– Тебя кто прислал, сволочь? – На этот вопрос у главаря ушло минуты две.
– Никто. – Митя тоже не торопился, выдержал ритм. – Мы сами по себе. Мы беженцы.
– Беженцы? – Слово, кажется, было ему знакомое, но он не мог вспомнить, что оно значит. – Бегаете по лесу?
– По жизни, – сказал Митя. – Она для нас тёмный лес.
– От кого бегаете? От меня?
– Никак нет, сэр. От всех остальных. У вас мы надеялись попросить защиты.
– У нас? Защиты?
Главарь в недоумении покрутил огромной башкой на тонком стебельке шеи и вдруг рассыпался жутковатым хриплым смехом. И вся свита подхватила: заухала, заулюлюкала, а некоторые попадали на землю и колотили по ней кулаками, как в припадке. «Дикие, – отметил Митя, – но зомби среди них нет».
Главарь успокоился и важно произнёс:
– Хорошо, сволочь, развеселил Ата-Кату. За это мы тебя пожалеем. Будем мало-мало пытать и сразу в котёл. Доволен? Большая честь.
– Честь большая, – согласился Митя. – А в котёл зачем? Я бы вам живой пригодился.
Думал, опять заржут, нет, задумались. Главарь задумался, а свита заскучала. Двое особенно расторопных волосатиков подобрались к Митиным ногам и расшнуровали кроссовки – драгоценный дар Истопника, каучук дорежимной выделки. Потянули в разные стороны, но Митя напряг ступни – у них никак не получалось сдёрнуть.
– А ну отзынь! – прикрикнул главарь. – Я с ним дальше говорить буду. Успеете раскурочить.
Недовольно ворча, дикари присели на корточки, не выпуская обувку из рук.
– Девка твоя или чья? – спросил главарь.
– Ничейная, – ответил Митя. – Тоже беженка. Не советую с ней связываться, сэр.
– Почему?
– Липучая она. Скоро помрёт. К ней лучше не прикасаться.
Его слова произвели эффект взрывной волны, на который он и не рассчитывал. Волосатики отпустили кроссовки и откатились ближе к деревьям. И вся свита отшатнулась, один лишь главарь не двинулся с места.
– Врёшь, сволочь. Если она липучая, почему ты не липучий?
– Я привитый, сэр. Из группы доноров. Седьмой инкубатор. Готовили к пересадке печени, чудом удалось сбежать, сэр.
Митя балабонил наобум, не надеясь, что главарь поймёт, и незаметно вдавил пальцы в Дащин бок, как штепсель в розетку. Теперь всё зависело от неё. И «матрёшка» не сплоховала, послала ответный импульс. У Мити закололо кончики пальцев, искра пошла. Дыхание сбилось, в глазах полыхнуло, как при разрыве аорты, но через мгновение все жизненные позиции восстановились, и он, висящий на проводах, почувствовал необыкновенный прилив сил. Казалось, ничего не стоит разорвать путы, только рвани посильнее. Увидел, как вокруг головы атамана возникло фиолетовое с чёрными крапинками светящееся облачко, наподобие нимба. Аура жизни и смерти. Никто не учил этому Митю, но он не сомневался, что внезапно обрёл дар телепатического контакта, которым владели истинные хозяева леса и равнинных пространств. Прекрасное, волнующее состояние, как если бы удалось в один присест умять барашка и выпить десять бутылок вина. Главарь Ата-Кату в растерянности поднёс мобильник к уху и прогудел в пустоту:
– Кто там? Говорите, слушаю.
– Это я, – отозвался с дерева Митя. – Это я с вами разговариваю, сэр.
Алые очи главаря налились неземной тоской.
– Что ты сделал со мной, сволочь?
– Ничего не сделал, Ата-Кату, сэр. Что может сделать такое ничтожество, как я, с могучим воителем? Только покорнейше прошу выслушать меня.
– Чего?
– Могу дать богатый выкуп. От нашей смерти вам мало пользы, тем более девка липучая, её даже жрать нельзя. Во мне тоже одна желчь. После обработки в инкубаторе мясо больное. А выкуп – это выкуп.
– Врёшь, сволочь. У тебя ничего нет. Что у тебя есть, сам возьму.
Слова грозные, но в голосе жалобные нотки: дикарь потерял уверенность в себе. Одновременно Митя услышал, как Даша взмолилась, прошептала не в уши, а от сердца к сердцу: «Поторопись, Митенька, мочи нет, всю высосал. Сейчас усну…» «Продержись самую малость, – так же, не разжимая губ, ответил Митя. – Видишь, я стараюсь».
Вслух объявил торжественно:
– В двух днях пути отсюда есть подземный склад. Его никто не охраняет, кроме роботов. К ним у меня отмычка. Отведу туда ваших людей, сэр, и вы станете самым богатым человеком в этих лесах, сэр.
– Что на складе? – Фиолетовая аура главаря побледнела, словно покрылась лаком, увеличилась в размерах: не нимб, а летающая тарелка, удерживающаяся на чёрном отростке, торчащем из черепа.
– Вы слышали, кто такой Анупряк-оглы, сэр?
– Поганка американская.
– Правильно. Это его личный схрон. Чего там только нет. Герыча – тонна. Оружие, консервы, спирт… О-о, не пожалеете, сэр!
Контакт не прерывался, но вибрировал: Даша слабела.
– И никакой охраны?
– Роботы безмозглые. Японские попугайчики. Анупряк-оглы никому не доверяет. Разве вам не хочется дать ему по мозгам, сэр?
Ата-Кату стушевался, края его ауры обуглились – вот-вот исчезнет.
– Страшно, – признался он с горечью. – Они сильнее нас. Они нас с говном сожрут.
– Там только роботы, – терпеливо напомнил Митя. – У меня к ним код. Плёвое дело, сэр. Склад уже ваш. Спирт прямо в бочках.
– Как тебя зовут, сволочь?
Это была победа. Для одичавших спросить имя – всё равно что обменяться рукопожатием. Оставалось только зафиксировать установку в его подкорке, чтобы не переменил решение, когда развеется гипнотический туман.
– Митя Климов, сэр. Всегда к вашим услугам.
Он последний раз, чувствуя, как Даша иссякает, вдавил пальцы в её теплую розетку. Получил мощный искрящийся заряд и из глаз в глаза переслал дикарю. Ата-Кату передёрнулся, опять поднёс мобильник к уху, аура скукожилась, почти прилипла к коже тускло мерцающим бесцветным ободком.
– Дам бойцов, – прошамкал, как из ямы. – С утра пойдёте. Самых лучших. Обманешь, Митя-сволочь, – на нитки размотают, в землю живьём зароют.
– Это уж как водится, сэр, – почтительно поддакнул Климов.
Пока разговаривали, постепенно подтянулась из кустов свита, но всё же держалась в отдалении. Липучая болезнь – ужасная штука, хуже всякого СПИДа.
Ещё её называли Чикой и Антоновной. СПИД победили десять лет назад, от него теперь не умирали, Антоновна пришла на смену. В глаза её никто не видел, но это и понятно. Кто видел, тех уже самих никто не видел никогда. По приказу Ата-Кату Митю отвязали, но к Даше не посмели прикоснуться. Митя самолично её развязал, мёртво спящую, упавшую в руки, как спелый плод.
В сопровождении трёх одичавших, знаками указывавших дорогу, перенёс её в шалаш, бережно уложил на низкое ложе из сосновых лап. За то время, пока происходили все эти события, Митя примерно прикинул численность одичавшего племени – около ста человек, не больше. Безусловно, все они отличные охотники и следопыты. И все без царя в голове, но не зомби. Кто угодно, но зомби среди них не было, а это означало, что действия одичавших в принципе предсказуемы, поддаются анализу и корректировке. По-видимому, их жизнь мало чем отличалась от бытования болотных людей, обретавшихся возле ставки Истопника, как, впрочем, и от жизни большинства руссиян, согнанных со своих извечных поселений, а их ещё от океана до океана – тьма-тьмущая.
Вскоре один из волосатиков заглянул в шалаш и швырнул к ногам Мити связку сушёных корешков и поставил у входа пластиковую бутылку с водой. Состроил диковинную рожу, прорычал что-то насмешливое и исчез.
Митя потёр «матрёшке» щёки, подёргал за волосы, подул в нос, и она очнулась. Бледная, осунувшаяся. Глаза без блеска. На голове рыжий ком. Кожа в крапинках – следы злоупотребления колониальной косметикой с возбуждающими добавками. И вот такая она была Мите дороже всего. Дороже всего, что он когда-либо имел.
– Страшная, да? – привычно отгадала она его мысли.
– Какая есть…
Дал ей попить из бутылки, сунул в руку пару корешков.
– На, пожуй… Только не спеши глотать.
– Митя, я уж думала – всё. Думала, помираю. Не пойму, как ты справился. Митька, ты же настоящий пронырщик.
– Есть маленько. Жуй, тебе говорят.
– Что дальше делать, Митенька? Они ведь нас всё равно убьют.
– Ночью уйдём. Охрана – два волосатика, пустяки. Худо, нож забрали и топор. И рюкзаки со всем запасом – тю-тю. Ничего, перебьёмся.
– Что ты, Митенька, – испугалась Даша. – Пошевелиться нет сил. Куда я пойду?
– Значит, оставайся, – без раздумий холодно бросил Митя.
«Матрёшка» подавилась корешком, глаза увлажнились.
– Правда уйдёшь? Один?
– Куда деваться? У меня задание… Ладно, не дрожи. Верну должок, встанешь.
– Митя, кто мы такие? Зачем всё это с нами происходит?
Митя не удивился вопросу и вполне его понял, но ответа не знал. И всё же был рад, что она его задала. Он сам всё чаще задумывался об этом. Кто он такой? Зачем родился на свет? Неужто лишь затем, чтобы его пинали и преследовали все кому не лень?
… Под утро слиняли. Митя подкрался к двум волосатикам, дремавшим на корточках неподалёку от входа в шалаш, и с такой силой стукнул их кочанами друг о дружку, что шишки посыпались с веток. Бежать по ночному лесу трудно, но через час быстрым шагом они добрались до чёрной речки, погрузились в смолистые воды и поплыли вниз по течению. Плыли долго, сколько смогли, до тех пор, пока оба не выбились из сил.
Глава 12 Наши дни. Допрос должника
Типичная сценка из жизни руссиянских бизнесменов: допрос оборзевшего соратника. На сей раз ему должен был подвергнуться некто Зосим Абрамович Пенкин, коммерческий директор «Голиафа». По дороге Гарий Наумович (юрист!) рассказал, что собой представляет этот Пенкин. Блестящий комбинатор, ас финансовых махинаций, ценитель изящных искусств, короче, во всех отношениях незаурядный человек, а в чём-то гениальный. Можно считать – коммерческий бог концерна. Рука об руку с Оболдуевым они поднимались на финансовый олимп, но на каком-то этапе у бывшего (в совке) министерского клерка началось головокружение от успехов. Он и в прежние годы, разумеется, химичил (как без того?), вёл двойную бухгалтерию, сливал в собственную мошну не меньше десяти процентов от каждой крупной сделки, запараллелил денежные потоки на подставные фирмы и прочее в том же духе; но Оболдуев относился к его шалостям на удивление снисходительно, пока Пенкин окончательно не зарвался. На днях служба безопасности «Голиафа», которую возглавлял бывший генерал КГБ Жучихин, представила неопровержимые доказательства того, что хитроумный соратник задумал вопиющее злодейство: нацелился прибрать «Голиаф» к рукам целиком и готовит покушение на своего благодетеля, для чего законтачил с известной охранно-киллерской фирмой «Пересвет». Убойные факты – видеоматериалы и записи телефонных разговоров – тем не менее не убедили Оболдуева, и он, прежде чем решить судьбу друга, потребовал провести дополнительное, контрольное расследование.
Я выслушал всё это с интересом, но заметил, что не понимаю, почему я должен принимать участие в чисто семейной разборке. Гарий Наумович, рискованно огибая пробку по встречной полосе (с включённой мигалкой), снисходительно улыбнулся.
– Виктор Николаевич, я вам просто удивляюсь. Неприлично в вашем возрасте задавать такие наивные вопросы.
– Извините, Гарий Наумович, но я работаю над книгой, а это…
– Именно книга… Разве не важно своими глазами увидеть, с какими ничтожествами иногда приходится иметь дело великому человеку? По моему слабому разумению, как раз в таких нештатных ситуациях как нельзя ярче проявляется благородство господина Оболдуева и величие его души. Или вы не согласны?
Думаю, моё согласие интересовало его примерно так же, как меня цвет его нижнего белья. Общаясь с Верещагиным, я пришёл к выводу, что он не видит во мне равноценного собеседника и, обращаясь ко мне, разговаривает как бы сам с собой, разыгрывая короткие интермедии для собственного развлечения. Для него, как и для Оболдуева, я был всего лишь забавным человеческим экземпляром, страдающим повышенной, ни на чём не основанной амбициозностью. Суть в том, что российское общество уже лет пятнадцать как разделилось внутри себя на тех, кто грабит, и на быдло, чернь, которая по старинке пытается заработать деньги трудом. Это разные миры, и между ними неодолимая пропасть, которая день за днём углубляется. Грабители, расписавшие страну в пулечку и рассовавшие выигрыш по бездонным карманам, естественно, не считают остальных за полноценных людей, что и понятно, но и быдло инстинктивно отвечает им взаимностью. Я сам не раз ловил себя на том, что, увидев на экране какую-нибудь до боли знакомую сытую, самодовольную рожу, вещающую о святой частной собственности, о правах человека и т. д., испытываю желание перекреститься и в испуге бормочу: «Чур меня! Чур меня!»
Приехали на «Динамо», долго петляли переулками и очутились возле каких-то складских помещений, огороженных железным забором, с каменными воротами. Гарий Наумович сказал охраннику несколько слов через спущенное стекло, и тот опрометью бросился открывать. Подрулили к кирпичному домику с металлической входной дверью с электронной защитой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57