Если не заглотнул крючок, то губой-то уж точно к нему прикоснулся, и это ей польстило. Пока делала заказ, ни разу в ту сторону не взглянула, но чтобы клиент не задремал, нервно, громко окликнула уходившего со своим блокнотиком официанта:
– Шампанского полусладкого, дружок!
Официант оглянулся, весело кивнул. Минут через пятнадцать, выкуря в глубокой задумчивости сигарету и словно выходя из мистического транса, позволила себе рассеянным взглядом обвести зал и будто случайно столкнулась глазами с устремленными на нее черными, пылающими, пронизывающими гляделками чурека.
Клиент переставил стул таким образом, чтобы видеть ее в фас, а может быть, и стол ухитрился передвинуть, потому что оказался значительно ближе, чем она предполагала. Столкнувшись с ним взглядом, Таня Француженка изобразила на лице сложную гамму чувств, будто бежала куда-то, но споткнулась и теперь падает, но надеется зацепиться слабеющей ручонкой за какую-нибудь опору. Туманные очи ее прояснились при виде прекрасного мужчины, и, как бы смутясь, она отвернулась к окну. "Самец, – подумала она, – никаких проблем". От наплыва охотничьего нетерпения пальцы ее чуть дрогнули.
Официант принес шампанское в серебряном ведерке со льдом и поднос с холодными закусками:
– Можно открыть?
– Пожалуйста.
Слабо пискнула пробка, пенистая праздничная струйка наполнила хрустальный бокал. На столе появилась вазочка с черной икрой, фаянсовая тарелочка с нарезанными, политыми сиропом ананасными дольками, блюдечко с розочками сливочного масла. Официант крутился рядом уже без всякой надобности, ожидая какого-то знака, но у нее не было желания заводить с ним трали-вали, хотя он был симпатичным юношей в строгой униформе, с мускулистым телом, с услужливой повадкой, и обыкновенно Таня не упускала случая завести новое полезное знакомство.
– Ступайте с Богом, молодой человек, – сказала она покровительственно, – и распорядитесь, чтобы отбивная была немножко с кровью.
– Непременно распоряжусь, – со значением откликнулся официант.
Пригубив шампанское и положив в рот ананасную дольку, она вторично взглянула на клиента, на сей раз с откровенным любопытством. Чурек мгновенно вскочил, отвесил церемонный поклон, поднял фужер и махом опрокинул его в зубастую пасть. Таня дружески улыбнулась и поднесла бокал к губам. Теперь оставалось только ждать. И ждать пришлось недолго. Не успела дожевать бутерброд с икрой и допить бокал, как подвалил сотрапезник ее клиента, по уведомлению дяди Жоры, "наш человек", – лысоватый ханыга неопределенного возраста, судя по льстивой, подловатой ухмылке, упорно пьющий на халяву с младых ногтей. Самый тот тип, который Таня Француженка на дух не принимала. Хотя бы потому, что с дамами подобные типы тоже норовили спроворить всегда "полюбовно".
– Ничего, если присяду на минуточку? – спросил халявщик, добротно устраиваясь на стуле.
– Ну ты, гнилушка, – застенчиво сказала Француженка, – канай отсюда, а то череп проломлю.
Прилипала плотоядно хихикнул и игриво потер свои маленькие ручонки:
– Вы не так меня поняли, дорогая! Я не сам по себе, а по поручению известного гражданина.
Таня головы не повернула:
– Чем же известен гражданин?
– Он известен тем, дорогая, что у него денежек куры не клюют и он любит дарить их женщинам, которые соответствуют его представлениям об изящном. По призванию он художник, по духу – гедонист.
– Это вон та черная бандитская морда?
– Обижаете, девушка…
– А ты, значит, у него на посылках, золотая рыбка?
Халявщик хихикнул еще более отвратительно.
– Можно и так сказать. Мы люди не гордые.
– Чего ему надо?
– Вениамин Шалвович Курдюмов имеет честь пригласить вас за наш столик для взаимного приятного времяпровождения.
Таня потянулась рукой к бутылке с шампанским.
Халявщик резко отодвинулся, вдруг догадавшись, что сейчас с ним может произойти какое-то несчастье.
– Почему же твой хозяин сам не подошел?
– Он застенчивый. В случае отказа с ним бывает припадок.
– Слушай, гнилушка! – Таня улыбалась своей самой светлой беспорочной улыбкой, – Клянусь дьяволом, сейчас ты чудом уцелел. Передай своему припадочному, что я не проститутка. Пошел вон!
Как порывом ветра прилипалу сдуло со стула. И тут же приблизился официант, неся в отставленной руке поднос. Любовно уместил перед Таней тарелку с большим лоснящимся куском мяса, томящимся под грудой золотистой жареной картошки с луком.
– Помощь не требуется? – спросил озабоченно, скосив глазом на уходящего горемыку.
– Готовься, скоро позову.
Таня разгребла картофельную горку, отрезала ножом кусочек отбивной и положила в рот. Мясо было приготовлено так, как она любила: подпорченное, чуть-чуть недожаренное, с терпким привкусом чеснока. Курдюмов подсел к ней, когда она уже приканчивала порцию и наполовину осушила шампанское. У него было жесткое, волевое лицо торговца дынями на Центральном рынке. Француженка не стала с ним хитрить.
– Если хотите познакомиться, уважаемый господин, – сказала она, – зачем подсылать шпану?
– Он вас оскорбил?
– Еще чего не хватало! Но он принял меня за проститутку и сразу начал торговаться.
– Желаете, чтобы он извинился?
– Избави Бог!
– Вы позволите угостить вас бокалом шампанского?
Чурек начал ей нравиться: в его глубокомысленной, учтивой настырности было что-то мальчишеское. Она вообще относилась к среднеазиатским, а также кавказским кавалерам без всякого предубеждения. При умелом подходе из них легко вить веревки, но, разумеется, только до той минуты, пока ты одета. При виде обнаженного тела джигит, как правило, превращается в свирепое животное. Отнять у джигита раздетую, приготовленную для половой радости женщину было так же трудно, как вырвать у собаки кость. После того как он прикасался к женской коже, всякое промедление смертельно задевало его человеческое достоинство.
В безмятежной улыбке она продемонстрировала Курдюмову свои белопенные, ровненькие зубки.
– Забавное предложение. Шампанское – вот же оно.
Наливайте, пейте, если угодно.
Курдюмов наполнил бокалы и замогильным голосом произнес тост:
– Мне не надо ваше имя, я его знаю. Ваше имя – Красота! Я вас увидел, и болит мое сердце в груди. Говорил Вильям Шекспир: Бог создал женщину, чтобы мужчине было кому поклоняться. Пью за ваших дорогих родителей, да хранит их Аллах, и за вас. Пусть наша случайная встреча перейдет в добрую, хорошую человеческую дружбу. За вас, госпожа моей души!
Он опрокинул бокал целиком, а Таня только пригубила. Ей предстоял трудный вечер и следовало быть аккуратной со спиртным. Через десять минут они уже оживленно болтали, обсуждая превратности быстротекущей жизни.
– Вы учились в Кембридже? – спросила Француженка.
– Почему это? – удивился Курдюмов.
– У вас такие галантные манеры. В России это большая редкость. Если не секрет, кто вы по национальности?
– Русский, – сказал Курдюмов, – чистокровный.
– Но почему же у вас отчество Шалвович, имя Вениамин, а фамилия Курдюмов? Для конспирации, что ли?
– Нет, не для конспирации. Папа был грузин, а мама, кажется, узбечка.
Они оба удивились его странному признанию, и Таня даже выпила глоток коньяку, который успел заказать джигит.
– По-всякому бывает, – сказала Таня. – Я своих родителей не помню, воспитывалась в детском доме, но, наверное, во мне тоже есть капелька восточной крови, потому что я очень влюбчивая.
Курдюмов приободрился:
– Давайте поедем прямо к вам, если вы живете одна?
– Нагловато, – сказала Таня, напустив в глаза горестного тумана. – Даже не ожидала от вас. Такой деликатный, образованный человек, так славно разговаривали, – и вдруг!.. Вениамин Шалвович, вы за кого же меня принимаете?
Курдюмов окинул ее взглядом, в котором светилась привычка к спокойным оценкам:
– Честно говоря, не знаю. Но уж конечно, вы не из грязнуль с куриными мозгами, с ценником на лбу. Но кто вы? Что у вас на уме? Расскажите, я поверю. Поверю, если скажете правду. Чего вы ищете? Денег? Приключений?
– Не слишком ли торопишься, дорогой?
– Что-то мне чудится, ты не случайно здесь.
– Да, пришла познакомиться. По заданию КГБ.
Познакомиться, соблазнить и выведать все твои тайны.
– КГБ не самый страшный зверь по нынешним дням.
Танины щечки порозовели от внутреннего ликования. Перед ней была не овечка, покорно бредущая на заклание, а матерый зверюга, чующий опасность позвоночником. Тем приятнее будет смотреть, как он пускает кровавые пузыри у ее ног.
– Послушай, любезный! А не пошел бы ты.., к своей шестерке. Вон он зыркает, как сова из дупла. Убирайся! Ты мне надоел.
Курдюмов рассмеялся с облегчением:
– Грубость тебе не идет, красавица. Давай выпьем за нас с тобой. От всей души говорю.
Таня еще немного подулась, потом сочувственно спросила:
– Чего боишься, джигит? За тобой охотятся?
Курдюмов разгрыз лимон, как яблоко, не поморщился.
– Может быть, да, а может быть, нет. Но всегда лучше поостеречься.
– Ты богатый?
– Не очень бедный. Нам с тобой хватит, чтобы пировать и веселиться.
Вскоре между ними установилось полное, глубокое взаимопонимание, какое бывает между попутчиками в поезде, идущем на Дальний Восток. Таня доверительно рассказала, что гонит ее по свету горькое одиночество.
У нее недавно был любимый муж, известный кинорежиссер, фамилии лучше не называть, и она жила за ним как за каменной стеной; но между ними случилась страшная размолвка. Ее муж оказался педиком и, когда она бывала в отлучке, приводил в дом юных мальчиков и ласкал их на той же кровати, где они были счастливы вместе. Ее муж, на которого она три года молилась, как на икону, оказался фальшивой монетой. И все его фильмы, такие эффектные, психологические, получавшие призы за границей, были обманом, как золотые браслеты, сделанные из дутого крашеного стекла. Таня сказала, сдерживая слезы, что не знает, как дальше жить, и теперь ей все равно, умереть ли сегодня или завтра или немедленно лечь в постель с Курдюмовым, чтобы забыться в угаре страсти хоть на часок, если только он поклянется, что он не педик.
Курдюмов, малость озадаченный, поцеловал ее ухоженные, тонкие пальчики, и Таня на мгновение, словно в инстинктивном порыве, прижала его голову к груди.
Пульс ее гибкого тела отозвался маленьким динамитным взрывом в его печени.
– Горю поможем, – твердо пообещал он. – Поедем в гостиницу, я тебя утешу. Забудешь своего поганца, который прикидывался кинорежиссером.
– Правда? – с надеждой спросила Француженка.
– Я умею делать женщине красивую любовь.
Зал ресторана уже заполнился почти целиком, и некоторые пары танцевали меж столиков под звуки негромкого невидимого оркестра. Какой-то несмышленыш лет тридцати, налившись коньяком до бровей, осмелился пригласить Таню на тур медленного фокстрота.
Не поднимая головы, Курдюмов распорядился:
– Иди отсюда, фраер, и запрись в сортире. Чтобы я тебя больше никогда не видел.
Несмышленыш встретился с ним взглядом, что-то буркнул нечленораздельное и послушно исчез.
Таня поджала губки:
– Мой милый рыцарь, но я ведь хочу танцевать.
Курдюмов немедленно поднялся и вывел ее в круг, бережно поддерживая за кончики пальцев. Француженка закинула руки за его мускулистую шею, тесно приникла и закрыла глаза, отдавшись баюкающему ритму.
Она так искусно, как бы в забытьи, так безгрешно терлась об него бедрами и грудью, что через минуту он почувствовал, что ему невмоготу. Давным-давно ни одна женщина не вызывала в нем столь свирепого желания.
– Давай уйдем поскорее, – шепнул он в розовое теплое ушко. – Здесь слишком многолюдно.
– Подожди, милый, мне так хорошо!
Когда вернулись за столик, он был вынужден прикрывать ширинку.
– Хочу мороженого! – сказала Таня. Она видела: джигит спекся. У него было такое выражение лица, как при запоре. Ох уж этот южный темперамент. Теперь оставалось лишь вдеть ему кольцо в ноздрю и не спеша вести на убой.
– Милый, пожалуйста, не торопись. Я так не люблю делать это наспех. Ты ведь тоже, надеюсь, не животное, чтобы спариваться на бегу?
– Нет, не животное, – ответил Курдюмов, утерев слюну с губ.
По дороге в такси он все же сделал диковинную попытку овладеть ею. Как-то так ее перегнул на заднем сиденье, что одну ногу у нее заклинило между передними креслами, а вторую он попытался задрать себе на плечо. Таня успела нащупать впадинку у него под ухом и резко вдавила туда указательный палец. От боли они заверещали одновременно: джигит хриплым басом, а Таня жалобной птичьей трелью. Не оборачиваясь, таксист сказал:
– Будете безобразничать, высажу.
До "России" было рукой подать, они еле отдышались. Курдюмов сунул водителю сотенную:
– Не сердись, браток!
В фойе гостиницы, где было оживленно, как на вокзале, Таня уселась в кресло неподалеку от окошка администратора, поправила сбившуюся набок шикарную прическу, закурила и уныло уставилась в пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Шампанского полусладкого, дружок!
Официант оглянулся, весело кивнул. Минут через пятнадцать, выкуря в глубокой задумчивости сигарету и словно выходя из мистического транса, позволила себе рассеянным взглядом обвести зал и будто случайно столкнулась глазами с устремленными на нее черными, пылающими, пронизывающими гляделками чурека.
Клиент переставил стул таким образом, чтобы видеть ее в фас, а может быть, и стол ухитрился передвинуть, потому что оказался значительно ближе, чем она предполагала. Столкнувшись с ним взглядом, Таня Француженка изобразила на лице сложную гамму чувств, будто бежала куда-то, но споткнулась и теперь падает, но надеется зацепиться слабеющей ручонкой за какую-нибудь опору. Туманные очи ее прояснились при виде прекрасного мужчины, и, как бы смутясь, она отвернулась к окну. "Самец, – подумала она, – никаких проблем". От наплыва охотничьего нетерпения пальцы ее чуть дрогнули.
Официант принес шампанское в серебряном ведерке со льдом и поднос с холодными закусками:
– Можно открыть?
– Пожалуйста.
Слабо пискнула пробка, пенистая праздничная струйка наполнила хрустальный бокал. На столе появилась вазочка с черной икрой, фаянсовая тарелочка с нарезанными, политыми сиропом ананасными дольками, блюдечко с розочками сливочного масла. Официант крутился рядом уже без всякой надобности, ожидая какого-то знака, но у нее не было желания заводить с ним трали-вали, хотя он был симпатичным юношей в строгой униформе, с мускулистым телом, с услужливой повадкой, и обыкновенно Таня не упускала случая завести новое полезное знакомство.
– Ступайте с Богом, молодой человек, – сказала она покровительственно, – и распорядитесь, чтобы отбивная была немножко с кровью.
– Непременно распоряжусь, – со значением откликнулся официант.
Пригубив шампанское и положив в рот ананасную дольку, она вторично взглянула на клиента, на сей раз с откровенным любопытством. Чурек мгновенно вскочил, отвесил церемонный поклон, поднял фужер и махом опрокинул его в зубастую пасть. Таня дружески улыбнулась и поднесла бокал к губам. Теперь оставалось только ждать. И ждать пришлось недолго. Не успела дожевать бутерброд с икрой и допить бокал, как подвалил сотрапезник ее клиента, по уведомлению дяди Жоры, "наш человек", – лысоватый ханыга неопределенного возраста, судя по льстивой, подловатой ухмылке, упорно пьющий на халяву с младых ногтей. Самый тот тип, который Таня Француженка на дух не принимала. Хотя бы потому, что с дамами подобные типы тоже норовили спроворить всегда "полюбовно".
– Ничего, если присяду на минуточку? – спросил халявщик, добротно устраиваясь на стуле.
– Ну ты, гнилушка, – застенчиво сказала Француженка, – канай отсюда, а то череп проломлю.
Прилипала плотоядно хихикнул и игриво потер свои маленькие ручонки:
– Вы не так меня поняли, дорогая! Я не сам по себе, а по поручению известного гражданина.
Таня головы не повернула:
– Чем же известен гражданин?
– Он известен тем, дорогая, что у него денежек куры не клюют и он любит дарить их женщинам, которые соответствуют его представлениям об изящном. По призванию он художник, по духу – гедонист.
– Это вон та черная бандитская морда?
– Обижаете, девушка…
– А ты, значит, у него на посылках, золотая рыбка?
Халявщик хихикнул еще более отвратительно.
– Можно и так сказать. Мы люди не гордые.
– Чего ему надо?
– Вениамин Шалвович Курдюмов имеет честь пригласить вас за наш столик для взаимного приятного времяпровождения.
Таня потянулась рукой к бутылке с шампанским.
Халявщик резко отодвинулся, вдруг догадавшись, что сейчас с ним может произойти какое-то несчастье.
– Почему же твой хозяин сам не подошел?
– Он застенчивый. В случае отказа с ним бывает припадок.
– Слушай, гнилушка! – Таня улыбалась своей самой светлой беспорочной улыбкой, – Клянусь дьяволом, сейчас ты чудом уцелел. Передай своему припадочному, что я не проститутка. Пошел вон!
Как порывом ветра прилипалу сдуло со стула. И тут же приблизился официант, неся в отставленной руке поднос. Любовно уместил перед Таней тарелку с большим лоснящимся куском мяса, томящимся под грудой золотистой жареной картошки с луком.
– Помощь не требуется? – спросил озабоченно, скосив глазом на уходящего горемыку.
– Готовься, скоро позову.
Таня разгребла картофельную горку, отрезала ножом кусочек отбивной и положила в рот. Мясо было приготовлено так, как она любила: подпорченное, чуть-чуть недожаренное, с терпким привкусом чеснока. Курдюмов подсел к ней, когда она уже приканчивала порцию и наполовину осушила шампанское. У него было жесткое, волевое лицо торговца дынями на Центральном рынке. Француженка не стала с ним хитрить.
– Если хотите познакомиться, уважаемый господин, – сказала она, – зачем подсылать шпану?
– Он вас оскорбил?
– Еще чего не хватало! Но он принял меня за проститутку и сразу начал торговаться.
– Желаете, чтобы он извинился?
– Избави Бог!
– Вы позволите угостить вас бокалом шампанского?
Чурек начал ей нравиться: в его глубокомысленной, учтивой настырности было что-то мальчишеское. Она вообще относилась к среднеазиатским, а также кавказским кавалерам без всякого предубеждения. При умелом подходе из них легко вить веревки, но, разумеется, только до той минуты, пока ты одета. При виде обнаженного тела джигит, как правило, превращается в свирепое животное. Отнять у джигита раздетую, приготовленную для половой радости женщину было так же трудно, как вырвать у собаки кость. После того как он прикасался к женской коже, всякое промедление смертельно задевало его человеческое достоинство.
В безмятежной улыбке она продемонстрировала Курдюмову свои белопенные, ровненькие зубки.
– Забавное предложение. Шампанское – вот же оно.
Наливайте, пейте, если угодно.
Курдюмов наполнил бокалы и замогильным голосом произнес тост:
– Мне не надо ваше имя, я его знаю. Ваше имя – Красота! Я вас увидел, и болит мое сердце в груди. Говорил Вильям Шекспир: Бог создал женщину, чтобы мужчине было кому поклоняться. Пью за ваших дорогих родителей, да хранит их Аллах, и за вас. Пусть наша случайная встреча перейдет в добрую, хорошую человеческую дружбу. За вас, госпожа моей души!
Он опрокинул бокал целиком, а Таня только пригубила. Ей предстоял трудный вечер и следовало быть аккуратной со спиртным. Через десять минут они уже оживленно болтали, обсуждая превратности быстротекущей жизни.
– Вы учились в Кембридже? – спросила Француженка.
– Почему это? – удивился Курдюмов.
– У вас такие галантные манеры. В России это большая редкость. Если не секрет, кто вы по национальности?
– Русский, – сказал Курдюмов, – чистокровный.
– Но почему же у вас отчество Шалвович, имя Вениамин, а фамилия Курдюмов? Для конспирации, что ли?
– Нет, не для конспирации. Папа был грузин, а мама, кажется, узбечка.
Они оба удивились его странному признанию, и Таня даже выпила глоток коньяку, который успел заказать джигит.
– По-всякому бывает, – сказала Таня. – Я своих родителей не помню, воспитывалась в детском доме, но, наверное, во мне тоже есть капелька восточной крови, потому что я очень влюбчивая.
Курдюмов приободрился:
– Давайте поедем прямо к вам, если вы живете одна?
– Нагловато, – сказала Таня, напустив в глаза горестного тумана. – Даже не ожидала от вас. Такой деликатный, образованный человек, так славно разговаривали, – и вдруг!.. Вениамин Шалвович, вы за кого же меня принимаете?
Курдюмов окинул ее взглядом, в котором светилась привычка к спокойным оценкам:
– Честно говоря, не знаю. Но уж конечно, вы не из грязнуль с куриными мозгами, с ценником на лбу. Но кто вы? Что у вас на уме? Расскажите, я поверю. Поверю, если скажете правду. Чего вы ищете? Денег? Приключений?
– Не слишком ли торопишься, дорогой?
– Что-то мне чудится, ты не случайно здесь.
– Да, пришла познакомиться. По заданию КГБ.
Познакомиться, соблазнить и выведать все твои тайны.
– КГБ не самый страшный зверь по нынешним дням.
Танины щечки порозовели от внутреннего ликования. Перед ней была не овечка, покорно бредущая на заклание, а матерый зверюга, чующий опасность позвоночником. Тем приятнее будет смотреть, как он пускает кровавые пузыри у ее ног.
– Послушай, любезный! А не пошел бы ты.., к своей шестерке. Вон он зыркает, как сова из дупла. Убирайся! Ты мне надоел.
Курдюмов рассмеялся с облегчением:
– Грубость тебе не идет, красавица. Давай выпьем за нас с тобой. От всей души говорю.
Таня еще немного подулась, потом сочувственно спросила:
– Чего боишься, джигит? За тобой охотятся?
Курдюмов разгрыз лимон, как яблоко, не поморщился.
– Может быть, да, а может быть, нет. Но всегда лучше поостеречься.
– Ты богатый?
– Не очень бедный. Нам с тобой хватит, чтобы пировать и веселиться.
Вскоре между ними установилось полное, глубокое взаимопонимание, какое бывает между попутчиками в поезде, идущем на Дальний Восток. Таня доверительно рассказала, что гонит ее по свету горькое одиночество.
У нее недавно был любимый муж, известный кинорежиссер, фамилии лучше не называть, и она жила за ним как за каменной стеной; но между ними случилась страшная размолвка. Ее муж оказался педиком и, когда она бывала в отлучке, приводил в дом юных мальчиков и ласкал их на той же кровати, где они были счастливы вместе. Ее муж, на которого она три года молилась, как на икону, оказался фальшивой монетой. И все его фильмы, такие эффектные, психологические, получавшие призы за границей, были обманом, как золотые браслеты, сделанные из дутого крашеного стекла. Таня сказала, сдерживая слезы, что не знает, как дальше жить, и теперь ей все равно, умереть ли сегодня или завтра или немедленно лечь в постель с Курдюмовым, чтобы забыться в угаре страсти хоть на часок, если только он поклянется, что он не педик.
Курдюмов, малость озадаченный, поцеловал ее ухоженные, тонкие пальчики, и Таня на мгновение, словно в инстинктивном порыве, прижала его голову к груди.
Пульс ее гибкого тела отозвался маленьким динамитным взрывом в его печени.
– Горю поможем, – твердо пообещал он. – Поедем в гостиницу, я тебя утешу. Забудешь своего поганца, который прикидывался кинорежиссером.
– Правда? – с надеждой спросила Француженка.
– Я умею делать женщине красивую любовь.
Зал ресторана уже заполнился почти целиком, и некоторые пары танцевали меж столиков под звуки негромкого невидимого оркестра. Какой-то несмышленыш лет тридцати, налившись коньяком до бровей, осмелился пригласить Таню на тур медленного фокстрота.
Не поднимая головы, Курдюмов распорядился:
– Иди отсюда, фраер, и запрись в сортире. Чтобы я тебя больше никогда не видел.
Несмышленыш встретился с ним взглядом, что-то буркнул нечленораздельное и послушно исчез.
Таня поджала губки:
– Мой милый рыцарь, но я ведь хочу танцевать.
Курдюмов немедленно поднялся и вывел ее в круг, бережно поддерживая за кончики пальцев. Француженка закинула руки за его мускулистую шею, тесно приникла и закрыла глаза, отдавшись баюкающему ритму.
Она так искусно, как бы в забытьи, так безгрешно терлась об него бедрами и грудью, что через минуту он почувствовал, что ему невмоготу. Давным-давно ни одна женщина не вызывала в нем столь свирепого желания.
– Давай уйдем поскорее, – шепнул он в розовое теплое ушко. – Здесь слишком многолюдно.
– Подожди, милый, мне так хорошо!
Когда вернулись за столик, он был вынужден прикрывать ширинку.
– Хочу мороженого! – сказала Таня. Она видела: джигит спекся. У него было такое выражение лица, как при запоре. Ох уж этот южный темперамент. Теперь оставалось лишь вдеть ему кольцо в ноздрю и не спеша вести на убой.
– Милый, пожалуйста, не торопись. Я так не люблю делать это наспех. Ты ведь тоже, надеюсь, не животное, чтобы спариваться на бегу?
– Нет, не животное, – ответил Курдюмов, утерев слюну с губ.
По дороге в такси он все же сделал диковинную попытку овладеть ею. Как-то так ее перегнул на заднем сиденье, что одну ногу у нее заклинило между передними креслами, а вторую он попытался задрать себе на плечо. Таня успела нащупать впадинку у него под ухом и резко вдавила туда указательный палец. От боли они заверещали одновременно: джигит хриплым басом, а Таня жалобной птичьей трелью. Не оборачиваясь, таксист сказал:
– Будете безобразничать, высажу.
До "России" было рукой подать, они еле отдышались. Курдюмов сунул водителю сотенную:
– Не сердись, браток!
В фойе гостиницы, где было оживленно, как на вокзале, Таня уселась в кресло неподалеку от окошка администратора, поправила сбившуюся набок шикарную прическу, закурила и уныло уставилась в пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52