— Уж не твой ли друг не вернулся? — вздыхает Катя. Глаза у нее теперь не смешливые — печальные.
— Вернется, — неохотно говорит Юрка. — Северова не так-то просто сшибить. Он сам любого фрица угробит. — Юрка воодушевляется. Он всегда верит тому, что говорит сам. — Летчики — это… самые лучшие люди… Ясно? Захочу — буду летчиком… Не смейся. Буду!
— Будешь, будешь, — соглашается Катя.
Притарахтел дядя Коля с пустыми санями. Пох-пох-пох! — плевалась колечками синего дыма тракторная труба.
— А ну, навались в остатный раз, красавицы! — спрыгнул с гусеницы дядя Коля. Пустой рукав его фуфайки заткнут за ремень, на левой руке большая двупалая рукавица. Юрка с уважением посмотрел на него: с одной рукой, а этаким тракторищем управляет!
Над летным полем стоял гул. Штурмовики, издали напоминающие огромных зеленых стрекоз, один за другим уползали в замаскированные сосновыми ветками ангары. Летчики потянулись через поле к деревне. Мимо не пройдут. Сделают крюк, но обязательно завернут сюда. Увидев летчиков, девушки стали без всякой причины громко смеяться и потихоньку прихорашиваться: одна платок поправит, другая фуфайку одернет.
Летчики поравнялись с девушками, остановились. Синеглазый Вася подошел к Юрке и, как со старым знакомым, поздоровался за руку.
— Не обижают? — спросил он, кивнув на девушек.
— Меня? — усмехнулся Юрка. — Пусть попробуют.
— Если что, скажи. Выручим…
Юрка уважал летчиков. А Вася нравился ему после Северова больше всех, но вести пустой разговор не хотелось. Не было настроения.
— Северова-то нет, — сказал он.
— Горючего хватит еще на шесть минут, — ответил Вася, взглянув на часы. — Прилетит.
Девушки работали спустя рукава. Подчищали снег и разговаривали с летчиками. То и дело и те и другие покатывались со смеху. Юрка не понимал: чего тут смешного? Ну ладно девушки… а летчики? Чего они-то зубы скалят? Юрка видел, как летчики наперебой заговаривали с Катей. Синеглазый красавец Вася уговаривал ее прийти на танцы в столовую.
— В сапогах? — улыбалась Катя. — Не стоит… После войны потанцуем.
— Долго ждать… А вы в сапогах приходите. Я вас приглашаю на первый вальс. И еще… на пять танцев.
— Не знаю, — сказала Катя и посмотрела на Юрку, как бы спрашивая у него разрешения. А тому безразлично было, пойдет Катя на танцы или нет. Юрка ждал Северова.
Над лесом потемнело небо. Снег стал синеть. На краю летной площадки вспыхнул прожектор, стегнул ярким лучом по глазам, пробежался по стволам деревьев и погас.
— Пойдем домой, Ежик? — позвала Катя. — Прилетит твой друг…
Женщины и летчики, поскрипывая снегом, напрямик пошли по присыпанной порошей тропке к смутно маячившим в сумраке избам. Чуть заметны были на густо-синем фоне белоголовые пирамиды елей. Сквозь неплотную пелену показался туманный рог месяца и снова исчез, только светлый след заколыхался в облаках…
Летит! Красная ракета обожгла кроны елей. Ярким половиком выстлал поле прожектор…
И вот радостный Юрка, залезая в сугробы, семенит рядом с толстым, мохнатым, как медведь, старшим лейтенантом Северовым. Летчик все еще возбужден, ему жарко. Он стащил с головы шлем, и черные пряди волос упали на лоб. На обратном пути, недалеко от фронтовой линии, его догнали три «мессершмитта». Дрался до последнего патрона. Один «мессершмитт» загорелся. А когда боеприпасы кончились, спустился к самой земле и буквально по макушкам деревьев добрался до аэродрома. «Мессершмитты», почуяв, что советский летчик остался без боеприпасов, сопровождали почти до дома. А когда сел, техник за голову схватился: самолет превратился в решето. Юрка догадался, что другу пришлось нелегко, но навязываться со своими вопросами не хотел. Надо — сам расскажет.
— Бежать отсюда не надумал еще? — спросил летчик.
Юрка молчит. Врать не хочется: была такая мысль у него… От лопаты нажег на ладонях мозоли. Но не убежал ведь.
— Бабку надо проведать… — Юрка опустил плечи. — Мерзнет старая… А Шириха удавится — не даст ни полешка.
Северов сбоку посмотрел на Юрку. Из-под низко нахлобученной ушанки с чужой головы виднелся мокрый покрасневший нос да блестели два зеленых глаза. Фуфайка ниже колен. На плече разорвана. Из дырки торчит кусок ваты. Надо бы парнишке теплый бушлат у техников раздобыть. Да разве подберешь на его рост? Кажется, взялся Гусь за ум. Надо потолковать с бригадиром: как он там, на работе? Бабку, говорит, надо навестить… Не врет? Может быть, опять к старому потянуло. Попадет на станцию — и прощай!
— Был у меня один случай… До сих пор стыдно вспомнить, — раздумчиво сказал Северов. Юрка ждал, что он дальше скажет, но летчик молчал.
— Сбили? — спросил Юрка.
— Я в детдоме жил. А потом — летное училище. А случай вот какой был… — Северов положил руку Юрке на плечо. — Есть такой город Арзамас. Там находился наш детдом. Мне было тогда двенадцать лет. Как и тебе.
— Мне тринадцатый, — сказал Юрка.
— Однажды сидел я в кутузке за какую-то провинность — уже не помню — и вдруг из соседней камеры пьяный дядька сует мне в щель часы на золотой цепочке… Я взял эти часы.
— И цепочку?
— Дядька стал плакать, и я отдал ему цепочку.
— А часы спрятал?
— Спрятал.
— В дрова?
— Откуда ты знаешь?
— Мы в школе проходили этот рассказ, — ухмыльнулся Юрка. — Пантелеев написал. Он так и называется: «Часы». А еще Пантелеев написал «Пакет». Я читал. Я вообще люблю про шпану читать.
— «Пакет» не про шпану, — сказал Северов. — Эта повесть про геройского парня.
— Он пакет сожрал, — сказал Юрка. — С сургучной печатью.
— Он не воровал…
Юрка исподлобья взглянул на Северова. Глаза у мальчишки стали колючими.
— Холодно, — сказал он. И прибавил шагу.
— Воровать — это последнее дело… Вор — это… тоже фашист! — Северов догнал Юрку. — Ты иди к бабке… Это ты правильно придумал. Сходи. Проведай.
Юрка с треском отломал от забора сосульку и положил в рот.
— Я ей дров раздобуду, — сказал он. — Сухих.
— Хорошо сегодня поработал? — спросил Северов.
Юрка рассказал. Между прочим, вспомнил и про Катю.
— Вот дурная, хочет познакомиться. Очень она тебе нужна!
— А как она из себя, ничего? — спросил Северов.
Юрка снизу вверх подозрительно посмотрел на него.
— Да нет! Глазищи большущие, толстая…
— Холодно, оттого и толстая, — сказал летчик. — Я вот тоже толстый: сколько надето! А глаза? Что ж, когда глаза большие, это, брат, неплохо. Были бы добрые. А ты, я вижу, никак не можешь с женщинами ладить? И с Маргариткой все воюешь. Ты это, понимаешь, брось. Она тебе щи варит, а ты ешь да дерешься… Кто ей синяк на лбу поставил? Эх ты! А еще летчиком хочешь стать.
— А ты погляди!
Юрка сорвал с головы шапку и потыкал пальцем в засохшую царапину возле уха.
— Это что? У нее ой-ёй какие когтищи.
Тропинка побежала огородами вдоль плетня. Из-за угла, напугав Юрку, выскочил Дик и с маху бросился хозяину на грудь.
— Попался! — схватил его летчик за лапы, стараясь повалить. Началась веселая возня. Дик лаял, летчик хохотал. Юрка хватать Дика опасался. В общую свалку храбро влезла Маргаритка. С ее головы слетела пуховая шапочка, а красная жакетка скоро стала белой от снега. На ресницах тоже налип снег, коса распустилась.
В темных сенях Рита шепнула:
— А страшно было там, в лесу, когда вас со Стаськой бомбили?
— А-а, ерунда!
— Я знаю, почему тебе не страшно было… Ты оглох и ничегошеньки не слышал! — ядовито предположила Маргаритка.
Юрка смолчал.
ГРИШКА АНГЕЛ
Дом бабки Василисы вроде бы похудел: выше стал, чернее. Окна оттаяли, но на наличниках еще держались припорошенные копотью снежные брови. Из трубы ввинчивалась в высокое небо синяя спираль. Юрка первым делом заглянул во двор. На утоптанном снегу белели березовые осколки. Две поленницы мелко наколотых дров подпирали застреху.
— Эй, паренек! Ты что тут забыл?
На крыльце незнакомый военный. Рукава гимнастерки закатаны, на плече полотенце, в руках железная кружка.
— Я? Бабка дома?
— Петровна? В магазин ушла. А зачем она тебе?
— Я потом. — Юрка прикрыл калитку и, зажав под мышкой буханку хлеба, вышел на дорогу.
— Погоди! — крикнул военный. — Ты не Юрка… этот… Гусь?
Юрка не ответил, он прямиком пошел через железнодорожные пути — к бензоскладу.
В густом ельнике, дожидаясь своей очереди, укрылись бензовозы. В сторонке дымили цигарками шоферы. Чернобрового Семена нигде не видно. «Неужели уехал!» — испугался Юрка и тут же споткнулся о чьи-то ноги в новых кирзовых сапогах. Ноги торчали из-под бензовоза, наехавшего задним колесом на молодую елочку.
— Глаза дома оставил? — услышал он глухой голос.
Юрка присел на корточки и заглянул под машину. Там лежал розовощекий, большеносый боец, тот самый, который не захотел взять его в деревню.
— А, это ты… — приветливо улыбнулся боец. — Будь друг, подай разводной ключ.
— А где он? — спросил Юрка.
— В кабине, под сиденьем.
— В кабине? — переспросил Юрка.
— Сверху лежит.
— Сам возьмешь, — сказал Юрка и отправился искать Семена. Семен куда-то исчез, а вот бензовоз его преспокойно стоял под высокой сосной.
Пересчитав машины, Юрка прикинул, что еще добрых часа полтора ждать, пока Семен заправится.
Меж стволами замелькали товарные вагоны. Прибыл эшелон!
На станции гомон, суетня, где-то в конце состава наяривает гармошка. Солдаты в непривычных Юркиному глазу малиновых погонах разминают затекшие ноги.
— Клюква! Мороженая клюква! — снуют вдоль состава тетки.
Юрка поспешил спрятаться за чью-то спину: Шириха! В руках корзинка, прикрытая платком, на лице многозначительная улыбка.
— Крепенького не желаете? — оглядываясь, воркует она. — Чиштенький… — И, отдернув платок, показывает бутылочное горлышко с длинной бумажной затычкой.
«Спиртом торгует!» — сообразил Юрка. Месяца два назад осколочная бомба повредила на путях цистерну. Из пробоин на снег хлынул спирт. Кое-кто не растерялся и, схватив посудину побольше, бросился на станцию. Юрка сам видел, как Шириха приволокла домой на коромысле два ведра.
Из дежурки вышел военный с тремя большими звездочками на погонах и маленьким пистолетом на боку.
— Дядь, — дернул Юрка за длинную полу шинели. — Видишь, вон тетка стоит?
— Ну, стоит.
— У этой тетки в корзине спирт.
— Врешь, пацан!
— Вру! — фыркнул Юрка. — Зачем мне врать? Я спирт не пью. А вот солдаты… Ну как они пьяные будут воевать?
— Да-а, дело серьезное, — согласился полковник. — Пьяный солдат не солдат!
Спрятавшись за угол здания, Юрка видел, как к Ширихе подошли два военных и, не обращая внимания на ее крики, потащили в дежурку.
Чья-то рука легла на Юркино плечо, Юрка оглянулся.
— Ангел! — обомлел он. — Здрасте…
Плечи его сами полезли вверх, голова втянулась в ворот фуфайки. Юрка стал похож на щенка, увидевшего палку.
— Наше вам с кисточкой, Гусь! Мал-мал промышляем? Гляди, как разжился…
Парень ловко выхватил буханку. Он выше Юрки на целую голову. Над светлыми глазами — темно-русая челка. Лицо будто кто-то в щелок окунул — все в белых разводах и шелушится. На парне серая кепка с пуговицей, коричневая с пролысинами меховая тужурка, крепкие хромовые сапоги с блеском.
— Зайдем-ка… — Ангел втолкнул Юрку в пустой, пахнущий карболкой зал.
— Еще что есть?
— Ни шиша больше нет, — насупился Юрка.
Длинная рука бесцеремонно залезла в Юркин карман и извлекла несколько кусков сахару, припасенного вместе с буханкой хлеба бабке Василисе.
Разгрызая крепкими желтыми зубами сахар, Ангел говорил:
— Смылся, паскуда? Хотел концы оборвать? Не выгорело? От Ангела не спрячешься… Ангел и под землей найдет!
Мимо окна, с кем-то разговаривая, прошел полковник. «Крикнуть? Может, и его, как Шириху…» — подумал Юрка, глядя на крепкие, мерно двигающиеся скулы бывшего приятеля. А Семен, наверное, уже под шлангом стал. Нальет в пузо своему бензовозу и… укатит на аэродром! А он, Юрка, останется здесь… с Ангелом. Ишь, собака, как жрет чужой хлеб! Заработанный. И бабке не оставит!
— Подавишься. Отдай хоть половину! — не выдержал он.
Ангел налил из железного бака кружку воды, выпил.
— На! Бери. — И протянул полбуханки и два куска сахару. — Я не жадный… Где кантуешься?
— В деревне. На аэродроме работаю.
— Давай на пару. Летчики народ богатый!
Дернул паровоз — и пошли стучать вагоны. Все быстрее и быстрее поплыли они мимо окон, мимо Юрки…
— Эй, Гусь?!
— Не хочу!
Глаза Ангела стали маленькими. Зубы ощерились, рука с наколкой (фиолетовая змея обвилась вокруг пузатой рюмки) потянулась к лицу. С Ангелом шутки плохи. Может прибить. Или ножом пырнуть.
— Ну чего ты? — чуть не плача, закричал Юрка. — Ну давай на пару…
— Ну ладно, — усмехнулся Ангел. — Я добрый… Но попомни мое слово: теперь не смоешься!
В сумрачном углу за высокой спинкой кто-то всхрапнул. Ангел кошкой соскользнул со скамьи и замер.
— Мешочница, — шепнул Юрке. — Встань у окна! Кто пойдет — свистнешь!..
За будкой стрелочника, у переезда, они отдышались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35