На мгновение в комнате воцарилось изумленное молчание. В прошлом свет боролся со снисходительностью Генриха. И теперь они не знали, как возразить этому полному изменению в его политике.
– Не слишком ли это сурово, Ваша Светлость? – спросил Джаспер.
– Ты всегда называешь меня «Ваша Светлость», когда недоволен мной, дядя, я знаю это, но я надеюсь, что это не будет жестокостью. У нас есть замечательная возможность осуществить множество целей. Подумайте сначала о том влиянии, которое будет оказано на страну, если эти мятежники будут перебиты все до единого человека. Кто решится еще на одно восстание? В то же время мы не можем вызвать этим кровопролитием ненависть нашего народа, потому что захватчики не являются англичанами, и у них нет братьев или кузенов среди наших воинов. Они иностранные наемники и варвары, не связанные с нашим народом. В-третьих, подумайте, каким будет воздействие на Ирландию, которая так отважно выступила грабить или покорять Англию, когда ее великая армия не вернется… или вернутся один или два человека, чтобы рассказать о непобедимости англичан. Когда в следующий раз я отправлю своего представителя в Ирландию, они на коленях приползут к нему и будут целовать его руку.
Члены совета заулыбались и качали головами в немом восхищении. Генрих никогда ничего не упускал из виду, никогда не позволял чувствам поколебать его. Никогда еще не было подобного короля.
– А теперь о порядке сражения, – продолжил Генрих. – Нет необходимости делать большие приготовления, потому что мы не знаем, как они будут действовать. Оксфорд примет на себя первый удар. Девон и Ноттингем будут удерживать фланги. Когда наступит время, я отдам Девону и Ноттингему приказ окружить и уничтожить врага. Если понадобится ввести в бой резерв, то он прибудет во главе с Бэдфордом. Понятно? Хорошо, тогда отправляйтесь спать. Завтра мы одолеем их.
– Еще один вопрос, Гарри.
– Да, дядя?
– Мы считаем, что один или два человека должны быть одеты и вооружены как можно более похоже на тебя. Помнишь, как сделал Ричард в Босворте?
Генрих мгновение размышлял, а затем отрицательно покачал головой.
– Гарри, – резко сказал Джаспер, – лучше быть живым королем, чем мертвым героем.
– Я не герой, – рассмеялся Генрих, – как вы все хорошо знаете. Я соглашусь, если кто-либо из вас сможет надеть мою одежду. На самом деле я часто сожалею, что мне не хватает еще несколько дюймов в талии, потому что подобный совет позволил бы мне свободно перемещаться. Но никого из вас не смогут принять за меня, даже в пылу сражения. Каждый выше меня на голову и на целый ярд шире. Кто еще хочет, чтобы я поверил в подобные вещи?
Они вновь предлагали и спорили по этому поводу, и в конце концов возобладала точка зрения Генриха. Совещание закончилось, и все поднялись уходить, но Нед Пойнингс оставался на месте. Генрих взглянул на него, затем в сторону, и выдавил улыбку.
– Нед, ты что, проверяешь, можно ли делать вложение денег в счет своей головы и заработка?
Пойнингс рассмеялся.
– Полагаю, что в какой-то степени, да. Я хочу попросить вас о милости.
– Проси.
– Я хочу быть вашим знаменосцем.
– Нет! – Генрих вновь побледнел. – Уильям был изрублен на куски, потому что он не мог защищать себя и знамя одновременно. Нет. Я не могу позволить тебе, Нед. Я не могу.
– Я совсем не герой, сир, но у меня есть причина.
– Я слышал сегодня днем весьма интересную вещь. Один из городских стражников пришел ко мне озабоченный и спросил, куда это вы направились без охраны и по направлению к вражескому стану. Я только что вышел из вашей спальни и посоветовал ему протереть свои глаза и сказал, что вы находитесь у себя. Он, тем не менее, настаивал, что человек с вашей наружностью, манерами и осанкой покинул город.
– Заказывались ли дополнительные костюмы с моей расцветкой?
– Да, два. Но они на месте. Я проверил сразу же, но если портному было известно о стиле и манере исполнения герба, то что могло удержать его от создания другого такого костюма?
– В самом деле? Что ж, мы ничего не можем сделать.
– Мы сможем узнать от портного.
– Какого портного? Не думаешь ли ты, что я подвешу двадцать человек и всех их помощников на дыбу, чтобы узнать, был ли сшит один мой лишний костюм? Не думаешь ли ты, что кто бы ни был этот заказчик, он лично приходил к ним? А что если не один портной шил костюм, а сразу трое по частям или работу выполнил не портной, а некий неизвестный нам человек? Одной ночи явно недостаточно, чтобы найти ответ. Нужны дни или недели, но не часы. Нет, пускай все идет своим чередом.
– Так ты позволишь мне держать знамя? Если появится другой Генрих, и знаменосец растеряется…
– Нет, Нед, – мягко ответил Генрих. – Если у меня будет еще один страх или беспокойство, то я сойду с ума. Я не смогу это вынести. Я буду представлять тебя лежащим мертвым, как Уильяма. Я отдам знамя Джону Чени. Не думаю, что он спутает меня с другим, после того, как одевал меня и раздевал столько раз. Кроме того, если у них есть другой «король», то почему бы им не иметь также и другого дракона?
ГЛАВА 21
В течение ночи каждые полчаса прибывали гонцы с сообщениями о передвижении армии лже-Уорвика, которая не покидала места расположения своего лагеря, и поэтому не было необходимости будить короля до назначенного времени. Они были все еще там, когда Генрих встал на заре, отслушал две мессы и двинул своих людей к Стоуку, маленькой деревне в миле от Ньюарка. При таком расположении войск было определенно ясно, что они перехватят Линкольна, Ловелла и их пешек, если только те не станут отступать.
Королевская армия была разделена как обычно на три батальона. Оксфорд командовал основными силами, Девон и Ноттингем оказывали ему поддержку, а резервы должны были возглавлять люди несомненной верности, вперемешку с теми, кто был фанатично предан королю. Это распоряжение было лучшим из того, что мог предложить Генрих, чтобы предотвратить измену. Командовать резервом должен был грозный Бэдфорд, который бы ни одно мгновение не поколебался, чтобы отдать верным воинам приказ убить человека, чья верность могла пошатнуться. Джасперу это не понравилось, потому что он не любил быть вдали от Генриха, но он понимал необходимость такого шага и не возражал. Король находился прямо в тылу своих войск, окруженный группой преданных ему людей, пришедших с ним из Франции. Из-за отсутствия возвышенности он был вынужден расположиться значительно ближе к месту сражения, чем это было у Босворта.
Конечно, ему было необходимо, чтобы его видели и исполняли его приказы, но Джаспер чувствовал острое беспокойство за короля. Он считал, что Генрих находится в странном состоянии возбуждения.
Король не казался испуганным или в подавленном состоянии духа, но он определенно испытывал большее напряжение, чем у Босворта. Ему все казалось, что захватчики не будут сражаться, и единственное, о чем он говорил со своими военачальниками перед тем, как расстаться с ними, – о необходимости вступления в бой. На самом деле Генрих с трудом удерживал себя в руках. Это сражение стало для него навязчивой идеей. Он был убежден, что если одержит победу, то его покинет двойное видение своего сына с мертвым, распухшим лицом, который всегда с таким обожанием встречал его своим лепетом.
Это сражение, так же как и Босвортское, началось залпом пушек Гилдфорда. Так же как и в Босворте, не раздалось ответного залпа, и Генрих с удовольствием наблюдал за поредевшими вражескими рядами, слышал крики и стоны людей. На мгновение он ощутил желание самому вступить в сражение. Месяцами страх и разочарование накапливались в нем, пока не достигли высшего напряжения, которое могло быть снято только насилием. Он также считал врагов неумелыми варварами, которые дрогнут и побегут, лишив его кровопролития, которое он страстно желал в личных и политических целях, а затем захватчики разбегутся по стране, сея повсюду смуту.
Еще задолго до разгрома основных войск Генрих отослал Гилдфорду краткий приказ поднять стволы пушек и перенести огонь на вражеские резервы. Это было сигналом Оксфорду для начала наступления. Если он и считал время для обстрела недостаточным, то не оспаривал это. Король отдал приказ, и у него на это была причина, о которой не мог знать Оксфорд. Оксфорд бросил быстрый взгляд направо и налево вдоль строя. Все было в порядке. «Стрелки!» – проревел он, и в воздух прожужжала туча смертоносных стрел. Щиты закрыли строй от ответного залпа. Знамя с сияющей звездой дрогнуло, и войска ринулись.
Генрих устремился вперед. Его личная гвардия покорно последовала за ним. Те, кто хорошо знал короля, были удивлены, потому что он не проявил такого откровенного желания вступить в сражение, как у Босворта.
Он мужественно встретил приблизившуюся к нему битву, но был настроен руководить, а не вступать в бой. Сейчас же у него все было отчетливо написано на лице: румянец на щеках, горящие глаза, рука, сжимающая и разжимающая рукоятку меча. Генрих знал, что его желание было глупым. Если его сразит случайная стрела, то сражение закончится, несмотря на мощь, способность или превосходство его сил. Он продолжал продвигаться вперед.
Обмен залпами стрел почти закончился, и люди Оксфорда уже сражались лицом к лицу с неприятелем в начале и в конце строя. Сам Джон де Вере бился изо всех сил, выкрикивая ободряющие возгласы и приказы, когда расчищал перед собой пространство.
Несмотря на личное мужество и воодушевление, люди Оксфорда с трудом удерживались на месте. Их ряды волной шли вперед и откатывались назад. Проклятые германские наемники сражались не только с умением, но и с решительностью, которой Генрих не ожидал от людей, которым платили поденно, как рабочим. Ирландцы также проявили отважную стойкость, хотя были плохо вооружены и несли из-за этого большие потери. Генрих громко осыпал их проклятиями, забыв на мгновение о своей добропорядочности. Располагающиеся справа и слева Девон и Ноттингем были меньше втянуты в сражение. Генриху хотелось обругать и их тоже, но он знал, что их тактика была правильной и соответствовала его приказу. Не было никакого признака того, что враг в панике или дрогнул. Их силы были еще слишком большими, чтобы начать окружение, а слишком большой натиск на фланги мог выгнуть строй войск Оксфорда.
Взглянув на солнце, Генрих понял, что сражение длится уже час. Один час, а они не продвинулись ни на шаг. Сияющая звезда все еще смело развевалась по ветру, но замерла на одном месте. Оксфорд не мог продвигаться вперед и не отступал.
Генриху хотелось бы оторвать себе голову от переполнявшего его яростного желания броситься вперед и положить конец этому безвыходному положению. Он даже поднял к шлему руку, как будто голова причиняла ему боль. Чени, державший знамя с красным драконом, приблизился к своему хозяину, чтобы увидеть его лицо. Оно не изменилось, только глаза стали безумнее и еще больше горели. Его все меньше и меньше сдерживала мысль о том, что его личное вмешательство в битву будет скорее опасным для его армии, чем окажет помощь. Он жаждал больше всего на свете убивать своими собственными руками тех, кто угрожал его ребенку.
Знамя Оксфорда исчезло из виду. Генрих не отдавал себе отчета, что это могло случиться просто из-за того, что знаменосец уклонился от удара, а даже если он ранен или убит, то кто-либо другой подхватит знамя. С радостным криком он вытащил меч. «Вперед!»
Королевская гвардия со свитой, дворцовые стражники и отряд лондонцев, всего около пятисот человек, последовали за ним. Они ворвались в ряды дерущихся; Генрих неистово размахивал мечом, и вопли раненых оборвали последние нити, связывавшие Тюдора с действительностью. Он не замечал, что за его спиной дерутся люди, защищая его своим собственным телом. Он знал только, что он может бить и бить, что его меч стал красным от крови, что после его ударов раздаются вопли.
Герцог Бэдфорд наблюдал за ним с вытаращенными глазами. Он закричал от страха, когда увидел своего племянника, вступившего в бой, а сейчас до крови закусил губы, чтобы не поддаться искушению последовать за ним в сечу. Он был старый солдат и знал свой долг. Он не мог догадаться, что толкнуло Генриха на этот безумный поступок, но определенно не тактические соображения. Ввести в этот момент в бой резерв было самым безумным из всех поступков Генриха. Он сдержал слезы, но не потому, что стыдился плакать, а потому, что должен был следить за маленькой фигурой в бело-зеленой одежде и не мог позволить, чтобы его глаза затуманились.
– Гарри, Гарри, – бормотал он, – Гарри, будь осторожен! Смотри по сторонам. Береги себя. Защити, Господь, моего мальчика.
Но Генрих был вполне способен сам защитить себя. Его нападение принесло некоторую пользу, люди Линкольна дрогнули и отошли назад, позволив Оксфорду вздохнуть легче. Враг, тем не менее, не был разбит. Он сомкнул свои ряды и держался, но не так твердо, как раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54