Дальше разговаривать с ним на моральные темы Башлыков посчитал излишним.
– Звони, – сказал он.
Фомкин набрал номер, и на том конце задумчивым баритоном отозвался телохранитель Петруша.
– Это я, – поздоровался Фомкин. – Ну чего, Петя, изменения есть?
Изменений не было. Условились так, что во время прогулки Елизара Суреновича Петруша впустит его на минутку в дом и познакомит с Машей Копейщиковой.
Фомкин подарит ей букет алых роз и невзначай замолвит словечко за побратима. И уж заодно оценит опытным взглядом гинеколога всю ее богатую фактуру.
– В семь часов, – подтвердил Петруша. – С охраной сговорено. Там мой кореш Митька. Ты же навроде мой племяш из Махачкалы.
– Маша в курсе?
– Ты что, парень? Это ей сюрприз. Она-то думает, я совсем дикий с гор спустился.
– Если сегодня тебе не даст, значит, я вообще в женщинах не разбираюсь, как гинеколог.
– Что ж, поглядим…
В семь вечера Елизар Суренович выходил из дому, садился в машину и в сопровождении охраны (обычно две "вольво", набитые головорезами) выезжал на природу, где его прогуливали, как домашнюю собачонку. Но места, куда его вывозили, часто менялись и зависели, вероятно, от настроения владыки, поэтому Башлыков отбросил заманчивый план засады в какой-нибудь дубовой рощице. Вдобавок этот план предполагал много шума, грохота и пальбы, чего Башлыков не любил. Он предпочитал ювелирную работу с одним-единственным трупом фигуранта. Вариант со снайпером, казалось бы, вполне реальный, он тоже по зрелом размышлении оставил как запасной. Дом Благовестова снаружи был оборудован суперсовременной искусной светомаскировкой, и не меньше десяти профессионалов бдительно контролировали все мало-мальски пригодные для снайперского "гнезда" точки в окрестностях, включая канализационные люки. После чудесного спасения на загородном шоссе Благовестов начал новую полнокровную жизнь и не собирался с ней расставаться из-за чьей-нибудь глупой неосмотрительности.
В таких обстоятельствах затея Фомкина, при всей ее наивности и вопиющем налете любительства, как ни странно, казалась перспективной и могла сработать.
В сыскном ремесле, как в разбойничьем, успех иногда достигается не точностью предварительных расчетов, а дерзостью и ситуационной смекалкой; и тут на Фомкина, конечно, можно было положиться.
В начале восьмого он приблизился к гнездовью владыки – пятиэтажному дому сталинской постройки, массивному, как фоб Святогора, с выступающим над подъездом каменным дворцовым козырьком. Вид у Фомкина был невинный, походка пижонская. Сторожа Благовестова "повели" его в переулке, и около подъезда его остановили двое мужчин непримечательной наружности, от которых за версту разило родной ментовкой.
– Не спеши, паренек, – сказал дружелюбно один из оперов. – Скажи-ка лучше, куда направляешься.
Фомкин не выказал ни раздражения, ни испуга:
– А то вы не знаете?
– Мы, может, знаем, но ты проясни.
Второй опер заступил ему за спину и сноровисто прогладил пальцами по всему туловищу. Фомкин хихикнул:
– К Петруше я, к Долматову. Земляк мой. Он сам пригласил.
– Цветы тоже Петруше?
Фомкин любовно огладил букет алых роз, упакованный в целлофан.
– Хороший горский обычай – цветы, женщина, шашлык.
– На горца ты похож, как моя бабка на футболиста, – улыбнулся первый опер, и на его лице Фомкин прочитал заветное желание для первого знакомства отвернуть непрошеному гостю башку. Это был очень ответственный момент. Если он вызовет у бугаев хоть малейшее подозрение, они обязательно доложат Елизару, когда тот вернется. Впрочем, они и так это сделают.
Важно, с какой подачи. Фомкин использовал домашнюю заготовку.
– Не мудрите, хлопцы. Хозяин не одобрит. Вы что думаете, Петруша меня без его ведома позвал?
– Мы вообще не думаем, мы ноги ломаем, – сказал тот, который был сзади.
– Да ладно, – возразил напарник – пусть шагает.
Это Митькина забота. Он разрешил.
Митька встретил его возле роскошного лифта с инкрустированной под серебро дверью. Это был солидный, крепкий мужчина, на голову выше Фомкина, и пиджак у него красноречиво топорщился на боку. С самого начала вся эта операция, разработанная лично Фомкиным, была классическим блефом, рассчитанным на придурков, поэтому он особенно ею гордился. Он убедил Башлыкова, что именно невероятная простота и наглость дают ему верный шанс. Изюминка заключалась в том, чтобы каждый шаг был дурнее предыдущего.
Башлыков согласился с тяжелым сердцем, буркнув себе под нос: "Черт его знает, вид у тебя действительно идиотский, может, купятся", – "Если не купятся, – смеялся Фомкин, – поколотят да выкинут. Зачем я им нужен?
Петрухин кореш, какие с меня взятки?"
Митька оглядел его презрительно:
– Ишь, какой петушок! Вправду, что ли, гинеколог?
– Диплом показать?
– Ты вот что, сявка, учти. Барин осерчает, я-то отопрусь. Отвечать вы будете. Гони двести баксов!
Фомкин аж позеленел:
– Ты что, Митяй, охренел?! С меня-то за что? Это мне Петруха должен за консультацию.
– Кто из вас кому должен, сами разберетесь. Гони бабки. Или уматывай!
Первое неожиданное препятствие Фомкин преодолел с честью. Порылся в кармашке куртки (заначка!) и достал две сложенные конвертиком пятидесятитысячные ассигнации.
– Вот все, что имею. На старость копил.
Деньги охранник принял с какой-то детской стыдливостью, развернул, разгладил на ладони и вдруг так рассвирепел, что Фомкина бычьим взглядом отбросило к стене.
– Ты что же, погань, милостыню подаешь?!
– Никак нет! – взмолился Фомкин. – Остальные у Петрухи займу. Отдам, когда уйду. Честное слово!
Митька уселся с ним в лифт и доставил на четвертый этаж. Но все никак не мог успокоиться.
– Нельзя с вами по-хорошему, с поганками, – бормотал ожесточенно. – Делаешь одолжение, рискуешь карьерой, вы там бабу будете накачивать, и все, выходит, на халяву. Ну жлобы! Ну сволота!
– Понадеялся на земляка. Извини, брат.
– Не затевайся надолго. Через сорок минут хозяин вернется.
– В крайнем случае Петруша в чулане схоронит.
Попозже выпустит.
– За каждую минуту простоя – полтинник! – предупредил громила, сплюнув Фомкину на ботинок.
Петруша впустил, не дожидаясь звонка, видно стерег под дверью. Был он взбудоражен и мелко трясся, то ли от страха, то ли от возбуждения. Запер дверь и потянул Фомкина за руку куда-то в темноту.
– Не желает тебя видеть, – горячечно забурчал в ухо. – Я сказал, друг, родич, гинеколог – ни в какую!
Грозит шефу пожаловаться. Чего делать?
– Теперь только вперед, – ответил Фомкин. – До победного конца. Ну-ка отвори пасть.
– Чего?
– Открой пасть, говорю. Витамину дам, для аромата. Американская штучка по лицензии. Бабы не выдерживают.
Машинально Петруша разинул рот, Фомкин сунул туда парализующую ампулу. Сгоряча бандит хрумкнул – и мгновенно обмяк, повалился Коле на руки, и тот заботливо опустил его на пол. Далеко шагнула наука: желатиновая карамелька – и три часа отключки. Но не из Штатов гостинец – из заповедных лабораторий КГБ.
Фомкин прислушался – тишина. Заглянул в одну комнату, в другую, побывал на кухне – никого. Прошел через роскошно меблированную гостиную, толкнулся еще в одну дверь – заперто. Машу Копейщикову обнаружил в спальне. Фомкин предстал перед ней улыбающийся, с букетом роз, но и женщина ждала его во всеоружии – голая и с пушкой в руке. Вольно расположилась на широкой, с изумрудным покрывалом кровати и ствол навела в живот. Палец на спусковой "собачке".
Голос у Маши хриплый, выразительный:
– Присаживайся, голубок. Но без резких движений.
Фомкин в прикидках обмозговывал и такой оборот событий, но в более пристойном варианте.
– Мадам! – воскликнул, прикрывая ладонью глаза. – Поражен, повержен! Вполне понимаю Петрушу.
Как устоять против такой красотищи.
– Кривляться будешь на шампуре! Сядь, говорю, и замри!
Фомкин опустился на стул, букет на колени. Вот тебе и Маша! По внешности, правда, она соответствовала восторженным описаниям Петруши – голая, нечесаная, с обезьяньим личиком, – но манеры, манеры и, главное, речь! Изысканная, точная, без всякой примеси кретинизма. Видно, что и стрельбе обучена.
– Петруха! – шумнула на всю квартиру. – Иди сюда, придурок! Ты где?!
Никто на зов не явился.
– Ага, – сказала удовлетворенно, – значит, с Петрушей уже разобрался? Молодец, быстро. Теперь говори, кто такой и зачем пришел? Только правду. Будешь ваньку валять, для начала прострелю колено. Вот, гляди, – вскинула руку, нажала курок. Хлопок получился негромкий, а в портрете Льва Толстого, на стене, на лбу образовалась дырочка.
– Целкость замечательная, – одобрил Фомкин. – Что вы хотите узнать, мадам?
– Кто ты? На кого работаешь? Живо! Времени у тебя осталось с гулькин нос.
Усилием воли Фомкин изобразил на лице затравленность:
– Не совсем понимаю… Я обыкновенный гинеколог… Петруша пригласил для консультации. Цветы для вас… Разрешите преподнести?..
Вторая пуля цвиркнула над его головой, опалив темя. Дамочка была нервная.
– Смотри сюда, – показала на стену. – Видишь кнопку? Если нажму, через секунду ворвутся головорезы. На кусочки распилят. Пожалеешь, что от пули не подох. Понял меня?
– Конечно, понял. Но что я должен сделать, чтобы избежать страшной участи?
– Ладно, пока замри… – Все у Маши было под рукой, и телефонная трубка тоже. Не спуская глаз с Фомкина, накрутила номер, он не углядел какой. Заговорила, не назвав собеседника по имени. Классный оперативный кадр.
– ..Да, да… Явился Петрутин знакомец, я вам сообщала. Петрушу сразу завалил… Да, понимаю… – Слушала она довольно долго, попутно развлекаясь тем, что прицеливалась Фомкину то в лоб, то в глаз, то в живот.
Мало того что нервная, она была еще и озорная. Фомкин вынул розы из целлофана и сделал Маше знак: нельзя ли, дескать, поставить в вазочку? – на что она скорчила такую гримасу, от которой, вероятно, бедный Петруша и приходил в половой экстаз.
– Поняла, все поняла, – сказала она в трубку. – Хорошо, перезвоню попозже…
– Ну вот, голубок! – положив трубку, воззрилась на Фомкина, как ему показалось, с сочувствием. – Маленький шанс у тебя появился отсюда выбраться. Крохотный такой шансик. Но соображать должен очень быстро.
– Постараюсь, – ответил Фомкин. – Единственно, чтобы вам угодить.
– Как собирался кончить старика? Неужели голыми руками?
– Какого старика? Петрушиного хозяина?
– Не дури, парень. Соображай. Или я тебя сейчас кокну, или уберешь старика, а я прикрою. Ну что?!
– В жизни пальцем никого не тронул. Профессия у меня миролюбивая, гинекологическая… Да зачем кого-то убивать? Вам-то зачем? – В задумчивости Фомкин потянулся к нагрудному карману.
– Руки!
– Платок хотел достать, – пояснил Фомкин, спустя руку обратно на колено.
– Болван ты, гинеколог! На что рассчитывал? Елизар парно ходит, ищейку вперед пускает. Или ты камикадзе?
– Мадам, мне страшно!
– Ничего, вдвоем справимся. Справимся, не дрожи.
Я открою дверь, и ты его завалишь. Согласен?
– Нет, – сказал Фомкин гордо, – Я его убью, потом меня убьют. Резона нет подставляться. Так бизнес не делают.
– Замычал теленочек. На кого же все-таки работаешь? Теперь-то чего темнишь?
– К Петруше я пришел, с вами познакомиться. Цветы принес. Между прочим, сорок штук отстегнул.
– И где же Петруша? Чем ты его саданул?
Фомкин и сам чувствовал в своей версии некоторую неувязку, как раз заключавшуюся в таинственном отсутствии Петруши, но это его не волновало. Он видел, что женщина чуть-чуть расслабилась, и лихорадочно прикидывал, как до нее добраться. Но тщетная, видно, была надежда: не на ту напал.
– Вы упомянули про какой-то шанс. Шутили, наверное?
– Скажи, кто послал, будет шанс.
– Если вы за Петрушу переживаете, так он в магазин побежал. Конфет прикупить к чаю.
Маша хотела засмеяться, но, похоже, не умела этого делать, вместо смеха зашлась в каком-то визгливом кудахтанье.
– Господи, и таких уродцев посылают на крупняка, – передразнила она. – За конфетами побежал! Да с него за одно то, что тебя впустил, шкуру живьем спустят. Эх вы, вояки! Вам бы с Петрушей телок у метро снимать, а туда же, лезете в пекло… Ладно, вот твой шанс. Замочишь пахана, чердаком уйдешь. Дам ключ. Там пожарная лесенка…
– Спасибо! А у лесенки мужик с топором, да?
– Поторгуйся, поторгуйся… Минут десять есть в запасе.
– Чем же я его оглоушу? Кулаком, что ли?
Маша свесила ноги на пол: огромные груди колыхнулись, как белые волны. Слов нет, чертовски соблазнительна.
– А как сам намеревался? Задушить?
– Не надо, Маша. Вы же правильно сказали: куда мне замахиваться на пахана.
– Как раз скороспелки всегда и шустрят не по уму… – Достала из ящичка тумбочки миниатюрный – с ладонь – дамский пистолетик. – Значит, так. Слушай внимательно. Я открою, впущу Елизара. Ты стоишь сбоку, у вешалки, покажу где. Одна пуля в стволе. Как войдет, приставишь дуло к уху, и – опля! Сможешь?
– Вы же говорили, он не один?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52