Очутившись на этой опасной черте, я испытал приступ животного страха.
– Лиза, – сказал я как можно мягче, – как тебе не стыдно!
– Мне? – Изумление было не наигранным. – Скорее вам должно быть стыдно, Виктор Николаевич. Разве вы не видите, кто она такая?
– Лиза, опомнись, ты говоришь о законной супруге своего отца.
– Отец тут ни при чём. Для него все женщины на одно лицо. Он берёт первую, какая подвернётся под руку, а когда она ему надоест, меняет на другую, обычно равноценную. Женщины не задевают его души. Вы совсем другой, Виктор Николаевич, вы – художник. Такая женщина, как Иза, способна причинить вам большое зло.
– Вон оно что… А я было подумал, ты заботишься о моей нравственности. Лиза, ты как-то странно смотришь на меня. У меня что-нибудь на лбу?
Её глаза затуманились, с ужасом я увидел, как она приближается ко мне, соскальзывает с кресла, по-прежнему упираясь ногами в каминную решётку.
– Виктор Николаевич, – выдохнула, словно ветерок по траве прошелестел, – вам ведь хочется меня поцеловать?
– Допустим, – сказал я, сохраняя присутствие духа. – Что же из этого следует?
– Почему не решаетесь?
К чему-то подобному я был готов уже несколько дней, но надеялся, что ситуация под контролем и уж во всяком случае инициатива принадлежит мне. Оказалось, ошибся.
– Тому есть много причин, Лиза, но думаю, и так всё понятно. Эти игрушки не для нас.
– Ах, игрушки? Тогда я сделаю это сама.
И сделала. Обвила мою шею руками и приникла к моему рту. Её поцелуй был искушённее, чем я ожидал. В открытых глазах мерцало сумрачное любопытство. Я вёл себя с достоинством и, как герой под пыткой, даже не разжал губ. Только в голове что-то жалобно скрипнуло. Лиза резко отстранилась, и я вынужден был поддержать её за талию.
– Вам неприятно?
– Нет, почему… Помнится, лет десять назад…
В это роковое мгновение, как в сотнях плохих киношек, в комнате возник не кто иной, как Гата Ксенофонтов. Этот маленький востроглазый полковник имел обыкновение появляться неслышно, подобно материализовавшемуся фантому.
– Прошу прощения, господа. – Он смущённо кашлянул. – Профилактический обход.
Лиза уже переместилась в кресло и нервно смеялась.
– Вы всегда так подкрадываетесь, Гата, как рысь на тропе.
– Привычка, – конфузливо проговорил полковник, оправдываясь. – У нас ведь как, барышня, – кто тихо ходит, тот долго живёт.
– Не называйте меня барышней, пожалуйста.
Я почувствовал, что пора и мне вставить словцо. Но что-то в глотке застряло, вроде банного обмылка.
– Не смею мешать, – откланялся полковник. – Ещё раз извините.
Вот ты и спёкся, писатель, пронеслось у меня в голове.
Не взглянув на Лизу, я вышел следом за Ксенофонтовым. Догнал его в длинном коридоре со сводчатыми потолками, со стенами, увешанными картинами, в основном первоклассными копиями передвижников.
– Господин Ксенофонтов, не подумайте чего-нибудь плохого. Мы тут с Лизой репетируем сценки из жизни российской буржуазии. У девушки, знаете ли, несомненный артистический талант.
Гата приостановился, взглянул на меня без улыбки.
– Вам нечего опасаться. Кроме службы, меня ничего не касается.
Он видел меня насквозь.
Распрощавшись с полковником, я вышел под палящее июньское солнце. Пейзаж привычный: контуры парка, стрелы дорожек, мощённых разноцветной плиткой, благоухающие цветочные клумбы, живописные беседки, японские горки, пруд с красными карпами, где по зеленоватой, словно мраморной поверхности величественно скользила лебединая пара, – далеко не полный перечень красот, располагающих к созерцательной неге. Умеют люди жить и с толком тратить деньги. У меня денег не было, и жить к тридцати шести годам я так и не научился. Грустный итог.
Невесть откуда подобрался к ногам дог Каро. Я присел на ступеньку и осторожно почесал у него между ушами. Пёс покосился красноватым глазом, зябко засопел и тоже перевёл могучее туловище в сидячее положение. Ну что, брат, говорил его мутноватый взгляд, опять чего-то натворил? Мы с ним давно подружились и частенько, когда выпадала минутка, беседовали на отвлечённые темы. Каро был внимательным слушателем, и, кроме того, это было единственное живое существо в поместье, которого я не боялся. Если ему что-то не нравилось в моих рассуждениях, он лишь пренебрежительно сплёвывал на землю жёлтые слюни.
– Видишь ли, дружище, – сказал я на этот раз, – обстоятельства, видимо, складываются так, что скоро нам придётся расстаться. Правда, если повезёт, меня зароют в одну из этих прекрасных клумб, куда ты любишь мочиться. Самое удивительное, Каро-джан, я сам себе не могу объяснить, зачем ввязался во всё это. Сочинитель хренов. Неужто алчность так затуманивает мозги, как думаешь?
Под тяжестью вопроса пёс покачнулся и издал короткий хриплый рык, похожий на воронье «кар рк».
Глава 11 Год 2024. Одичавшее племя
В первый день одолели лесом тридцать вёрст с лишком и к вечеру вышли к заброшенной деревушке, где от большинства домов остались лишь обгорелые головешки. По всем приметам, сюда давно, может быть, уже несколько лет, не ступала нога человека, и это понятно. Оставляя зачищенные населённые пункты, миротворцы повсюду разбрасывали гуманитарные гостинцы: отравленные консервы, взрывпакеты, замаскированные под курево, баллончики с газом «Циклон-2» в виде пасхальных яичек, а в колодцы сливали быстродействующие яды новых поколений. Газеты писали, что должно пройти не меньше трёхсот лет, чтобы природа в этих местах вернулась в естественное состояние, пригодное для жизни.
Они разглядывали мёртвую деревню с бугорка возле леса, подступившего к ней вплотную. Пониже деревню огибала безымянная речушка, казавшаяся оттуда, где они стояли, чёрной асфальтовой лентой с неровными краями.
– Видишь кирпичный дом? – сказала Даша. – Совсем целый. Как думаешь, почему?
– Мало ли, – ответил Климов. – Может, пластитом накачали. Дотронься до двери – и рванёт.
– Вряд ли, Митенька. Что-то тут не так. Даже стёкла в окнах не побитые. Давай поглядим.
– Зачем? – спросил Митя для порядка, хотя понимал, что ей просто не хотелось коротать первую ночь в лесной чащобе. Его любопытство тоже было задето. Не в обычаях у миротворцев оставлять посреди общего разора нетронутую домину. Их тактика известна: хороший руссиянин тот, у кого ни кола, ни двора. Действительно, здесь что-то не так.
– Интересно же. Давай посмотрим, Мить.
– Вдруг ловушка?
– Какая, Мить? Ты же видишь, здесь аура спокойная.
Улица, заросшая по пояс травой и лопухами, вроде подтверждала её правоту, но внушала добавочные опасения. Лесные обитатели всегда рыщут в оставленных человеком местах, ищут, чем поживиться, а тут ни единого следочка. И в воздухе опасная, ничем не нарушаемая тишина, словно они подступили к заражённой зоне.
– Если боишься, – предложила Даша, – давай одна схожу. Ты только подстрахуешь.
– Давно так осмелела?
– Мить, я устала… а там, наверное, кровать. Печка. Ужин приготовлю.
– Из чего? – Он старался смотреть на неё как можно строже. – Кстати, какое ты имеешь право говорить, что устала? Знаешь, что бывает с теми, кто устаёт?
– Знаю, Митенька, но ты ведь не сделаешь это со мной, правда?
За день пути они отдыхали всего два раза. Один раз разожгли костёр и попили настоящего сладкого чая с чёрными сухариками. Второй раз просто посидели на пеньках, выкурили по сигаретке, но без дури. Обычная махра. В рюкзаках у них был запас еды дней на пять: консервы, соль, сахар, сухари. Из огнестрела Истопник ничего с собой не дал, но у Мити за поясом торчал короткий плотницкий топорик, а Даша прятала под курткой нож из нержавейки с наборной ручкой. Это правильно. Если бы их поймали с чем-то таким, что стреляет, то и допрашивать бы не стали. Ещё у них имелись волосяные силки на любого мелкого зверя, а также рыболовные принадлежности: леска, крючки, грузила. Впрочем, вопрос пропитания перед ними не стоял. Начиналось лето. Лес легко накормит даже таких неумёх, как они.
Разговаривали мало, и разговор большей частью почему-то сводился именно к этой теме: что Даша имеет право делать, а что не имеет. И ещё – не так уж, видно, мудр учитель, раз послал её на такое ответственное задание. На язвительные выпады Мити девушка отвечала с обычной для «матрёшек» покладистостью. Он только и слышал от неё: увидишь, Митенька, я тебе ещё пригожусь…
К кирпичному дому подобрались задами, продравшись сквозь заросли крапивы. Вспугнули стайку голубей, давно разучившихся летать, жирных и неповоротливых. Митя успел двух прихватить палкой, свернул им хрупкие шейки и сунул за пояс – вот и ужин. На завалинке возле дома на вечернем солнышке грелись коричневые змейки с черными головками. Даша охнула, ухватилась за Митино плечо.
– Ты чего? – не понял он.
– Боюсь. Вдруг кинутся?
.– Не дури. Они не ядовитые. Но это хорошо, что они здесь.
Внутрь проникли через заднее оконце, которое Митя ловко выставил вместе с рамой, воспользовавшись своим топориком. Быстро обследовали оба этажа, подсобку, кухню, заглянули во все углы – никаких сюрпризов. Более того, никаких следов погрома. Правда, бедновато. На все пять комнат (две наверху и три внизу) несколько стульев, один деревянный лежак, застеленный серым шерстяным покрывалом, и два стола – один в большой комнате на первом этаже и второй на кухне, рядом с газовой плитой. Здесь же, у плиты, стояли два газовых баллона с туго закрученными вентилями. Повсюду, во всех помещениях, чистота, как после генеральной уборки. В большой комнате на стене единственное украшение – портрет пожилого печального мужчины с белой бородкой, вставленный в потемневшую от времени раму.
– Кто это? – шёпотом спросила Даша.
– Икона. Никола-угодник, – ответил просвещённый Митя. – Не нравится мне всё это.
– Ой, мне тоже, – согласилась Даша. – Давай сбежим отсюда.
Настораживала именно прибранность, ухоженность дома, даже полы издавали влажный запах недавно вымытых. Словно хозяева навели порядок и вышли ненадолго прогуляться. И ещё – как во всех деревенских домах, пусть и кирпичных, здесь полагалось быть печи, что подтверждала и труба на крыше, высокая, с жестяным козырьком, но печи не было. Вдобавок входная дверь была заперта изнутри на массивный железный засов, что вообще не поддавалось осмыслению. Краем уха Митя что-то слышал о виртуальных ловушках наподобие рыбных садков, с лягушкой на дне, которые оккупанты расставляли тут и там на очищенных территориях для заманивания и поимки беглых преступников. Возможно, кирпичный дом – одна из таких ловушек. Тогда где-то тут должна быть замаскированная записывающая аппаратура. Возможно и другое: дом сам по себе является капканом, способным умерщвлять и аннигилировать угодивших в него руссиянчиков. Если так, то чего он ждёт? Почему не расправился с ними сразу?
– Бежать поздно, и нет смысла, – сказал он. – Если это западня, то мы уже в ней.
– Не хочу, – заныла «матрёшка». – Митенька, не хочу умирать. Я только жить начала.
– Никто не спрашивает, чего ты хочешь, – отрезал Митя.
Он бросил на кухонный стол голубей и велел заняться ими. Сам обследовал баллоны и подключил шланг к плите. Чиркнул спичкой – над горелкой взвился синий огонёк. И никакого взрыва – напрасно Даша в ужасе присела на корточки и закрыла лицо ладонями.
В углу стоял железный бидон с водой. Митя понюхал, слил немного в пригоршню, пригубил. Гнилью не пахло, нормальная вода, но этому он уже не удивился. Кого-то здесь определённо ждали, не обязательно их с Дашей.
За ужином все страхи отступили. Жирное, чуть горьковатое голубиное мясо, запечённое в собственном соку, нежные сладкие косточки, чай с солоноватыми сухариками – пир горой. На закуску – по целой сигарете, показавшейся дурманнее вина. Даша смотрела на него влюблёнными глазами.
– Митенька, хорошо-то как, правда? А говорят, нет счастья на свете. Да вот же оно.
Утолив голод, Митя начал испытывать всё усиливающуюся тяжесть в паху, но мужественно боролся с собой. Нельзя показывать Даше свою слабость.
– Лихо ты управилась с голубями, – похвалил он. – Вас в «Харизме» что же, и готовить учили?
– Нет, Митенька. Нас учили только одному: возбуждать и удовлетворять клиента. В большой строгости держали. Клиент недоволен – первый раз прощали. Второй раз – на привалку. Что это такое, тебе лучше не знать.
– Догадываюсь, – буркнул Митя. – Ты стерилизованная?
– Конечно, как же иначе. У нас все девочки стерилизованные. Почему спросил?
– Нипочему, к слову пришлось.
На втором этаже, где стояла кровать, улеглись под шерстяное покрывало на поролоновый матрас. Некоторые свойства мутантов остались при них: в темноте оба видели так же хорошо, как днём. Митя лежал на спине, чувствуя непонятную вялость, душа его притихла. Даша ёрзала, вздыхала. Не понимала, почему он медлит.
– Тебе помочь, Митенька? – заботливо прошептала.
– А ты хочешь?
– Я всегда хочу, я же изменённая. От меня не зависит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Лиза, – сказал я как можно мягче, – как тебе не стыдно!
– Мне? – Изумление было не наигранным. – Скорее вам должно быть стыдно, Виктор Николаевич. Разве вы не видите, кто она такая?
– Лиза, опомнись, ты говоришь о законной супруге своего отца.
– Отец тут ни при чём. Для него все женщины на одно лицо. Он берёт первую, какая подвернётся под руку, а когда она ему надоест, меняет на другую, обычно равноценную. Женщины не задевают его души. Вы совсем другой, Виктор Николаевич, вы – художник. Такая женщина, как Иза, способна причинить вам большое зло.
– Вон оно что… А я было подумал, ты заботишься о моей нравственности. Лиза, ты как-то странно смотришь на меня. У меня что-нибудь на лбу?
Её глаза затуманились, с ужасом я увидел, как она приближается ко мне, соскальзывает с кресла, по-прежнему упираясь ногами в каминную решётку.
– Виктор Николаевич, – выдохнула, словно ветерок по траве прошелестел, – вам ведь хочется меня поцеловать?
– Допустим, – сказал я, сохраняя присутствие духа. – Что же из этого следует?
– Почему не решаетесь?
К чему-то подобному я был готов уже несколько дней, но надеялся, что ситуация под контролем и уж во всяком случае инициатива принадлежит мне. Оказалось, ошибся.
– Тому есть много причин, Лиза, но думаю, и так всё понятно. Эти игрушки не для нас.
– Ах, игрушки? Тогда я сделаю это сама.
И сделала. Обвила мою шею руками и приникла к моему рту. Её поцелуй был искушённее, чем я ожидал. В открытых глазах мерцало сумрачное любопытство. Я вёл себя с достоинством и, как герой под пыткой, даже не разжал губ. Только в голове что-то жалобно скрипнуло. Лиза резко отстранилась, и я вынужден был поддержать её за талию.
– Вам неприятно?
– Нет, почему… Помнится, лет десять назад…
В это роковое мгновение, как в сотнях плохих киношек, в комнате возник не кто иной, как Гата Ксенофонтов. Этот маленький востроглазый полковник имел обыкновение появляться неслышно, подобно материализовавшемуся фантому.
– Прошу прощения, господа. – Он смущённо кашлянул. – Профилактический обход.
Лиза уже переместилась в кресло и нервно смеялась.
– Вы всегда так подкрадываетесь, Гата, как рысь на тропе.
– Привычка, – конфузливо проговорил полковник, оправдываясь. – У нас ведь как, барышня, – кто тихо ходит, тот долго живёт.
– Не называйте меня барышней, пожалуйста.
Я почувствовал, что пора и мне вставить словцо. Но что-то в глотке застряло, вроде банного обмылка.
– Не смею мешать, – откланялся полковник. – Ещё раз извините.
Вот ты и спёкся, писатель, пронеслось у меня в голове.
Не взглянув на Лизу, я вышел следом за Ксенофонтовым. Догнал его в длинном коридоре со сводчатыми потолками, со стенами, увешанными картинами, в основном первоклассными копиями передвижников.
– Господин Ксенофонтов, не подумайте чего-нибудь плохого. Мы тут с Лизой репетируем сценки из жизни российской буржуазии. У девушки, знаете ли, несомненный артистический талант.
Гата приостановился, взглянул на меня без улыбки.
– Вам нечего опасаться. Кроме службы, меня ничего не касается.
Он видел меня насквозь.
Распрощавшись с полковником, я вышел под палящее июньское солнце. Пейзаж привычный: контуры парка, стрелы дорожек, мощённых разноцветной плиткой, благоухающие цветочные клумбы, живописные беседки, японские горки, пруд с красными карпами, где по зеленоватой, словно мраморной поверхности величественно скользила лебединая пара, – далеко не полный перечень красот, располагающих к созерцательной неге. Умеют люди жить и с толком тратить деньги. У меня денег не было, и жить к тридцати шести годам я так и не научился. Грустный итог.
Невесть откуда подобрался к ногам дог Каро. Я присел на ступеньку и осторожно почесал у него между ушами. Пёс покосился красноватым глазом, зябко засопел и тоже перевёл могучее туловище в сидячее положение. Ну что, брат, говорил его мутноватый взгляд, опять чего-то натворил? Мы с ним давно подружились и частенько, когда выпадала минутка, беседовали на отвлечённые темы. Каро был внимательным слушателем, и, кроме того, это было единственное живое существо в поместье, которого я не боялся. Если ему что-то не нравилось в моих рассуждениях, он лишь пренебрежительно сплёвывал на землю жёлтые слюни.
– Видишь ли, дружище, – сказал я на этот раз, – обстоятельства, видимо, складываются так, что скоро нам придётся расстаться. Правда, если повезёт, меня зароют в одну из этих прекрасных клумб, куда ты любишь мочиться. Самое удивительное, Каро-джан, я сам себе не могу объяснить, зачем ввязался во всё это. Сочинитель хренов. Неужто алчность так затуманивает мозги, как думаешь?
Под тяжестью вопроса пёс покачнулся и издал короткий хриплый рык, похожий на воронье «кар рк».
Глава 11 Год 2024. Одичавшее племя
В первый день одолели лесом тридцать вёрст с лишком и к вечеру вышли к заброшенной деревушке, где от большинства домов остались лишь обгорелые головешки. По всем приметам, сюда давно, может быть, уже несколько лет, не ступала нога человека, и это понятно. Оставляя зачищенные населённые пункты, миротворцы повсюду разбрасывали гуманитарные гостинцы: отравленные консервы, взрывпакеты, замаскированные под курево, баллончики с газом «Циклон-2» в виде пасхальных яичек, а в колодцы сливали быстродействующие яды новых поколений. Газеты писали, что должно пройти не меньше трёхсот лет, чтобы природа в этих местах вернулась в естественное состояние, пригодное для жизни.
Они разглядывали мёртвую деревню с бугорка возле леса, подступившего к ней вплотную. Пониже деревню огибала безымянная речушка, казавшаяся оттуда, где они стояли, чёрной асфальтовой лентой с неровными краями.
– Видишь кирпичный дом? – сказала Даша. – Совсем целый. Как думаешь, почему?
– Мало ли, – ответил Климов. – Может, пластитом накачали. Дотронься до двери – и рванёт.
– Вряд ли, Митенька. Что-то тут не так. Даже стёкла в окнах не побитые. Давай поглядим.
– Зачем? – спросил Митя для порядка, хотя понимал, что ей просто не хотелось коротать первую ночь в лесной чащобе. Его любопытство тоже было задето. Не в обычаях у миротворцев оставлять посреди общего разора нетронутую домину. Их тактика известна: хороший руссиянин тот, у кого ни кола, ни двора. Действительно, здесь что-то не так.
– Интересно же. Давай посмотрим, Мить.
– Вдруг ловушка?
– Какая, Мить? Ты же видишь, здесь аура спокойная.
Улица, заросшая по пояс травой и лопухами, вроде подтверждала её правоту, но внушала добавочные опасения. Лесные обитатели всегда рыщут в оставленных человеком местах, ищут, чем поживиться, а тут ни единого следочка. И в воздухе опасная, ничем не нарушаемая тишина, словно они подступили к заражённой зоне.
– Если боишься, – предложила Даша, – давай одна схожу. Ты только подстрахуешь.
– Давно так осмелела?
– Мить, я устала… а там, наверное, кровать. Печка. Ужин приготовлю.
– Из чего? – Он старался смотреть на неё как можно строже. – Кстати, какое ты имеешь право говорить, что устала? Знаешь, что бывает с теми, кто устаёт?
– Знаю, Митенька, но ты ведь не сделаешь это со мной, правда?
За день пути они отдыхали всего два раза. Один раз разожгли костёр и попили настоящего сладкого чая с чёрными сухариками. Второй раз просто посидели на пеньках, выкурили по сигаретке, но без дури. Обычная махра. В рюкзаках у них был запас еды дней на пять: консервы, соль, сахар, сухари. Из огнестрела Истопник ничего с собой не дал, но у Мити за поясом торчал короткий плотницкий топорик, а Даша прятала под курткой нож из нержавейки с наборной ручкой. Это правильно. Если бы их поймали с чем-то таким, что стреляет, то и допрашивать бы не стали. Ещё у них имелись волосяные силки на любого мелкого зверя, а также рыболовные принадлежности: леска, крючки, грузила. Впрочем, вопрос пропитания перед ними не стоял. Начиналось лето. Лес легко накормит даже таких неумёх, как они.
Разговаривали мало, и разговор большей частью почему-то сводился именно к этой теме: что Даша имеет право делать, а что не имеет. И ещё – не так уж, видно, мудр учитель, раз послал её на такое ответственное задание. На язвительные выпады Мити девушка отвечала с обычной для «матрёшек» покладистостью. Он только и слышал от неё: увидишь, Митенька, я тебе ещё пригожусь…
К кирпичному дому подобрались задами, продравшись сквозь заросли крапивы. Вспугнули стайку голубей, давно разучившихся летать, жирных и неповоротливых. Митя успел двух прихватить палкой, свернул им хрупкие шейки и сунул за пояс – вот и ужин. На завалинке возле дома на вечернем солнышке грелись коричневые змейки с черными головками. Даша охнула, ухватилась за Митино плечо.
– Ты чего? – не понял он.
– Боюсь. Вдруг кинутся?
.– Не дури. Они не ядовитые. Но это хорошо, что они здесь.
Внутрь проникли через заднее оконце, которое Митя ловко выставил вместе с рамой, воспользовавшись своим топориком. Быстро обследовали оба этажа, подсобку, кухню, заглянули во все углы – никаких сюрпризов. Более того, никаких следов погрома. Правда, бедновато. На все пять комнат (две наверху и три внизу) несколько стульев, один деревянный лежак, застеленный серым шерстяным покрывалом, и два стола – один в большой комнате на первом этаже и второй на кухне, рядом с газовой плитой. Здесь же, у плиты, стояли два газовых баллона с туго закрученными вентилями. Повсюду, во всех помещениях, чистота, как после генеральной уборки. В большой комнате на стене единственное украшение – портрет пожилого печального мужчины с белой бородкой, вставленный в потемневшую от времени раму.
– Кто это? – шёпотом спросила Даша.
– Икона. Никола-угодник, – ответил просвещённый Митя. – Не нравится мне всё это.
– Ой, мне тоже, – согласилась Даша. – Давай сбежим отсюда.
Настораживала именно прибранность, ухоженность дома, даже полы издавали влажный запах недавно вымытых. Словно хозяева навели порядок и вышли ненадолго прогуляться. И ещё – как во всех деревенских домах, пусть и кирпичных, здесь полагалось быть печи, что подтверждала и труба на крыше, высокая, с жестяным козырьком, но печи не было. Вдобавок входная дверь была заперта изнутри на массивный железный засов, что вообще не поддавалось осмыслению. Краем уха Митя что-то слышал о виртуальных ловушках наподобие рыбных садков, с лягушкой на дне, которые оккупанты расставляли тут и там на очищенных территориях для заманивания и поимки беглых преступников. Возможно, кирпичный дом – одна из таких ловушек. Тогда где-то тут должна быть замаскированная записывающая аппаратура. Возможно и другое: дом сам по себе является капканом, способным умерщвлять и аннигилировать угодивших в него руссиянчиков. Если так, то чего он ждёт? Почему не расправился с ними сразу?
– Бежать поздно, и нет смысла, – сказал он. – Если это западня, то мы уже в ней.
– Не хочу, – заныла «матрёшка». – Митенька, не хочу умирать. Я только жить начала.
– Никто не спрашивает, чего ты хочешь, – отрезал Митя.
Он бросил на кухонный стол голубей и велел заняться ими. Сам обследовал баллоны и подключил шланг к плите. Чиркнул спичкой – над горелкой взвился синий огонёк. И никакого взрыва – напрасно Даша в ужасе присела на корточки и закрыла лицо ладонями.
В углу стоял железный бидон с водой. Митя понюхал, слил немного в пригоршню, пригубил. Гнилью не пахло, нормальная вода, но этому он уже не удивился. Кого-то здесь определённо ждали, не обязательно их с Дашей.
За ужином все страхи отступили. Жирное, чуть горьковатое голубиное мясо, запечённое в собственном соку, нежные сладкие косточки, чай с солоноватыми сухариками – пир горой. На закуску – по целой сигарете, показавшейся дурманнее вина. Даша смотрела на него влюблёнными глазами.
– Митенька, хорошо-то как, правда? А говорят, нет счастья на свете. Да вот же оно.
Утолив голод, Митя начал испытывать всё усиливающуюся тяжесть в паху, но мужественно боролся с собой. Нельзя показывать Даше свою слабость.
– Лихо ты управилась с голубями, – похвалил он. – Вас в «Харизме» что же, и готовить учили?
– Нет, Митенька. Нас учили только одному: возбуждать и удовлетворять клиента. В большой строгости держали. Клиент недоволен – первый раз прощали. Второй раз – на привалку. Что это такое, тебе лучше не знать.
– Догадываюсь, – буркнул Митя. – Ты стерилизованная?
– Конечно, как же иначе. У нас все девочки стерилизованные. Почему спросил?
– Нипочему, к слову пришлось.
На втором этаже, где стояла кровать, улеглись под шерстяное покрывало на поролоновый матрас. Некоторые свойства мутантов остались при них: в темноте оба видели так же хорошо, как днём. Митя лежал на спине, чувствуя непонятную вялость, душа его притихла. Даша ёрзала, вздыхала. Не понимала, почему он медлит.
– Тебе помочь, Митенька? – заботливо прошептала.
– А ты хочешь?
– Я всегда хочу, я же изменённая. От меня не зависит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57