— Вы можете оставить кольцо у себя, забыть все то, что я вам сейчас наговорил, — кстати, я мог и ошибиться, вы сами заметили, что таких колец могло быть множество, — и никто никогда не узнает, что ваше кольцо в каком-то там списке. Ведь когда вы платили за него семь сотен, вы же не знали, что оно краденое?
— Разумеется, нет!
— Тогда забудьте! — воскликнул он. — Вы сюда не приходили, я кольца не видел, и носите его себе на здоровье.
— Спасибо, — прошептала она и бросила кольцо в сумочку. — Спасибо, — повторила она еще раз и вышла из магазина.
На улице резкий порыв ветра едва не сбил ее с ног.
* * *
— Когда я прилетал сюда в последний раз, — припомнил Руди, — здешний аэропорт был жалкой помойкой. В день тут садилось два, от силы три рейса, а за багажом приходилось переться в какой-то покосившийся сарай. А теперь погляди-ка — настоящий аэровокзал, не хуже, чем у людей.
Лайнер авиакомпании «Континентал» из Ньюарка приземлился в Сарасоте в час сорок пять дня. Эндрю и его дядя шли вдоль ряда сверкающих магазинов и несли в руках маленькие чемоданчики, которые они провезли с собой в качестве ручного багажа. В отеле они заказали две смежные комнаты; они не планировали оставаться там дольше, чем на одну ночь. Как им и обещали в Нью-Йорке, шофер дожидался их у сектора получения багажа. В руках он держал маленькую табличку с надписью «Фарелл». Он подхватил их чемоданчики и направился к стоящему неподалеку белому «кадиллаку».
— Прямо как свадебное путешествие. А где невеста? — сострил Руди, усаживаясь в лимузин.
Эндрю рассмеялся.
— Вы привезли с собой хорошую погоду, — сообщил водитель.
— Шли дожди? — спросил Руди.
— Нет, просто было прохладно. И ветрено.
— На севере тоже холодрыга, — заметил Эндрю.
— Вот почему я сюда и переехал, — пояснил шофер.
— Прохладно — это как? — поинтересовался Руди.
— Днем градусов до двадцати. Ночью около десяти.
«Тогда какого черта ты сюда переехал», — подумал Руди, но смолчал.
До отеля машина доехала минут за пятнадцать. Там они зарегистрировались как Эндрю и Руди Фареллы и десять минут спустя вошли в свои номера. Когда Руди заглянул к племяннику, тот уже разговаривал по телефону.
— Где мы сможем побеседовать в спокойной обстановке? — говорил Эндрю. — Без помех? — Он послушал, сказал: «Угу», снова послушал, взглянул на часы и со словами: — Отлично. В три мы на месте, — бросил трубку.
— Где? — спросил Руди.
— Их яхта подойдет к доку.
— Эти чертовы испашки помешались на своих яхтах, — сплюнул Руди. — Не нравятся мне яхты. Бросят тебя на корм акулам, никто и не узнает.
— Думаю, все будет нормально, — успокоил его Эндрю. — Если бы они не хотели иметь с нами дело, то зачем бы им просить о стрелке?
— Все равно, не верю я испашкам, — покачал головой Руди. — Они знают, что мы замочили Морено, а теперь назначают встречу на чертовой яхте. Зачем? Чтобы нас прикончить?
— Это другая команда, дядя Руди. Они не меньше нашего счастливы, что Морено отбросил копыта.
— Все равно, — не сдавался Руди. — В прежнее время, если ты летел самолетом, то мог провести пушку в багаже. А теперь, из-за этих вонючих террористов, приходится ходить на стрелки словно голышом.
Эндрю снова взглянул на часы.
— Через пять минут ты оденешься, — бросил он.
Ровно в два тридцать зазвонил телефон. Эндрю снял трубку.
— Мистер Фарелл?
— Да.
— У меня для вас пакет. Могу я подняться?
— Как ваше имя?
— Уилсон.
— Поднимайтесь, Уилсон, — сказал Эндрю. — Пушки, — сообщил он дяде, вешая трубку.
— Очень вовремя, — буркнул тот.
Уилсон оказался темнокожим мужчиной лет под сорок. С собой он принес атташе-кейс с двумя «смит-вессонами» тридцать восьмого калибра. Он не прикоснулся к оружию, предоставив Руди и Эндрю самим доставать его из дипломата. Эндрю догадался, что он не хочет оставлять на пушках отпечатки пальцев: вдруг эти типы приехали в Сарасоту, чтобы кого-нибудь пришить. Когда Эндрю спросил, сколько они должны, Уилсон ответил, что за все уже уплачено. Эндрю хотел было дать ему на чай, но посыльный держался с таким достоинством, что он передумал.
— Счастливой охоты, — бросил Уилсон напоследок.
Ровно в три часа, как и было обещано, к назначенному месту подъехал катер. На его борту золотом сияло имя яхты — КАТИЕНА. То же слово огромными золотыми буквами красовалось на самой яхте, а чуть пониже — порт приписки — Форт-Лодердейл, Флорида. Руди объяснил Эндрю, что на восточном побережье Флориды никто больше не назначал встреч. Слишком много наркотиков в Майами, слишком много местной и федеральной полиции. Заштатные городишки, типа Сарасоты, Форта-Майерс, даже Неаполя, вполне устраивали как колумбийцев, так и ньюйоркцев. В каждом из этих городков можно сесть и поговорить, не опасаясь, что в любой момент легавые вломятся в двери. Тем не менее и Руди, и Эндрю захватили с собой револьверы.
Когда они взобрались по трапу, их приветствовал самый уродливый человек, какого Эндрю когда-либо приходилось видеть. Его лицо покрывало множество шрамов, словно у горевшего в танке танкиста.
Он обменялся рукопожатиями с гостями и представился:
— Меня зовут Луис Идальго. Рад познакомиться. — Говорил он по-английски с сильным акцентом. Очевидно, пока они поднимались по трапу, он обыскал их глазами, потому что сразу же заметил: — Здесь вам оружие не понадобится, хотя если вам так удобнее...
— Нам так удобнее, — сказал Руди.
— Как вам угодно, — холодно улыбнулся Идальго. — Хотите чего-нибудь выпить?
— Я нет, — ответил Руди.
— Спасибо, нет, — покачал головой Эндрю.
— Тогда поднимемся наверх и поговорим.
Яхта представляла собой огромную рыболовецкую шхуну. Они вскарабкались на мостик и расселись на солнце. Идальго был одет в свободные брюки, черные низкие кроссовки и черную же футболку. На груди поверх футболки висел массивный крест на золотой цепочке. И Руди, и Эндрю явились на встречу в легких серых слаксах, голубых пиджаках и белых рубашках с расстегнутым воротом.
— В графине лимонад, — объявил Идальго, — на случай, если вам захочется пить.
— Спасибо, — ответил Руди и налил себе бокал.
— Итак, — начал Идальго, — интересная история приключилась с Морено, не правда ли?
— Ужасно, — покачал головой Руди и сделал глоток лимонада.
— Да покоится душа его с миром, — произнес Идальго и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел еще ужаснее. — Но после его ухода остался вакуум, да? Потому что он не готовил себе замены, понимаете? Учитывая все обстоятельства, с его организацией покончено. Se acabo. Жаль.
— Вот потому-то мы и здесь, — сказал Эндрю.
— Да, конечно, — кивнул Идальго. — Но вы уже говорили с кем-нибудь еще?
— С вами первым, — уверил его Руди.
— Хорошо. Потому что кто-нибудь другой попытается занять ведущие позиции или даже сделает вид, что занимает ведущие позиции, но на самом деле никто из них сейчас не в состоянии заполнить образовавшийся вакуум. Вести дела вам следует только со мной. То есть если вам нужен колумбийский кокаин.
Эндрю промолчал.
Руди спокойно прихлебывал свой лимонад.
— Вы пришли к тому, к кому надо, сеньоры, — снова улыбнулся Идальго.
Руди думал, что с такой мордой хорошо сниматься в фильмах ужасов.
— Вы понимаете суть нашего плана? — спросил он.
— Да, мне его объясняли.
Вилли Изетти летал с Карибов в Боготу, чтобы провести предварительные переговоры с одним из людей Идальго. Он сообщил в Нью-Йорк, что обстановка для заключения сделки, похоже, складывается благоприятная. И вот они здесь, чтобы расставить точки над "и". Идальго знал, что они убили Морено в его собственной постели. В его собственной постели, черт побери! Они надеялись, что это произвело на него впечатление. Их самих успех операции, бесспорно, окрылил.
Руди не стал тянуть кота за хвост.
— Мы предложили Морено сорок процентов прибыли. Вместо трети, как планировалось вначале. Тем самым наша доля и доля китайцев уменьшились примерно на три и три десятых процента, но мы были готовы пойти на такие уступки...
— И готовы до сих пор, — вставил Эндрю.
— ...потому что понимаем, какая ситуация сейчас сложилась на рынке, — продолжал Руди. — Справедливость есть справедливость.
Идальго согласно кивнул.
— Морено хотел шестьдесят, — сказал Эндрю. — Не исключено, что именно поэтому кто-то из его собственной организации и убрал.
— Ну да, из его собственной организации, — сухо повторил Идальго.
— Потому что они понимали, что он перегнул палку, — пояснил Руди.
— Перегнул палку, да, — согласился испанец. — Но тем не менее сорок, это, знаете ли, — он беспомощно развел руками, — маловато, учитывая положение на рынке. В отличие от рынка, который мы только хотим организовать.
«Сукин сын тоже хочет шестьдесят, — подумал Руди. — Придется и его пришить в его собственной постели».
— Мне надо переговорить с моими партнерами, — сказал Идальго, пытаясь выглядеть донельзя огорченным, мелкая сошка, которой предстоит отчитываться перед могущественными держателями акций. — Мне придется убедить остальных, понимаете?
«Ерунда», — подумал Эндрю.
— О'кей, на что они пойдут? — спросил он. — Эти другие? Только не забывайте, куда шестьдесят процентов привели Морено.
Их взгляды встретились.
Руди испугался, что его племянник зашел слишком далеко.
— Мои люди не такие жадные, как Кулебра, — наконец выговорил Идальго.
— Так как вы думаете, на что они согласятся? Ваши люди.
«Его люди, как бы не так», — подумал Руди.
— На пятьдесят наверняка, — ответил Идальго.
— Не пойдет, — отрезал Эндрю.
— Возможно, на сорок пять. Но только возможно. Мне придется очень настойчиво их убеждать.
«Врет», — подумал Эндрю.
— Тогда убедите их, — посоветовал он вслух. — Мы согласимся на сорок пять, но больше не уступим ни цента.
— Хорошо, я позвоню вам сегодня вечером, после того как...
— Неужели на вашей яхте нет телефона? — взорвался Руди. — Или радио? Да чего угодно!
— Да, но...
— Тогда звоните им сейчас! — воскликнул Эндрю. — Вашим людям, — скептически подчеркнул он. — И скажите им, что вам твердо обещают сорок пять процентов и вы склонны согласиться. То есть если вы действительно склонны согласиться.
Идальго несколько мгновений сидел в нерешительности.
Затем ухмылка исказила его уродливое лицо.
— Не думаю, что мне так уж необходимо им звонить, — прокаркал он. — Думаю, я могу вам обещать, что они согласятся на сорок пять.
Он протянул руку для рукопожатия. Эндрю протянул свою, и сделка состоялась.
— Вот теперь я бы выпил, — сказал Руди.
* * *
— Похоже, его нет в городе, — доложил Реган.
Они сидели втроем в забегаловке на Кэнел-стрит. Майкл не сомневался, что все полицейские Нью-Йорка рано или поздно умрут от сердечного приступа, вызванного беспрерывным курением и обедами всухомятку. Несмотря на обилие хороших н совсем недорогих ресторанчиков в Чайнатауне и Маленькой Италии неподалеку от прокуратуры, Реган и Лаундес, как типичные полисмены, выбрали засаленную бутербродную.
Майкл ел гамбургер и жареную картошку из пакетика. Он с удовольствием выпил бы пивка, но довольствовался диетической пепси. Реган и Лаундес жевали сандвичи. Лаундес постоянно макал ломтики картошки в горчицу, растекавшуюся по бумажной тарелке, на которой покоился его сандвич. Реган неодобрительно взирал на такое вопиющее нарушение правил хорошего тона. Оба пили кофе.
Забегаловка ломилась от судейских клерков, чиновников и секретарш, от помощников окружного прокурора, от полицейских в форме, от сыщиков из первого округа и вообще из любого округа, чьи сотрудники получили сегодня, во вторник, в половине первого дня, повестки в суд в качестве свидетелей. Уровень шума достигал предельно допустимой отметки. Даже хорошо, поскольку они обсуждали операцию, о которой пока что знала только горстка людей.
— Он постоянно встречается с полудюжиной девиц, — рассказывал Лаундес. — Он им звонит, или они ему. Если его нет дома, они оставляют ему послание на автоответчике, и он потом им перезванивает.
— С двумя из них он видится чаще, нежели с остальными, — вступил Реган. — Одну зовут Уна. Имя другой мы пока не знаем. Она просто говорит: «Привет, это я». Он ее сразу узнает и отвечает: «Приезжай, отсоси».
— Ну, так он все-таки не говорит, — смутился Лаундес и обмакнул ломтик картошки в горчицу.
— Не так, но очень похоже. Немного необычно, когда человек звонит и не называет себя. В комнате, в которой установлены прослушивающие устройства, люди, конечно, не называют друг друга по именам постоянно. Такое происходит только в книгах. Ну, когда один говорит: «Послушай-ка, Джек...», а другой отвечает: «Да, Фрэнк, слушаю...», читателю легче различить персонажи. В настоящей же жизни люди пользуются именами только для того, чтобы усилить значение своих слов. Например: «Я скажу всего один раз, Джимми, так что слушай внимательно». Для усиления, ясно? Потому что они отлично знают, с кем они говорят, они видят своего собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Разумеется, нет!
— Тогда забудьте! — воскликнул он. — Вы сюда не приходили, я кольца не видел, и носите его себе на здоровье.
— Спасибо, — прошептала она и бросила кольцо в сумочку. — Спасибо, — повторила она еще раз и вышла из магазина.
На улице резкий порыв ветра едва не сбил ее с ног.
* * *
— Когда я прилетал сюда в последний раз, — припомнил Руди, — здешний аэропорт был жалкой помойкой. В день тут садилось два, от силы три рейса, а за багажом приходилось переться в какой-то покосившийся сарай. А теперь погляди-ка — настоящий аэровокзал, не хуже, чем у людей.
Лайнер авиакомпании «Континентал» из Ньюарка приземлился в Сарасоте в час сорок пять дня. Эндрю и его дядя шли вдоль ряда сверкающих магазинов и несли в руках маленькие чемоданчики, которые они провезли с собой в качестве ручного багажа. В отеле они заказали две смежные комнаты; они не планировали оставаться там дольше, чем на одну ночь. Как им и обещали в Нью-Йорке, шофер дожидался их у сектора получения багажа. В руках он держал маленькую табличку с надписью «Фарелл». Он подхватил их чемоданчики и направился к стоящему неподалеку белому «кадиллаку».
— Прямо как свадебное путешествие. А где невеста? — сострил Руди, усаживаясь в лимузин.
Эндрю рассмеялся.
— Вы привезли с собой хорошую погоду, — сообщил водитель.
— Шли дожди? — спросил Руди.
— Нет, просто было прохладно. И ветрено.
— На севере тоже холодрыга, — заметил Эндрю.
— Вот почему я сюда и переехал, — пояснил шофер.
— Прохладно — это как? — поинтересовался Руди.
— Днем градусов до двадцати. Ночью около десяти.
«Тогда какого черта ты сюда переехал», — подумал Руди, но смолчал.
До отеля машина доехала минут за пятнадцать. Там они зарегистрировались как Эндрю и Руди Фареллы и десять минут спустя вошли в свои номера. Когда Руди заглянул к племяннику, тот уже разговаривал по телефону.
— Где мы сможем побеседовать в спокойной обстановке? — говорил Эндрю. — Без помех? — Он послушал, сказал: «Угу», снова послушал, взглянул на часы и со словами: — Отлично. В три мы на месте, — бросил трубку.
— Где? — спросил Руди.
— Их яхта подойдет к доку.
— Эти чертовы испашки помешались на своих яхтах, — сплюнул Руди. — Не нравятся мне яхты. Бросят тебя на корм акулам, никто и не узнает.
— Думаю, все будет нормально, — успокоил его Эндрю. — Если бы они не хотели иметь с нами дело, то зачем бы им просить о стрелке?
— Все равно, не верю я испашкам, — покачал головой Руди. — Они знают, что мы замочили Морено, а теперь назначают встречу на чертовой яхте. Зачем? Чтобы нас прикончить?
— Это другая команда, дядя Руди. Они не меньше нашего счастливы, что Морено отбросил копыта.
— Все равно, — не сдавался Руди. — В прежнее время, если ты летел самолетом, то мог провести пушку в багаже. А теперь, из-за этих вонючих террористов, приходится ходить на стрелки словно голышом.
Эндрю снова взглянул на часы.
— Через пять минут ты оденешься, — бросил он.
Ровно в два тридцать зазвонил телефон. Эндрю снял трубку.
— Мистер Фарелл?
— Да.
— У меня для вас пакет. Могу я подняться?
— Как ваше имя?
— Уилсон.
— Поднимайтесь, Уилсон, — сказал Эндрю. — Пушки, — сообщил он дяде, вешая трубку.
— Очень вовремя, — буркнул тот.
Уилсон оказался темнокожим мужчиной лет под сорок. С собой он принес атташе-кейс с двумя «смит-вессонами» тридцать восьмого калибра. Он не прикоснулся к оружию, предоставив Руди и Эндрю самим доставать его из дипломата. Эндрю догадался, что он не хочет оставлять на пушках отпечатки пальцев: вдруг эти типы приехали в Сарасоту, чтобы кого-нибудь пришить. Когда Эндрю спросил, сколько они должны, Уилсон ответил, что за все уже уплачено. Эндрю хотел было дать ему на чай, но посыльный держался с таким достоинством, что он передумал.
— Счастливой охоты, — бросил Уилсон напоследок.
Ровно в три часа, как и было обещано, к назначенному месту подъехал катер. На его борту золотом сияло имя яхты — КАТИЕНА. То же слово огромными золотыми буквами красовалось на самой яхте, а чуть пониже — порт приписки — Форт-Лодердейл, Флорида. Руди объяснил Эндрю, что на восточном побережье Флориды никто больше не назначал встреч. Слишком много наркотиков в Майами, слишком много местной и федеральной полиции. Заштатные городишки, типа Сарасоты, Форта-Майерс, даже Неаполя, вполне устраивали как колумбийцев, так и ньюйоркцев. В каждом из этих городков можно сесть и поговорить, не опасаясь, что в любой момент легавые вломятся в двери. Тем не менее и Руди, и Эндрю захватили с собой револьверы.
Когда они взобрались по трапу, их приветствовал самый уродливый человек, какого Эндрю когда-либо приходилось видеть. Его лицо покрывало множество шрамов, словно у горевшего в танке танкиста.
Он обменялся рукопожатиями с гостями и представился:
— Меня зовут Луис Идальго. Рад познакомиться. — Говорил он по-английски с сильным акцентом. Очевидно, пока они поднимались по трапу, он обыскал их глазами, потому что сразу же заметил: — Здесь вам оружие не понадобится, хотя если вам так удобнее...
— Нам так удобнее, — сказал Руди.
— Как вам угодно, — холодно улыбнулся Идальго. — Хотите чего-нибудь выпить?
— Я нет, — ответил Руди.
— Спасибо, нет, — покачал головой Эндрю.
— Тогда поднимемся наверх и поговорим.
Яхта представляла собой огромную рыболовецкую шхуну. Они вскарабкались на мостик и расселись на солнце. Идальго был одет в свободные брюки, черные низкие кроссовки и черную же футболку. На груди поверх футболки висел массивный крест на золотой цепочке. И Руди, и Эндрю явились на встречу в легких серых слаксах, голубых пиджаках и белых рубашках с расстегнутым воротом.
— В графине лимонад, — объявил Идальго, — на случай, если вам захочется пить.
— Спасибо, — ответил Руди и налил себе бокал.
— Итак, — начал Идальго, — интересная история приключилась с Морено, не правда ли?
— Ужасно, — покачал головой Руди и сделал глоток лимонада.
— Да покоится душа его с миром, — произнес Идальго и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел еще ужаснее. — Но после его ухода остался вакуум, да? Потому что он не готовил себе замены, понимаете? Учитывая все обстоятельства, с его организацией покончено. Se acabo. Жаль.
— Вот потому-то мы и здесь, — сказал Эндрю.
— Да, конечно, — кивнул Идальго. — Но вы уже говорили с кем-нибудь еще?
— С вами первым, — уверил его Руди.
— Хорошо. Потому что кто-нибудь другой попытается занять ведущие позиции или даже сделает вид, что занимает ведущие позиции, но на самом деле никто из них сейчас не в состоянии заполнить образовавшийся вакуум. Вести дела вам следует только со мной. То есть если вам нужен колумбийский кокаин.
Эндрю промолчал.
Руди спокойно прихлебывал свой лимонад.
— Вы пришли к тому, к кому надо, сеньоры, — снова улыбнулся Идальго.
Руди думал, что с такой мордой хорошо сниматься в фильмах ужасов.
— Вы понимаете суть нашего плана? — спросил он.
— Да, мне его объясняли.
Вилли Изетти летал с Карибов в Боготу, чтобы провести предварительные переговоры с одним из людей Идальго. Он сообщил в Нью-Йорк, что обстановка для заключения сделки, похоже, складывается благоприятная. И вот они здесь, чтобы расставить точки над "и". Идальго знал, что они убили Морено в его собственной постели. В его собственной постели, черт побери! Они надеялись, что это произвело на него впечатление. Их самих успех операции, бесспорно, окрылил.
Руди не стал тянуть кота за хвост.
— Мы предложили Морено сорок процентов прибыли. Вместо трети, как планировалось вначале. Тем самым наша доля и доля китайцев уменьшились примерно на три и три десятых процента, но мы были готовы пойти на такие уступки...
— И готовы до сих пор, — вставил Эндрю.
— ...потому что понимаем, какая ситуация сейчас сложилась на рынке, — продолжал Руди. — Справедливость есть справедливость.
Идальго согласно кивнул.
— Морено хотел шестьдесят, — сказал Эндрю. — Не исключено, что именно поэтому кто-то из его собственной организации и убрал.
— Ну да, из его собственной организации, — сухо повторил Идальго.
— Потому что они понимали, что он перегнул палку, — пояснил Руди.
— Перегнул палку, да, — согласился испанец. — Но тем не менее сорок, это, знаете ли, — он беспомощно развел руками, — маловато, учитывая положение на рынке. В отличие от рынка, который мы только хотим организовать.
«Сукин сын тоже хочет шестьдесят, — подумал Руди. — Придется и его пришить в его собственной постели».
— Мне надо переговорить с моими партнерами, — сказал Идальго, пытаясь выглядеть донельзя огорченным, мелкая сошка, которой предстоит отчитываться перед могущественными держателями акций. — Мне придется убедить остальных, понимаете?
«Ерунда», — подумал Эндрю.
— О'кей, на что они пойдут? — спросил он. — Эти другие? Только не забывайте, куда шестьдесят процентов привели Морено.
Их взгляды встретились.
Руди испугался, что его племянник зашел слишком далеко.
— Мои люди не такие жадные, как Кулебра, — наконец выговорил Идальго.
— Так как вы думаете, на что они согласятся? Ваши люди.
«Его люди, как бы не так», — подумал Руди.
— На пятьдесят наверняка, — ответил Идальго.
— Не пойдет, — отрезал Эндрю.
— Возможно, на сорок пять. Но только возможно. Мне придется очень настойчиво их убеждать.
«Врет», — подумал Эндрю.
— Тогда убедите их, — посоветовал он вслух. — Мы согласимся на сорок пять, но больше не уступим ни цента.
— Хорошо, я позвоню вам сегодня вечером, после того как...
— Неужели на вашей яхте нет телефона? — взорвался Руди. — Или радио? Да чего угодно!
— Да, но...
— Тогда звоните им сейчас! — воскликнул Эндрю. — Вашим людям, — скептически подчеркнул он. — И скажите им, что вам твердо обещают сорок пять процентов и вы склонны согласиться. То есть если вы действительно склонны согласиться.
Идальго несколько мгновений сидел в нерешительности.
Затем ухмылка исказила его уродливое лицо.
— Не думаю, что мне так уж необходимо им звонить, — прокаркал он. — Думаю, я могу вам обещать, что они согласятся на сорок пять.
Он протянул руку для рукопожатия. Эндрю протянул свою, и сделка состоялась.
— Вот теперь я бы выпил, — сказал Руди.
* * *
— Похоже, его нет в городе, — доложил Реган.
Они сидели втроем в забегаловке на Кэнел-стрит. Майкл не сомневался, что все полицейские Нью-Йорка рано или поздно умрут от сердечного приступа, вызванного беспрерывным курением и обедами всухомятку. Несмотря на обилие хороших н совсем недорогих ресторанчиков в Чайнатауне и Маленькой Италии неподалеку от прокуратуры, Реган и Лаундес, как типичные полисмены, выбрали засаленную бутербродную.
Майкл ел гамбургер и жареную картошку из пакетика. Он с удовольствием выпил бы пивка, но довольствовался диетической пепси. Реган и Лаундес жевали сандвичи. Лаундес постоянно макал ломтики картошки в горчицу, растекавшуюся по бумажной тарелке, на которой покоился его сандвич. Реган неодобрительно взирал на такое вопиющее нарушение правил хорошего тона. Оба пили кофе.
Забегаловка ломилась от судейских клерков, чиновников и секретарш, от помощников окружного прокурора, от полицейских в форме, от сыщиков из первого округа и вообще из любого округа, чьи сотрудники получили сегодня, во вторник, в половине первого дня, повестки в суд в качестве свидетелей. Уровень шума достигал предельно допустимой отметки. Даже хорошо, поскольку они обсуждали операцию, о которой пока что знала только горстка людей.
— Он постоянно встречается с полудюжиной девиц, — рассказывал Лаундес. — Он им звонит, или они ему. Если его нет дома, они оставляют ему послание на автоответчике, и он потом им перезванивает.
— С двумя из них он видится чаще, нежели с остальными, — вступил Реган. — Одну зовут Уна. Имя другой мы пока не знаем. Она просто говорит: «Привет, это я». Он ее сразу узнает и отвечает: «Приезжай, отсоси».
— Ну, так он все-таки не говорит, — смутился Лаундес и обмакнул ломтик картошки в горчицу.
— Не так, но очень похоже. Немного необычно, когда человек звонит и не называет себя. В комнате, в которой установлены прослушивающие устройства, люди, конечно, не называют друг друга по именам постоянно. Такое происходит только в книгах. Ну, когда один говорит: «Послушай-ка, Джек...», а другой отвечает: «Да, Фрэнк, слушаю...», читателю легче различить персонажи. В настоящей же жизни люди пользуются именами только для того, чтобы усилить значение своих слов. Например: «Я скажу всего один раз, Джимми, так что слушай внимательно». Для усиления, ясно? Потому что они отлично знают, с кем они говорят, они видят своего собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48