласково попросил:
– Гоните папочку обратно, товарищ редактор!
Он не сердился на редактора, который знал больше и видел дальше, чем Никита Ваганов. Редактор Кузичев вообще многому научил и еще научит Никиту Ваганова, и у него – глубоко порядочного человека – было чему поучиться…. Много лет спустя, борясь с заместителем министра одной из отраслей промышленности, Никита Ваганов возьмет зарвавшегося чинушу в такую же «вилку», какую применил для Пермитина редактор «Знамени»…
* * *
– Ну, вот что, дорогой Никита. – Он снова поднялся, прошелся по кабинету: – Дело тяжелое! Много воды утечет… Понимаете, афера с утопом леса так уголовна, что разум с ней мириться не может – согласитесь, что это так! – Он длинно усмехнулся. – Представлю лицо Первого, когда ему откроют дело! А что скажет Москва? Что она скажет Первому, если история выплывет наружу еще до его отъезда в Канскую область? Куда смотрел? Как руководил? – Он расхаживал все быстрее и быстрее. – Как член бюро обкома, я бы не хотел рассказывать Первому об утопе. Я его уважаю и люблю. Вот такая ситуация, Никита. Можно хуже, да некуда! Я сто раз подумал, прежде чем начал атаковать Пермитина, но я ни о чем не жалею! – Он остановился поблизости от Никиты Ваганова. – Пермитин пока еще силен. Пока неподсуден. Повторяю: пока!.. Вы – молодой человек, вы еще не знаете, как это бывает в курьезной жизни. Короче, Пермитина поддерживает один влиятельный человек. И это бывает. Шахтер, прекрасная анкета, адская работоспособность, впечатляющая внешность, умение быть верным покровителю. Все мы ошибаемся, Никита, все мы не без греха… Да! Борьба будет тяжелой.
Он еще немного походил по комнате:
– Покровителя можно понять, Никита. На меня Пермитин тоже при первом знакомстве произвел мощное впечатление.
Никита Ваганов старался сообразить, кто был покровителем Пермитина в столице нашей Родины. В министерстве давно хотели избавиться от него. Никита Ваганов зря напрягался, он не мог «вычислить» так называемого покровителя…. Впоследствии выяснится, что такого покровителя уже не было тогда – он ушел с высокого поста на чисто хозяйственную работу, но оставил после себя дух хорошего отношения к Арсентию Васильевичу Пермитину.
Владимир Александрович Кузичев сказал:
– Я считаю вашу статью, Никита, доказательной и отлично написанной. Каюсь, но без вашего разрешения вложил в конверт перед отправкой еще с десяток компрометирующих Пермитина материалов. Надеюсь, что вы не очень рассердитесь на меня за самоуправство.
Ликуя, чуть не подпрыгивая от радости, Никита Ваганов попросил показать документы. Редактор широко развел руками и огорченно поцокал:
– Этого я сделать не могу. А вот в «Заре» вы прочтете свою статью. Из редакции звонили…
Лицо, бледное, истощенное лицо Кузичева было серьезно, но глаза горели – он просто был счастлив, что область вздохнет свободно, когда не будет Пермитина. Он радостно улыбнулся.
– Дано «добро» вашей статье «Утоп? Или махинация!», – и покачал головой. – Никита Ваганов становится крупной фигурой. Поздравляю!
Редактор замолк и стал смотреть на Никиту Ваганова так, что было понятно, о чем он думает. Потом он спросил:
– Никита, ходят упорные слухи, что вы женитесь на дочери Астангова. Это правда, простите меня ради бога?
– Я женюсь на Нике.
Редактор поднял брови:
– Ника?
– Так ее зовут домашние.
Любопытство Кузичева не было праздным любопытством. Он хорошо, откровенно хорошо относился к главному инженеру Габриэлю Матвеевичу Астангову.
– Позвольте вас поздравить, Никита! Вы породнитесь с замечательными людьми.
Собственно, разговор был закончен, никаких неясностей не существовало и не могло существовать, если два человека похоже мыслили и одинаково относились к жизни и, в частности, к Арсентию Васильевичу Пермитину. Кандидат в члены партии Ваганов и член бюро обкома партии Кузичев сплотились в борьбе против отсталого и невежественного руководителя. И теперь, когда все главное было позади, Никита Ваганов сделал карающее лицо. Он строго спросил:
– Разрешите узнать, товарищ Кузичев, кто позволил вам переслать материалы в газету «Заря»?
– Дра-а-а-сте вам! – театрально удивился Кузичев. – Материалы мне передал некий Ваганов с просьбой переслать их по назначению. На конверте был адрес.
– Да что вы говорите!
– Правду! Кстати, учтите: этот самый Ваганов – умный, работящий, но беспощадный человек.
Никита Ваганов подумал и сказал:
– Хорошо, я учту это ваше сообщение.

Глава вторая
I
В центре города сдавали в эксплуатацию современное здание гостиницы «Сибирь», пароходство приняло новое комфортабельное пассажирское судно, в роще, тесно прижавшись друг к другу, сидели парочками абитуриенты – не влюбленные, а зубрящие конспекты. Весело и грустно, активно и пассивно, напряженно и расслабленно, хорошо и плохо жил город Сибирск, и это было жизнью, настоящей жизнью.
Почти счастливый, насвистывающий «Чижика» Никита Ваганов поднимался на второй этаж дирекции комбината «Сибирсклес», чтобы повидаться с директором предприятия товарищем Пермитиным и его помощником – референтом Александром Александровичем Беловым. Зная, что через неделю-другую директор прочтет в центральной газете «Заря», Никите Ваганову хотелось еще раз убедиться в том, что такой человек, как Пермитин, может существовать только в качестве пенсионера… К Никите Ваганову можно относиться и так и эдак, но одно неоспоримо – высокая профессиональная добросовестность, которая и потребует немедленно увидеть человека, чье имя скоро станет известно стране как имя негативное. Кто знает, повезло или не повезло Никите Ваганову, но в коридоре он встретил Белова и еще не успел пожать руку референту – помощнику Пермитина, как ближайшие двери открылись и на пороге колоссом воздвигся Пермитин – человек двухметрового роста и предельно широкий в плечах. Не здороваясь, он хмуро оглядел Никиту Ваганова, потом Белова, хмыкнул и, наконец, поманил помощника толстым и, видимо, твердым пальцем:
– Шагай-ка за мной, Сан Саныч! И ты тоже, если хочешь, Ваганов… Впрочем, и через «если хочешь» заходи. Дело есть!
И пошел, не оборачиваясь, по длинному коридору, устланному бесшумной дорожкой, а Ваганов и Белов пошли за ним, переглядываясь и пожимая плечами, и кто бы ни попадался им навстречу, почти прижимались спинами к стенам, чтобы не столкнуться с грозно сопящим и ни с кем не здоровающимся директором. Они вошли в кабинет, молча сели. Пермитин мизинцем показал на лежащую на столе областную газету «Знамя».
– Что это такое? Я тебя спрашиваю, Белов! И тебя, Ваганов! Почему не согласовали со мной кандидатуру? Кто такой Шерстобитов? Кто? Это я вас спрашиваю!
Большое лицо было красным и опухлым, казалось, что Пермитин сию минуту вышел из парного отделения бани, маленькие глаза сверкали. Глядя на него, Никита Ваганов подумал, какая это страшная вещь, если человеку дана власть, а он не знает, как ею пользоваться, не понимает, что такое власть, и не хочет понимать, учиться подражать. Ведь вокруг него – и в самой дирекции и в десятках других учреждений – работали давным-давно люди совсем другой закваски, нежели Арсентий Васильевич Пермитин, но он не видел отличия, не понимал, чем от них разнится, гнул свою линию: «Штурм и натиск!» Он рычал:
– Кто Шерстобитов? Я вас спрашиваю? Белов! Ваганов! Говорите!
Белов обреченно молчал, ссутулившись, что было слегка карикатурным при его худобе и высоком росте. Никита Ваганов мигал, морщил губы и делал вид, что сосредоточивается. Вообще было странным, что Пермитин пригласил его в свой кабинет да еще, кажется, вербовал в сообщники: после статьи «Былая слава» он предал анафеме имя Ваганова, а вот позвал, требовал ответа, и Никита Ваганов многозначительно произнес:
– Александр Маркович Шерстобитов директор Ерайской сплавконторы комбината «Сибирсклес». Год рождения – семнадцатый, член КПСС, судимостей не имел, фронтовик… Вот так, Арсентий Васильевич!
– А ты чего скажешь, Белов?
Белов ответил:
– Хороший директор.
– Хороший?! Стоп, стоп! А не ты ли его давал этому… Как его? Ганкину! Ну, который из газеты… Ты давал кандидатуру Ганкину, Белов, отвечай?
– Понятия не имею.
– Интересно, Белов, интересно! Не имеешь понятия, а газета хвалит этого… Как его? Александра Марковича Шишова! – Он схватился за газету, и здесь произошло то, что вызвало волну отвращения к директору у Никиты Ваганова и заставило согнуться в три погибели Белова. – А почему он Маркович? Маркович почему, спрашиваю? Я кого спрашиваю, почему он Маркович?
Никита Ваганов, покраснев, сказал:
– Марк – русское имя.
– Русское! Сейчас мы узнаем, какое оно русское! Шашкин еще рассчитается за то, что скрывает национальность! Рассчитается!
Человек с распаренным лицом схватился за телефонную трубку, набрал номер отдела кадров комбината «Сибирсклес» и зарычал:
– Фомичев? Пермитин! Ну-к, открой папку этого вашего Александра Марковича Щеглова. Что? Шерстобитова? Хрен с ним, пусть будет Шерстобитов! Так! Читай, Фомичев, читай громко, я не усилитель… Так! Что? Еврей? Ага. Значит, еврей. А чего же он Шерстобитов? Партизанская кличка… Ну, будь, Фомичев.
Хмыкая, Арсентий Васильевич Пермитин, с разочарованием положив трубку на рычаг, крепко потер ладонью красное лицо, пожевал внезапно провалившимися губами и крякнул по-мужичьи, крякнул с великой досадой на то, что Александр Маркович Шерстобитов не скрывал национальность, так как для него, как знал Никита Ваганов, вопрос о национальности существовал только формально. А Шерстобитовым он стал потому, что погибли все его документы, начиная с офицерского удостоверения и кончая метриками, вот и досталась ему партизанская кличка: «Шерсти, бей гадов!» А Пермитин? Пермитин продолжал следствие. Он почти крикнул:
– Ну, ничего! Найдем другие подходы!.. Теперь отвечай, Белов, как ты допустил этот матерьял?
Он всегда говорил «матерьял» вместо «материал», а еще «ложить» вместо «класть» – это не считалось криминалом для Арсентия Васильевича Пермитина: привыкли.
– Как ты пропустил этот матерьял, Белов, спрашиваю?
Глядя на носки собственных туфель, Белов тихо отвечал:
– Редакция мне не подчиняется.
– Не подчиняется? А кто оттуда деньгу лопатой гребет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63